Чего достигший? тихо спросил Андрей у Мигеля.
Замёрз он. До конца. До абсолютного нуля, то есть, пояснил испанец. И мы так же замёрзнем, если
Понятно.
Ольга с неприятным чувством посмотрела на превратившуюся в абстрактную ледяную скульптуру тележку.
Что дальше, Игорь Иваныч? спросил директор.
Сутки на профилактику Установки и делаем следующий прокол. Может быть, он окажется в более гостеприимный срез.
Так! объявил он громко. Все, кроме персонала лаборатории, могут быть свободны! Через сутки повторим эксперимент по следующей резонансной точке. Мигель, пометьте в плане этот резонанс Да хоть чёрным, что ли. Так постепенно и составим карту окрестностей.
Оленька, смущённо спросила девушку Лизавета, когда та вернулась в лабораторию. Это, конечно, не моё дело
Что такое?
Что у тебя за дела с Куратором?
Нет у меня с ним никаких дел, ответила Ольга почти спокойно, но Лизавета что-то услышала в её тоне.
Неприятный он какой-то, да?
Что случилось, Лизавета Львовна?
Понимаешь, я Палычу рассказала о Веществе биолог отчетливо выговорила это слово с большой буквы. Только Палычу, больше никому. Он же директор, он должен быть в курсе
Ольга молча кивнула, ожидая продолжения.
А вчера ко мне сюда пришел Куратор и начал выпытывать, что да куда, да какие свойства, да сколько его у меня, да как хранится И так он на меня давил, как будто я его не сама получила, а украла у кого!
Не волнуйтесь, Лизавета Львовна, успокоила её Ольга. Пока мы тут, Куратор не самая большая наша проблема. А если когда мы отсюда выберемся то и чёрт с ним, как-нибудь разберёмся.
Следующий пуск принёс лопнувший от лютого мороза термометр на обледенелой палке. И следующий. И следующий.
Куратор бесился, Палыч нервничал, Матвеев мрачнел с каждым запуском.
Ну как вам это объяснить разводил он руками на собрании. Вот, например, представьте себе Мультиверсум как пачку бумаги. Мы жили на одном таком листе и пытались проковырять дырочку на соседний. Но вместо этого вырвали кусок бумаги, скомкали и Не знаю, что. Может быть, закинули в пыльный угол, где валяются только такие же бумажные шарики.
Очень Э Художественно, с кислой миной прокомментировал Куратор.
В этом случае, наши дела плохи, я правильно понимаю? уточнил Палыч.
Да, кивнул Матвеев, но я склонен предполагать, что эти шарики, в рамках принятой аналогии, всё-таки лежат на этой пачке бумаги, и мы найдём точку соприкосновения, если не со своим листом, то всё же именно с листом, а не с комочком
Точнее, я на это надеюсь, добавил он, помолчав. Потому что иначе нам будет плохо.
Надо же, целый? удивился Андрей, вытащив очередной термометр. Двадцать четыре градуса Цельсия. Плюс.
Не трогайте его, осторожно положите на пол и выходите из рабочей камеры! скомандовал Матвеев. Мало ли, что там ещё может быть
Приборная тележка тоже вернулась невредимой, стрекоча заведённым киноаппаратом. Когда Мигель проявил пленку, она оказалась засвеченной с одного края, но всё равно можно было разобрать, что в свете фонаря тележки широкоугольный объектив запечатлел какое-то тёмное помещение с бетонной стеной и стальной гермодверью.
Как у нас прям, сказал с удивлением Палыч.
Немного похоже, не согласился Андрей. Тут дверь другой конструкции, посмотрите, как рычаги расположены. У нас не такие.
Все замолчали, глядя на небольшой киноэкран красного уголка, в котором пришлось собрать внеочередное собрание. Стрекотал проектор, на белой стене подёргивалось чёрно-белое изображение с тёмной засвеченной полосой слева.
А от чего засветка? спросил Палыч.
Да чёрт её знает, товарищ директор, ответил Мигель. Может, плёнка была бракованная
Дело оказалось не в плёнке.
Температура, давление, содержание кислорода, гравитация всё в норме, докладывал Матвеев, но
Что «но»? спросил Куратор. Вечно у вас какие-то «но»
Радиация, ответил учёный, высокая радиация. Двенадцать бэр в минуту.
Это много?
