Монахов на мгновенье задумался, а затем начал повествовать. Лицо его при этом оживилось и преобразилось.
История это случилась во времена царствования Николая I. Служил у него в рижском гарнизоне один офицер по фамилии Засс. Он был немцем. И вот пришло время выдавать свою дочь замуж. А ему очень хотелось, чтобы фамилия его продолжалась в роду, и он настаивал на том, чтобы дочь взяла двойную фамилию, в которой Засс будет стоять на первом месте.
Так, и что? заинтересованно спросил Павел.
Машина выехала за пределы города и бодро помчалась по шоссе.
Дело в том, что офицер был немец и в силу этого плохо знал русский язык. Фамилия жениха была Ранцев. Когда Николай Первый узнал об этом, он решил, что негоже русским офицерам быть объектами насмешек и высочайшим указом велел носить молодожёнам фамилию Ранцев-Засс.
Пётр Алексеевич улыбнулся. А бандит задумался.
Так Ранцев-Засс, произнёс Павел, а если наоборот
И тут салон автомобиля взорвался громким смехом водителя. Павел громко хохотал и стучал рукой об руль.
Ну историк, ну молодец. Рассмешил.
Внезапно проехавший мимо встречный автомобиль коротко мигнул дальним светом два раза.
Это что ещё за фигня? Никак менты стоят.
И вправду, через несколько сотен метров показалась машина экипажа ДПС. Скучавший офицер устало смотрел на проезжающие автомобили, выискивая жертву.
Так, сидим тихо, приказал бандит. Ребята решили немножко подзаработать под Новый год. Едем спокойно, не спеша, ничего не нарушаем. Мы им неинтересны.
«Ага, подумал про себя Ручкин, крузак с номером шесть шесть шесть, тонированный в ноль, с московским регионом. Неинтересен, как же».
Словно в подтверждение этих мыслей, инспектор подошёл к краю дороги и поднял жезл.
Твою мать! выругался Павел. Что делать, что делать?
Глаза его забегали, а нога надавила на педаль газа до упора.
Ничего, оторвемся, произнёс сам для себя бандит и зло улыбнулся.
Около минуты они ехали в тишине. Погони не наблюдалось. Стрелка спидометра стремительно ползла вправо. Мотор начал натужно рычать. Павел то и дело смотрел в зеркала. Монахов притих, Ручкин сидел и ждал развития событий. Взглянув в очередной раз в зеркало, Павел заметил вдалеке сине-красные огоньки. Ручкин решил пристегнуться и пристегнуть связанного Монахова. Бандит заметил эти движения.
Не ссыте, оторвёмся.
Стрелка спидометра не спеша ползла всё дальше и дальше. Впереди показался мост. Дорога пошла под уклон. Из-под колёс машины стремительно вылетал снег с песком. Сине-красные огоньки пропали из видимости. Павел, посмотрев в зеркало, улыбнулся и слегка расслабился. Автомобиль, подскочив на небольшой ямке, пошёл в занос. Водитель резко нажал на тормоз и попытался рулём выровнять машину. Послышался звук срабатывающей АБС. Скорость была слишком большой, Ручкин и Монахов увидели, что машина летит в отбойник. Удар. Звук стонущего и меняющего свою форму металла.
Первым делом, открыв глаза, Пётр Алексеевич прислушался к собственным ощущениям. Руки и ноги вроде были целы. Затем посмотрел на Монахова, тот со стоном открыл глаза.
Цел?
Цел, ответил историк.
Ручкин обратил внимание на водителя: он был зажат между сиденьем и сработавшей подушкой безопасности. Куски металла от водительской искореженной двери торчали из левого бока Павла. На коврике натекала лужа крови. Просунув руку между спинками сидений, журналист принялся рукой искать сумку. Сумки не было. Он пролез чуть вперёд и пощупал пульс на шее Павла.
Как он? спросил Геннадий.
Похоже, готов, ответил Ручкин, наконец обнаружив сумку на полу.
Расстегнув замок, журналист с удовлетворением обнаружил кинжал и тут же спрятал его за пояс. Посмотрев через заднее стекло, он увидел вдалеке сине-красные точки.
Слушай внимательно, начал говорить Пётр Алексеевич. Сейчас сюда подъедет полиция, и ты расскажешь им про всё, что случилось, но опустишь два момента: про меня и кинжал. Не нужно про это им знать.
Что я им скажу, я не очень умею врать, забеспокоился Монахов.
А врать и не надо, расскажешь про Макса, про то, что он тебя похитил, потом они друг друга перестреляли. Просто кое-что умолчишь.
