Ещё раз, забаррикадировав дверь, я бросился к компьютеру. На визоре горело священное задача выполнена. Я вернул кабель на место, в надежде, что мои данные никуда не ушли. Сгрёб лэптоп в сумку и резко перекинул через голову лямку. Оставалось окно. Была, ни была, я запер дверь снова. Опрометью я кинулся к оконному пульту и, нажав кнопку, вложил, что есть сил в бег до двери. Одежду на мне можно было выжимать. Я опять освободил двухстворчатый капкан насколько быстро, насколько это было возможно. Ну, последний рывок. Я выскользнул в коридор и провёл по замку пропуском. Раздался звук блокировки.
Мне повезло, что я пошёл в направлении аудитории, где засел в блаженном приобретении знаний неведомый мне факультатив. Позади и, судя по звукам, вдалеке я услышал чьи-то голоса. Думать времени не оставалось и, всё ещё держа в руке свой пропуск, который оставался запрограммированным на имя Кронберга, я шумно и неожиданно для тех, кто был за дверью, вломился на это субботнее собрание профессора и студентов. Я быстро закрыл за собой дверь, все в лекционном зале молчали и с видом резко оборвавшегося разговора устремили на меня свои взгляды. Вообще, это было не в правилах университетского тона.
Я не знал, нужно ли мне бояться голосов позади. Но было бы разумно немного переждать здесь. Надо было быстро раствориться в присутствующих.
Извините, профессор, я сделал несколько смущённый вид, не мог бы я подождать у вас на факультативе техника. Он будет только через два часа. Мне было бы приятно у вас посидеть. Я не помешаю, добавил я уже совсем добродушно и с улыбкой.
Конечно, конечно, проходите, профессор сделал пригласительный жест рукой, вы нам сегодня очень помогли.
Я быстро прошёл на противоположный от двери край зала и сел недалеко от ближайшего студента. Факультатив продолжился, я его не слушал. Быстренько достав лэптоп, я уткнулся в программы. Самое главное для меня было сейчас до конца замести дигитальные следы моего прибывания в аудитории Эдисона. Итак, Кронберг, который сейчас учтиво объяснял любопытным молодым людям, которым хочется поучиться и в выходной, непонятные мне теории и водил световой указкой по выведенным на большой лекционный визор графикам, должен был отныне и навсегда быть связанным именно с нынешней аудиторией. Пришлось опять вскрыть несколько парнасовских баз данных, но теперь на основе сделанных мной исправлений никому и голову не могла прийти мысль обратится к нему по поводу аудитории Эдисона. Я ещё раз проверил, сделал ли я всё правильно. Даже если кто и придёт к нему лично, и он вспомнит меня, доказательств не будет. Он не видел, как я входил, в компьютере об этом ничего нет. Я немного расслабился, ощущать на себе мокрую рубашку было не очень приятно, но это были по сравнению с остальным комфортные неудобства. Комфортные, потому что Я не успел продолжить, лекция оборвалась.
Над дверью беззвучно мигала зелёная подсветка. Это означало, что кто-то стучался. Войти и присоединится, или может спросить о чём-то у лектора, мало ли что. Для тех, у кого в данный момент доступа не было, дверь не открывалась. Тот, кто был внутри, решал открыть или нет. Кронберг, виновато улыбнулся студентам и пошёл в направлении двери. Дойдя, он сначала осторожно приоткрыл её, а потом, немного высунувшись наружу, что-то быстро сказал. Судя по его виду после закрытия двери, это было что-то вежливое и малозначительное. Всё ещё улыбаясь, он прошёл за кафедру и продолжил. Я сидел, обомлев, не чувствуя не только рубашки, но и всего тела.
Как мне отсюда выбраться? Судя по времени, сначала факультатива прошло немного больше получаса. Значит, он будет ещё идти час или около того. Нужен был кто-то в коридоре, посмотреть не ждут ли там меня. Кто бы мог прийти за такое время? А кто вообще на ногах? День ведь уже всё-таки.
Карманник говорил, что оставшаяся троица не спит. Но на самом деле на мою переписку ответил только Градский. А он был в мегаполисе за каким-то делом и всё равно не успевал. Я дал ему отбой и решил действовать сам. Время что-нибудь придумать было с лихвой.
