Чего надо? произнесла обладательница белого халата.
Нам к Василию Ивановичу, произнёс Монахов.
Сейчас узнаю, произнесла женщина и захлопнула дверь, заперев замок.
Строго тут, заметил Ручкин.
А то, согласился с ним историк.
Минуты через две процедура повторилась. Послышался звук поворачиваемого ключа в замке, и дверь отворилась. На этот раз это был Василий Иванович.
Привет, Вась, произнёс Геннадий.
Здорово, Ген. Давайте проходите, сказал врач, впуская посетителей и торопливо закрывая дверь.
Пётр Алексеевич оказался в длинном коридоре, который простирался налево и направо. Вдоль стен коридора было множество дверей. В правом крыле были больные. Кто-то сидел, прислонившись к стене, кто-то ходил взад и вперёд, а кто-то с интересом наблюдал за журналистом, что-то говоря и показывая на него пальцем.
Пройдёмте в мой кабинет, произнёс врач, достав связку ключей и открыв дверь.
Монахов с Ручкиным вошли внутрь, а доктор закрыл за ними замок.
Давайте знакомиться, произнёс психиатр. Рыбин Василий Иванович. Заведующий отделением.
Ручкин Пётр Алексеевич. Журналист.
Знаю вас, улыбнулся Рыбин, видел, слышал.
Врач был высокого роста и достаточно плотного телосложения, с небольшим животом. На вид ему было лет 4045. Очки в маленькой аккуратной оправе, куце смотрелись на его большом лице. Рыбин был лысый, а отсутствие волос на голове компенсировала аккуратная бородка клинышком.
Я так понимаю, вас интересует наш Иван? спросил психиатр. Гена мне сказал, что вы хотели бы с ним поговорить. Правда, непонятно, зачем вам это?
Так значит, его зовут Иван? вопросом на вопрос ответил Пётр Алексеевич.
Заведующий слегка улыбнулся, одними кончиками губ, а затем произнёс:
Кто его знает, как его зовут. Документов при нём не было, родственников пока не нашли. У нас тут частенько такие неизвестные обитают. Называть же их как-то надо, вот и зовём их Иванами. В этом году это Иван первый.
Василий Иванович, а как он к вам попал и что про него известно? попытался выяснить Ручкин.
Да как все, на скорой привезли, перед Новым годом. Гонялся он по улице за прохожими, вот его полиция и забрала. Потом, в отделении заметили, что ведёт он себя неадекватно, вызвали медиков, а уж они его сюда и доставили. И действительно, на лицо продуктивная симптоматика, агрессия, бред, галлюцинации, ну и так далее. Документов при нём никаких. Впрочем, это и не удивительно, такие их при себе и не носят. Я думаю, он вообще из другого города.
Даже так? удивился журналист.
Заведующий опять слегка улыбнулся, а потом произнёс:
Вы даже не представляете, какие расстояния способны преодолевать душевнобольные.
Василий Иванович, а можно с ним немножко пообщаться? просительно произнёс Ручкин.
Да можно. Чего нет-то. Я сейчас отведу вас в комнату для посетителей, а медсестра вам его приведёт.
Врач вновь открыл дверь и вывел посетителей в коридор, закрыв снова за собой дверь. Они прошли пару метров до следующей двери. Психиатр опять достал свою многочисленную связку ключей, отворил дверь и впустил Ручкина с Монаховым.
Если хотите разговорить его, угостите Ваню сигаретой, посоветовал Рыбин.
А разве в больнице можно курить? удивился журналист.
Официально нельзя, тихо произнёс Василий Иванович. Но попробуйте им запретите. Тут здоровому человеку сложно отказаться от этой пагубной привычки, а здесь психически больной. Вот мы и закрываем на это глаза. А сигареты тут в цене.
Психиатр постоял ещё немного, а потом добавил:
Сейчас медсестра вам его приведёт. Я буду у себя, потом ко мне зайдёте.
Дверь закрылась. Монахов с Ручкиным остались одни. Комната для посетителей особой роскошностью не обладала. Посередине стоял стол, вокруг было несколько стульев, привинченных к полу, на единственном окнежелезная решётка. На стене висел перечень разрешенных продуктов и вещей для больных.
Знаешь, я что подумал, Ген, подал голос Пётр Алексеевич, читая перечень, а что если мы с тобой сошли с ума? И нет никакого кинжала, хранителей и всего, что было.
