Как я был волком - Петр Ингвин 3 стр.


Хотя у преступников вера в Бога как-то прекрасно уживается с криминальными наклонностями. Убив, ставят свечку или церковь. Молят о фарте. Колют купола.

Все же рискну.

 Не хотел умирать,  объяснил я.  Никто не удосужился проверить.

 Это черт!  расхохотался Борзой.

 Если я встречу падшего, я убью его,  процитировал Коптюк.  Исполним закон?

Блеснул обнаженный меч. Страшно так блеснул, кровавыми отсветами живого пламени.

 Нашелся мне законопослушник,  успокоил Борзой приятеля.  В башне не знают, что он черт. Даже удочерили. Значит, можно требовать как за дочку. Вяжи его снова, от пацанов всегда неприятности.

Не дав одеться и даже прикрыться, Коптюк связал мне руки в запястьях и опрокинул на пол.

 Лежи, не рыпайся.

Легко подняв, Борзой перебросил Тому через плечо. Одна лапища придавила сверху, вторая подхватила протянутый Духаней факел.

 Не скучайте тут без меня.

Один из боковых ходов скрыл его силуэт, а к моему дернувшемуся телу прислонился меч Коптюка:

 Память короткая? Забыл, что велели?

Духаня следил за вскипающим котлом, Коптюкза мной, а яза ходом, куда Борзой унес Тому. Хотелось насадиться на вжатый в горло клинок. Останавливало, что тогда уже точно ничем не помогуни сейчас, ни позже, никогда. Умереть было не жалко, жалко умереть без пользы.

Уже через минуту Борзой появился один, сапог пнул выступавшую булыгу:

 Вся в крови и какой-то слизи.

Глаза Коптюка вспыхнули непонятным огнем. Борзой брезгливо передернул плечами:

 Снаружи! Противно до черта.

 Больная?  всполошился Духаня.  Заразная?

Занимаясь готовкой, он отложил мешавший меч в сторону, затем, перехватив мой взгляд, отодвинул его ногой дальше за себя.

 Шут ее знает,  отмахнулся Борзой, присаживаясь к костру.  Воздержусь от греха подальше.

 А я посмотрю, что там и как,  сообщил Коптюк, сдавая Борзому вахту надо мной.

 С тебясекрет отключки!  полетело вслед от Борзого.

 Дорога ложка к обеду. Раньше надо было думать.

Коптюк ушел. Я трусливо уставился на меч, который опустил в мою сторону Борзой. Взгляд сработал. Плашмя ударив клинком по щеке, Борзой сказал:

 Правильно, малыш. Принимай жизнь такой, какая есть. Даютбери, бьютбеги

Он обернулся на пустой проем: там ругнулся Коптюк, и вскрикнула Тома.

Толчок ногамии мое тело полетело в костер. Точнее, в подпорку котла с моей стороны. Одежды на мне не было, пламя больно обожгло, но подпорка, обжегшая еще сильнее, рухнула. Котел завалился на бок.

Фффф!  обратилась вода в пар, то, что не водав дым, а огоньв вонючую тьму. Костер погас мгновенно. Я прокатился в дымной завесе к мечу Духани и вместе с ним шарахнулся в сторону, когда владелец уже почти дотянулся до рукояти. На все ушла секунда. Кожа вспухала ожогами, но мне было не до того.

 Бей поганца!  заорал Борзой.

 Тварь!  завопил вдали Коптюк.

Даже сюда донесся звук удара. Затаившись за каменным выступом, я резал веревку на руках. Тома рыдала. Духаня истошно тер глаза. Находившемуся ближе всех к издохшему огню, ему и досталось больше всех. Бывший костер шипел, пузырился и исходил едким дымом. Чем выше, тех хуже дышалось и почти совсем не виделось.

Борзой вытянул оружие в сторону, где должен был находиться я.

 Глупый мальчик,  сказал он, выравнивая дыхание. Глаза постепенно привыкали к новой ситуации.  Зачем? Уйти не смог бы. Помочь подружке тоже. Теперь придется тебя наказать.

Мои руки освободились. У меня не было плана. Была праща ноге, на которую не обратили внимания, но размотать я не успевал. Поэтому просто собирался броситься на врага, прорываясь к Томе

Раздался вой. Лай. Рык. Сразу с нескольких сторон.

Впервые я увидел ужас на лицах рыкцарей.

Глава 4

Лай и рев приближались. Не то слово, неслись, как реактивные.

 Где?  Из интересовавшего меня хода выскочил ошалелый Коптюк.  Здесь?!

 Везде!  Покрутив головой, Борзой бросился к выходу.

