Заглянув в глаза вице-губернатору, Аллис поняла, что всё уже решено, и в коридоре, вполне вероятно, терпеливо ждут своей минуты люди с наручниками. Она просчиталась. Нужно было уходить раньше, не дожидаться этого последнего громового раската гроза, что могла вот-вот разразиться над её головой собиралась достаточно давно первые тучки появились ещё год назад, когда в газетах начали публиковать заметки некой активистки Онки Сакайо, привлекшей к проекту внимание широкой общественности.
«Надо было ещё тогда бросать всё и ехать Куда глядят глаза, с одним чемоданом. Перевести сколько можно денег на зарубежные счета и делать ноги. Не жадничать и ни о чём не жалеть. А что теперь? Неужели у них есть неопровержимые доказательства? Без документов они ничего не смогут со мной сделать» эта мысль немного успокаивала, но у вице-губернатора был такой уверенный вид, она прохладно улыбнулась в знак приветствия, и непроницаемый блеск ее глаз испугал Аллис. Она почувствовала, как её спина становится влажной. «Только бы уйти сегодня»
Мне плохо, сказала она, крайнее отчаяние часто делает людей удивительно изобретательными, как хорошо, что вы уделили мне пару минут, леди Чест, это просто спасение какое-то Вы знаете, есть ли здесь врач? Проводите меня
Да, выглядите вы неважно, вице-губернатор неодобрительно приподняла брови и озадаченно оглядела Аллис, заметно было, что она слегка растерялась, хотите я позову официанта?
Кого-нибудь, пожалуйста Аллис вошла в роль: она страдальчески облокотилась на столик, старательно делая вид, что задыхается.
Поднялся небольшой переполох. Спустя минуту возле неё появились Малколм и два встревоженных официанта.
У нас нет врача, развел руками один из них, нужно скорую вызывать.
Вызывайте прохрипела Аллис.
Нужно предупредить начальницу охраны, без ее звонка не откроют главные ворота официанты нерешительно топтались на месте; леди Чест стояла неподалёку, по её лицу проскользнула тень сомнения, когда Аллис в очередной раз напрягла и выгнула свою тощую спину.
Я сделаю это, я смогу найти начальницу охраны, с готовностью предложил Малколм, и, не дожидаясь ответа, на крыльях своего счастья помчался через зал.
Эта маленькая сцена положила начало цепочке удачных совпадений, которые помогли-таки Аллис Руэл уйти от правосудия несколько часов спустя самолет уже нес её над океаном старший официант отвел «болезненную гостью» в небольшое подсобное помещение, когда-то служившее кабинетом, а нынче предназначенное для хранения запасов, и позволил ей там прилечь до приезда скорой на узенькой кушетке среди ящиков с бутылками дорогущего шампанского.
Аллис руками оторвала большую половину своей длинной юбки, приподняла неплотно прикрытое окно чистая случайность! и спрыгнула со второго этажа в палисадник.
Эдит Хэйзерлей ей единственной из всех сотрудниц охраны было дано лично Губернатором секретное поручение не выпускать леди Руэл за ворота без специального знака в тот вечер допустила оплошность, наверное, единственную за весь срок своего контракта Она увлеклась, на несколько минут она позволила себе совершенно забыть о работе, когда Малколм, откровенно сияющий любовью, подбежав к ней, едва не бросился на шею Именно сегодня они встретились снова. Чистая случайность.
Подали ужин. Гости схлынули с дальнюю залу, и ближняя опустела, только официанты сновали через неё, один из них убирал с маленьких столиков бокалы с остатками шампанского и блюда из-под фруктов. А в небольшом закутке коридора, где стоял вынесенный во время ремонта из какого-то помещения шкаф со старинными книгами, прятались двое:
Поцелуй меня, нежно потребовал Малколм, сомкнув изящные руки на шее Эдит, я не отпущу тебя, я не позволю тебе снова исчезнуть
Ты стоишь таких бешеных денег, отвечала она с ироничной улыбкой; лаская, она слегка касалась его щеки изнанкой ладони, и поцеловать тебя, право, всё равно что украсть у кого-то миллион. Прямо из кармана.