Ближайший ко мне студент увлечённо участвовал в факультативном занятии. Он то и дело задавал вопросы, заносил выданные профессором идеи сразу в свой лэптоп и ещё умудрялся делать какие-то пометки в блокноте карандашом. Вихрастая копна волос то и дело ему мешала заниматься. Он всё время стряхивал их с лица привычным движением и, казалось, не замечал. Свой китель второкурсника он бросил рядом, он лежал так, что не было определённо видно нашивок, но одну я всё же узнал. Чёрный треугольник с изображением бегущего человека. Это была спортивная секция спринтеров.
Это было в принципе всем, чем можно было располагать. Что ж, оставшееся время хотелось использовать на умственное составление точного плана побега. Итак, спринтеры. Когда все будут собираться, можно поинтересоваться клубом и, расспрашивая его по-приятельски, выйти с ним почти в обнимку. Главное, чтобы со стороны выглядело так, будто мы давно знакомы и что я такой же участник факультатива. Занять его необязательным разговором до конца коридора, а потом расстаться, чтобы и он по возможности не вспомнил меня. Свой китель, конечно, надо снять и нести смятым, чтобы не было видно, что на нём. Задуманное для меня было осуществимо, можно было добавить ещё маскировки: закатать рукава рубашки, взлохматить волосы, очки обязательно убрать. Надо было больше походить на студента.
Формат меня,вдруг вспомнил я об Альбине, что интересно она подумает, если узнает, чем занимается её подчинённый. Я, собственно, думал, что история с Эдисономдурь, тогда у неё в кабинете. Сейчасэто уже чуть ли не полноценный доклад по форме. Академическая интрига. Она эти вещи не любит, но разделывается с ними мастерски. И пресекает их на корню. Отношения между сотрудниками отделения для неё прозрачны. Я сам, вообще-то, не всегда ей всё договариваю. Но она ещё ни разу за это не делала мне замечаний. Может, конечно, я вру убедительно. Ну, а сейчас, что я ей расскажу о том, что я делал на выходных и какие мои соображение по-поводу Эдисона. Про выходные она спросит как бы вскользь. Во-первых, этот вопрос не очень официальный. Право на частную жизнь у нас свято. Но всё равно он будет задан, чтобы перейти к главномучто я сделал Эдисону? И думал ли я об этом? Насчёт думал она не усомнится. Но, конечно, захочет знать найденную причину. Отговорки здесь не помогут и, по моему представлению, придётся врать уже конкретно и намеренно. Кто бы знал, как я этого не хочу. Да, и смогу ли в принципе? Это может у неё породить сомнения насчёт меня. И в итоге убьёт всё доверие между нами. Это тоже недопустимо. Хорошо, что ещё впереди полтора дня.
Так ничего больше путного и не придумав, я провёл время до конца факультатива. Как и предполагалось, пока парень складывал вещи, я ему наплёл, что интересуюсь обувью для спринтерского бега. Он охотно откликнулся на тему. Как оказалось, три из наиболее известных производителей делают стоящие модели. Я выспросил место ближайших соревнований, чтобы прийти и увидеть в действии. Он посмеялся над таким подходом, но что-то выудил из памяти и отдал мне. До конца коридора я превратился для него в малоинтересный субъект, который, пытаясь выучить названия цветов, хочет стать художником. А за дверьми профессора действительно ждал человек. Он был высок и молод в сравнении с ведущим факультатива. Я не успел его долго рассмотреть. Мне смотреть на него, вообще, не полагалось. Я нарочно обернулся один раз коротко через плечо пока шёл. Видимо, когда часть обмена любезностями закончилась, и он перешёл к самой сути вопроса, мы скрылись за поворотом. Потому что, профессор замотал через какое-то время головой в поисках меня. К этому моменту я уже расстался со студентом и наблюдал незаметно из-за угла за их встречей. Я смотрел так, чтобы видно было одного профессора. Через несколько секунд он виновато пожал плечами и протянул гостю руку. Я поспешил оттуда уйти, чтобы не столкнуться ни с кем из них.
Глава 11 (суббота) Парнас. Лаборатория.
Когда я вернулся к двери своей лаборатории, там уже топтался Градский. Он сказал, что не смотря на данный отбой, всё же подумал, что тревожить зря не буду, и приехал, как только смог. Собственно, не долго и ждал. Мы прошли внутрь.
Первым делом, я стянул с себя многострадальную рубашку и накинул её на вешалку. Пусть сохнет. Среди местных моих небольших запасов оставалась ещё белоснежная футболка. Я откинулся на кресле с голым торсом, положив её на колени. Мне надо было перевести дух.
