И воттихий голос, почти шепот, непонятно откуда в замершем холодном лесу. Помесенок заверещал что-то, запрыгал. Виктор остановился, завертел головойне сразу понял, что вокс.
Вик!
Никто не звал его так на Уале. Кроме Паулы. Виктор остановился, жадно глядя на плоскую коробочку.
Да. Я слушаю. Кто это?
Как он кричал, Вик, как он кричал!
Это ты, Омар?
Да. Я хочу сказать я хочу, чтобы ты передал своим, что ну, в общем, все у нас в порядке, чтобы они к нам не совались больше, что я, Омар, проклинаю их и желаю им всего наихудшего. Вот так.
Ты где?
Никогда Омар не разговаривал так ни с ним, ни с кем бы то ни было на Уале. Он всегда был очень замкнут.
Ты где, Омар?
Я его сам. Никому не дал. Ритуал устроил. Пеульский. Они называютгуффау. У них ведь тоже суд есть, ты и не знал, вы никто пеулов не знаете, даже бончарцы и те К пеулам надо серьезно.
Омар, ты где? Нам надо поговорить. Как тебя найти?
Не ищи. Уходи отсюда и больше не возвращайся. А то и тебя тоже Ты хороший человек, но ты Землею отравлен. Не нужен ты здесь.
Это ты приказал, чтобы со мною не говорили?
В общем, да. Здесь все сложнее. Объяснять надо. Лень. Столько крови хлестало, я и не ожидал, у здешней живности куда меньше крови, чем у людей.
Омар!
Передай им обязательно. Главное, пусть не суются. Так и передай, Омар, мол проклинать просил.
Что ни человек на этой Уале, то сумасшедший, подумал Виктор.
Но почему?
Долго объяснять. Не поймешь. У вас ведь там все так устроено, чтобы человек, не дай бог, плохих своих качеств не проявил. Да и я сам сколько раз видел. Мол, любое преступление провоцируется обстоятельствами, ведь так? Значит, надо обстоятельства подправить, чтобы они не провоцировали. Свободные вы тамчто хочу, то и делаю. Только вот хотения ваши по ниточке. Все вы мякиши, ни на кого надеяться нельзя, ведь вам и не надо ни на кого надеяться там, на Земле, вы и так проживете.
Все это я слышал, поморщился Виктор.
Ну да, обычные космоломные бредни. Знаю. Так передашь?
Где Паула?
Она его защищала. Рядом стояла. Оттолкнули ее, а его Я кричуне троньте его, погодите
Что с ней?
Ничего с ней. Все хорошо с ней. Я ведь почему ритуал устроил? Для пышности. Если чувствуешь, что сфальшивить можешь, все в ритуал превращай. Великая вещь. Полезная. Красивая даже.
Я хочу с ней поговорить. Где она?
Ничего ты не хочешь, врешь ты. Он так орал. Это хуже всего, когда человек от такой боли орет. Страшнее и не придумаешь. А его по всем правилам. Даже танец. А как же? А из него кровища.
Омар, я все понимаю, но
Видишь, какая ты мерзость отравленная. Ты ведь врешь, что понял, ты и не слушал меня, но тебе все равно, можешь и с убийцей дела устраивать. Паулу я тебе не отдам. Убирайся.
Я вот сейчас не поеду никуда, тебя разыщу, и тогда ты за свои слова
Тебя убьют, не ходи. Тебе одна дорогана Землю. Самое-то страшное знаешь что? Я ведь тоже отравлен. Я ведь думалКосматого уберу и все только начнется. А все кончилось. Даже человека убить не могу.
Да ведь убил же!
Убил! Потому что не отравлен совсем. Я еще выживу, мы все выживем, мы вытравим все земное, Косматому Земли хотелось, городов на Уале. Передай будут и города, только не те, совсем не те. Только так!
Омар!
Убирайся!
Виктор так и не узнает, что Омару жить осталось недолго, что погибнет Омар в глупой стычке с охотниками, нелепо и быстро, что ничего он не успеет, а главное, что никто не успеет его понять. Да и возможно ли это было? Чего он хотел, за что так ненавидел Землю, какие светлые города роились в его мозгуникто этого не узнает.
* * *
И через одиннадцать лет Виктор снова появится на Уале. Стоя посреди заброшенного поселка, он скажет себемне здесь нечего делать. Он увидит, что солнце Оэо, которое только что было так высоко, резко упало вниз, значит, скоро наступит ночь, значит, надо бежать отсюда не мешкая.
