Выходя, я услышал его довольное хмыканье. Такая вот жизнь: венцу творения приходится маневрировать, ловчить и при этом блюсти остатки собственного достоинства, а когда это невозможно, то не терять хотя бы чувства юмора.
В кабинете я взялся за папку. По делу проходил недавний знакомец, Пит Джеджер. В памяти была еще свежа его истерика в отделении. Вначале я не понял, почему на него завели дело, и чем больше вчитывался, тем меньше понимал, чем я должен заниматься. К делу прилагались показания Пита, из кармашка торчала кассет-копия допроса. Протокол в основном состоял из отдельных слов, многоточий и ремарок типа «допрашиваемый молчит», «допрашиваемый истерично хохочет» и т. п. На все вопросы о причинах побега он отмалчивался или плакал, а когда ему сказали, что позвонят в школупотерял сознание.
Прослушав кассету, я ничего нового не выяснил. Между всхлипыванием, плачем и надсадным кашлем он как заведенный повторял, что в школе ему будет крышка, что там нечисто, и что Колин, Хенк и Етрос все расскажут, если вырвутся. Заключение медэкспертавесьма типичный случай запущенного параноидального невроза, возможно, имело место употребление психотомиметиков.
Запросив материалы по школе, перед тем как трясти Пита, я провел выборочную проверку, копнул глубже и пошло-поехало!
И вот я за столом директора перебираю большие коленкоровые папки с личными делами. Так, досье Джеджера: родился в Остоне, Норт-Энд, семья среднеблагополучная, учился в бесплатной районной, связался с компанией «пиратов». Интеллект94. Агрессивность115. Родился, учился. Школьный рапорт. Не окончил, направлен в распределитель за избиение учителя. Плюс к этому мелкие кражи, поджог мусоропровода. Акт о направлении в спецшколу, акт о приемке, запись врачамедкарта прилагается, ежемесячный контроль Вот оно!
Отметка за этот месяцон что же, сейчас мирно занимается в библиотеке илотам в мастерских, а не сидит в следственном карантине? И вообще, он не в бегах, а тихо дерется на палках или сублимирует агрессивность в нечто дальнобойное? Судя по документу, так оно и есть, и подпись рядом. Ладно, допустим, любой проходимец на допросе мог себя выдать за Джеджера. Только вот с пальчиками плохо, отпечатки все-таки его, Пита, и находиться ему здесь никак нельзя. Так что отметка о контроле липовая.
С этого и начнем, аккуратно, без нажима. И не сейчас, а после обеда.
Я снова взялся за список: вот и Хенк Боргес, а вот Колин Кригльштайнер, еще Колин, только Ливере. Зато Етрос у них один.
Листая инвентарную книгу, я обнаружил в спортивном снаряжении два надувных спасательных плота. Насколько мне известно, самый крупный водоем поблизостиэто пруд в муниципальном парке Долины.
Не дождавшись директора, я ушел к себе в комнату. Войдя, я остановился на порогевещи лежали не так. Портфель ближе к краю стола, а стул вдвинут до упора. Что же они искали? Все свое я ношу с собой, особенно в чужих владеньях.
Я сел на кровать, достал зажигалку и прошелся по всем «кнопкам», которые распихал на втором этаже под директорские речи о сублимации. Чувствительность на пределе, но везде пусто! Только один микрофон брал странные звуки, что-то вроде мелодичного похрюкивания.
Сунув приемник в карман, я встал. И замер. Из-под кровати мне послышался слабый шорох.
Ну, вылезай! спокойно сказал я и присел.
Под кроватью никого не было.
После обеда я шел по первому этажу. Везде пусто, у входа на стене появился большой плакат с сочной мулаткой«Посетите Гавайи!».
«Непременно посетим», пробормотал я и вышел во двор.
Школа располагалась на склоне горы, сверху нависали огромные замшелые валуны. Парк шел вниз, дорога, по которой я вчера добирался, усыпана листьями. Вокруг дома аллея, скамейки.