 Волки? Или человолки?!  побелел Духаня, пристраиваясь за главарем.

Троица занялась паническим разбиранием лаза, я смог беспрепятственно пронестись к Томе.

Она лежала животом поверх большого валуна и плакала. Закрепленный на стене факел тлел и едва давал свет.

 ОнЯ не смог договорить.

Девушка нашла силы отрицательно мотнуть головой.

 Нет.

Как и говорил Борзой, ее кожу покрывали сочащиеся волдыри. Содранные мозоливезде, где тело касалось седла. Остатки мази тоже не добавляли аппетитности.

 Он меня ударил. Я его укусила.

Наш коридор являлся тупиком с единственным выходом. Из оставленного пещерного зала донеслись шум борьбы, крики, лай. Странный лай. Не похожий на прежние.

Мы наблюдали за боем ушами. Кого-то из напавших, пришедших каменными ходами, разбойничья троица зарубила. Остальные расправились с рыкцарями, поскольку ход наверх так и не открылсяэто видно по пламени факела, никак не качнувшегося. И по звукам. По последовавшим за многоголосым победным рыком ужасающим звукам. Из зала неслись жадный клекот и чавканье. Горловое рычание. Звук рвущегося мяса. Снова чавканье. За это время я осторожно снял Тому с камня и спрятал за ним. Рука, начавшая разматывать пращу, остановилась. Нет смысла. Здесь голый утрамбованный пол, и для добычи камешка придется ломать мечом каменную породу. Скорее сломается меч. Поэтому я тоже присел за валуном, выставив оружие вперед.

Они пришлисытые, медленные, с окровавленными мордами. Не волки тире собаки. Нечто другое. Большое, невообразимое. Никогда не виданное. Жуткого вида голые обезьяны, передвигавшиеся на четырех конечностях. Вымазанные в грязи, слюне и крови, страшные, состоящие из одних мышц. Свалявшиеся косматые патлы развевались как львиные гривы. Белки глаз и острые зубы сверкали, алые глотки выдавали новые рычащие вопли. Штук десять. И это только на виду. На нихс одним мечом? Смешно.

Но я сделаю это.

Вспомнился Малик, бросившийся на стаю и отогнавший ее. Меч переместился в руки опешившей Томы, я опустился на четвереньки и, глядя в глаза врагу, принялся в деталях представлять, что сделаю хотя бы с одной обезьяной, пока остальные будут убивать меня. Как воткну пальцы в глаза. Откушу щеку. Вырву ноздри. Как загоню в глотку кулак вместе с обломками зубов и буду ломать лбом переносицу до хлюпающего хруста

Обезьянья стая остановилась. Передняя парочка попятилась. Остальные удивленно переглянулись.

Какое слово употребили рыкцари? Человолки? Именно. Передвигающиеся на четырех конечностях люди, похожие на древних, пещерных. Именно люди, не обезьяны. Ноги длинные, руки обычные, никакой диспропорции. Мужские лица обросли косматыми бородами. Жмущиеся во втором ряду женскиечистые. Мужчины как мужчины, женщины как женщины. Обычные люди, только волки. По повадкам. Если поднять, помыть-побрить и приодеть

Вожак, стоявший первым, злобно зарычал. Этакая гора мускулов, рельефом и ростом напоминавшая нашего могучего пилота, но с заросшей головой, грязная и вонючая. Из-под утесов надбровных дуг темнели пещерки глаз. Тело, бугрившееся лютой мощью,  в волосах и шрамах. Черная поросль покрывала его до пят, особо кустясь на пластинах груди, меж кубиков живота и безобразно обретая собственную жизнь под животом. Вожак стоял передо мной на четвереньках, не зная, что предпринять: новый противник был голым, как и он, не рубил железкой, не убегал. Стоя в такой же позе, готовый к последнему прыжку, я заграждал собой Тому. В моем направленном в глаза вожаку взгляде плескалось жертвенное остервенение волчицы, которая защищает щенков. В горле родился и выполз наружу ответный рык: долгий, протяжный, смертельный.

Вожак вдруг привстал и отрывисто гавкнул. Несколько человолков по-волчьи двинулись в мою сторону, но без угрозы. Скорее, с удивленным любопытством. Обнюхали, рассмотрели. Когда попробовали сунуться к Томе, я рыкнул громче, и они отстали, вернувшись к вожаку. Тогда тот соизволил подойти сам.