Он так решит, но задержится, чтобы в последний раз посмотреть на дом Паулы. Зачем это ему нужно, он и сам не сможет ответить, вернее, сможет, однако ответом не будет удовлетворен. Итак, он пойдет смотреть дом.
Он не успеет этого сделать, потому что в конце улицы увидит женщину, одетую по-земному. Он испуганно вскинет руки, закричит ейстойте, идите сюда, но она не ответит, она исчезнет в ту же секунду, оставив его в недоумениитоли действительно была, то ли почудилось.
Паула! без всякой надежды позовет он, и, конечно, никто не ответит, только стайка турчанок взовьется кверху и пискляво подхватит его призыв.
Паула! Паула!
Солнце Оэо будет стремительно падать, и ни на что не останется времени. Он бросится вон из поселка, но снова увидит женщину, теперь уже точно Паулу, он узнает ее. Она пробежит по переулку и оставит после себя низкую стену пыли.
Стой! Подожди!
Он кинется по ее следам, но никого не найдет.
Где ты? Не прячься, Паула!
И странно будет ему, что она прячется.
Солнце упадет низко, так низко, что уже никуда не успеть. Виктор будет бегать по улицам, забыв про опасность, а когда заколет в боку, он остановится, схватится за обломок забора, закроет глаза.
Я здесь. Ну, что же ты? крикнет Паула.
Он рывком обернется на голос и в этот момент солнце Оэо закончит свой дневной танец. Темнота нагрянет так быстро, будто на планете нет атмосферы. Ночные цветы раскроют свои коробочки и выпустят на волю светящиеся лепестки. Изменится запах, изменится воздух, даже верхний ветер запоет по-другому.
Виктор, впервые застигнутый темнотой на Уалауала, в смятении прижмется к забору, нащупает пистолет, прислушается.
Звери на Уалауала боятся света. Чем это объяснить, не знает никто. В песнях рассказываются об этом легенды, не лишенные прелести, но абсолютно неправдоподобные. Существует гипотеза, что в прежние времена свет второго солнцатеперь холодного магнитного пульсарабыл опасен и что все живые существа взращивались во тьме. Это только догадка, которую никто не проверял.
Так или иначе, а настоящая жизнь на Уалауала начинается с заходом солнца. Словно кто-то бьет в набат, и все просыпается. Все живое готовится к смертной схватке. Из палианды ползут на волю разные гады: харматы, пигоны, папоротниковые львы, в воздух поднимаются полчища кошмарных монстров, где их уже поджидают дикие кошки и огромные длинные птицы уэбо. Тишина сменяется каскадом самых разнообразных звуков; зловещими криками, хлопаньем крыльев, лязгом неизвестно откуда, хрипеньем, воем, кто-то вдруг начинает выпевать гамму почти человеческим голосом, и песня обрывается посередине. А то вдруг прогремит выстрел. Всю темную сторону планеты заливают волны ярости, все живое, дрожа от голода, любви и страха, идет бороться за свою жизнь.
Мангустенка ночь застанет в палианде, среди множества ночных цветов. Их внезапный свет испугает его и он помчится, не разбирая дороги, и огромный папоротниковый лев распахнет перед ним трехзубую пасть, но не успеет полакомитьсяуж слишком быстро метнется вбок мангустенок.
Лошади в ту ночь потеряют своего вожака. Сначала они будут бежать от стаи санпавлов, мохнатых полуволков-полуящеров с благообразными длиннобородыми физиономиями, и одна кобылица отстанет. Вожак, конь шоколадной масти с мощным крупом и толстыми бабками, обеспокоенно всхрапнет и станет звать ее, и она отзовется, жалобно, печально, почти без страха, но в следующий же момент тонко закричит от ужаса, потом крик ее оборвется и послышится басовитое «а-га-га» санпалов.
Подобранный, худой, быстрый как насекомое, яшмовый панаола прыгнет на мангустенка и ударит лапой, но схватить не успеетна него самого уже бросится электрическая свинья. Она бросится беззвучно, с подветренной стороны, до нападения она ничем не выдаст себя, только искры будут пробегать по ее длинной шерсти, но панаола успеет почуять опасность, он выставит когти, нырнет под ее страшные бивни и вцепится в жесткое хрипящее горло.