Исключено, категорически произнёс Геннадий Викторович. Я тут аккуратно у Васи поспрашивал: если бы мы оба сошли с ума, то бред бы у нас был абсолютно разный и галлюцинации разные. Это как в Простоквашино, помнишь? Это гриппом болеют вместе, а с ума сходят по одиночке.
Их разговор прервала открывшаяся дверь. Медсестра ввела больного. Недовольно посмотрев на Монахова, она произнесла:
Вот вам Ванюша. Если что, я за дверью.
Ивану на вид было лет тридцать. Широкие плечи и достаточно спортивная фигура были облечены в больничную пижаму. Серые, ничего не видящие глаза смотрели в пустоту. Лицо было опухшее и одутловатое от медпрепаратов. Волосы коротко стриженные, местами с лёгким налётом седины. Он прошёл несколько метров вперёд и сел за стол. Поколебавшись, рядом с ним аккуратно сел и Пётр Алексеевич. Некоторое время они молчали. Ручкин достал из кармана пачку сигарет, вытянул одну и положил перед больным.
Спасибо, неожиданно произнёс Иван.
Меня зовут Пётр Алексеевич. А тебя? предпринял попытку познакомиться журналист.
Нет.
Что нет?
Нет. Ты хранитель, ответил больной и взял в руки сигарету.
Ручкин и Монахов удивлённо смотрели на Ивана.
Повтори, что ты сказал? произнёс журналист.
Ещё сигарету дай, попросил Иван.
Пётр Алексеевич достал из пачки сигарету и протянул больному. Тот взял её в руку и спрятал в карман вместе с первой. Потом немного помолчал, глядя на стену, а затем, повернувшись и глядя в глаза Ручкину, произнёс:
Ты хранитель, хоть и бывший. Я знаю это.
А ты кто? робко спросил журналист.
Я бог, ответил Иван и громко и вычурно засмеялся. И я тебя убью, я всех вас убью.
Затем вскочил, подбежал к двери и принялся в неё колотить.
Ванюша, ты что буянишь? спросила медсестра, открыв дверь. Затем отвесила ему лёгкий подзатыльник и, злобно глянув на Ручкина, произнесла:
Пойдём в палату, Ваня.
Ручкин с Монаховым остались в недоумении.
Что это было? спросил историк.
Не знаю, ответил журналист, почесав подбородок. Но он определенно что-то знает. Он почувствовал меня, понимаешь. Он очередной винтик во всей этой истории.
Ты точно с ним раньше нигде не встречался?
Абсолютно.
И что думаешь делать? спросил Монахов, усевшись на подоконник.
Мне надо с ним ещё раз поговорить. Желательно это сделать в его обстановке.
Не понял тебя?
Думаю полежать здесь денёк. Как ты считаешь?
* * *
Да вы с ума сошли! кричал Василий Иванович, ходя кругами по своему кабинету. Хотите сюда попасть, пожалуйста. Идите в приёмный покой, и, если вы нуждаетесь в госпитализации, вас обязательно положат. Но официально, со всеми документами. Вы хоть понимаете, о чём просите? Это вам не какая-нибудь терапия, это психиатрическая больница. Тут через одного шизофреники и убийцы.
Даже так? удивился Пётр Алексеевич, выслушивая гневную тираду.
Да, те кто по суду признан невменяемыми, тоже содержатся здесь.
Вась, послушай, начал уговаривать врача Геннадий Викторович, это всего на один денёк. Всё будет тихо и аккуратно.
Да? А если твоего журналиста ночью кто-нибудь из больных подушкой придушит? Что я потом на суде говорить буду и как оправдываться, что пустил постороннего человека в отделение?
Здесь и такое возможно? удивлённо спросил историк.
Здесь всё возможно. Вы что, ещё не поняли, в какое отделение попали?
Послушайте, продолжил уговаривать врача Ручкин, мне очень надо с ним поговорить, но, чувствую, это будет не так просто. Дайте мне один день. В конце концов, могу хорошо заплатить.
Лицо Рыбина покраснело, а руки сжались в кулаки.
Вон пошли отсюда, произнёс он, указав рукой на дверь.
Ну Вася, принялся успокаивать Монахов друга, ты не обижайся. Пойми, очень надо. Ты же главный в своём отделении, никто не узнает, всё будет аккуратно.
