Маленький толстяк поднес череп к огню и, явно с гордостью начал вращать его в руках.
Его самодовольная улыбка оттеняла серьезное выражение, навечно установившееся на лицевых костях черепа.
Наконец Мейтленд выразил вслух свое недоумение.
Чему это ты так радуешься? грозно спросил он. Принес мне череп женщины или подростка
Смешок Марко не дал ему закончить.
Вот и френологи говорят то же самое! прохрипел он.
К черту френологов! вскрикнул Мейтленд. Рассказывай, что это за череп, если тебе есть что рассказать.
Марко пропустил это мимо ушей. Он вертел череп в своих толстых руках с таким вожделением, что Мейтленду стало противно.
Пусть он и небольшого размера, но какой красивый, не правда ли? размышлял вслух коротышка. Какая изящная форма, а вот, взглянитеповерхность будто подернута патиной.
Я не палеонтолог, резко прервал его Мейтленд. И не кладбищенский грабитель. Посуди сам, Марко, зачем мне обыкновенный череп?
Прошу вас, мистер Мейтленд! начал коротышка. За кого вы меня принимаете? Неужели вы могли подумать, что я принесу вам обыкновенный череп, оскорбляя тем самым вашу ученость? Неужели вы думаете, что я могу просить тысячу фунтов за неизвестно чей череп?
Мейтленд сделал шаг назад.
Тысячу фунтов? заорал он. Тысячу фунтов за это?
И это еще дешево, уверил его Марко. Вы с радостью заплатите их, когда все узнаете.
Я бы не заплатил столько даже за череп Наполеона, возразил ему Мейтленд. И даже Шекспира, если на то пошло.
Я уверен, что личность обладателя этого черепа заинтригует вас гораздо больше, продолжал Марко.
Ну, довольно. Выкладывай свою историю!
Марко смотрел в лицо Мейтленда, постукивая пухлым пальцем по лобной кости черепа.
Перед вами, пробормотал он, череп Донатьена Альфонса Франсуа, маркиза де Сада.
2.
Жиль де Рэ был монстром. Инквизиторы Торквемады в своей изобретательности сравнялись с врагами рода человеческого, которых они были призваны изгонять. Но маркиз де Сад оставался непревзойденным олицетворением получения наслаждений от истязаний. Его имя символизирует воплощение крайней, изощренной, извращенной жестокостижестокости, названной «садизмом».
Мейтленду была известна странная история де Сада, и он еще раз про себя перебрал все ее перипетии.
Граф или маркиз де Сад родился в 1740 году в семье, ведущей свое происхождение от старинного прованского рода. Когда во времена Семилетней войны он начал служить в кавалерии, это был красивый юноша, бледный, хрупкий, голубоглазый, чья фатоватая робость таила под собой дьявольскую порочность.
В возрасте двадцати трех лет за варварское преступление его приговорили к тюремному заключению на один год. Но вышло так, что двадцать семь лет своей дальнейшей жизни он провел за тюремными стенами за такие деяния, о которых даже сейчас упоминают только намеками. Он заслужил печальную славу своими бичеваниями, пристрастием к наркотикам, пытками женщин.
Но де Сад был не простой распутник с примитивным желанием причинять боль. Пожалуй, это был «философ страдания»проницательный ученый, человек с изысканным вкусом, получивший прекрасное воспитание и образование. Он был удивительно начитан. Он был мыслителем, замечательным психологом, писателем исадистом.
Как передернуло бы могущественного маркиза, если бы он узнал, какие жалкие пороки носят сегодня его имя! Издевательства невежественных крестьян над животными, порки детей истеричными няньками в приютах, бессмысленные преступления маньяков или жестокости, творимые над самими маньяками, все это ныне называется «садизмом». Но все перечисленное, как это ни странно, вовсе не является предметом болезненной философии де Сада.
Жестокость в понимании де Сада не нуждается в сокрытии, ее не нужно стыдиться. Маркиз открыто следовал своим убеждениям и подробно описал их, сидя в тюрьме. Это был пламенный проповедник страданий, воплотивший свои взгляды в книгах «Жюстина», «Жюльетта», «Алина и Валькур», любопытной «Философии в будуаре» и совершенно отвратительных «120 днях».
Кроме того, де Сад и жил согласно своим проповедям. У него было множество любовниц. Он был ревнив и не терпел никаких соперников, кроме одного. Этим соперником была Смерть. И говорили, что будто бы все женщины, познавшие ласки де Сада, в конце концов отдавали предпочтение ей.