Ночью шел дождь, спортплощадка за школой раскисла, лужи маскировались опавшей листвой. Площадка была врезана в склон, двери за ней вели, очевидно, в раздевалку и душевые, сооруженные в горе.
Так, волейбол, баскетбол, регби а это что? Я остановился перед массивным сооружением из стальных труб, автопокрышек, цепей и досок. От несильного ветра все это угрожающе раскачивалось и скрипело, цепи звенели, мокрые доски медленно поворачивались Похоже на кинетическую скульптуру. Вдруг я физически ощутил, как чей-то взгляд жжет мой затылок. Не оборачиваясь, я полез в карман, вынул платок и уронил его.
Ни на площадке, ни у дома никого не было. Окна в ставнях даже днем! Если кто-то и смотрел на меня, то только из школы. Это хоть понятнее, чем равнодушное безразличие в столовой.
Начинала раздражать неестественность происходящего. Если здесь в самом деле нечисто, то почему никто не трется возле меня, пытаясь сбить с толку, запугать или просто купить? Или у них и намыленный муравей в щель не влезет, как говаривал старина Бидо, или это блеф.
Даже самого заурядного инспектора надо ублажать, от его доклада зависит размер куска, отхватываемого из кармана налогоплательщика в школьную казну.
Туча, цеплявшаяся за вершину, сползла вниз. Закапал мелкий дождь. Не знаю, как намыленному муравью, а мне пора вползать в дело и переходить от впечатлений к фактам, а от фактов к выводам.
* * *
Что ж, сказал я директору, все в порядке. Теперь для отчета надо побеседовать Я рассеянно поводил пальцем и ткнул наугад.
Скажем, вот этот. Селин Гузик.
Селин? Минутку!
Директор перебрал дела, сунул мне досье Гузика и со словами «сейчас приведу» вышел. Глядя вслед, я соображал, что же здесь неладно? Потом дошлодиректор идет за воспитанником, как последний охранник. Мог ведь по селектору вызвать! Странные у них тут порядки
Итак, пусть для начала Гузик. Шестнадцать лет. Состоятельная семья. Развод. Остался с отцом. Шайка «ночные голуби». Драки, мелкие кражи, участие в Арлимских беспорядках. Интеллект90. Агрессивность121. Характеристики, медкарты, контрольные отметки и т. п.
За дверью засмеялись, потом быстро вошел директор, а с ним высокий черноволосый парень. На правом рукаве нашита голубая единица.
Инспектор побеседует с тобой, Селин, сказал директор, а мне показалось, что он охотно добавил бы: «если ты не имеешь ничего против» или нечто в этом роде.
Здравствуйте, вежливо сказал Селин.
Привет, ответил я, садись.
Директор вышел. Я впился глазами в лицо Селина, пытаясь уловить облегчение или растерянность, но ничего не заметил.
Если хочешь, предложил я, следя за ним, выйдем во двор.
Так ведь дождь! улыбнулся Селин.
Ну, ладно. Есть претензии, жалобы?
А как же, заявил он (я встрепенулся), есть претензии!
Уткнувшись в бумаги и не глядя на него, я спросил:
Чем недоволен?
Ребят у нас мало. Группы по десятке! Со всей школы две команды наберешь, а на регби и того меньше. Неинтересно!
Хорошо, я запишу. На что сам жалуешься?
Я же говорюребят мало!
В его абсолютно честных глазах не было ни капли иронии. Над чем они все-таки смеялись с директором в коридоре?
Тебе здесь не очень скучно?
Что вы! Я староста группы, с достоинством сообщил он, тронув матерчатую нашивку на рукаве, времени не хватает скучать.
Ах, даже староста! Не знал я, что в спецшколах привлекают подопечных к управлению. Да и в обычных тоже Оригинально!
Как же ты сюда попал?
Селин хохотнул.