Они убьют друг друга в конце концов, но еще до этого мангустенок придет в себя и убежит. Он наткнется на чью-то нору и уже соберется спрятаться в ней, как вдруг оттуда послышится чей-то испуганный писк. Рискованно занимать чужие норы, однако сверху кто-то будет продираться к нему, с треском распихивая потолочные листья. Тогда он пересилит себя, бросится в нору, незнакомый запах обдаст его и кто-то злобно зафыркает.
Когда при свете цветов и вторая кобылица попадется в зубы санпавлам, вожак не выдержит, повернет табун и поскачет на помощь. Но каурый помчится ему наперерез, ударит крупом и свалит его, и сам возглавит табун, и в первый миг табун не заметит подмены. Зверю, упавшему во время темной охоты, уже не встать. Пигон обовьет его задние ноги, дикая кошка с визгом упадет на голову. Вожак выпучит глаза и забьется, но это будет уже агония.
Если солнце Оэо падает быстро, оно еще может появиться над горизонтомна десять минут, на пятнадцать, на полчаса, на целый денькак повезет. Виктор вспомнит об этом и, глядя мимо Паулы, будет с нетерпением ждать восхода. Ему будет не до нее, пусть даже она и не привидение, пусть, самое главное тогда будетне упустить кратковременной передышки. Тогда нападения можно будет не опасаться, зверье замрет, закроет глаза и осторожно поползет к палиандам. Может быть, первый раз в жизни Виктор испытает настоящий страх.
Мангустенок будет бежать сломя голову, он забудет даже про голод. Ему будет казаться, что все охотятся только на него одного, что во всем мире нет для него убежища. И в эту страшную минуту он услышит запах, идущий со стороны поселка, запах непонятный, но чем-то знакомый и нестрашный. Не сбавляя скорости, он свернет туда и вскоре появится около домов. Теперь он будет бежать под пылью, выставляя наружу лишь темный расцарапанный нос. Знакомый запах усилится. И вдруг на горизонте появится тоненькая оранжевая полоска. Это светлое солнце Оэо решит порадовать мир своим видом и скажет емузамри. Еще не спадет ярость темной охоты, еще сон не окончится, когда раздастся истошный крик:
Солнце!
И мангустенок, выставив из пыли узкую свою мордочку, увидит человека, бегущего мимо, а за ним женщину. Она будет кричать ему что-то, но мужчина не обернется.
Успеть, успеть, успеть
Э. ГеворкянПРАВИЛА ИГРЫ БЕЗ ПРАВИЛ
Э. Геворкян. Правила игры без правил.
Сб. «Современная фантастика»,
Москва, «Книжная палата», 1988
Глава первая
Цепочка дорожных столбиков таяла с каждой минутой наползал туман. Дорога исчезла, фары высвечивали только два расплывчатых овала. Я медленно катил вперед, потом осмелел, поддал газу и чуть не проскочил развилку.
Видимо, здесь раньше стоял шлагбаум. Расплющенный узел поворотной штанги был вмят в асфальт, словно по нему проехался каток.
Через несколько минут после развилки лучи фар скользнули по бетонной стене и уперлись в решетчатые ворота. Я вышел, провел рукой по стене, но звонка не нашел.
Звуки клаксона глохли в тумане, сквозь щели ворот ничего нельзя было разглядеть.
Меня ждали к утру. Я не рассчитывал на торжественную встречу, но у ворот таких заведений полагается выставлять охрану или хотя бы привратника.
Ночевать в машине не хотелось, поворачивать обратно к мотелютем более. Несколько минут я топтался у решетки, сваренной из толстых прутьев, потом достал фонарь. Почти к самой стене подступали кусты, трава вытоптана. Я снова посигналил. Или в самом деле туман виноват, или спят крепко. Еще бы не спать за такой оградой! Я злобно пнул решетку.
Ворота ржаво скрипнули и медленно распахнулись.
Браво! Это называется строгая изоляция!
Минуту или две я стоял, ожидая прожекторов, сирены, окрика, на худой конец. Ничего не дождавшись, взял с заднего сидения портфель, сунул в карман плаща коробок с электроникой и, обойдя врытый перед воротами рельс, пошел по выложенной плитами дороге, подсвечивая фонарем.
Дорога кружила меж больших деревьев, некоторые росли прямо на ней, в бетонных кольцах. Я обошел ствол, уперся в другой и обнаружил, что это не дерево, а коренастый мужчина в темном плаще.
