Еще иногда нервировала общая нагота. Именно нервировала, не отвлекала. Так, наверное, на нудистском пляже. Когда голые все, это не волнует. Это нормально. Настолько естественно, что неправильным выглядит человек одетый. Сейчас я сам смотрел бы на одетую вертикально ходящую особь как на инопланетянина. Логичны и естественны были грустно свисающие краники самцов, опасно болтавшиеся при ходьбе на четвереньках. И волочившаяся почти по земле мякоть взрослых самок. И облапившие светлокожих мам детеныши, которые висели на спинах и при любой возможности сосали грудь. Даже великовозрастные смышленые непоседы прикладывались к тите, терзая далеко не молочными зубами. Жизнь шла своим чередомтакая, какая есть. К ночи успокаивалась, затихала. Каждый занимал в пещере положенное место и отдавался сну.
Мы с Томой спали рядом. Иногда, при холодном сквозняке, что весьма ощущался на голых камнях, прижимались друг к другу, но чаще стеснялись. Спать в обнимкуслишком интимное действо. Конечно, мы не обговаривали такого вслух, но каждый прибегал к подобному лишь в крайнем случае. И второй не отказывал, понимая причину. В основном уличная погода была жаркой, даже нестерпимо жаркой, стояло лето, которое здесь намного теплее нашего. Пещера становилось отдушиной, что несла долгожданную прохладу.
Однажды, ворочаясь во сне, я случайно открыл глаза и застыл в ступоре. Тома была не одна. Раскинув руки, она лежала на спине, блаженно запрокинув лицо, а небезызвестный Смотрик с жадностью лизал ее ноги. Безвольное тело, прикушенная губа, закрытые глаза, не желающие ничего видеть. Такой я Тому еще не видел. И не стал смотреть. Пока мое тело прокручивалось на другой бок, от произведенного шума она очнулась, нога шарахнула наглого воздыхателя, и девушка отвернулась от него в мою сторону. Бурное дыхание, бьющее в спину, постепенно выровнялось. Смотрик неслышно растворился в пещерной мгле.
Смотрик, с какого-то дня затормозивший на этой кличке, был нашим ровесником. Может, на год старше. Чуть выше и крепче. Намного мускулистей, хотя я здорово прибавил здесь в этом. Неестественно синие глазане цвета неба, а яркие, васильковые, мгновенно выделяли из массы. Плечам позавидовали бы галерные гребцы. Засаленные белые космы ниспадали шикарной гривой, делая парня похожим на актера с набриолиненными волосами. Родившийся светлокожим, сейчас он загорел, обветрился и заматерел. Кожа задубела, став жесткой. И нам предстоит стать такими, если не вырвемся как можно быстрее.
Рангом паренек тоже не вышел. Такой же подросток-одиночка, как мы. Обитал в своем углу, участвуя только в общих делах стаи. С сильными он не связывался, сразу падая в позу покорности. Вообще ни с кем не связывался. Даже с теми, с кем мог бы. Такую позицию принципиального выживальщика я понимал, но не принимал. Горький сказал, что существует лишь две формы жизни: гниение и горение. Гнитьне мое. Я предпочитал бороться за лучшую жизнь.
Самцы высшего ранга постоянно напоминали низшим, кто есть кто: рычали, кусали, сбивали с ног, просто проходя мимо. Мне тоже доставалось, но Смотрик был в этом деле чемпионом. За что-то его невзлюбили. Никто к нему не подходил, никто не заступался. Никакие положительные эмоции не направлялись членами стаи в его сторону. В нашу с Томой тоже, но нас это только радовало. Смотрика огорчало. Почти до слез.
Чувства здесь выражали четырьмя способами.
Самым простым было игнорирование, вызванное полным равнодушием.
Свирепый оскал означал агрессию, ярость, выражение превосходства и принуждение к повиновению.
Нежелание связываться признавалось желанием подчиняться. Нужно было лебезить, расстилаясь по земле передней частью, елозя грудью и заискивающей мордой, либо падать на спину, демонстрируя, что без драки признаешь поражение. Тогда оставляли в покое.
Четвертое выражение чувств, самое приятноелюбовь и симпатия. Здесь не знали красивых слов, не делали комплиментов, не умели целоваться. Ухаживали просто, при помощи языка, который при первой возможности старался добраться до понравившейся особы. Взаимно симпатизирующие терлись мордами, облизывали друг друга. Постепенно из таких складывались пары. Но не обязательно. Самцы выбирали из нескольких самок, самки из многих самцов. Иногда возникали ссоры по этому поводу. Доходило до драк. Тогда вмешивался вожак, восстанавливая статус-кво.