Ерундой занимался с ребятами Бывало, зайдем в магазин, каждый сопрет лампочку, мяч или там дверную ручку, а потом в другом магазине заменим это барахло на точно такое же. Или ценники переставим. Таблички всякие: «не курить», «не сорить» срывали и вешали себе на грудь. Еще указатели к туалетам снимали и приколачивали у полицейских участков. А то молоко крали и в почтовые ящики выливали. У нас в заброшенных домах базы были, все туда стаскивали, пока шатуны не прогнали. Ну, еще автомобили сцепляли
Как этосцепляли?
У нас двойные крючки были из нержавейки. Машины на улицах плотно стоят, ну, мы бампер к бамперу и цепляли
Он рассказывал о своих делах спокойно и равнодушно, словно все это было очень давно и не с ним. Перевоспитали уже, или считает прошлые свои забавы нормальным досугом? Вот я сижу тут с ним, слушаю о его подвигах на арлимском пепелище, а мой сын в это время сцепляет автомобили или заливает молоком ящики. Черт его знает, с кем связался и почему не ходит в школу
Чем вы занимаетесь в мастерских? перебил я Селина.
Как чем? Наша группа пулемет собирает, крупнокалиберный.
Даже так! Зачем вам пулемет?
Ну, приятно пострелять. Я в детстве самопалы делал
А сейчас?
Чтосейчас?
А сейчас не делаешь?
Зачем? Пулемет ведь!
Да, пулеметэто не самопал. И боеприпасы к нему сами делаете?
Конечно. Я придумал, как гильзы обжимать.
Молодец! похвалил я его. А не боитесь ранить кого-нибудь?
Что вы! удивился Селин. У нас знаете какой полигон! А бункер? Вот если самопалытогда точно кого-нибудь убьет. В нашем дворе двоим пальцы поотрывало.
Ну, ладно Что это?
За окном кто-то затрещал и засвистел. Селин вытаращил на меня глаза.
Это соловей, осторожно сказал он, значит, дождь перестал.
А разве они осенью поют?
Поет ведь этот.
Хорошо, свободен. Позови директора.
Пришел директор. Селин остался стоять в дверях.
С Гузиком я закончил.
Ага. Ну, иди, Селин. Впрочем, пришли он вопросительно посмотрел на меня.
Напоследок, скажем я как бы наугад провел по списку, вот этот, Пит Джеджер.
Позови Пита, сказал директор как ни в чем не бывало.
Селин кивнул и вышел. За стеной тихо загудел лифт. Директор между тем сел в кресло напротив и стукнул пальцем по бумагам Селина.
Один из самых трудных подростков. Полнейшая невосприимчивость к требованиям подчинения закону и в большой степени недальновидный гедонизм. Мы возились с ним два года, теперь его не узнать.
Чем же вы его обломали, пулеметом?
Директор слабо махнул рукой.
Пулеметэто пустяки, это уже потом, чтобы снять остаточную агрессивность, ну, чтобы свободного времени не оставалось. Не вдалбливать же им с утра до вечера биографии отцов-основателей? Мы прививаем
Директор не успел договорить, что именно они прививают, как в дверь постучался и вошел охранник, высокий, чем-то похожий на Селина, повзрослевшего лет на двадцать, с густой шевелюрой и низким лбом.
Вы за Джеджером посылали, сказал он, подобострастно глядя на меня. Так он все еще в изоляторе. Не может, извините, прийти.
Что он натворил? полюбопытствовал я.
Почему женатворил? Он болен. Температура
Слушайте, Пупер, вдруг рявкнул директор, вы не включили кондиционер!
Они начали громко выяснять, почему не включен кондиционер, кто спит во время дежурства, куда исчезают протирочные концы, а я не торопясь извлек из стопки дело Джеджера и небрежно пролистал его. К шумной перебранке я не прислушивался, это все дешевый театр, балаган, я знал, что вызов Пита кончится подобным образом.
Вот что, сказал я, когда они замолчали, не мешает осмотреть и изолятор. Он у вас гдена втором?