Я полез в карман за бумагами. В ту же секунду руку плотно зажали. Справа от меня оказался еще один. Сопя в ухо, он деловито вывернул мне и вторую руку. Нейтрализовать его ничего не стоило, но я решил пока не обострять отношений.
Послушайте, миролюбиво сказал я, бумаги в правом кармане.
Чтов правом кармане? переспросил тот, что в темном плаще.
Видите ли, я некоторым образом инспектор по школам и приютам.
Державший меня отпустил руки, буркнул что-то и исчез.
Извините! сказал мужчина в плаще. У нас режим, а вас ждали к утру.
Понятно, согласился я. Вы не проводите к директору, если он не спит, разумеется?
К директору? Да хоть сейчас. Собственно говоря, я директор. Пойдемте, что нам здесь стоять, в сырости!
Он повернулся и пошел в темноту. Я подобрал фонарь и, стараясь не отставать, шел и молча удивлялся. Режим, видите ли! А ворота не запирают, и директор сам ловит посторонних, как последний охранник.
Здание школы возникло сразу, черным квадратом; местами сквозь узкие вертикальные щели пробивался слабый свет. Директор лязгнул связкой ключей и завозился у замка. Мне показалось, что дверь была открыта и ключами он гремит для вида.
В длинном светло-зеленом коридоре было пусто. На дверях по обе стороны не было ни надписей, ни номеров. Коридор ломался под прямым углом и шел к лифту. Я знал, что воспитатели и часть охранников живут на первом этаже, на остальных двухвоспитанники.
Директор остановился у ближайшей к лифту двери, толкнул ее и вошел. Я последовал за ним.
Стол, несколько кресел и шкаф в полстенывот все, что было в комнате. Директор разместился в кресле у зашторенного окна и начал вываливать на стол папки, бумаги, извлек наконец толстую прошнурованную книгу и придвинул ее ко мне.
Вот, облегченно вздохнул он, можете начинать.
Прямо сейчас? спросил я, глянув на часы.
Он поднял голову, кашлянул и засмеялся.
Совсем заработался. Не хватает рук, не хватает средств, бюджет трещит, дотации мизерные. Все приходится самому Сейчас вас проводят в гостевую комнату, у нас, извините, без роскошеств.
Вы не беспокойтесь, сказал я, это не тотальная ревизия, а календарная инспекция по выборочным школам. Иногда федеральные власти вспоминают, что в их ведомстве не только больницы и тюрьмы, но и спецшколы. Дня два я похожу, полистаю бумаги и все.
Вздоха облегчения я не услышал. Директор испытующе глядел на меня. Я зевнул и тут же почувствовал, что в комнате появился еще кто-то, но оборачиваться не стал.
Проводите инспектора в гостевую, сказал директор.
Там кондиционер не работает, хрипло ответили ему.
Теперь я оглянулся. Лысый верзила в форме охранника.
Как это не работает?! Где Пупер?
Спит.
Пока они выясняли, кто, чем и когда должен заниматься, я осторожно покопался в кармане, еще раз зевнул и аккуратно всадил «кнопку» в ножку директорского стола. Наконец директор уговорил лысого разбудить Пупера и, в свою очередь, уговорить его включить кондиционер. Лысый пообещал директору наслать на него Пупера и мотнул головой, приглашая меня следовать за ним.
Директор задумчиво жевал губами, глядя вслед лысому.
Я пожелал ему спокойной ночи и, не дожидаясь ответа, вышел. Лысый уже заворачивал за угол, когда я догнал его.
Чертовский туман, не правда ли? вежливо сообщил я ему.
Туман? переспросил он.
Да-да, туман.
Ах, туман задумчиво протянул он, и это было все, что мне довелось от него услышать.
Молча он провел до двери и, не пожелав спокойной ночи, удалился.
Комната действительно была без роскошеств. Складной стол, стулья, широкий диван, застеленный простыней и одеялом. Окно, шторы Приподняв штору, я обнаружил за ней металлические ставни. Затем я достал авторучку и прошелся по всем местам, куда только можно воткнуть микрофоны. Неонка не мигалапусто. Я обшарил почти всю комнату, когда до меня дошел идиотизм этого занятияне храп же они будут записывать!
Быстро раздевшись, я лег. Пусть они благородно не подслушивают, но я не собираюсь состязаться с ними в благородстве. Вынув из кармана пиджака зажигалку, я подкрутил колесико и прижал к уху, однако сколько ни вслушивался, ничего, кроме слабого звука, напоминающего храп, не услышал.