Утром я ничего не сказал Томе. Она ничего не сказала мне. Так у нас завелась тайна. Мы поднялись с каменной постели, по очереди вышли на скалу по надобности, затем напились и умылись в ручье. Смотрик старательно не попадался на глаза ни мне, ни Томе.
Плохо, когда есть тайна. Еще хуже, когда тайна не твоя, и нельзя сделать первый шаг.
Выспавшийся вожак принялся обходить пещеру. Она была извилистой, со многими отводами, перепады вверх-вниз и в стороны запутали бы любого, кроме коренных обитателей. Зубья сталагмитов местами сливались с верхней челюстью сталактитов. Иногда с потолка сыпались камни. Между больших каменьев виднелись протоптанные многими сотнями ног и рук тропиночки, по ним и двигался вожак, поочередно обходя всех. Увесистые пинки и шлепки указывали, кому быстро выскакивать наружу, а кому оставаться. Все боеспособные самцы вышли сами. Из высокоранговых самок вожак оставлял тех, кто в данный момент не мог передвигаться быстро.
Смотрик при его приближении привычно поднял и раскинул все четыре конечности, уверяя в несусветном почтении и категорическом отсутствии дурных мыслей.
Грр!
Рык сопроводился пинком, подбросившим тельце подростка на полметра. Скуля, Смотрик быстро засеменил к выходу.
Обойдя кормящую мамашу и нескольких малышей, краткой дугой вожак вышел к нашему углу.
Грр! Грязная пятерня толкнула съежившуюся от страха Тому, не поднявшую лица и тем не демонстрирующую ни вызов, ни покорность.
Девушку от такого касания подбросило и едва не перевернуло в воздухе, она застонала.
Ррр! рявкнул я, сам не ожидая от себя такого.
Вожак не ожидал тем более. Широко замахнувшись, он отправил меня в полет на ближайшие камни.
Грррр!
Приходившая в себя голова кружилась от боли и, кажется, намеревалась расколоться. Я помотал ею, успокаивая кружение цветных пятен. Подбежала Тома, руки подобрали меня с пола, взвалив поперек тонкой спины. Потом девушка покорно расплылась перед вожаком и потащилась на выход. Инцидент был исчерпан.
Не нарывайся зря, шепнула она.
Зря не буду, вылетело у меня обещание, пока со стоном сползал на землю, вставая на собственные руки и ноги.
Обошлось, ничего не отбил, не сломал. Даже ободрал не до сильной крови. Тома, конечно, права но почему-то не покидала противоречивая уверенность, что поступил правильно.
Вожак повел стаю дальше в горы. На вершины гор. И через вершины, в знобящий ветер и голые камни. Тропинок не было. Редкие кустистые площадки в начале пути позволяли идти хоть как-то, в остальных местах приходилось карабкаться. Много часов добирались до спрятанной между скалистых гор долины. Стало понятно, почему многих оставили. Влезть по отвесным камням могли две категории: самые опытные и самые юные. Первые знали как, вторые ничего не боялись. И училисьна ходу.
Из Томы скалолаз, прямо скажем, фиговый.
Правило трех опор! снова и снова шептал я, когда ее нога в очередной раз срывалась, а руки едва успевали схватиться за что-то. Иногда за меня. Пару раз я хватал ее, уже покатившуюся вместе с осыпавшейся породой.
Я знаю, кивала она, но забываю. Нога сама идет.
Нога снова пошла. Сыпучий камень под ней обрушился, Тома поехала вниз, глядя в мои удалявшиеся глаза невыразимо круглыми своими. Помочь я не успелвыброшенная рука жамкнула пустоту.
На участке ниже что-то шарахнулось вбок, и проносившуюся вниз Тому на лету перехватил прыгнувший в ее сторону Смотрик. С расцарапанными животом и грудью, ошалевшая Тома болталась над чудовищной пастью пропасти с острыми зубами внизу, удерживаемая чужой кистью за ногу. Голова свесилась вниз, руки растерянно пытались уцепиться хоть за что-то. А не за что.
Держись! забыв о конспирации, крикнул я. Иду!
Ноги, что уже привыкли быть лапами, принялись быстро спускаться, иногда откровенно плюя на то самое правило трех опор. На чей-то недовольный рык сверху было начхать. В висках стучало. Молотом. По звонкой наковальне мозга. В том числеспинного. Успею ли?