Я был уверен, что директор сейчас лихорадочно придумывает, как не допустить меня к изолятору или отвлечь внимание от Джеджера. Если он объявит Пита остроинфекционным больным, тогда он последний дурак. И вообще, что бы он ни сказалне в его пользу. Послать-то он за ним послал!
Пупер вежливо улыбнулся и вышел. Я встал. Директор глянул на часы и со словами: «В изолятор, так в изолятор», пропустил меня в коридор.
Миновав холл второго этажа, мы пошли широким проходом. На стенах висели репродукции чего-то классического: люди, кони, батальные сцены Четыре больших двустворчатых двери. Сквозь матовое стекло доносился смех, кто-то декламировал стихи пронзительным голосом. Мы свернули в узкий переход и вышли у спортзала. Оттуда шел металлический лязг, перемежаемый глухими ударами.
Опять на палках сублимируют?
Нет, улыбнулся директор, сегодня они работают на снарядах.
Я приоткрыл дверь. В центре зала стояли два сооружения, младшие братья той штуки, что мокла на спортплощадке. Из двух групп по пять человек одновременно выбегали два подростка, бежали наперегонки и, подпрыгнув на трамплине, врезались с разгона прямо в эти снаряды. Сооружения угрожающе содрогались, доски качались во все стороны, автомобильные покрышки раскачивались бредовыми маятниками, тросы скрипели и хлопали по доскам.
Невысокий парень ужом проскользнул меж досок, оттолкнулся от одной покрышки, нырнул под вторую, повис на секунду на тросе и, соскочив с противоположной стороны, побежал обратно под одобрительные крики своей команды. Второй бежал назад чуть прихрамывая.
Забавные у вас снаряды!
О! Если бы вы приехали летом! К сожалению, зал небольшой, много инвентаря лежит на складе. Ребят оторвать невозможно Вы читали статью Коэна о содержании делинквентной культуры?
Я ограничился невнятным движением головы.
Мы подавляем беспричинную враждебность ко взрослым или просто «не своим» исключительной целенаправленностью их деятельности. Не говорим: делай то, не делай этого, и ты будешь преуспевать. Они сами видятесли сегодня выточат ствол, то через неделю смогут пострелять, если выучат урок по химии, то смогут завтра заняться пиротехникой. Это не просто «стимулреакция» и не явное поощрение, просто они знают, что, пропустив ступень, они не смогут сделать следующего шага. С каждым приходится работать индивидуально.
Я слушал его невнимательно. Пока мы шли по коридору, он жаловался на мизерность дотаций, на трудности, а я пытался связать увиденное и услышанное с тем, что ни один из выпускников школы к родителям не вернулся и нигде не зарегистрирован. Ни на бирже, ни в полиции. И еще я гадал, кого мне сейчас предъявят вместо Джеджера.
Мы остановились у стеклянной перегородки с большим красным крестом на белом круге. Стекло толстое, с синеватым отливом. Как на патрульных машинах, пулей не пробьешь. Интересный фактик!
А сейчасособое внимание! Если не будет прямой опасности, то расследование я проведу сам, а если тогда стоит сорвать с зажигалки верхний колпачок и нажать на кнопку, как из Долины поднимется двадцатиместный «Сикорский» с полным боекомплектом.
На той стороне показалась фигура в белом халате, стекло ушло в стену.
Это наш доктор, представил директор.
Приятно, буркнул доктор и сунул мне руку.
Доктор мне не понравился. Небритый брюнет с колючим взглядом. «Такой вкатит какую-нибудь гадость и не поморщится!»опасливо подумал я, не вынимая левую руку из кармана и поглаживая колпачок зажигалки.
Пит на допросах нес бессмыслицу, но одно слово он часто повторял. Это словоизолятор. Может, они здесь глушат воспитанников химией?
Доктор провел нас к белой двери, рядом стоял здоровенный санитар. Прислонившись к стене, он задумчиво чесал нос, игнорируя наш приход.