Шестьсот бэр считается смертельной дозой. Четыреста пятьдесят тяжёлая лучевая болезнь.
То есть, больше получаса там не пробыть? спросил Андрей.
Без защитного снаряжения нет.
Надо выяснить у энергетиков, сказал Палыч, в чём-то же они перегружали реактор?
О чём мы вообще говорим? возмутился Куратор. У нас есть средство, вылечивающее все болезни и даже более того!
Что «более того»? спросил Воронцов.
А, так вы им не рассказали? Для себя приберегли? неприятным смехом засмеялся Куратор.
Ольгу аж передёрнуло от его голоса.
Не рассказали что?
А, неважно, сами разбирайтесь, с глумливой усмешкой отмахнулся Куратор, но лучевая болезнь не убивает мгновенно, а у нас есть способ её вылечить.
Действительно, вспомнил Воронцов. Лизавета же откачала наших героических энергетиков. Да вот же, Николай
Прекрасно себе почуваю! кивнул Подопригора. Як новий!
Лизавета? спросил Палыч.
Препарат не прошёл должных испытаний, нахмурилась биолог. И вы же сами мне за это выговаривали. Тогда ситуация была чрезвычайная
А сейчас какая? перебил её Куратор. Я настаиваю на исследовании. С соблюдением, разумеется, необходимых мер предосторожности.
Препирались долго, но Ольга уже не особо вслушивалась. После выступления Куратора она не сомневалась, что вылазка в прокол неизбежна, и думала только, как обеспечить своё в ней участие.
Однако никаких проблем не возникло. Она сказала «я пойду» и ей никто не возразил. Никто не стал рассказывать про «не женское дело», про опасность радиации для юного организма, никто не сказал «тебе ещё детей рожать». Она даже немного удивилась. Кажется, после затянувшейся охоты на мантисов, её привыкли воспринимать как командира боевой группы Убежища.
Защитные костюмы сделали на основе тех же «скафандров». Учёные заверили, что металлизированная ткань сама по себе неплохо защитит от альфа- и бета-излучений, замкнутый воздушный цикл убережёт от попадания радиоактивной пыли, а для защиты от гамма-лучей вместо воздушных теплообменников вложили между прошитыми слоями ткани тонкие свинцовые пластины.
Это только ослабит действие проникающей радиации, объяснила ей Лизавета. Столько свинца, чтобы защититься совсем, никто на себе не унесёт. Было полчаса до лучевой станет сорок пять минут. Примерно, конечно. Вы получите индивидуальные дозиметры ДКП, смотрите на них чаще. Набрали полную шкалу бегите назад.
Пошли сработанной группой Ольга, Андрей, Мигель, Анна. В рабочей камере установки построили из натянутой на каркас прорезиненной ткани примитивную камеру дезактивации. Там их возвращения ждали люди в ОЗК со шлангами и щётками.
Дозиметрист помещал в зарядное гнездо похожие на толстые авторучки приборы, поворотом рукоятки выставлял ноль и, вытащив, цеплял им на скафандры.
Смотрите за шкалой! предупредил он их.
Шагнуть под арку было страшновато, но на каком-то внешнем, рассудочном уровне. Ледяная пустыня внутри Ольги давно уже заморозила настоящее чувство страха то, от которого дрожат колени, слабеют руки и выступает холодный пот. Как будто организм забыл, как вырабатывать адреналин. Анне явно приходилось хуже она то и дело пыталась рефлекторно вытереть пот со лба, хлопая тыльной стороной перчатки по плексигласу шлема. Мигель нервно вертелся и перетаптывался, Андрей стоял спокойно, но был бледноват.
Гудела Установка, вибрировал пол из рабочей камеры это воспринималось заметно внушительнее, чем из аппаратной.
Есть прокол! сказал динамик на стене. Вперёд, товарищи!
Ольга пошла первой.
Историограф. «Дао УАЗа»
Это тот самый УАЗик? спросил я Андрея, глядя на старый зелёный «козёл» с мягким верхом. Машина слегка подлифтована и стоит на больших зубастых колёсах. За него ты Сергею должен?
Ну, прям, должен Но да, этот. Только он теперь с пустотными резонаторами.
Я заглянул под кузов и увидел капитально закреплённые на раме волноводы и пластины.
А ничего более основательного не нашлось?
Например?