Градский же, оглядев меня, хмыкнул и, ворча что-то себе под нос, пошёл за кофе. Утренний его не устроил, и он заварил новый. Он был очень прилично одет для выходного. Был весь какой-то чистый, выглаженный и благоухающий. Движения его отдавали точностью, ни одного лишнего. В самой его рослой тонкой фигуре не было ничего лишнего. Гладкое лицо, уложенная причёска. Такая тонкая грань в нём было: то ли он собирался куда-то пойти, то ли просто воодушевлённое настроение. Вид, правда, у него был задумчивый, на чём-то он был очень сосредоточен.
Но вообще, во всём его виде не было так уж много удивительного. Оделся человек прилично. Одел костюм более новый для свободного времени. До запонок дело не дошло, но, тем не менее. У него было хорошее настроение, когда он одевался. Не могу представить, чтобы было плохое. И ведь он, а я сейчас говорю уже не абстрактно, я имею в виду, конкретно моего друга, одевает так уже сравнительно давно. Уже давным давно наш Градский не может прийти на лекцию послушать, я уже не говорю, прочитать без подобающей одежды. А так он уже долгое время каждый день или слушает, или преподаёт, то и одежда эта стала со временем обязательной частью его собственного этикета. Я уже не помню его без пиджака. Этот его вид, мне кажется, даёт ему возможность, одеваясь, настроится перед выходом утром на то, к чему он сам внутри устремлён, и что в этой одежде снаружи не увидишь. Он не очень ценит её в течении дня, но с утра он должен быть опрятен. И чем тщательней собирается, тем выше, может быть, цель намечена на сегодня. И цель эта не обязательно внешняя: дневной доклад или вечерний концерт. Но без неё явно всё это не обходилось.
К чему готовился с утра мой друг, мне было непонятно. Но я знал, что и Бертыч, оставляя за собой свободный стиль, всегда одет так, что смотреть приятно. Как говорится, всё на нём идёт к лицу. Я уже молчу о Грине. А вот сам я, немного равняясь на них, так и не смог к одежде относиться менее равнодушно. Она должна быть просто чиста, а во всё остальномя просто ношу то, что носят другие. Мне стало немного стыдно за свою неразборчивость, да и за вид свой тоже. Сидеть я уже не мог. Я встал, подошёл к крану, вымылся под ним, как смог, вытерся полотенцем и оделся.
Ну, говори, обратился я к нему, когда он сел напротив меня и облокотился на стол, повернувшись к нему боком. Одну кружку с кофе он дал мне, другая, поднимая паром аромат, стояла рядом с ним.
Я придумал, как поговорить со Строугом, едва улыбнулся он, есть более-менее официальный повод. Как раз в понедельник всё можно и устроить. Много времени это не займёт.
Ну, и хорошо, приободрил его я, так чего тогда такой загадочный?
Видишь ли, начал он, я, как ты знаешь, работаю в области графического дизайна. Вся наука этого направления в том, чтобы приложить к творческой мысли автора-программиста эргономику для использования его идеи. Выдуманная кем-то программа должна иметь удобную оболочку. Интерфейс. Ну, ты знаешь, чего тебе объяснять. Но представь, что в понятие эргономики входит и эстетика. Мало того что программа должна быть функциональна и удобна, она должна быть красива. Спросизачем? А потому что, тот, кто её будет использовать и может быть очень часто, должен почувствовать красоту. Ты ещё раз спросишьзачем? А я тебя тогда сам спрошузачем людям вообще что-то чувствовать? Ты ведь сам не против чувств. Но времени порой мало из-за однообразной работы и чувства от монотонности притупляются. Чувства перестают работать. Но ты представь, что все вещи, касающиеся твоей монотонной работы, имеют эстетическую ценность. То тут, то там ты чувствуешь, что вот это красиво, а вот это не очень. Чувство познания прекрасного постоянно работает. Не мешая творческой и идейной мысли. Глядя на интерфейс какой-нибудь программы по работе, ты постоянно ощущаешь, что работаешь с чем-то прекрасным. Как при этом будет вести себя твой энтузиазм? Будет выше или ниже?
Ты предлагаешь всё сделать красивым? Но красота субъетивна! Не может одно и тоже нравится всем. Как ты принципиально сможешь каждому угодить?