История повторилась. Пока человекоподобный нечеловек занимался мной, я молчал. Когда он полез к лежащей больной девушке, которая в трансе сжимала меч (но вряд ли готова была его использовать), я рыкнул. В ответ раздался рык-рев, едва не порвавший барабанные перепонки. Мне пришлось временно заткнуться. Это восприняли благосклонно. Закончив с обнюхиванием нас обоих, вожак лениво двинулся назад. Остальные тоже развернулись, но удивленно посмотрели на нас: чего же вы? Вас признали! Идите!

Вот счастье-то привалило.

 Чего они хотят?  шепнула Тома.

Сразу несколько взглядов налились мгновенной агрессией. Я приложил палец к губам. Тома кивнула. Руки, опустившие меч на землю, продемонстрировали пустоту, а лицосудорожно-добрую улыбку.

Агрессия исчезла. Молодой человолк с двумя человолчицами с удивительной грацией приблизились на четырех конечностях и тоже попытались обнюхать нас снизу доверху. Особенно их заинтересовали болячки Томы. Я отогнал свирепым рыком. Они ответно тявкнули, что не очень-то и хотелось, и стали мордами (лицами их рожи назвать трудно) оттеснять нас в сторону выхода. Этакое приглашение.

Я присел перед Томой на колени и взвалил на спину.

 Держись,  едва слышно вышептал в подставленное ушко.

Человеческую речь здесь не любят. Человеквраг и пища. Человолк человолку друг. Будем соответствовать.

Томины руки через мои подмышки сомкнулись в замок под грудью. Я высоко поднял зад, хорошо навьюченный вторым телом, и на карачках двинулся вперед.

Никогда не думал, что в пятнадцать лет придется учиться ходить. И бегать. Сначала хотя бы быстро ходить, поскольку остальная стая успевала темными проходами унестись вперед, потом частично вернуться, чтобы проконтролировать нас. Как потом вернуться за вещами, я уже не представлял. Ходы расширялись до огромных залов и сужались. Вели вверх, вниз и в стороны. Разветвлялись, сходились, причудливо переплетались. Тома молча лежала на мне, понимая, что лишнее слово или движение погубят обоих. О таком чувстве, как стыд, мы просто забыли. С волками жить, по-волчьи выть, как уже не раз говорилось. Мы тоже стали волками. Уу-у-у!..

 Ррр!  указывали нам новые сородичи новое направление.

 Рр,  отвечал я, послушно меняя курс.

Самым трудным оказалось вылезти во внезапно открывшийся лаз вверхво второй выход, о котором рыкцари, возможно, даже не подозревали. Я справился. Испуганно вжавшаяся в меня Тома не свалилась, хотя могла. Мы поскакали дальше по горе, забираясь все выше.

Человолки передвигались по-обезьяньи, перебирающими прыжками. Несоответствующие длины рук и ног заставляли смешно выпячивать зады кверху или колени в стороны. Но смешно получалось только у новичков типа вашего покорного слуги, остальные скакали вполне гармонично. Если бы мама обучала меня такому передвижению с пеленок, я дал бы фору многим местным. Но меня обучали другому.

Несколько человолков несли большие куски мяса, печени и прочих потрохов, вызывавшие у меня рвотные позывы. Недавно это мясо собиралось расправиться со мной. Человолки держали груз в одной руке, прижимая к груди, передвигаясь на оставшихся трех ногах? Скорее, лапах.

Поднявшись на ближайшую горизонтальную площадку на склоне горы, у подножия которой находилась злополучная пещера, стая остановилась. Отсюда открывались шикарнейшие видыможно было полюбоваться, если б остались силы. Я только убедился, что внизу лес, а в лесу ничего, что выдало бы присутствие людей.

Здесь, наверху, тоже имелся вход в гору. Тоже пещера. Видимо, здесь стая живет. Добычу сложили внутри у большого камня. Все отошли. Рядом с пищей расположился довольно рыкнувший вожак, остальные разлеглись поодаль.

Я осторожно опустил Тому в свободном углу и рухнул, как подкошенный.

«Спасибо»,  вылепили губы девушки. Она попробовала пошевелить ногами, лицо перекосилось, грудь сжалась от удержанного внутри вскрика. Рано.

Я придвинулся, рука успокаивающе сжала девичью руку. Тома с трудом улыбнулась.

Мазь осталась в нижней пещере, вместе с одеждой и оружием. И с человеческой едой.

И человеческими трупами, ставшими едой.

Дождавшись полной темноты, какая-то человолчица принялась меня облизывать. Я отогнал ее, пнув ногой. Больше не приставала. Вожак на нас внимания пока не обращал. Остальные тоже. Тоже пока.

Часть втораяСтая

Глава 1

О дальнейшем рассказывать трудно. Мы выживали. Попутно изучали жизнь людей-волков изнутри.