Возможно, ужасы Французской революции были косвенным образом подготовлены философией маркиза, широко распространенной по всей Франции после публикации его пресловутых книг.
Когда на городских площадях стали возводиться гильотины, де Сад после многолетнего заключения вышел на свободу и разгуливал среди народа, обезумевшего при виде крови и страданий.
Это был серый, изящный маленький призракс полысевшей головой, мягкими манерами и тихим голосом, который он поднимал только для того, чтобы спасти кого-нибудь из своих аристократических родственников от ножа. В эти последние годы общественная жизнь маркиза была достойна подражания.
Но о частной жизни де Сада продолжали ходить разные слухи. Говорили о его интересе к колдовству. Принято считать, что для де Сада кровопролитие было равно жертвоприношению. Вопли обезумевших от боли женщин доходили до обитателей преисподней и звучали для них сладостной молитвой.
Маркиз был хитер. Годы, проведенные в тюрьмах за «преступления против общества», сделали его осмотрительным. Он перестал действовать открыто и полностью использовал смутные времена, чтобы проводить тихие и не бросающиеся в глаза похоронные обряды, когда завершался его очередной роман.
Но в конце концов этой осторожности оказалось недостаточно. Обличительная речь против Наполеона, не вовремя произнесенная, послужила властям сигналом. Не было общественных обвинений: судебный фарс был не нужен.
Де Сада попросту заперли в сумасшедшем доме, в Шарантоне, как обыкновенного помешанного. Те, кто знал о его преступлениях, не отважились предать их гласности. И все же в маркизе было нечто сатанинское, что каким-то образом не давало покончить с ним. Никто же не помышляет об убийстве Сатаны. Но приковать его
Сатана, в цепях, в неволе. Больной, полуслепой старик, обрывающий лепестки роз в последних потугах разрушения, маркиз провел закат своих дней всеми забытый. Его предпочитали не вспоминать, считать безумным.
В 1814 году маркиз де Сад скончался. Книги его были запрещены, память поругана, поступки осуждены. Но имя его осталось житькак вечный символ врожденного зла.
Таким был де Сад. Таким знал его Кристофер Мейтленд. И как коллекционера редких ценностей его не могла не волновать мысль об обладании настоящим черепом легендарного маркиза.
Мейтленд очнулся от своих мыслей, взглянул на мрачный череп и ухмыляющегося Марко. Затем, взвешивая каждое слово, проговорил:
Значит, ты просишь тысячу фунтов?
Точно, кивнул головой Марко. Очень умеренная цена, учитывая обстоятельства.
Какие такие обстоятельства? начал возражать Мейтленд. Ты приносишь мне череп. Но как ты можешь доказать мне его подлинность? Как оказалась у тебя эта находка?
Ну, что вы, мистер Мейтленд! Прошу вас! Вы же меня знаете! К чему эти вопросы? Я не могу на них отвечать. Дело касается моих коммерческих тайн.
Хорошо, остановил дельца Мейтленд. Но я не могу полагаться только на твое слово, Марко. Насколько я помню, когда де Сад умер в Шарантоне в восемьсот четырнадцатом году, его похоронили.
Марко расплылся в масляной улыбке.
На этот счет я могу представить доказательства, снизошел он. Нет ли у вас случайно книги Эллиса «Исследования»? В главе под названием «Любовь и Боль» есть параграф, который может заинтересовать вас.
Мейтленд отыскал книгу, и Марко перелистал ее страницы.
Вот! торжествующе воскликнул делец. Эллис пишет, что череп маркиза де Сада эксгумировали и отдали на исследования френологу. В те времена была такая псевдонаукафренология, причем пользовалась популярностью, не так ли? Так вот, этот человек хотел убедиться, действительно ли форма черепа маркиза свидетельствует о том, что он был безумен. В книге говорится, что он нашел череп небольшим, прекрасной формы, как у женщины. Наш в точности совпадает с этим замечанием, если вы помните! Дальше написано, что череп не захоронили. Он попал в руки некоего доктора Лонда. Но примерно в пятидесятом году череп у Лонда похитил его же коллега и увез в Англию. Вот и все, что Эллису известно об этом деле. Остальное я мог бы рассказать самно предпочитаю не делать этого. Перед вами череп маркиза де Сада, мистер Мейтленд. Вы согласны с моим предложением?