Предупреждаю, сказал доктор, неприязненно косясь на меня, мальчик не совсем здоров после нервного срыва, лучше с ним не разговаривать.
Что вы, доктор! ответил я. Это чистая формальность.
Он что-то буркнул, постучал в дверь и вошел. Мы с директором последовали за ним. На кровати лежал парень, при нашем появлении он сел. Я, не глядя на него, осмотрел помещение.
Все в порядке, сказал я, вопросов нет, спасибо, доктор, и словно невзначай глянул на парня.
В следующую секунду я только героическим усилием воли удержался от черной ругани. Его можно было назвать двойником Джеджера, если бы не свежий шрам на носу, заработанный им четыре дня назад в нашей конторе, когда он пытался сунуть мне в глаз мою же авторучку. Это был Пит Джеджер в натуре, а не какая-нибудь дешевая подделка, как сказал бы Шеф.
Вначале я подумал, что он меня не узнал. Но я напрасно обольщался. Пит вскочил, вытянулся во весь свой дурацкий рост и радостно завопил:
Привет, капитан! И вы здесь?
Доктор равнодушно смотрел в окно, а директор со слабым удивлением на лице повернулся ко мне.
В какой-то миг померещилось облегчение в его глазах, но мне было уже на все плевать!
Я медленно полез в карман, вынул из потайного клапана служебную карточку и с непонятным самому себе злорадством сунул ее директору под самый нос.
* * *
Ползунок ночной лампы я довел до конца, волосок едва тлел. Повернувшись с боку на бок, а затем приподняв и опустив ноги, я аккуратно запаковался в одеяло. В комнате было прохладно, кондиционер так и не включили. Завертываться в одеяло меня научил Гервег, когда мы вляпались по уши в выгребную яму со вторжением в одну пропитанную нефтью маленькую республику. Перед высадкой мы напялили на себя форму гвардейцев бывшего правителя, и команды по радио отдавались на местном наречии. Впрочем, все это мало помогло, нас быстро прижали к дюнам и прошлись сверху истребителями, которые, к большому удивлению уцелевших, оказались не старыми развалинами, а «миражами» последних моделей. В бараках мы пробыли меньше года. Кормили сносно, на обращение тоже нельзя было жаловаться, только вот восточная музыка изводила с утра до вечера. Потом нас сдали частям ООН, погрузили в лайнер, и через две недели мы топтали столичный асфальт. Цветами нас не встречалитолько родственники да кучка демонстрантов с бранью по нашему адресу на плакатах.
Компенсацию я быстро проел, а в Бункере вежливо объяснили, что работой они не обеспечивают, а пока я валялся на нарах, мне вычитался стаж за недоблестное поведение. С гуманитарным образованием и с таким проколом в послужном списке в госведомства я смело мог не соваться. Очереди на биржу отпугивали за три квартала, с курией связываться не хотелось, да и выходов на нее у меня не было. А тут вдруг у Гервега дядя оказался крупным чином в полицейском управлении, и это решило все. Я плюнул на большие надежды, подаваемые в замшелых стенах «альма матер», и оттрубил два года на курсах переподготовки Управления. Потом меня заметил Шеф, выделил, взял на стажировку, два удачных дела и меня зачислили в штат.
Я почти согрелся, но никак не мог заснуть. Теперь здесь знают, кто я, и безопасность, следовательно, возросла. После принятия Закона о Возмездии убийства и подозрительные несчастные случаи с сотрудниками федеральных органов сошли практически на нет. Пока я здесь, мне ничто не грозит, да и на обратном пути тоже. Если над ними зависнет бронированный двухвинтовик и даст ракетный залп, то мало кому понадобятся оружейные мастерские и спортзал. Разумеется, все это при условии, что они не в номерном квадрате. Но кто меня пустит в квадрат?!