Последние пару метров пришлось просто съехать, расчекрыжив зад кровавыми полосами. Ступни почувствовали крепкую опору. Напрягшийся Смотрик уже вытягивал Тому из бездны, перехватив поперек ребер, мне осталось только придержать ее за руки, переворачивая головой вверх, а его подстраховать.
Тома, от пережитого страха вжавшаяся в спасителя, не смела отпустить вцепившихся в него рук.
Отдышавшись немного, она обнаружила себя висящей на постороннем человеке и меня рядом. Смутилась жутко. Ушки запылали.
Спасибо, проговорила еле слышно, отлипая от парня, что продолжал держать ее так, словно еще падала.
Объятия разжались. Серьезно кивнув, Смотрик полез вверх.
Чапа, если бы не онвымолвила Тома.
Ага.
Не тупой, понял.
Теперь я подстраховывал снизу, следя за каждым шагом, не отводя взора от самого мелкого движения тела, поднятия ноги, опускания ступни, хватания руки, распрямления опорного колена. Красная, как знамя коммунизма, Тома молчала и не возражала. Правило трех опор с этой минуты соблюдалось неукоснительно.
Достигнув вершин скальной гряды, мы распластались в изнеможении и чуточку отдышались на пронизывающем ветру.
В начале спуска в долину обнаружилось райское местечко. Среди скал ниспадал и разбивался на миллионы бриллиантовых брызг маленький водопад. Рядом, прямо на склоне, расположилась рощица деревьев с похожими на вишню плодами, только вытянутыми и вязкими на вкус. Дома я бы придирался, здесь объедался вволю, спеша набить желудок, пока вожак не дал другой команды. Вся стая стала обгладывать ветви. Почти вся. Только Тома, съев с десяток ягодок, отправилась к водопаду.
Недалеко от меня на невысоком раскоряченном дереве висел Смотрик, держа в ладони горсть сорванных ягод. Не донес их до рта. Забыл, как жевать. Я повернулся посмотреть туда, куда он смотрит.
Ну, естественно. Окутанная сверкающим облаком, моющаяся Тома возносилась с пенившимися пузырьками брызг, словно сама превратилась в один из этих взрывающихся игристо-шаловливых пузырьков. «Красивых снов» говорят в этом мире, уходя спать. Вот он, красивый сон, передо мной. Именно так он должен выглядеть. Красота природы во всех ее ипостасях.
Грр! сказал я Смотрику.
Парниша едва не рухнул с тщедушной ветки, в рот срочно погрузилась полная горсть ягод, челюсти старательно изобразили жевание. Ну, вылитый хомяк, если судить по надувшимся щекам. Или коалаесли принять во внимание висение на дереве.
Не буду портить ему настроение, спаситель, все-таки. Я спустился на каменистую почву, что кое-где пробивалась пожухлой зеленью. Наевшийся вожак уже отдыхал. Команды набирать ягод с собой не было, значит, пойдем дальше. Сейчас небольшой привал. Упав на облезлую травку прямо под деревом, я вытянулся с непередаваемым наслаждением. Позвоночнику нужен отдых от постоянного четвероногого хождения. Веки сами собой смежились, мысли бесплотными ангелами унеслись на седьмое небо.
Обдало морозно-жгущим водяным холодом. Ледяные икры по очереди коснулись моих бедер, прижав слева и справа, а из дышащего влажной прохладой пупка скатились несколько капель воды. Прямо на меня. От такой бомбардировки кожа пошла пупырышками, как недавно на гребне скалы.
Лежебока. Пойди искупнись, чуть слышно прошелестело надо мной.
Я приоткрыл один глаз пошире. Покрытая такими же мурашками блестящая кожа Томы оживала от солнечного тепла. Глаза сияли. Намокшие волосы завершали сходство с вышедшей на берег русалкой, чье предназначение в жизниманить, завораживать и завлекать в бездонные омуты.
Смотрика пригласи, едва слышно бросил я. Глаза сломал в твою сторону и чуть вывих шеи не заработал. Одно словоСмотрик.
Хорошая идея, шаловливо шепнула Тома, перенося через меня ногу и отшагивая в сторону.
Только учти, кинул я вслед, они мыться не любят.
Знаю, они предпочитают облизываться.
Вспыхнула перед глазами ночная сцена. Я перевернулся на живот и затих.
Тома, конечно, никуда не пошла. Присела рядом.
Ты из-за него, что ли, такой бука? Лицо указало на парнишку.
Просто устал.