Тысяча фунтов, вздохнул Мейтленд. Слишком большая сумма за какой-то жалкий череп сомнительного происхождения.
Ну, хорошо, пусть будет восемьсот фунтов. По руками забудем об этом.
Мейтленд уставился на Марко. Марко на Мейтленда. Череп глядел на обоих.
Может быть, пятьсот, предложил Марко. И конец.
Ты меня надуваешь, сказал Мейтленд, иначе ты бы не был таким покладистым.
Марко снова улыбнулся своей масляной улыбкой.
Напротив, сэр. Если бы я хотел надуть вас, я бы уж, конечно, настаивал на своей цене. Но я хочу поскорее избавиться от этого черепа.
Почему?
Впервые за весь разговор Марко не нашелся, что ответить. Он повертел череп между пальцами и установил его на столе. Мейтленду показалось, что делец специально отворачивает взгляд от черепа.
И сам не знаю, проговорил, наконец, Марко. Может быть, мне просто не хочется иметь подобную вещь. Действует на мое воображение. Вздор какой-то.
Действует на воображение? с недоверием произнес Мейтленд.
Мне начинает казаться, что за мной кто-то следит. Конечно, это глупости, но.
Марко как бы оправдывался, искал слова, чтобы объяснить свое состояние, и не находил их.
Тебе кажется, что тебя преследует полиция, не сомневаюсь в этом, обвинительным тоном сказал Мейтленд, потому что ты где-то украл этот череп. Признайся, Марко!
Марко отвел глаза.
Нет, промямлил он. Совсем не то. Просто мне не нравятся черепаэти безделушки не в моем стиле, уверяю вас. Я человек привередливый. Кроме того, продолжал Марко, набираясь спокойствия, у вас большой дом в безопасном спокойном месте. А я сейчас живу в Уэппинге. Словом, удача от меня сейчас отвернулась. Я продам вам череп. Вы спрячете его в свою коллекцию, а доставать будете, когда вам это захочется. В остальное же время он не будет у вас на глазах и не будет вас беспокоить. Я же избавлюсь от его присутствия в моих скромных апартаментах. Между прочим, когда я получу от вас деньги, переберусь в более приличное место. Вот почему мне так важно его продать. За пять сотен, наличными.
Мейтленд колебался.
Я должен это обдумать, сказал он. Дай мне твой адрес. Если я решусь купить эту вещицу, то завтра приду к тебе с деньгами. Договорились?
Хорошо, вздохнул Марко. Он вытащил замасленный огрызок карандаша, оторвал кусочек от оберточной бумаги, валявшейся на полу.
Вот вам адрес, сказал он.
Мейтленд положил бумажку в карман, а Марко тем временем принялся снова заворачивать череп в фольгу. Он делал это быстро, как будто хотел поскорее спрятать блестящие зубы и зияющие провалы глазниц. Небрежно обернув череп оберточной бумагой и держа его в одной руке, другой он схватил свое пальто.
Завтра я вас жду, сказал коротышка уже в дверях. Да, между прочим, будьте осторожны, когда будете открывать дверь. Я держу сейчас сторожевого пса, очень свирепое животное. Он разорвет вас на куски, как и любого, кто попытается унести череп маркиза де Сада.
3.
Мейтленду казалось, что его связали слишком туго. Он знал, что люди в масках собираются бить его плетьми, но не понимал, почему они приковали его стальными наручниками.
Только когда они вынули из огня металлические раскаленные докрасна прутья и высоко подняли их над головой, он сообразил, почему его привязали так крепко.
Первый же удар заставил Мейтленда не то что бы содрогнутьсязабиться в конвульсиях. Его тело, обожженное ужасным прутом, выгнулось в дугу. Руки от невыносимой боли могли бы разорвать стягивающие их ремни. Но стальные цепи крепко держали его. Мейтленд скрипел зубами, а два человека в черных одеждах пороли его живым огнем.
Очертания застенка поплыли, боль тоже поплыла, стала тупой. Мейтленд провалился в темноту, прерываемую только ударами стегающих его голую спину стальных прутьев.
Когда к нему вернулось сознание, Мейтленд понял, что бичевание окончилось. Молчаливые люди в черных одеждах и масках наклонились над ним, освобождая от кандалов. Они осторожно поставили свою жертву на ноги и повели через весь застенок к большому стальному гробу.
Гробу? Это был не гроб. Гробы не ставят перпендикулярно с открытой крышкой. На них не вырезают изображение женского лица.