Я расточителен! Я бессовестно расточителен шептал он со смехом, притягивая ее к себе, околдовывая близким тёплым ароматом кожи.
И был поцелуй. Да такой, что тайные счета всех присутствующих миллионеров опустели бы в одночасье, так и не собрав необходимой суммы Все богатства мира потерпели бы фиаско, вздумай они тягаться с этим торопливо-жадным поцелуем за шкафом, ведь всякое сколачивание состояния есть лишь погоня за неуловимым мигом личного триумфа, осознания своей самости, цельности, власти и свободы а сложившаяся любовь способна дать человеку всё это сразу, да еще и более ярком, красочном воплощении так решено природой любовь абсолютно самодостаточна и потому подростки, самозабвенно целующиеся на пляже, на самом деле гораздо счастливее многих капиталистов.
Рация Эдит сердито зашипела, встревоженный голос коллеги сообщил, что скорая приехала, а пациентки нет
О, чёрт, сказала Эдит.
И оба рассмеялись. Им было нисколько не жалко для бессовестной мошенницы Аллис Руэл обретенной ею свободы; даже если бы она сейчас пришла к ним и попросила бы их помочь ей сбежать, они бы, верно, помогли так немыслимо щедры были в эту секунду их души, озаренные счастьем
Ещё несколько мгновений они стояли за шкафом, повернув друг к другу лица, ясные, как солнечные зайчики, как распустившиеся соцветья, и улыбались.
В дальнем конце коридора послышался стук быстрых шагов.
Ну вот и все, вздохнула Эдит, надо работать.
Она отстранилась решительно, плавным, но не допускающим возражений движением. Оправила пиджак, блузку; лицо ее снова стало непроницаемым, строгим прекрасный цветок закрылся, снова превратившись в тугой неприглядный бутон.
Она вышла из закутка и энергичными шагами направилась навстречу коллегам. Малколм ждал, что Эдит хотя бы оглянется в последний раз, но этого не произошло.
ГЛАВА 16
Саймон Сайгон был мудр от природы, с раннего детства в нём обнаруживалось поразительное житейское чутье; он проникал в суть событий почти не задумываясь, интуитивно, легко разбирался в людях и в отношениях: во многом он оказался гораздо дальновиднее Онки, он понял сразу, что между ними ещё давно, возможно, в детстве, или чуть позже, возникла какая-то связь, гораздо более глубокая и древняя, чем они сами, и она, эта связь, уже ничем не может быть расторгнута, и способна стать для них как самой большой радостью, так и самым большим несчастьем.
Отчего же эта таинственная связь избрала именно их двоих, предназначив друг другу, таких непримиримо разных, несопоставимых настолько, что почти при каждом разговоре, они бесполезно и намертво задевали друг друга зубцами слов, идеалов, принципов, точно неподходящие резьбой шестерни?..
Тщета их ссор и расставаний воспринималась Саймоном вполне естественно, он только вздыхал и прикидывал, спустя какое время она снова приедет, в отличие от Онки, которая после каждой размолвки горячо клялась самой себе никогда больше не возвращаться.
Она имела возможность приезжать в Норд и уезжать, когда ей вздумается в качестве благодарности за самоотверженное служение общему делу организация подарила ей автомобиль, старенький, правда, но ещё на ходу.
Что касается заработков, то денег при Онки почти никогда не бывало; она едва наскребала мелочи, чтобы оплатить счет в мороженице, куда приглашала Саймона.
Думай о будущем, укорил он её в неведомо какой уже раз, тебе нужно найти хорошую работу.
У меня есть работа, ответила Онки, недовольно хмурясь. Больше всего она не любила говорить с Саймоном о будущем на эту тему они ссорились размашистее и злее обыкновенного, я общественно-политическая активистка. Очень важная и нужная деятельность, к твоему сведению. Мы помогаем реальным людям решать реальные проблемы. В ближайшее время планируется открыть антикоррупционное направление в нашей организации, я его возглавлю, это уже решено, потом мы создадим свою партию, я уже придумала как она будет называться «Правда народа»
Но ведь официально ты безработная, прозаично оборвал Саймон высокий полёт мысли.
Диплом Онки защитила досрочно и теперь занималась практически только делами «ЦветкаДружбы», изредка подхалтуривая на складе или на стройке.