Я представил себе, как директор спит за столом, хмыкнул, спрятал зажигалку и погасил свет.
Утром я проснулся, дрожа от сырости и холода. Видимо, лысому так и не удалось разбудить Пупера. Я лежал, кутаясь в негреющее одеяло, когда в дверь стукнули.
Войдите, сказал я.
В дверном проеме возник директор.
Доброе утро!
Доброе ага! сказал он и внимательно посмотрел на мой пиджак. Судя по выражению его лица, он пытался вспомнить, кто я такой и что здесь делаю.
Завтрак через двадцать минут, наконец сказал он, закончив осмотр моей одежды. Я зайду за вами.
Весьма признателен, ответил я, подтягивая сползающее одеяло.
Директор вышел. Я не мог сообразить, где у них санблок, потом догадался отодвинуть настенное зеркало, за которым обнаружилась ниша с умывальником и все остальное. Приведя себя в порядок, я разложил по карманам магнитофон, обойму с «кнопками», за ними последовали другие мелкие, но полезные устройства.
Директор пришел точно через двадцать минут.
Мы завтракаем вместе с воспитанниками, сказал он, на втором этаже.
Перспектива совместного завтрака с бандой правонарушителей меня не восхитила. Представляю себе, что это за завтрак: шеренги затянутых в черную кожу надзирателей, стоящих над головами понурых, забитых оливеров твистов и поигрывающих, скажем, кнутами
Это наша традиция, без всякой причины сказал директор, когда мы подходили к лифту, совместный завтрак, такая вот традиция. Обед и ужин раздельно, но завтраквместе. Делинквенты необычайно чувствительны
Второй этаж, в отличие от спартанской обстановки первого, бил в глаза вызывающей роскошью. Большой холл, ковер с длинным ворсом во весь пол, стены под резной дуб, в углу цветной телевизор, одна из последних моделей, настенный двухметровик. Если в такой холл запустить десяток нормальных подростков без отклонений и с приличной родословной, то через неделю, ну, через месяц они превратят этот салон в нужник. А тут не простые подростки. Так что жев самом деле затянутые в кожу и с кнутами?
Директор глянул на часы.
Все уже в столовой.
Мы пересекли холл и вошли в столовую. Столовая тоже впечатляла!
Хрустальных подвесок, правда, не было, но стекла и никеля хватало вполне. Чисто, и не несет подгорелым жиром. Подростки сидели за длинными столами и чинно брали с ленты транспортера подносы с тарелками. Воспитатели и охранники сидели рядом и брали подносы с другой ленты. На нас никто не обратил внимания. Директор подвел меня к столу воспитателей, взял два подноса и один придвинул ко мне.
С едой тоже было все в порядкемасло свежее, джема порядочно, чай крепкий, и печенье в меру рассыпчато. Искоса я наблюдал за подростками. Четыре группы по десять-двенадцать человек, группы собраны по возрасту: за крайним столом взрослые парни, а ближе к нампочти дети. Странно, обычно группы комплектуются по степени
После завтрака директор повел меня по этажу. В классах никого не было. «Рано еще, пояснил директор, а вот, кстати, библиотека» Классы были чистые, мебель целая, а библиотека большая. Я вспомнил свою бесплатную среднеобразовательную рунну, которой муниципальные подачки помогали, как самоубийце страховка, вспомнил грязь, ободранные столы и заляпанные стены
На обратном пути я заглянул в спортзал и опешил: четыре подростка в присутствии преподавателя и поощряемые его азартными криками избивали друг друга палками. Сразу же заметив, что удары не достигают цели или ловко парируются, я нерешительно спросил директора:
Вы уверены, что палочная драка пойдет им на пользу?
Несомненно! Во-первых, это сублимация агрессивных влечений. Они еще проходят курс каратэ. А во-вторых, появляется уверенность в себе, подавляется стадный инстинкт. Понимаете, исчезает стремление объединяться в группы. Разумеется, все занятия под строгим контролем, у нас очень опытные преподаватели.
Я покачал головой, но ничего не сказал. Сублимация так сублимация. Ну, а если взбунтуются, как в Гаранском интернате? Впрочем, это уже их заботы. Как говаривал мой хороший знакомый старина Бидо, когда его вытаскивали из-под моста: в своем хлеву и свиньякоролева.