В этом и есть вся наука! Весь научный подход. Сама идея не угождать каждому, но развить постоянное наблюдение за тем, что красиво, а что нет. Ты вот не задумываешься красив ли холодильник? А что если б задумывался? Холодильник, дом, улица, город, всё вокруг. Что будет с миром, если кроме всех практических целей ещё преследуется и иррациональная. Каким он будет? И какими в нём окажемся мы? Я, конечно, не такой романтик, каким, наверно, мог бы быть. Но именно так я отношусь к своему направлению. К своей работе. Ты это тоже знаешь. Но сегодня в полисе я был на выставке одного старого художника. Он себя в чём только не попробовал. Скульптура, живопись, инсталляция. Сколько направлений он перепробовал. От работ более ранних к поздним видно, как оттачивается рука и мысль. Видно, что всё ещё мало сделано, требуемый результат не достигнут и поиск не завершён. В конце выставки удивляешься, что она закончилась. Он на ней сегодня был, и я его впервые увидел, хотя, так сказать, не первый раз в гостях. У него волосы насквозь седые и морщины глубиной в сантиметр. Я с ним поговорил недолго. Конечно, он будет продолжать, образы приходят и стремление есть. Но он прожил почти всю жизнь, делая именно нечто иррациональное, красивое и совсем не имеющего прикладного применения. А я? Я так смогу? Или смог бы? Стоит ли моё стремление к симбиозу красоты и практичности чего-либо? Может это совсем неверная мысль? он ухмыльнулся, Ладно, мой план насчёт Эдисона таков
Он примерно с полчаса рассказывал, что да как, пока я не понял в точности, что он хотел. В принципе всё должно было получиться за исключением того, что вообще-то ожидалось. Ну, будет встреча, поговорят они, но, как и что он поймёт при этом, и поймёт ли хоть что-то об этом человеке, мне вдруг стало неясно. Я слегка засомневался в этой идее личного контакта. Может отказаться пока не поздно. Ведь я, как ни крути, может, подставляю под удар своих друзей. Они, правда, так не думают. Они думают, что сами мне помогают. Но не скажи я им ничего, всего этого не было бы. Но с другой стороны, зачем тогда друзья, если всё носить в себе. Они самостоятельные люди и имеют право сами решать, помогать мне или нет. Встретится он с Эдисоном, обменяются любезностями и разойдутся краями. Такая ситуация и без меня вообще-то возможна. Может зря я переживаю. Может ничего плохого и не случится. И не может случиться.
Мало по малу я сам себя успокоил. С кофе был уже перебор. Я в себя опрокидывал уже третью кружку, надо было остановиться. Чтобы сменить в себе плавающие неясные мутные, как пелена ощущения, я подошёл к крану и долго тёр лицо холодной водой. Когда лёд стал пробирать, я ещё немного постоял, нагнувшись, чувствуя, как по щекам сбегают капли.
Бит, а почему ты всё время один? спросил Градский вдруг, но я даже задуматься над ответом не успел, входная дверь открылась и к нам, держась под руку и о чём-то смеясь, практически ввалились Бертыч с Миленой.
О, привет, Бит! обратилась Милена ко мне, и вам привет человек в соломенной шляпе!
Да у него нет шляпы, сдерживая смех, еле выговорил Бертыч.
Ах, да! Видимо съела корова, которую проиграл, парировала тогда она, Бертыч прыснул и загнулся от смеха, вы уж извините нас за наше не кончающееся хорошее настроение. Знаете, как зарядило с утра, так и не отстаёт. Эко его крючит! Любимый, ты там живой, у тебя спортзал вечером, не надо сейчас увлекаться упражнениями на пресс.
Да, вы поделитесь, мы тоже не против посмеяться, успел вставить я. А Градский наклонился к Бертычу и добавил, шляпу, не смотря на проигранную корову, мне вернули. Стаканом парного молока.
Тот совсем загнулся, не звучно сотрясаясь в глубине кресла. Мы с Градским наперебой помогли снять Милене её элегантное пальто. Я пошёл заваривать для неё чай, предоставив дальнейшее ухаживание одному из друзей. К счастью чай почти закончился. Всё дело в том, что небольшая коробка этого оригинального душистого напитка, была куплена мной именно для неё. Кофе она не переносила, но хороший чай пила на посиделках с удовольствием. Правда, в лаборатории мы пересекались не часто, и поэтому чай в коробке кончался не быстро. Хотелось заварить ей чего-нибудь новенького, но докупить ещё что-то всё время почему-то забывалось, и приходилось обходиться тем, что есть. Но сейчас, когда сушёных маленьких листочков осталось слишком мало, я обязательно пойду в магазин и выберу что-нибудь оригинальное, что, на мой взгляд, соответствует её вкусу.