Плохо, что они спокойно приняли мою засветку. Директор слегка удивился, а персоналу, кажется, на все кашлять. Я объяснил директору, что мой визит связан с побегом Пита, но пусть это его не волнует, дело формальное, а инспектором я назвался, чтобы не будоражить его подопечных и воспитателей.
Директор и не думал волноваться! Будь он трижды артистигру я бы заметил, но он действительно был спокоен. Как катафалк. Ему все равно, кто я и зачем, а это могло означать только одноза ним стоит реальная сила. Либо армия, либо курия. Не исключено, что и то, и другое.
Перебор бумаг, опрос воспитателей и охранников ни к чему не привел. На мои расспросы, каким образом и почему удрал Пит, воспитатели пускались в рассуждения о сложной и тонкой психологии подростка-делинквента, а охранники с унылым однообразием жаловались на нехватку рук, за всеми не уследишь, работы по уши, а как ни приучайудава вместо галстука не повяжешь. Охранник Пупер, например, заявил, что плюнет на школу и уедет в Долину, телохранителем, потому как деньги ерундовые, а подростки хоть с виду тихие, но от них всего можно ожидать, с оружием балуются, контроль контролем, а как дадут из четырехствольного, так все брюхом вверх и лягут
Судя по всему, Пупер не разделял взглядов директора на методы сублимации. Полагаю, что он и слова такого не знал.
О выпускниках я пока не заикался, не торопясь ворошить осиное гнездо. Не нравилось мне здесь, и что-то фальшивое мерещилось во всем. Так вроде школа как школа, а зайдешь за фасади обнаружится, что это огромная декорация с пыльной мешковиной и трухлявыми подпорками сзади
Я насторожился. По коридору кто-то шел, один, особенно не таясь. Шаги затихли у моей комнаты. За дверью потоптались и постучали. Плохо! Если бы сейчас ворвалось несколько молодчиков с кастетами или даже пукалкамия бы знал, что делать. Но когда вежливо стучат, значит, дело безнадежно!
В дверь еще раз стукнули, и темная фигура, возникшая в проеме, спросила голосом директора:
Вы спите?
Идиотский вопрос. Я приподнялся на локте, пружины тонко скрипнули.
Мне ненадолго, сказал директор и вошел.
Выключатель находился у изголовья. При верхнем свете директор выглядел представительно: крупная фигура, высокий лоб, слегка опущенные уголками вниз усы и подозрительно спокойные глаза.
Пока я натягивал брюки, он молча сидел у стола, внимательно разглядывая свои ногти. В моей практике ночные визиты кончались обычно тем, что на десерт собеседник пытался меня кокнуть либо подкупить. Впрочем, если директор вдруг кинется выкручивать мне руки, я не поверю своим глазам. Не к лицу! Это дело Лысого или даже Пупера, а то есть у них еще такой, физиономиявылитый Баквивисектор.
Надеюсь, произнес наконец директор, у вас все в порядке?
Разумеется, улыбнулся я, хотя мне стоило больших трудов не послать его к черту, дело почти формальное. Не хотелось впутывать департамент просвещения, хотя, здесь я еще раз улыбнулся, мы воспользовались их вывеской. Ваши парни не ангелы, Джеджер тоже, знаете ли
Значит, он все-таки набезобразничал? Но нам ничего не сообщали
С ним все в порядке.
В этом я как раз и не был уверен, но сейчас меня больше интересовал сам факт полночного разговора. Притом, столь содержательного.
Директор перестал разглядывать ногти на левой руке и перешел на правую, а я наблюдал за его занятием.
Вы уезжаете завтра? наконец спросил он.
Если ничего не изменится
Глаза его чем-то полыхнули, кажется, бешенством.
Послушайте, вы срываете нам работу. У нас дел по горло!
У меня тоже, я сочувственно развел руками, масса дел. Ничего, завтра посмотрю кое-какие бумаги, а после обеда распрощаюсь, а сам подумал: «Там видно будет!»
После обеда?.. Он пожевал губами. Вам удобнее выехать утром.
Этот вопрос, деликатно сказал я, с вашего позволения, я постараюсь решить сам.