Мастерские были оборудованы великолепно. Станки, верстаки и все такое В технике я не очень разбираюсь, но судя по внешнему виду, у них не утиль и не бросовый товар.
Несколько подростков собирали большое устройство с толстой трубой. Присмотревшись, я с удивлением обнаружил, что у них вырисовывается полевое безоткатное орудие.
Это что, ткнул я пальцем в ствол, тоже сублимация?
Директор мягко взял меня за локоть и вывел в коридор. Он втолковывал мне о врожденной агрессивности, об избытке энергии, снова о сублимации, а я, слушая его вполуха и поддакивая где надо, вспоминал, как однажды выклянчил у старшего брата, тогда еще живого, подержать на минуту тяжеленный «люгер», и как я с дворовой мелюзгой ползал по мосту и подбирал автоматные гильзы после стычки двух банд, а пределом мечтаний у всей компании был «глостер» с удлиненным стволом. Может, не так уж и глупо они придумали с этой пушкой, подумал я. Дай нам тогда кто-нибудь вволю набабахать из орудия, впечатлений хватило бы надолго, и не сразу бы начали лить кастеты и точить напильники.
Надеюсь, перебил я директора, пушку будут испытывать в достаточно отдаленном месте? Жертвы среди мирного населения для сублимации, я полагаю, не обязательны.
О, да! улыбнулся директор. У нас под боком ущелье, рядом с бывшим полигоном. На сам полигон мы не забираемся, туда в свое время и химию сбрасывали, а вот ущельеглубокое и глухое. Снаряды холостые, но грохот порядочный, а мирному, как вы говорите, населению ни к чему знать о наших играх и забавах. Не так поймут
А ваши
Ребята в восторге! Масса впечатлений! Вторая группа уже месяц ждет испытаний, и представьте себе ни одного нарушения. За три замечания мы лишаем права присутствовать
Может, они и перегибают палку со своими методами, но если эти железки действительно помогают держать их в узде, то черт с ней, с пушкой. К тому же вполне в духе добрых славных традиций. Для чего же безоткатка, как не для воспитания? Не собираются же они, в самом деле, штурмовать Долину?
Обход мы закончили в полдень. Если утром еще я сомневалсяне наведен ли лоск специально к моему приезду, то теперь я был уверен в обратном. Мелочи вроде ухоженных цветов и утоптанных ковровых дорожек говорили о давнем и стабильном порядке.
Миссия моя с формальной стороны была выполнена. Перебрать бумаги, просмотреть на выбор пару досьеможно смело писать в отчете, что в школе для подростков-делинквентов 85 все в порядке. Идеальном!
Оставалась одна неувязка, и необходимо было ее увязать. Директору я сказал почти правду. По крайней мере, ни на букву не отойдя от текста сопроводительного листка. Действительно, я инспектор. Но только не федеральный, а федерального бюро, а это несколько иное, не муниципальное ведомство. И ко всему еще инспектор не по несовершеннолетним, а по расследованию как там в Уложении: «преступной или могущей стать преступной деятельности».
Не мог же я сразу же после завтрака заявить директору, что у него в школе неладно, и небрежно спросить, почему за последние двенадцать лет ни один из выпускников не был затребован родителями? Причем это еще половина апельсина, как сказал старина Бидо, когда на очередном допросе я пообещал упечь его за бродяжничество, поскольку ни в чем серьезном уличить не мог. Так вот, родителей у некоторых вообще не было, а многие из наличествующих чаще всего были под надзором либо уже изолированы. Хуже другоени один из выпускников не был обнаружен не только на территории графства, но и во всей конфедерации. Самое естественное предположениевыходя из школы, они меняли фамилии и жили по чужим документам.
А это попахивало если и не заговором, то чем-то очень похожим на заговор!
Рассортированные бумаги лежали аккуратными стопками. Директор широким жестом указал на свое кресло и, пообещав зайти через час, вышел. Я рассеянно полистал платежные ведомости, переложил не глядя слева направо стопки учетных карточек, наконец добрался до списка учащихся. Так-так, сорок шесть человек: Цезар Коржо, Хач Мангал, Стив Орнитц, Пит Джеджер
Пит Джеджер тогда он сидел перед нами на жесткой скамье отделения, вцепившись трясущимися руками в барьер, и, весь перекошенный, с идиотским смехом исходил слюной и соплями. Его подобрала патрульная машина в Веселом квартале у дверей какого-то притона. Несколько придя в себя, он назвался, а когда дежурный составил акт и заполнил форму на принудительное лечение, то компьютер, в который ввели данные и отпечатки, неожиданно включил магнитный замок и блокировал выход.