Я приподнялся, привалился спиной к тонкому деревцу, пальцы принялись срывать низко растущие ягодки. Тома прислонилась с другой стороны, наши плечи соприкоснулись. Девушка с укором толкнула меня своим плечиком:
Не представляешь, как здорово кому-то нравиться.
Хмуро глядя вдаль, я сделал неопределенное движение: как бы развел руками, но только обозначив действие, поскольку лень было поднимать руки целиком. Да, не представляю. Или нет, не представляю. Или представляю. Какая разница?
Над нами нависали скалы, пройденные с таким трудом. Вокруг слышалось чавканье, визги и рыканье. Кто-то уже выяснял отношения. Еще кого-то учили субординации.
В странной задумчивости рядом с нами остановился молоденький самец. Не то, чтоб совсем юныйна несколько лет старше нас. Я прозвал его Живчиком, поскольку никогда не видел сидевшим на месте. В пещере он постоянно находил себе занятие. То играл с мелкими, то приставал к взрослым, требуя бороться. Всегда бывал поборот, но обретал неплохую школу. Частенько получал звонкие оплеухи. Иногда сам умудрялся врезать затрещину. Тогда он сразу падал на спину: извиняюсь, вышло случайно, не бейте сильно. Не били. Признал покорностьчто еще нужно? То, что растет будущий конкурент, во внимание не принимали. Пока не опасен, и ладно. Здесь жили настоящим.
Живчик вдруг потянулся к Томе.
Грр! ощетинился я, прыгая на четвереньки, а лицо скривилось в боевом оскале.
Живчик одурело поглядел на меня. Просто не понял. Как это? На него, набирающего силу самца, огрызается какая-то мелюзга?!
Тома отшатнулась, прячась за дерево. С соседнего дерева очумевшими глазами на происходящее глядел Смотрик.
Гррр! Живчик приподнялся надо мной, показывая мускулы.
По всем правилам я должен признать моральное поражение и отползти.
Гррррр!!! взревел я, пригибаясь к земле для прыжка.
Живчик оглянулся. Никому не было до нас дела, всем своих забот хватало. Еще раз посмотрев на меня, ждущего боя, он важно развернулся и побрел к воде. Типа, не очень-то хотелось. И вообще, у него дела, а мы отвлекаем.
Что, здорово кому-то нравиться, ага? морально укусил я бурно дышавшую Тому.
Я имела в виду
Ее голос внезапно изменился.
Смотри!
Далеко в долине вился дымок.
Люди. Люди ли? Какие люди? Я видел разных. Одни хотели меня убить по закону, другие похитили и могли убить без закона, третьи вообще не совсем люди и убить могут в любую секунду. Кого мы могли встретить в горах?
Вожак рыкнул продвижение дальше, стая поднялась.
Думаешь, мы идем туда? тихо спросила Тома.
Я пожал плечами.
Значит, в горах живут люди. Как минимум они знают огонь. Еще дальше за горами тоже кто-то живет. О них говорила Деметрия. Может, плюнуть на все и рвануть туда, в неизвестность? От стаи можно отстать но недалеко. Вожак успевает следить за всем. На ровной местности легко догонит. Нужно найти место, как у той отвесной скалы, где Тома чуть не убилась.
О чем я? Как же Малик, Шурик, дядя Люсик? Теперь мы отвечаем не только за себя.
А если те, в долинепожиратели? Людоеды, как говорили, вторя друг другу, Гордей и Варфоломея.
Желание глупо рисковать улетучилось.
Стая спускалась к горному озерубольшому, в новых местах еще не виданному. Возможно, там даже глубоко. Рядом стояло сооружение, рябившее в глазах. Никак не мог понять, отчего такой эффект.
Что это? спросил я у Томы.
Никогда не был на море? Сушильня для рыбы.
Точно. Сотни и тысячи рыб и рыбешек угадывались в непонятном мельтешении. Еще пару часов стая добиралась до сушильни, потом осторожно озиралась, принюхивалась. Затем состоялся набег. Быстрый, решительный, успешный. Людей у сушильни не оказалось. Каждый человолк хватал по паре-тройке больших рыбин и пускался наутек. Мы с Томой тоже.
Через минуту стая уже карабкалась вверх по склону. Если так спешат, значит, доводилось сталкиваться с хозяевами рыбы. То есть, хозяева могут задать перца могучему зверью, которое не боится ни волка, ни рыкцаря. Значит
Значит, людей в горах много, и у них есть оружие. Или мало но у них серьезное дальнобойное оружие. Учтем на будущее. А пока не следует забывать: на расстоянии никто не отличит меня и Тому от прочего зверья, и удачный выстрел положит конец надеждам.