Внутри гробов не бывает шипов.
Когда он понял, что это, его охватил ужас.
Это была Железная Дева!
Люди в масках были сильные. Они подтащили Мейтленда, втолкнули в утробу большого металлического ящика пыток, зажали тисками его запястья и щиколотки. Мейтленд знал, что его ждет.
Сначала палачи закроют крышку. Потом, поворачивая рычаг, будут придвигать эту крышку ближе и ближе к нему. До тех пор, пока в него не вопьются шипы. Изнутри Железная Дева была утыкана острыми шипами разной длины, наточенными с дьявольской изобретательностью.
По мере продвижения крышки в жертву должны впиваться самые длинные шипы. Они должны проколоть запястья и щиколотки. Человек, распятый на них, повиснет, крышка же будет продолжать свое неумолимое движение. Шипы покороче проткнут бедра, плечи и руки. И когда жертва забьется в агонии, крышка приблизится настолько, что самые короткие шипы достанут глаза, горло икак избавлениесердце и мозг.
Когда люди в масках закрывали крышку, Мейтленд издал такой вопль, что у него чуть не лопнули барабанные перепонки. Ржавый металл скрипел, потом послышался еще более натужный скрип механизма. Черные люди начали поворачивать рычаг, приближая шипы к его замершему в ужасе, распластанному телу.
Мейтленд ожидал в напряженной тишине первого острого поцелуя Железной Девы и вдруг неожиданно для себя понял, что он в этой тьме находится не один.
На крышке не было никаких шипов! Вместо них с внутренней стороны была вдавлена какая-то фигура. Двигаясь, крышка просто приближала ее к телу Мейтленда.
Фигура эта не двигалась, не дышала. Она как будто прилипла к крышке, и когда крышка придвинулась совсем близко, Мейтленд почувствовал прикосновение холодного чужого тела. Руки и ноги встретились в холодном объятии, но крышка продолжала давить, прижимая к нему безжизненное тело. Было темно, но теперь Мейтленд мог различить лицо, которое находилось чуть ли не в дюйме от его глаз Лицо было белым, оно фосфоресцировало. Это лицо не было лицом!
И когда тело прижалось к нему в темноте, голова коснулась его головы, а губы Мейтленда дотронулись до того места, где должны были находиться чьи-то губы, он понял ужасную правду.
Это лицо, которое не было лицом, оказалось черепом маркиза де Сада!
Груз кладбищенской гнили заставил Мейтленда оцепенеть, и он снова провалился в темноту, преследуемый чувством гадливости.
Но и забытье когда-нибудь кончается, Мейтленд снова пришел в себя. Люди в масках вызволили его из гроба и теперь старались вернуть его к жизни. Мейтленд лежал на соломенном тюфяке и смотрел в открытую дверь Железной Девы. Ему было приятно сознавать, что внутри ее ничего нет. На внутренней стороне крышки не виднелось никакой фигуры. Возможно, ее вообще не было.
Пытка странным образом влияет на сознание человека. Но именно разум был необходим Мейтленду сейчас. Он нисколько не сомневался, что заботливость тех в масках была непритворной. Они подвергли его этим испытаниям по каким-то неизвестным причинам.
Люди в черном смазали мазью его спину, подняли на ноги, вывели из застенка. В длинном коридоре Мейтленд заметил зеркало и остановился перед ним.
Изменился ли он в результате пыток? От ужаса Мейтленд отшатнулся, но люди в черном крепко держали его и не позволяли отворачиваться.
И Мейтленд увидел свое отражениедрожащее тело, увенчанное мрачным, неулыбающимся черепом маркиза де Сада!
4.
Мейтленд не стал никому рассказывать о своем страшном сне, но визит Марко и его предложение решил обсудить с каким-нибудь знающим человеком. Собеседником Мейтленда стал его старый друг и коллега-коллекционер, сэр Фицхью Киссрой. Вечером следующего дня, удобно устроившись в уютном кабинете сэра Фицхью, он сразу же посвятил его во все относящиеся к делу подробности.
Добродушный рыжебородый Фицхью слушал все молча.
Естественно, я бы хотел купить этот череп, заключил Мейтленд. Но я не могу понять, почему Марко так не терпится отделаться от него. Кроме того, у меня вызывает сомнение его подлинность. Так вот, я думаю, вы очень знающий человек, Фицхью. Не желаете ли вы пойти вместе со мной к Марко и посмотреть на череп?