Спасибо, учту, произнёс журналист и вышел на улицу.
Всё-таки было в Зинке что-то красивое и манящее. Быть может, доступность?
Пётр Алексеевич посмотрел на падающий снег и заметил знакомый силуэт. Фрол! Да, это, несомненно, был он, и он стремительно приближался. Решив, что лучшая защитаэто нападение, журналист быстро зашагал навстречу.
Привет, Фрол! произнёс Ручкин, поравнявшись со здоровяком. Что-то рано ты откинулся? Как там жизнь тюремная? Шансон петь ещё не тянет?
Чего? удивлённо произнёс дворник.
Того! Драться будем? Но учти, я смотрел все видеокурсы шаолиньских монахов.
Не буду я с тобой драться, с досадой вздохнул Фрол. Мне Захар Аркадьевич запретил. Виноват я перед ним. Так что ступай своей дорогой и свечку в церкви поставь, что так всё обошлось.
Ну, бывай тогда, сказал Ручкин, хлопнув детину по плечу, и зашагал прочь в сторону дома.
Его планы на сегодня резко поменялись. Вначале он хотел зайти к Самуилу Степановичу, дабы проверить одно своё предположение, но упоминание Фрола о церкви заставило пересмотреть это решение. Визит к учителю можно и отложить, а вот в церковь следует заглянуть. Информацию нужно собирать по крупицам и не тропить события. В Ручкине наконец проснулся азарт журналиста, дремавший целую неделю. Картина потихоньку начала складываться в пазл.
Зайдя домой, журналист бросил продукты на стол, вырвал из блокнота страницу и дешёвой ручкой, купленной у Зины, написал: «Кто ты и зачем помогаешь?» Если его теория верна, то неизвестный обязательно ответит. Удовлетворившись этим, он покинул дом и направился к церкви.
Отношение к богу и церкви у Петра Алексеевича было неоднозначным. Сам он считал себя православным христианином, но немножко другого течения. Почитал бога и церковь в разумных пределах, а не до слепого фанатизма, как это порой бывает. Сектантские ответвления ему претили, но и официальная церковь не очень нравилась. Не видел он искренности и чистоты души в этих людях. Большинство церквей, особенно в больших городах, насквозь пропахли лицемерием и ложью. И веры в них не было ни на грош. Ручкин с детства на уровне интуиции чувствовал фальшь, и поэтому, приходя в именитые храмы, сплошь раскрашенные в золото, общаясь с церковнопреклонёнными, видел: веры в них нет ни капли. Если ты приверженец своей веры и определенных убеждений, то стой на этом до конца. А занимать гибкую позицию, быть и нашим, и вашимэто уж явно не тот путь, которому хотел бы подражать Пётр Алексеевич. Вот монахи монастыря Эсфигмен были для него примером.
В таких размышлениях журналист и добрёл до церкви. была она небольшая, старая и с виду очень-очень бедная. Выкрашенные в белый цвет стены местами потрескались, двери висели старые, но добротные. Зато окошечки были пластиковые. Над всем этим великолепием возвышался православный крест. Несмотря на возраст и бедноту, здание выглядело ухоженным. Ручкин любил такие, в них чувствовалась какая-то сила. Маленькие провинциальные храмы с небольшим количеством народа он любил больше всего, в отличие от напыщенных налакированных монастырей с толпами псевдоверующих.
Внутри было тихо, и вокруг царил полумрак, немногочисленные иконы висели на стенах, свечи тихо потрескивали. Пахло ладаном. Людей не было, за исключением Анны Серафимовны, которая перекрестилась перед иконой, взглянула на вошедшего Ручкина, что-то пробормотала и ушла.
Вы помолиться или так, на экскурсию? раздался внезапно низкий, но очень приятный мужской голос. Отец Михаил, представился он.
Отец Михаил был высокого роста и плотного телосложения, с длинной чёрной бородой и такими же волосами. Из-под стёкол маленьких очков смотрели большие умные глаза. Возраста он был глубоко за пятьдесят, но, на удивление, ни одного седого волоса не имел.
Ручкин, Пётр Алексеевич. И часто к вам на экскурсию ходят?
Не часто. Да, в общем-то, никогда и не ходили. Раньше и так приход был маленький, а теперь с недавними событиями и вовсе два-три человека ходят. Просто все в селе уже наслышаны про вас, дескать, ходите, со всеми общаетесь, репортаж большой делать будете. Вот я и подумал, что товарищ журналист непременно ко мне зайдёт. А вот уж помолиться или так поговорить, одному богу известно.