Ну не знаю БТР? Представляешь БТР с резонаторами! Броня! Пушка! Танк беспредела!
БТР жрёт топливо, как бизон, не очень надёжный, неповоротливый. И им надо уметь управлять, сказал рослый мужик средних лет, вытирающий грязные руки ветошью. Я и не заметил, как он подошёл. А индукционные винтовки всё равно шьют его навылет. И смысл?
Он с сомнением посмотрел на вытертую руку, и, поколебавшись, подал её мне запястьем вперёд.
Иван Рокотов, здешний главмех.
Теперь я его узнал мы виделись в тот день, когда я попал в Коммуну. Ну, как «виделись» У него была повязка на глазах. Так что я видел только пол лица, а он вовсе ничего не видел.
У меня был день открытий я получил допуск в «Цех номер один». Тупиковый фрагмент, микролокаль, которую специально не стали присоединять. Сюда враг не пройдёт, и шпион не пролезет. Нет солнца, на поверхности минус сто, всё производство упрятано в огромные подземные катакомбы, выстроенные неизвестно кем и зачем. Или известно но не мне. Мне вообще показали самый краешек один, хотя и огромный, зал. Где-то дальше хранились главные технологические секреты Коммуны производство акков, УИНов, хитрых винтовок и бог весть ещё чего.
Иван оказался довольно приятным собеседником и, пока будущую «Тачанку 2» готовили к выезду, пригласил нас в гости. Как я подозреваю, в основном для того, чтобы мы не шлялись по подземельям и не увидели чего-нибудь лишнего. Андрей был этим здорово раздосадован, а я ничего другого и не ожидал. Коммуна параноидальна, но у неё, надо сказать, есть к тому причины.
Оказалось, у него просторная уютная квартира вот только без окон, потому что под землёй. Здесь я впервые за долгое время увидел настоящую кухню там хлопотала его жена, симпатичная женщина лет сорока, которая нам искренне обрадовалась.
Приятно увидеть новые лица, а то живём, как барсуки в берлоге! Сейчас разогрею борщ, покормлю вас
Вокруг её ног отирался удивительно крупный сиамский кот, недвусмысленно намекая, что кормить надо не только гостей.
У хозяев оказалось двое детей старшая дочь, Василиса, почти взрослая, и сын лет восьми. Я удивился, что они живут с ними тут, в изоляции, не ходят в школу.
Иван помрачнел и сказал, что не хочет это обсуждать. Правда, узнав, что мы с ним оба «попаданцы», несколько оттаял.
Андрей почти сразу слинял, а я остался Иван выставил бутылочку, объяснил, что сам делает какой-то волшебный дистиллят, и что нам, «эспээлам», есть о чём потрындеть. А машину, мол, я и завтра заберу, ничего ей не сделается.
Под бутылку мы разговорились. Он оказался бывший моряк-подводник, специалист по паросиловым и электрическим установкам. Пришёлся тут очень к месту и быстро занял один из ведущих технических постов. Коммуна каждому находит место кадровый дефицит. Правда, в отличие от меня, он был этим не слишком счастлив.
Ты видишь фасад, сказал он, наливая очередную рюмку. А я чиню спрятанные за ним механизмы. Думаешь, почему дети тут со мной, на вахте, солнца по полгода не видят?
Не знаю, искренне ответил я. Я работаю здесь с детьми, и они мне нравятся. И с твоими бы работал.
Хорошие там, он почему-то ткнул пальцем в потолок, дети?
Хорошие! уверенно сказал я. Я был уже прилично пьян, но в этом не сомневался. За детей я готов простить Коммуне многое.
А почему? Иван тоже поднабрался, хотя чувствовалось, что опыт и практика у него поболее моих.
Что почему?
Почему они такие хорошие? Все? Где хулиганы, раздолбаи, где детская жестокость, где стайные инстинкты, коллективная травля лузеров, подростковый козлизм? Почему они все такие умнички?
Не знаю я действительно не знал, как коммунарам удалось воспитать таких хороших детей.
И не узнаешь!
Почему?
Потому что у меня подписка! он покачал пальцем у меня перед носом. У меня такая подписка, что меня отпускают отсюда раз в полгода на две недели воздухом подышать и на солнышко подивиться. И то в специальный срез, где никого нет и откуда сдёрнуть некуда. Но ты поинтересуйся, что такое «папэдэ»!