Он устало вздохнул, полез в карман, достал круглый пластмассовый жетон и бросил его на стол.
Разочарование было не очень велико, я подозревал нечто в этом роде. Одно смущало: жетонами курии так не бросаются, я бы поверил и на слово. Не такая важная шишка, чтобы жетон. За все время службы я только раз видел кругляш, и вот теперь второй. Крайний случай и высший козырь!
Некоторое время я просидел в легком оцепенении. Машину я взял свою, а не служебную, и теперь Шеф черта с два выпишет чек на бензин. Во-вторых, прибавки в этом году можно не ждать, да и в будущем тоже, такой прокол!
Утром! тихо заключил директор нашу беседу и вышел.
Я повертел прозрачный жетон с впрессованной в него буквой «К» и сунул в карман. Странно! Высшим козырем по скромному капитанунадо, чтобы я убирался скорее, иначе могу увидеть или услышать нечто мне не надлежащее. Вот и прихлопнули жетоном, чтобы не лез в их дела. Как там приговаривал директор, когда мы обходили классы? «Ребята при деле», вот что он повторял.
Хорошенькое дельце!
Все ясновыпускников прибирает к рукам курия. Еще бы! Крепкие парни с бурным прошлым, владеют оружием, неплохо дерутся Находка для курии! А дряни ей не нужно, мусор ей даже вреден, потому что в хорошо отлаженном механизме организованной преступности все должны делать свое дело хорошо и вовремя. То-то в последнее время шатунов стало меньше. Слава богу, иногда можно хватать всякую мелочь, вроде зарвавшихся «послушников», на это есть что-то вроде молчаливого уговора с курией.
На своем третьем деле я чуть не погорел. Крупное хищение на государственном металлургическом комплексе, слишком крупное, чтобы не была замешана курия. Я не сразу понял, чем там воняет, погорячился и намял теста, а когда сообразил что к чему, то чуть не наложил в штаны. Всего неделя прошла после свадьбы, и дюжина пуль вместо медового месяца мне были совершенно ни к чему. Тогда мне повезло Шеф вернулся из отпуска раньше срока и быстро все замял.
Непонятно получается с директором. Если бы жетон предъявил Лысый или даже этот, Пупер, я бы не очень удивился. Но директор! Я видел его досье: Иг-нац Юрайда, пятьдесят два года, лауреат премий имени Спока, Сухомл и некого, Кун-цзы. Награжден медалью Конгресса «За гуманизм». Работал в Африке и так далее
Этот гуманист мечет жетон, как заправский кардинал, чушь какая-то! В свое время его таскали в комиссию по расследованию антигосударственной деятельности. Протесты общественности, вой прессы И вдруг такой поворот! Я не ангел и работаю не с ангелами. При случае могу поступиться принципами, бульдозера зонтиком не остановишь, как говорил старина Бидо, когда его в очередной раз вышвыривали из отделения, ничего не добившись. Не всем дано играть благородные роли, но когда. короли превращаются в шутовэто как-то не по правилам. Это даже оскорбительно для нас, простых смертных. Мы, может, только тем и утешаемся, что есть другие, не-продавшиеся и великие.
Могли его купить или запугать? В пятидесятом его дом дважды пытались сжечь ультра, где-то на юге Африки его брали заложником сепаратисты, несколько раз в него стреляли. Такого можно только сломать, но запугать?.. Вряд ли. Да и на что он годен, сломленный? Курия любит, чтобы себя выкладывали всего, с любовью к делу. А вот к какому делуэто уже конклав преподнесет в лучшем виде и надлежащей упаковке. Объяснят так, что сам поверишь и других убедишь в отсутствии иного выхода. И поверишь, что в курии благодетели заправляют и что лучше грабить по графику, научно разработанному, а не дилетантски палить из автомата в случайных прохожих у Стройбанка. Хорошо оплачиваемые бакалавры риторики докажут в два счета, что государствопервый грабитель, а не воспользоваться своим паем просто грех для порядочного налогоплательщика, стонущего под налоговым прессом. И игорные дома, где порядок и спокойствие, лучше грязных подвалов, где прирежут, не спросив фамилии. А кто желает себя добровольно травить, пусть уютно курит травку или колется. Тогда он тих и безопасен, пока его не скрутит. Пьяных сейчас не увидишь на улицах, пьют дома. Курия объявила пьянству тотальную войну и добилась сухого закона. Молодчики курии лупили пьяных без пощады, раздевали всюду и в любую погоду. Правда, ходили слухи, будто одна фракция в курии задавила другую, а случись наоборот, били бы наркоманов.