Поговорить, молюсь я редко.
А что так? Стыдно?
Нет, в поступках нет стыда, когда поступки искренни и от сердца. Но если нет искренности, смысла в молитвах тоже нет, будут лишь пустые слова. Если мне нужно общение с богом, я говорю с ним душой, она никогда не соврёт.
Вы очень интересный человек, Пётр Алексеевич.
Спасибо, приму за комплимент. И всё же осмелюсь спросить ваше мнение по поводу красной земли. Что это? Неужели промысел божий?
Я вам так скажу: пути господни неисповедимы. Неважно, чьих рук это дело, я считаю, что надо жить по принципу «всё что ни делается, то к лучшему». Ведь вы посмотрите вокруг, люди ходят счастливые, детишки бегают по улицам, а не сидят сутками напролёт в интернете. Красота! И убийств, и маньяков никаких у нас нет, так как все друг друга знают. Так что считайте красную землю божьей благодатью!
Другими словами, вы хотите сказать, что технический прогрессэто зло? А может быть, все тут счастливые, потому что пьют день и ночь? А вы уверены, что в соседнем доме, к примеру, не живёт парочка геев?
Нет, не уверен. Но думаю, что у нас их нет. Прогрессэто не зло. Бог недаром нам дал возможность пользоваться компьютерами и мобильными телефонами. Они служат для удобства нашей жизни. И должны служить, а не наоборот. А зачастую человекэто раб вещей. Поймите, я не против новых веяний, просто в современном мире зародилась мода на дураков. И одни дураки подражают другим. Мы же, будучи огороженными от большого мира, имеем возможность не получать вливание новых дураков, а своих потихоньку учим. Ну а что касается пития, помните, как Иисус сказал: «Кто без греха, пусть первый бросит в меня камень».
Возможно, в ваших словах есть доля здравого смысла. То есть вы тут стараетесь построить новый идеальный мир?
Не идеальный. Более правильный. И не только я, а все по чуть-чуть. Вот, к примеру, будет у нас мальчишка мучить кошку, он за это получит ремня. И все будут знать, что за дело. И до него в конце концов дойдёт. А, допустим, в вашем городе шлёпну я мальчишку по попе за дело и что? Тут же мать будет кричать, полиция, журналисты, ООН, в конце концов чуть ли не педофилом объявят. А потом через несколько лет этот мальчик будет уже не кошку мучить, а живых людей. Это так, просто пример.
Доходчиво объяснили, произнёс журналист.
Думаете, мы не хотим хороших дорог, больших красивых домов, театров, музеев, телефонов и других благ цивилизаций? Хотим. Но никто нам этого не даст. Поэтому у нас есть два пути: либо совсем скатиться, либо строить новое, более правильное общество. Поэтому красная земля и стенаэто своего рода благодать, никто сверху с указкой не лезет.
Повисла пауза.
Ну, видимо, нам нечего больше друг другу сказать, произнёс священнослужитель. Поэтому ступайте с богом. Всё, что задумано, у вас получится. Главное, плохого не задумайте.
Странный вы, отец Михаил. Необычный.
Отчего же. Самый обычный. Две руки, две ноги и голова. Просто вы меня воспринимаете таким, Пётр Алексеевич. Вы вот тоже для меня необычный.
На том и расстались. Ручкин шёл домой по хрустящему снегу и размышлял о необычном разговоре с батюшкой. Мороз крепчал. Вечерело. На улицах села было пусто. Ещё журналист думал о том, ответит ли на его записку неизвестный. От этих мыслей ему захотелось побыстрее добраться до дома, он огляделся по сторонам, удостоверился, что вокруг никого нет, и пустился вприпрыжку. Настроение было благостное.
На столе в доме лежала записка: «Неважно. У нас общие интересы».
День девятыйБаня
Солнечный луч мягко скользнул по щеке и нагло принялся светить сквозь закрытое веко. Ручкин зажмурил глаза сильнее, но продолжал спать. В доме было прохладно, и поэтому приятно вот так ловить тёплый утренний солнечный луч, находясь в лёгкой полудрёме. Осенний и зимний солнечный лучэто не то, что дерзкий летний. Летний проникает везде и всюду, слепит, обжигает, а зимний светит мягко, нежно, ласково, согревая своим теплом. Пётр Алексеевич нехотя открыл глаза, сладко потянулся и быстро встал с кровати. Умылся, сделал зарядку, позавтракал, оделся и отправился в школу.