Не тебя меня укорять, отозвалась она запальчиво, мужчины вообще могут не думать о труде, если нашёл умную денежную бабу, желательно с недвижимостью всё, считай, устроен.
Вот именно, заметил Саймон с грустной иронией, недвижимости у тебя как раз нет.
А на кой она? по-детски просияв лицом, удивилась Онки, я пока не вижу прямой необходимости ее приобретать, у меня всегда была какая-никакая крыша над головой, сначала я жила здесь, потом в общаге, а теперь я сплю на раскладушке в офисе нашей организации. Это очень даже удобно: когда слишком много работы, жалко времени на всё, и на сон, и на перекусы, а уж тем более на дорогу туда-сюда в набитом метро, и будь у меня квартира, я бы, скорей, даже страдала, чем радовалась этому
Но не может же так продолжаться до бесконечности? Ведь однажды ты захочешь завести семью
Я пока не думала об этом.
Саймон прикусил губку.
Мне казалось вполне естественным, что наши отношения со временем как-нибудь определятся
Онки оборвала его:
Куда им определяться? Ты даже поцеловать себя как следует не разрешаешь
Вот именно поэтому и не разрешаю. Я не уверен в наших отношениях, я даже не знаю, как их назвать. Дружеские? Приятельские? Какие?
Онки устало махнула рукой, она почувствовала уже, что это один из тех разговоров, которые обычно приводят к ссоре. Ей хотелось сейчас уйти, нужно было завершить кое-какие дела, разослать письма, проглядеть несколько документов. Объяснения с Саймоном всегда очень сильно выматывали её, выбивали из рабочей колеи.
Я не буду больше с тобой встречаться. Не приезжай. Выпалил он, отвернувшись.
Она видела его в профиль плавно выпуклую длинную линию лба, немного крупнее обычного нос с точеным кончиком, ниточку поджатых губ. И в груди у неё кольнуло испуганно, сиротливо. Именно в этот момент Онки почувствовала, что происходящее между нею и Саймоном не затянувшаяся игра, не сон, но жизнь, и она требует настоящего деятельного участия, такого же, как и работа, а не небрежных мазков, касаний мимоходом, какие ей до сих пор доставались.
Саймон, она шагнула вперёд, развернула юношу к себе, трепетно заключила между ладонями его прохладные, сервизно изящные пальчики, я люблю тебя.
Он едва ощутимо вздрогнул, попытался высвободить руку, но нерешительно, слабо. Справившись с собой, поднял на неё глаза. Взглянул строго.
И что? Скажи, когда мы поженимся, то вдвоём будем спать на твоей офисной раскладушке?
Да.
Не задумываясь, просто ответила Онки.
Шутишь? Саймон скривил обиженную ухмылку.
Только теперь отчего-то это было не так, как прежде, легко и забавно. Онки сразу стало холодно от этого единственного слова, от лица, снова отвернутого от неё, как будто захлопнутого.
Вовсе нет, сказала она мягко, будто извиняясь, но говорят ведь в народе, что с милой рай в шалаше возникла небольшая пауза, Ты меня любишь, Саймон?
Нет.
Онки не верила, он не раз уже выдавал себя то взглядом, не в меру нежным, быстрым, украдкой, то сбивчивым дыханием и краской, налетающей на щеки, когда она брала его за руки Она не верила, но слышать это всё равно было невыносимо больно. Сомнение шевельнулось холодное, как змея. Наслушавшись практичных рассуждений Саймона о её будущем заработке, Онки считала их отношения уже вполне определившимися, будущее представлялось ей ясным; она была убеждена, что дальнейшее решится со временем само собой Но вдруг то были лишь самонадеянные иллюзии? Ни на какие догадки, пусть даже самые очевидные, нельзя полагаться полностью, когда речь идёт о чувствах другого человека
Уходи, добавил Саймон странным, чужим тоном. Совершенно всерьез.
И одним этим словом Онки сразу была изгнана в одиночество; оно мгновенно выросло вокруг неё, огромное, гулкое, страшное. Но зачем-то она продолжала стоять, ещё надеясь, наверное, любуясь профилем Саймона, линией лба, до того простой в своем совершенстве, что ей казалось, будь у неё сейчас бумага и карандаш, она провела бы эту линию в одно касание.