На втором этаже, судя по слабой музыке и еле слышному смеху, не спали. Я посмотрел на часыпоздновато Звукоизоляция у них хорошая: в зале я видел «Филисдо», тысячеваттный ритмизатор, ко мне же едва доносился писк, в котором с трудом угадывался боевик сезона «Поцелуй меня в фалду».
«Мальчики при деле», лучше не скажешь! При деле. Да-а, пройдись ты лет десять назад по Арлиму, и если голову не открутят или не общипают догола, то молись богу, дьяволу или Национальной декларации, чтобы жуткие полчища юных негодяев занялись чем-нибудь толковым, а не шлялись по загаженным до блевоты улицам, терроризируя весь район. А может, он увидел, как вся его работа, гордые принципы и белые манишки летят в глубокую и вонючую дыру и что высокие идеалы не стоят фальшивой монеты, потому что на каждого порядочного и достойного человека, выпестованного им, наше общество, образец истинной демократии самого свободного мира, плодит тысячами и десятками тысяч смрадных подонков
Его могли купить и тем, что организованная преступность, в просторечиикурия, оспаривает в первую очередь грабительские прерогативы государства, облегчая карманы налогоплательщиков утонченно и безболезненно. Игорные дома и наркотики не страшнее водородных хлопушек и орбитальных эжекторов, куда, как в бездну, со свистом уходит треть бюджета. Он мог выбрать меньшее зло, и меньшим злом для него оказалась курия.
В моих рассуждениях была неувязка. Юрайда, суда по тому, что я о нем знал, скорее примкнул бы к левакам или радикалам, чтобы героически и бессмысленно погибнуть в стычке с полицией, не запятнав чистоты своей совести. Для курии у него характер не тот. Хотя что я знаю о его характере? Было у меня дело, когда один сенатор с блестящей репутацией задушил свою любовницу за то, что она позволила себе неуважительно отозваться о его идеалах. Подозрительно вот что: если ребят прибирает курия, то почему они меняют фамилии? Глупо. И жетон на такие мелочи ни к чему. Значит, я наткнулся или могу наткнуться на нечто запретное. Не задумала ли курия переворот? Но зачем начинать со школ, пестовать юнцов? Да меня бы и близко не подпустили. Шеф бы придержал. Хоть мы и зовем его за глаза «Трясунчиком», но на самом деле кличка не очень справедливая, если надо, он и сам лезет в пекло. Долг службы, честь мундира и все такое Но там, где пахнет самую малость курией, он становится тверд и несгибаем, проявляя коварство и отвагу в чудовищных дозах, лишь бы не ходить по минному полю. Нюх у него на курию фантастический, подозреваю, что они его подкармливают. Ну, а что делать? Когда в деле Крупчатника мы брали с ним вдвоем ошалевшую от наркотиков банду вооруженных шатунов, у нас был один шанс на сто и мы его вытянули. Но если вязаться с курией и идти поперек, шансов просто нет, а это всегда обидно, когда нет шансов. На это дело, воняй оно хоть на каплю курией, Шеф не отпустил бы ни при каких обстоятельствах, если только не желал избавиться от меня. Но если меня утопят, сильно в гору пойдет Торл, дурак потомственный и патентованный, а Шеф после курии больше всего боится дураков.