ППД? Пункт постоянной дислокации? эту аббревиатуру я слышал от Боруха.
Не, замотал пьяной головой Иван, передаю по буквам: «Пэ» как «программа», «А» как «адаптации», снова «Пэ» но как «приёмных» и «Дэ» как «детей». «Папэдэ». Но я тебе этого не говорил.
И откуда тут
Тс-с-с! махнул на меня рукой Иван. Подписка, мать её! Но моя старшая сразу была для неё слишком взрослой, а младшего я уже сам не отдал. Так что не быть им настоящими коммунарами, как, наверное, и мне. А ты, Артём, не бери в голову! Хорошо тебе там? И заебатюшки. Кушай, гуляй, играй с хорошими детишками. С плохими не играй А ну, давай усугубим за это дело!
И бывший подводник разлил нам снова.
А почему такая секретность вокруг этого вашего «цеха номер один»? Вот, УИн у меня есть, винтовками чуть ли ни торгуем, акки заряжаем всему Мультиверсуму Чего тут ещё секретить-то?
Секретно не это, Иван вдруг даже как-то протрезвел, секрет, дорогой Тёма, в том, откуда всё это берётся.
Тоже мне секрет, я махнул рукой и чуть не снёс со стола посуду, от Первой Коммуны же всё. Разве не так?
О, да ты, я смотрю, допущен к сокровенному? засмеялся Иван. Сожительство с руководителем внешней разведки не прошло даром? Шучу-шучу, не обижайся. Тётка она, конечно, редкостно красивая, не при жене будь сказано. Никто бы не устоял.
Так-то оно-так, добавил он, да не совсем. Я за пару лет разобрался в базовых технологиях, но именно что в технологиях, не в принципах. Я не ученый, я технарь. Я сообразил, как одно подключать к другому, чтобы оно делало третье, но как оно вот так получается никто не знает. Пока я этим не занялся, тут всё работало по запискам Матвеева слышал про такого?
Доводилось, кивнул я. Голова закружилась. Ого, как мы нарезались!
Так вот, он базировался на записях Первой Коммуны. Они обрывочные, весьма неполные и не очень понятные. Потом он возился с оборудованием, которое коммунары намародёрили в разных местах, и кое-что догнал тупо методом тыка. Но он как раз был учёный, а не техник, и до многого не допёр. Так что я, волею случая, сейчас чуть ли ни единственный в Мультиверсуме специалист по технологиям Первой Коммуны.
Повезло! сказал я. Выпьем?
Повезло? неожиданно возмутился Иван. Повезло, блядь?
Он оглянулся, не слышат ли дети, как он ругается, но на кухне мы были одни.
Да у нас тут натуральная «шарашка»! Нет, ко мне со всем уважением, врать не буду обеспечение полное, продукты любые, кофе, вон, даже приносят, работа интересная, но Выпускают меня отсюда только воздухом подышать и на солнышко подивиться. А так сидим под землёй который год. Васька, вон, старшая моя, уже заневестится скоро, а сверстников своих даже издали не видит. Книжек, правда, прочитала мильон, это только на пользу, но тоскует же, я вижу. Скучно ей взаперти, на работу её таскаю. Она уже инженер-самоучка в свои шестнадцать, многим фору даст, но общается только с мужиками за сорок и только о железках. Это нормально вообще? А младшему, Лёшке, в школу пора, а кто ж его без «папэдэ» туда возьмёт? А потом обратного ходу нет, будет заложником моей лояльности
Да что не так с этим «папэдэ»? Колись уже!
Э! Черта с два! Как бы я к этому ни относился, а подписку дамши держись. Извини, Тёма, я морской офицер. Хоть и в отставке, а слову своему хозяин. У рыжей вон своей спроси. Захочет расскажет.
Я думал, что с утра буду помирать. Выпили мы по ноль семь в лицо, не меньше, а я давно уже не тренировался. Однако чувствовал себя прекрасно, как будто мы не крепкую самогонку глыкали, а чаи гоняли.
Я там добавляю в напитки неважно чего, объяснил Иван, так что похмелья от моих дистиллятов не бывает. Я тебе налью бутылочку с собой, всё равно тут пить не с кем. Коммунары непьющие, а одному мне скучно. Допивай кофе, и двигаем за машиной.