А ты куда?
Мне нужно в Гегард. Кинжал становится очень обременительной ношей, слишком много смертей.
Сказав это, Ручкин открыл дверь и вышел из машины. Голова от удара гудела. Он быстро осмотрелся по сторонам и побежал до конца спуска, затем спустился по мокрому снегу под мост.
«Четыре смерти за один день, подумал Пётр Алексеевич, пережидая под мостом. Покой вечный подари им, Господи».
Глава пятаяАрмения
Самолёт начал снижение над Ереваном. Привычно заложило уши, и Ручкин обхватил голову руками. Ему нравилось летать, но он относился к той категории людей, которые плохо переносят взлёт и посадку. Со временем, конечно, стало привычнее, боль в ушах стала слабее, но до конца не ушла. Помнится, когда он летел первый раз, он всё ждал, каким же будет взлёт, каковы будут ощущения. Самолёт начал разгоняться по взлётной полосе и плавно и не спеша оторвался от земли, устремившись ввысь. На удивление, Пётр Алексеевич не испытал каких-то особенных ощущений, никакой свободы полёта. Но зато было безумно интересно. Пётр Алексеевич с удовольствием рассматривал через иллюминатор удаляющуюся землю, часть крыла самолёта, доступную обзору с его места. Он вообще любил всё новое и необычное, получая от этого сильные и приятные эмоции. Со временем, конечно, полёты приелись, но Ручкин до сих пор умудрялся находить в них положительные моменты. Например, уровень комфорта и быстрота передвижения из одной точки в другую.
Самолёт продолжал снижение, журналист потеребил ухо, пытаясь снизить давление на барабанные перепонки. Взглянул в иллюминатор, за ним была темнота. Шесть утра по местному времени. Стюардесса по громкой связи сделала напоминания о том, что все пассажиры должны быть пристёгнуты, спинки кресел переведены в вертикальное положение, а шторки иллюминатора должны быть открыты. Петра Алексеевича долгое время не давало покоя, зачем шторки должны быть открыты? Его всегда интересовали новые слова или непонятные для него моменты в каких-либо областях. Со временем у него в голове накопилась приличная база неизвестных для него моментов, и время от времени, при случае, Ручкин находил объяснение чему-либо, переводя этот уже известный для него факт в другой раздел мозга. Недавно он выяснил и про шторки. Оказывается, всё довольно просто. Во-первых, глаза пассажира должны привыкнуть к естественному освещению, тогда они или бортпроводники смогут видеть, что происходит за бортом. Это позволит своевременно сообщить о возникновении нештатной ситуации экипажу. Во-вторых, в случае аварийной посадки спасатели смогут видеть, что происходит в салоне. В-третьих, при жёсткой посадке пассажир может пораниться, так как пластмассовая шторка может расколоться. И в-четвёртых, это помогает ориентироваться в пространстве. Человек видит, в каком положении самолёт находится в данный момент относительно земли.
Вспоминая всё это и глядя в иллюминатор, Ручкин увидел огни посадочной полосы. Пару минут, небольшой толчок от столкновения шасси с асфальтом, торможение и аплодисменты пассажиров. Теперь пара минут буксировки, соединение с телескопическим трапом, и он будет в здании аэровокзала.
Пройдя паспортный контроль, Пётр Алексеевич поспешил к месту выдачи багажа. В небольшом чемоданчике находился кинжал, так как на борт пронести его не разрешили. Ручкин чувствовал, что с чемоданом всё в порядке. Он ощущал, что у него с кинжалом налаживается какая-то связь. Наконец, заметив свой чемодан, журналист ловко подхватил его и направился в сторону выхода, по пути поменяв в автомате немного денег на местные драмы. Курс тут был не очень выгодный, но вариантов особых не было, так как нужно было расплатиться за такси и снять номер в гостинице.
Выйдя из аэропорта, Ручкин вдохнул теплый воздух. На улице было плюс четыре. Согласившись ехать с первым же подошедшим к нему таксистом и уютно откинувшись на заднем сиденье в обнимку с чемоданом, журналист принялся рассматривать очертания города. Столица пока ещё спала. В Ереване Пётр Алексеевич был первый раз, поэтому попросил таксиста довезти его до гостиницы, находящейся, где-нибудь в центре. Минут через десять, подъехав к зданию гостиницы, он расплатился с таксистом, зарегистрировался на стойке администрации и поднялся в номер. Номер был небольшой и не очень уютный. Но особого комфорта Ручкину и не требовалось. Распаковав чемодан и сразу спрятав под рубашкой кинжал, журналист принялся размышлять о том, как поступить дальше. Вариант был один: дождаться начала рабочего дня, найти машину до Гегарда и поехать туда. А что потом? А вот этого Пётр Алексеевич не знал. Сняв ботинки и верхнюю одежду, Ручкин решил поспать пару часов, ведь последний день отнял очень много сил. А они ему ещё пригодятся, он это чувствовал.