На улице стоял лёгкий морозец, изредка с неба лениво и нехотя падали снежинки. В прекрасном настроении журналист довольно быстро добрался до школы, которая встретила его по-прежнему пустотой.
Самуил Степанович, крикнул Ручкин, стоя в коридоре.
В ответ тишина. Журналист принялся бродить по школе, открывая одну дверь за другой, пытаясь найти учителя. Открыв очередную дверь, он поразился: помещение представляло собой целую лабораторию. Вокруг стояло бесчисленное количество пробирок, бутылок, склянок. На столах стояли штативы, микроскопы, различные чашки. Полки тоже были забиты многочисленными пузырьками. На одном из столов, закреплённая на штативе, располагалась пробирка, заполненная красной жидкостью. Жидкость кипела и стекала по краю пробирки, оставляя на столе красные следы. Цветом точь-в-точь как красная земля.
Что вы тут делаете, молодой человек? раздался сердитый голос сзади. Это был Энштен.
Доброе утро, Самуил Степанович!
Никакое оно не доброе. И вы не ответили на мой вопрос.
Я вас искал, поговорить хотел.
Не до разговоров мне, молодой человек. У меня идёт важный эксперимент. Покиньте, пожалуйста, лабораторию.
Я просто хотел узна
Покиньте, пожалуйста, помещение и больше без разрешения никогда сюда не входите.
Учитель был явно зол. Журналисту ничего не оставалось, как ретироваться.
Всего доброго, Самуил Степанович.
Ручкин вышел из школы, огляделся по сторонам и закурил. «И чего это он так взъелся, размышлял он. Странный старикан, и опыты у него странные. И вино у него красное странное, и жидкость в пробирке. Что это? Новый алкогольный напиток или что поинтересней? Думаю, он как-то связан с красной землёй и со всеми событиями здесь».
Раздавшийся звук мотора прервал его размышления. К школе медленно подъехала машина скорой помощи, из которой показалось улыбающееся лицо мэра.
Доброго утречка, Пётр Алексеевич!
Доброе, Захар Аркадьевич.
А я к вам домой заехал, а там вас нет.
А как вы узнали, что я здесь, возле школы?
Так чистая случайность. В церковь решил заехать, свечку поставить, мимо школы проезжаю, гляжу, вы стоите.
Не верил Ручкин в такие совпадения.
Какие планы на сегодня? спросил Семёнов.
Как-то и не думал даже. Спросить вот хотел, где бы у вас помыться можно, а то уже вторая неделя пошла, тело чистоты требует.
Есть! Есть такое место! воскликнул мэр, хлопнув в ладоши. Вы уж простите, что раньше не обеспокоился вопросом вашей гигиены, забегался. Садитесь в машину. Отвезу вас в чудо-место.
Что за место такое?
Баня! Чудо-баня! Поедемте скорее.
А что за баня-то, общественная? спросил Ручкин, садясь в автомобиль.
Нет, это баня для администрации и для почётных гостей. Сейчас приедем, Ванюша-банщик баньку растопит, попарит вас. Я вот, к сожалению, компанию вам составить не смогу, сказал Семёнов, ударив рукой по загипсованной ноге. Гипс от пара и влаги размокнет. Но я вас в предбаннике подожду, потом посидим, пивка с рыбкой попьём.
А как дела с карасём, которого вы поймали?
Так порешил его. За ногу, так сказать, отомстил. Получится знатная таранка. Сохнет пока. Я вот что решил, Пётр Алексеевич, я теперь с каждой пойманной рыбой фотографироваться буду. Целый альбом создам. Потом внучкам показывать буду.
Как там молодые, кстати? поинтересовался Ручкин.
Живут, гуляют, ответил мэр. Сами понимаете, в свадебное путешествие их не отправишь, вот пока по Красному богатырю и гуляют. Места у нас тут тоже, знаете ли, не хуже, чем в Париже.
Так за разговорами, не глядя, они и доехали до бани. Она представляла собой очень добротное строение, бревенчатое, с маленькими окошками и черепичной крышей. Из крыши выходила труба, с валящим из неё дымом.
Я смотрю, банька-то растоплена, сказал журналист, выходя из машины. Прямо как будто ждали меня.
Чистое совпадение, Пётр Алексеевич. Ванюша, наверное, заскучал, вот и решил баньку растопить.