Да вы мне хотя бы объясните, зачем он вам нужен? снова вспылил заведующий.
Ответом ему была тишина. Пётр Алексеевич не знал, что ответить. Правду сказать он не мог, врач всё равно не поверит. Даже наоборот, поспособствует его попаданию сюда на вполне законных основаниях. Но и какая-нибудь другая веская причина ему на ум не приходила. Обстановку спас Монахов.
Послушай, Вася, начал говорить он, подойдя к психиатру вплотную. Посмотри на мою руку, что видишь?
Заведующий посмотрел на кисть историка, на которой не хватало одного пальца.
Этот ваш Ваня знает кое-что про тех людей, что это сделали, продолжил Геннадий.
Мне казалось, что этим делом занимается полиция и что все виновники мертвы? спросил психиатр, мигом остывший.
Так-то оно так, но есть в этой истории кое-что, что знает только этот человек. Ваш больной. И только Пётр Алексеевич сможет разговорить его. Прости, я сейчас многого не могу сказать тебе, но это очень важно для меня. Ты же знаешь, Макс для меня был очень близким другом, а потом предал меня, приставив пистолет к виску. Для меня важно до конца во всём этом разобраться.
Василий Иванович резко замолчал. Видно, что ему стало немножко неудобно. Он подошёл к столу, сел в своё кресло и забарабанил пальцами по подлокотнику. Было видно, как в его мозгу боролись эмоции.
Ну, хорошо, снисходительно произнёс Рыбин, допустим, пустил я Ручкина в отделение. Как я объясню медсёстрам и санитаркам, что у нас в отделении больной без документов, удивительно похожий на известного журналиста.
Ну, насчёт похожий, то это не проблема, парировал Монахов, мы его так загримируем, мама родная не узнает. А вот с первым надо подумать. Неужели никаких вариантов?
На каждого больного тут такая куча бумаг заводится, ты даже себе не представляешь. Но есть другая идея.
Какая? в один голос вскрикнули Монахов с Ручкиным.
А что если вы побудете в качестве практиканта? задумчиво произнёс Рыбин. Даже не так, вы побудете медбратом на испытательном сроке. А что, это идея. Кадров у нас постоянно не хватает, испытательный срок для новенькихчастая практика у нас. Закреплю вас за медсестрой, она вам всё покажет, расскажет, да и времени пообщаться с больным у вас будет предостаточно. Да и по шапке в случае чего я не сильно получу.
Отлично! воскликнул журналист. Когда приступать?
А завтра и приступите. Я как раз завтра дежурю по больнице. Медсёстры завтра в смене адекватные, предупрежу их. Так что к восьми часам жду вас, Пётр Алексеевич, в отделении. Только вот с внешностью поработайте
* * *
Геннадий Викторович смотрел на журналиста, жуя фисташки и запивая их пивом.
Усы мы тебе приклеим, сказал он задумчиво, с волосами что делать? Может, налысо побрить?
А париком не проще обойтись? ответил Пётр Алексеевич, разглядывая своё лицо в маленькое зеркало.
Ну, как вариант. Очки наденем и всё, никто и не узнает. Только парик нужно светлый. Будешь блондином.
Зачем?
Сыграем на контрасте.
А где парик и усы то возьмём? спросил озадаченно Ручкин?
Да есть у меня, хитро ответил Монахов.
Да? И откуда?
Только обещай, что не будешь смеяться? попросил историк.
Неужели ролевые игры? смеясь, задал вопрос журналист. Чего молчишь-то? Угадал?
Неважно, насупившись, ответил Геннадий Викторович. Есть и есть.
Ладно, примирительно произнёс Пётр Алексеевич, как думаешь, что это за человек?
Ты про Ивана?
Про него, или кто он там.
Не знаю. Мыслей вообще никаких. А у тебя?
Есть одно предположение, но я не уверен. Вообще, такое чувство, что я опять ввязываюсь во что-то неприятное.
У тебя был выбор, мог остаться в Москве с женой.
Да не было у меня выбора, это уже мой крест.
Ладно, хватит лирики, произнёс Монахов, допивая пиво, пошли наряжаться.
Эпизод второй
В семь часов пятьдесят минут высокий блондин с роскошными пшеничными усами и в очках в тёмной оправе стоял возле двери в отделение. Раздался звук открывающегося замка, и в двери показался сам Василий Иванович.