В стае, что насчитывала десятки особей, соблюдалась четкая иерархия. Лучшее место занимали вожак и его самка (вспомнилось, что так же у волковнастоящих, не местных). Самый сильный самец держал в узде самцов, сильнейшая самкасамок. Назвать их мужчинами и женщинами можно с огромной натяжкой. Обычные на вид люди, которые превратились в зверей. Огня не знали, никаких орудий, начиная с камней и палок, не признавали. Передвигалось сообщество исключительно на четвереньках. Питались человолки добытыми в округе волками-собаками, пили их кровь, ели печень, сердца, сырое мясо. Тухлое сбрасывалось со скалыскармливалось тем же волкам, так сказать, на откорм. Прочий рацион составляли корнеплоды, множество трав, некоторые листья, насекомые, черви и личинки. Мы с Томой сначала плевались, но с голода стали есть почти все, кроме сырого мяса. Как его усваивали луженые внутренности человолков, не знаю. Дело привычки? Или естественный отбор, работавший многие поколения? Едят же сырое мясо на северах и еще где-то.

Мы с Томой внимательно смотрели вокруг и учились. Временно недвижимая Тома теории, я практике. Учиться пришлось всему: правильно лежать, сидеть, ходить, бегать, прыгать. Как детям, все приходилось открывать заново. Мы занимали в местной иерархии нижнее положение. Это значитпостоянные тычки, толчки, укусы, рык по поводу и без. У каждого имелось свое место, отвоеванное у других. Чем ближе к вожаку, тем почетнее. Мы оказались с краю.

Сначала показалось, что люди-волки вообще не моются. Они вылизывались. Где-то сами, где-то друг дружкудо чистоты, до блеска. Поскольку никаких емкостей с водой не наблюдалось, а наружу нас не выпускали, томил страх, что однажды придется делать также. Даже думать о таком мерзко.

Вода быстро отыскалась. В наблюдении за новыми «сородичами», меня посетила мысль тоже пролезь по одному из ходов вглубь горы. Рискнул. Никто не остановил. Ободренный, я продрался сквозь острые выступы. В расщелине обнаружился ручей, текущий сквозь камни, там пили и мылись.

Ладони зачерпнули прозрачную ледяную воду. Вот оно, счастье. Я хлебал как каторжный и не мог остановиться. Затем с непередаваемым чувством мылся, расчесывая кожу до кровавых полос. Затем задумался, как протащить Тому сюда.

Обратно полз осторожно. Девушка по-прежнему лежала на животе, иногда чуточку поворачиваясь то в одну, то в другую сторону: тело требовало хоть какого-то разнообразия.

Объяснить я ничего не мог. Мои руки бесцеремонно повернули Тому на бок, правая ладонь подняла ее лицо к моему, губы впились в губы.

Ее глаза выпучились. Лицо залилось краской. Непередаваемое изумление боролось с возмутительной нелогичностью происходящего. Тело дернулось в механической попытке отстраниться. Мои руки держали крепко.

Она почувствовала вкус воды. Да, у воды есть вкус. Еще какой. Тома бережно приняла, впитав и выпив все, что я принес во рту. Больше не в чем. Она поняла. Лицо осветилось улыбкой, одновременно конфузливой и благодарной. Моя ладонь накрыла ее готовые распахнуться губы.

 Тсс!

Мы оба все понимали. Никто нам не поможет кроме нас самих. Только вместе выживем или погибнем. И плевать на условности.

Я сходил за второй порцией. А утром тащил за собой в узкий обдирающий лаз Тому, которая упорно ползла, несмотря на дикие боли.

Вода оказала животворящее действие. Тома пошла на поправку ускоренными темпами. За пару дней она научилась самостоятельно выкарабкиваться из пещеры по надобности, затем стала ходить, как здесь принято, опираясь на ступни и ладони. Забавно задрав крепкий задик, перебирала руками-ногами, расхаживая по пещере.

 Как же трудно!  находил меня ее шепот, когда никто не слышал.  Все время хочется встать и пойти нормально.

 Я тебе встану! Рррр!  вместе со словами раздавался мой наставительный рык.

Если кто-то был неподалеку, я мог даже куснуть легонько, чтоб окончательно сойти за своего.

 Хотя бы на колени опуститься, все легче,  продолжала ныть Тома.  Почему они не ходят на коленках?

Представив человолка со сбитыми в кровь коленями, как у меня в детстве, я улыбался. Стоило проявиться чужому вниманию, улыбка превращалась в оскал.

Намучавшись, Тома подсаживалась ко мне.

Назад Дальше