Проснувшись через два часа, Ручкин почувствовал себя отдохнувшим. Он быстро принял душ, оделся и спустился в столовую, решив немного позавтракать. Выбрав столик в углу и взяв себе кофе с яичницей, принялся не спеша есть. Внезапно телефон зазвонил.
Достав из кармана мобильный, Пётр Алексеевич посмотрел на экранзвонил Монахов.
Привет, Петя, ну как ты там? Добрался? послышался радостный голос историка.
Привет, привет. Да, долетел хорошо, сижу завтракаю, ответил журналист, помешивая кофе. Как всё прошло?
Волокиты было много. Я единственный свидетель и потерпевший, так что про тебя никто не узнал. Придётся помотаться, правда, после праздников, ну да ничего.
А как твой палец?
На пару секунд на том конце возникла тишина, а потом Монахов продолжил так же радостно.
Нет у меня больше пальца. Его нашли в гараже, но пришивать уже поздно, ткани умерли. Ну да ничего, главное сам жив. Сделаю себе инвалидность, буду получать пособие. Смогу пользоваться парковками бесплатно как инвалид.
У тебя же нет машины? спросил, улыбнувшись, Ручкин.
Будет повод купить, задорно ответил Монахов.
А ты что такой весёлый, никак выпил с утра?
Так я чуть-чуть, для снятия стресса. У тебя, кстати, какие дальнейшие планы?
В Гегард.
И что там будешь делать?
Пока не знаю.
Мы вот тут немножко подумали, начал рассказывать Геннадий Викторович.
Кто это мы? удивлённо спросил журналист.
Я и мой нефильтрованный друг, весело ответил историк. Он сейчас стоит в стеклянной бутылке и предаёт тебе привет. Магазинчик тут неподалёку классный нашёл, взял аж десять штук. Еле донёс.
Ну и что вы там надумали, Геннадий и его команда?
Ты же хочешь избавиться от кинжала? уже более серьёзно спросил Монахов.
Да.
Это элементарно. Тебе просто надо найти нового хранителя. Человека правильных моральных устоев, который никогда не будет использовать его на благо себе, ну и которого не отвергнет сам кинжал. Есть такие на примете?
Пётр Алексеевич немного подумал, а затем ответил.
Есть. Но для этого мне нужно попасть на красную землю. Есть варианты как?
Нет, послышался задумчивый голос Геннадия. Но я подумаю. Занимайся пока своими делами, если чтопозвоню.
Они попрощались, и Пётр Алексеевич, оглядевшись по сторонам, продолжил трапезу. Людей в кафе было немного, сидел от них он далеко, поэтому вряд ли кто мог услышать и понять его телефонный разговор.
Позавтракав и выйдя из гостиницы, Ручкин вдохнул полной грудью воздух и задумался, куда бы ему пойти. Достав из кармана карту города, купленную в аэропорту, он принялся её внимательно изучать. Найдя своё местоположение на карте, журналист принял решение дойти до площади Республики.
Город был красиво и празднично украшен. Несмотря на то, что на улицах не было снега, это никак не влияло на новогоднее настроение. Журналист шёл по тротуару, с интересом разглядывая монументальные каменные здания. Тут и там сновал многочисленный народ, обильное количество супермаркетов зазывали красивыми вывесками. Войдя в один из них, Ручкин поменял часть денег на местную валюту. Так потихоньку он и дошёл до площади Республики. Пройдя мимо дома правительства, он обнаружил многочисленные машины, предлагающие экскурсию в любую точку Армении. Был в этом списке и Гегард. Цены были не особенно высокие, но всё это было не то. Ему нужен был неприметный автомобиль, который отвезёт его одного только в Гегард и не будет при этом задавать лишних вопросов. Пообщавшись с парочкой водителей, он выяснил, что нужную ему услугу лучше искать на окраине, в стороне «Каскада». Там и цены ниже, и водители менее притязательны. Ещё раз посмотрев на карту, журналист разработал маршрут. Мог, конечно, взять такси, но он особо никуда не спешил, да и не знал пока, что будет делать в Гегарде. А тут был случай и город посмотреть, и подумать. Спустившись в метро и доехав до парка «Эритасардакан», Ручкин вышел на улицу Исаакяна и продолжил свой путь. Город был красив. Отпраздновав в этом году своё две тысячи восьмисотлетие, он просто дышал живой историей. Вообще, Пётр Алексеевич любил путешествовать и путешествовал много. Ему нравилось гулять по городам, смотреть на жизнь людей, любоваться архитектурой. Под эти приятные моменты он вышел на улицу Таманяна и увидел его, комплекс «Каскад». Зрелище было эпическим. «Каскад» представлял собой систематически упорядоченные и художественно оформленные лестницы, фонтаны, скульптуры, цветники, расположенные на склонах Канакерских холмов. Он был похож на огромную Вавилонскую многоярусную пирамиду. На самой вершине виднелся обелиск Возрождённой Армении. Помпезная лестница соединяла нижний и верхний город, находящийся высоко в горах. Тут и там на каменных ступеньках сновали люди. Кто-то поднимался наверх, кто-то спускался вниз, а кто-то просто фотографировался на фоне лестницы, ведущей в небо.