Дежурный запросил отдел информации и вызвал следователя. Следователь и распечатка на Пита пришли одновременно. Судя по бумаге, он сейчас должен был находиться в спецшколе, за триста миль отсюда и под надежной охраной.
Я засиделся в своей конторе и заехал с патрульными в отделение выпить кофе и перекуситьтретий час ночи, а утром, в субботу, я собирался вылететь на Побережье, разобраться наконец с женой, в каких отношениях мы с ней находимся и долго ли эта неопределенность будет тянуться. В буфете я взял несколько бутербродов, кофе не было, запивал минералкой. Когда я пошел к выходу, меня чуть не сшиб дюжий сержант, выскочивший в коридор с криком: «Где док?»
За ним из комнаты несся дикий вой, сопровождаемый глухими ударами.
Дежурный выкручивал руки долговязому подростку, а тот вырывался и бился головой о барьер.
Позвольте, сказали за моей спиной. Полицейский доктор отпихнул меня от барьера, выхватил шприц и ловко вкатил в руку буйствующего несколько кубиков чего-то желтого. Подросток обмяк и привалился к барьеру. Дежурный вытер пот со лба, кинул фуражку на стол и уставился на меня. Я показал ему свою карточку.
Что с ним?
Взбесился, молокосос, обиженно сказал дежурный. Его притащили сюдану в стельку, привели в чувство, а тут выяснилось, что ему в спецшколе полагается быть. Только спросил про школу, а с ним истерика. Следователя укусил, сейчас ему руку перевязывают. Этот, как его, Пит Джеджер, беглец, по всей видимости
Юнец несколько пришел в себя.
Послушай, парень, мягко сказал я, тебя никто не тронет и плохого не сделает. Тебя что, обижали в школе?
Он вдруг вскочил и уставился совершенно круглыми глазами мне за спину, словно увидел там привидение, и не одно к тому же. Когда я невольно оглянулся, он с криком «сволочи!» боднул меня в живот и перескочил через барьер. В дверях его остановил кулак сержанта.
Зря его так, сказал я, приведя дыхание в норму.
Виноват, равнодушно ответил сержант и пошевелил носком ботинка голову лежащего на полу Джеджера. Минут через пять очнется, а если водой окатить, то сразу.
И вот Пит Джеджер косо сидел перед нами и трясся и лепетал что-то, закатывая мутные глаза, а пока дежурный выяснял по телефону, куда его сунуть до утра, я прикидывал, успею ли поменять утренний десятичасовой билет на ночной рейс, чтобы не тратить время днем.
Раскисшего подростка отволокли в камеру, а я с попутным патрулем уехал в аэропорт.
Жену я не застал. Придавленная тяжелой китайской вазой записка гласила, что у нее репетиция, она извиняется, но всю волокиту придется отложить на месяц, до премьеры, и что надо поговорить с сыном плохо ходит в школу.
Сына тоже не было дома. В его комнате все как обычностены оклеены фотоблоками, в углу неизменный хаос. Травкой не пахло, упаковок из-под таблеток тоже не было видно, значит, «колесами» не балуется, это уже славно, а что не посещает занятий, так еще неизвестно, поможет ли ему образование выбиться на местечко потеплее. Мне лично оно только мешало. Ну, об этом ему говорить не надо, напротив, несколько слов об упорстве, настойчивости, несколько общеизвестных примеров потом незаметно сунуть ему в карман чек и проследить, чтобы он незаметно не сунул его обратно.
Зачем ей понадобился бракоразводный процесс перед премьерой, думал я, возвращаясь с Побережья. Уже на посадке сообразил, что все простоона и из этого хотела извлечь выгодубесплатная реклама, успех фильма обеспечен!
Утром меня вызвал Шеф и попросил ознакомиться с новым делом. Судя по его вежливому тону, он опять поссорился с секретаршей и искал, на ком сорвать зло.
Я взял папку и тихо вышел. Минут через пять он вызвал меня по селектору.
Ты забыл отчитаться по делу Ванмеепа, сказал он.
Дело закрыто и передано в суд.
Вот и славно! Тогда приступай. Ознакомься и приступай.
Слушаюсь! рявкнул я и, кажется, щелкнул каблуками.