Не успел мэр договорить, как из двери бани вышел высокий жилистый мужчина лет сорока, одетый в белую рубаху и белые кальсоны. На голове его белела лысина, а лицо украшала длинная окладистая борода.
Доброго денёчка, господа хорошие! сказал он и низко поклонился.
Знакомьтесь, Пётр Алексеевич, это банщик наш, Ванюша. Это он так шутит, вы не обращайте внимания. Проходите вовнутрь, сейчас он вас веничком так отходит, мигом вся грязь и хворь выйдут.
Спасибо, но я предпочитаю мыться один, произнёс Ручкин и зашёл внутрь.
Есть что-то в банях магическое. Особенно в русской. Вообще Пётр Алексеевич бани не очень любил и даже к саунам относился равнодушно. Что с него взять? Городской житель, привыкший наскоро мыться в душе и бежать по делам. А баняэто целая философия, которая не терпит спешки и любит обстоятельность.
Ручкин попотел с полчаса, неспешно помылся, мысли его стали чистые, а кожа розовая.
Обернувшись в простыню, он вышел в предбанник, где его ждал, сидя за столом, скучающий мэр. Но мэр был не один, а в окружении кружек пива и вяленой рыбки.
Присаживайтесь, Пётр Алексеевич, вот пивка холодненького с рыбёхой пожалуйте. Вы не поверитесам ловил и сам готовил.
Хорошо-то как! сказал журналист, сделав большой глоток и разом ополовинив кружку.
А то! произнёс мэр. Это ещё снега маловато выпало. А то в январскую лунную ночь выйдешь из парилки, да прыгнешь в сугроб снежный и понимаешь: вот оно, счастье! Эх, завидую я вам, мне ещё с моим гипсом не скоро удастся попариться.
Я вот, Захар Аркадьевич, расспросить вас поподробнее хотел, про ваше село, произнёс Ручкин, закончив с первой кружкой и перейдя ко второй. Какова численность населения, состав структур и так далее? Так сказать, для общего представления.
Село наше называется Красный Богатырь, начал рассказывать Семёнов. Население небольшое, но очень дружное, целых триста двадцать пять человек. Пять человек в администрации, трое в поликлинике, четверо в полиции. Ещё есть пожарная служба, там два брата работают. Но пожары у нас, тьфу-тьфу-тьфу, большая редкость. В школе два учителя работают, есть своя церковь, кладбище, магазин, и естественно коммунальная служба в лице дворника Фрола. Ну, вы его знаете. Остальные кто чем занят, кто на пенсии, кто на мелкой работе.
А как вы зарплату получаете, вещи, лекарства где берёте?
Раз в месяц ворота открывают и заезжает фура. Зарплату раздают, пенсии кому положено. Вещи привозят, топливо, бумагу, ну, в общем, всё, что нужно для жизни.
Не скучно так жить, Захар Аркадьевич?
Нет, Пётр Алексеевич. Знаете, я здесь родился, вырос, здесь и умру. Я другой жизни-то и не видел. Да и нравится мне здесь, красота ведь какая, родина моя.
Да, и вы тут царь и бог.
Ну, зря вы так, возмутился мэр. Президент у нас с вами один, а я тут так, мелкая власть, за порядком слежу, за народ свой радею.
Они ещё долго беседовали про жизнь, Пётр Алексеевич сходил несколько раз в парилку, выпил ещё несколько кружек пива и отправился домой. Не обнаружив на столе очередной записки, он лёг на кровать и мигом уснул.
День десятыйУбийство
Проснулся Ручкин от того, что кто-то бесцеремонно тряс его за плечо. Открыв глаза, он увидел, что разбудил его Пинкертон, возле которого стояли сержант и мэр.
Как же так, Пётр Алексеевич, заговорил мэр. Мы к вам со всей душой, а вы вот нам чем отплатили.
А с виду интеллигентный человек, произнёс сержант и зло сплюнул на пол.
Господа, я, право, не понимаю, что происходит, что за представление? спросил растерянно журналист.
Гражданин Ручкин, вы обвиняетесь в убийстве, громко и чётко проговорил капитан.
Каком, на хрен, убийстве? закричал журналист.
Сегодня ночью был убит Фрол, произнёс мэр.
И что? Я-то тут при чём? спросил Ручкин.
А при том, деловито заговорил Пинкертон, ночью вас видели выходящим из дома Фролаэто раз. У вас был конфликт с дворникомэто два. И в доме Фрола мы нашли ваш паспортэто три.
С этими словами капитан достал из кармана паспорт и предъявил журналисту.