«Сколько же тут ступеней!»подумал Ручкин и принялся забираться наверх. Сначала подъём был лёгким. Журналист поднимался с настроением исследователя тайных далей, попеременно оглядываясь на открывающийся вид на город. На середине пути он устал. Началась одышка, мышцы бедра слегка начали болеть. Но Пётр Алексеевич был полон решимости. Спустя десять минут подъёма, он наконец-то добрался до вершины, обошёл по кругу обелиск и присел на лавочку. Закурил. Огляделся по сторонам. Красота. Ветер здесь был сильнее, чем внизу, и Ручкин слегка поёжился. Рядом с ним присел на лавочку пожилой мужчина.
Не против, если я рядом присяду? спросил он.
Нет, не против, ответил журналист. Ему хотелось посидеть одному, подумать, но природная вежливость не позволяла ему ответить по-другому.
Мужчина был на вид лет семидесяти-восьмидесяти. Худощавый, небольшого роста, одетый в кожаную потёртую куртку. Голова его была непокрыта, немногочисленные седые волосы покрывали виски. Лицо было с тонкими острыми чертами, такие же тонкие губы и небольшие глаза.
Скоро Новый год, нарушил паузу мужчина. А я ещё елку не наряжал. Сегодня надо обязательно нарядить.
Я думал, что в вашем возрасте такие моменты не существенны.
Ошибаетесь, молодой человек, ответил армянин. С годами этот праздник утрачивает свой блеск и красоту и остаётся просто днём в календаре. Но я из года в год неизменно наряжаю ёлку. Если я этого когда-нибудь не сделаю, значит, прервётся какая-то связь между годами, исчезнет праздник и, наверное, смысл моего существования. Зачем жить, если в жизни всё обыденно и ничего не радует? Вот поэтому, вешая игрушки и гирлянды, я продолжаю связь между своим детством и моей старостью. Делаю сам себе ощущение праздника. Это своего рода ритуал, которым я отсчитываю годы. Если он прервётся, знайте, меня больше нет на этом свете.
Интересная теория, ответил Ручкин, туша сигарету об урну.
Интересная. Да и день сегодня тоже интересный. Знаете, я приверженец того, что случайностей не бывает. Вот и наша встреча не случайна.
Надо же! удивился журналист.
Да-да. Меня, кстати, Аветис зовут.
Пётр Алексеевич, машинально ответил Ручкин. Потом подумал и поправился: можно просто Пётр.
Знаете, я уже думал, что никогда не испытаю это ощущение. А вот иду мимо, и как током пронзило.
Ручкин уже было решил покинуть этого странного старика и мысленно искал предлог, чтобы деликатно уйти. Как вдруг Аветис произнёс:
Вы ведь хранитель?
Пётр Алексеевич замер, сначала ему показалось, что он ослышался.
Что вы сказали? переспросил он.
Вы хранитель, я чувствую это, ответил старик, облизнув пересохшие губы.
Не понимаю, о чём вы, ответил журналист, приготовившись встать.
Хранитель, утвердительно произнёс Аветис. И кинжал с вами. Я чувствую это.
Кто вы? спросил Ручкин, сев обратно на лавку и повернувшись к старику.
Я тоже хранитель. Только бывший. Какое-то время кинжал был у меня. Но я не смог выдержать этого бремени. Не для меня это всё было. Пятьдесят лет назад мне посчастливилось встретить человека, которому я смог с честной душой передать его. И я думаю, этот человек до конца исполнил свой долг. А теперь он у вас.