Саймон тоже не двигался с места он слегка приподнял голову и смотрел вдаль, на солнце, проглядывающее среди рваных облаков.
Онки в этот миг страстно пожалела о том, что она не художница.
Именно теперь эта линия лба в профиль, привычно восхитительная, но ускользающая, была особенно прекрасна. Она поражала ещё сильнее, чем прежде, своей ясностью, непостижимой точностью взмаха невидимой кисти недосягаемость способна возводить обыкновенное в ранг божественного.
Лёгкий ветерок тронул прядь волос Саймона; взлетев, она удивительно изящно продолжила выше означенную линию, а разом осознанная безысходность потери врезала эту линию в душу Онки глубоко и ярко, по живому словно татуировщик.
Онки привыкла растворять тоску в работе. Это гораздо конструктивнее, чем в пресловутом вине, да и действенней, вообще говоря. Потому что пока ты пьяная, весёлая и злая, пожалуй, хорошо тебе ты расквашиваешь кулаком витрины и автобусные остановки, разудалая, лихая, бьёшь кому-то в нос, получаешь сдачи но потом, когда ты просыпаешься, больная, разбитая, с горечью во рту и саднящими следами случайных драк, всё возвращается, но примешивается ещё непонятно откуда появившееся чувство вины.
Онки не понимала пьющих, её отталкивала их странная, произвольно направленная агрессия, равно как и их братское расположение, столь же спонтанно возникающее, как и неприязнь, и также случайно направленное. Она не пила сама никогда, однако отнюдь не была ханжой, считая, что натурам творческим, поэтессам, к примеру, или бродячим музыканткам с гитарами наперевес, некоторая слабость к горячительным напиткам даже к лицу и вполне простительна.
Было уже очень поздно, приехав из Норда Онки проработала до ночи, с остервенелым, упрямым напором ей хотелось устать до ощущения звона в голове, до полного безразличия, до невозможности думать. Мысли о Саймоне возникали сквозь какой-нибудь бегло прочитываемый документ изредка, короткими всполохами, почти не мучая, не терзая Но стоило только Онки закончить работу и прилечь на раскладушку они вернулись, жадные, упрямые, точно стая мух, почувствовавших где-то падаль: сколько их не гоняй, они не отлетят далеко, будут кружиться рядом, в облаке душной вони, и ждать, когда снова выдастся возможность усесться на вожделенный кусок гниющей плоти
Впервые за последние годы у Онки, уставшей допьяна, но бессонной, взвинченной, появилось совершенно осмысленное желание кого-нибудь ударить, что-нибудь сломать, разбить вдребезги, услышать задорный звон стекла, помчаться по улице Как в детстве. Ей потребовалась разрядка.
Она встала, быстро оделась и вышла к машине. Ночной город лежал внизу, накрытый сетью огней съехав с виадука, она углубилась в тихие, заросшие, скудно освещённые улочки спальных кварталов.
Искомое нашлось на удивление быстро. На одном из пустынных тротуаров две дюжие девицы, по виду пьяные, разогретые алкоголем, взбудораженные, с азартом избивали юношу определённой профессии. В руках одной из них колыхалась, поблескивая в фонарном свете, початая бутылка виски.
Онки остановила машину и вышла, громко хлопнув дверцей. Кулаки у неё радостно зачесались вот, дескать, и правое дело подвернулось! Как нельзя кстати.
Девицы оглянулись. Обе здоровенные, крепкие, ладные, каждая почти на голову повыше Онки.
Тебе чего, коза? спросила та, что с бутылкой. Сразу неприязненно. С какой-то задиристой, наглой злобой.
Парнишка чем вам не угодил? Онки неторопливым кивком головы указала на юношу, сидящего на асфальте в глупой и жалкой позе, измятого, в разодранной рубашке Он был молоденький совсем, лет семнадцати, с лицом пронзительно чистым, белым свеженький, не затасканный ещё до слащавого мерзкого лоска обитателя борделя.
Не твоё дело. Садись в своё ведро и езжай, нашлась тут героиня, мля, благородная заступница за дешёвых давалей.
Вали-вали, подтвердила вторая девица грозно.