Вам кого? недовольно спросил он. Сегодня нет посещения больных.
Василий Иванович, это я, Ручкин, произнёс блондин.
Рыбин всмотрелся в лицо журналиста, зачем-то слегка присел, приподнял очки и восторженно произнёс:
Надо же, а я вас и не узнал. Проходите.
Мужчины прошли в кабинет заведующего. Психиатр сел за стол и предложил присесть Ручкину.
Ну, как настроение? спросил врач.
Не очень, если честно. Интересно, кто придумал приходить на работу в восемь утра или вообще к определённому времени? Это же попирание всех свобод человека. Как можно хорошо работать, когда хочется спать? На мой взгляд, надо, чтобы человек выспался, не спеша позавтракал и с хорошим настроением пришёл на работу. И производительность труда, глядишь, повысилась бы, и на работу как на праздник.
Тогда бы наступил хаос, заметил психиатр.
А может быть, наоборот, люди бы стали добрее, в противовес высказался Ручкин.
Возможно, примирительно ответил Рыбин. Ну а пока это не так, давайте приступать к нашей работе.
Я готов.
Для начала убедительная просьба: всё, что вы увидите и услышите в отделении, должно остаться в этих стенах. Ни слова, ни фрагмента, никакого упоминания в газетах, СМИ и так далее.
Обещаю, ответил Пётр Алексеевич.
Хорошо. Тогда небольшой инструктаж. В отделении две медсестры, на первом и втором посту. Первый пост недалеко от входа, второй пост возле палаты ООР.
Что это?
Палата особого охранительного режима. Туда попадают все вновь прибывшие и буйные. Если в течение десяти дней у пациента не выявлено признаков агрессии и возбуждения, то тогда он переводится в палату общего режима. Больные из этой палаты не имеют права никуда выходить, только в туалет, и то, если не выказывают признаков агрессии. Едят и получают лекарства они тоже там. Ваш Иван лежит именно в этой палате, так как поступил к нам недавно. Медсёстры и санитарка дежурят по двенадцать часов, после восьми они сменятся. У вас же будет уникальная возможность провести здесь сутки. Вкратце я вам рассказал, остальное объяснит медсестра, я её уже предупредил. А сейчас идите переодевайтесь, а мне нужно бежать принимать смену. Дежурить я буду в другом корпусе, если что, медсестра со мной свяжется. И ещё один момент, пользование мобильными телефонами в отделении запрещено как среди больных, так и среди персонала, за исключением врачей, но их сегодня здесь нет, так как праздники. Поэтому сдайте, пожалуйста, свой телефон.
Ручкин молча протянул мобильник.
Не обижайтесь, такие правила. Мало ли, больной выхватит телефон и куда-нибудь позвонит. Или вы нечаянно фото чего-нибудь сделаете. Да и к тому же мне так будет спокойней.
Пётр Алексеевич быстро переоделся в хирургический костюм, и врач проводил его к медсестре. Медсестру звали Галина. Женщина средних лет, небольшого роста, слегка полненькая с тёмными короткими волосами. При первом общении отрицательных эмоций она не вызывала.
Утро у нас начинается с переклички, начала вводить Ручкина в курс дела Галина. Вот тебе ключи от палат, заходишь в каждую, выгоняешь всех оттуда и дверь закрываешь на замок.
Как выгоняешь?
Да как хочешь. На, держи ключи.
Ключей в связке было семь, по количеству палат. Необходимо было выгнать всех больных в правую часть коридора, в которой он делал расширение в виде небольшого холла. Журналист решил начать с первой палаты. Уверенно открыв дверь, он увидел пятерых лежавших на кровати мужчин. Остальные две кровати пустовали. Никто на Петра Алексеевича не обратил внимания.
Выходим на перекличку, крикнул Ручкин, пытаясь сделать голос как можно более уверенным.
Четверо встали сразу и нехотя побрели в коридор, один остался лежать. Ручкин подошёл к нему и вновь произнёс:
На перекличку.
Мужчина, закутанный в одеяло, с седыми усами и редкой седой растительностью на голове, взглянул на журналиста и произнёс:
Ты кто? Что-то я тебя здесь раньше не видел.
Медбрат я новый.
Интересно, произнёс мужчина, раскрыл одеяло и резво присел на край кровати. А как зовут?