- Клеиться ко мне санитар этот. Все выспрашивает, в какой больнице я работала, может, у нас общие знакомые есть... я говорю, что с психами никогда дела не имела и не желаю иметь.
- Но я же не псих!! - возмутился Саня и неожиданно для себя выдал Линину заготовку. - Сам-то я не псих, я только помогал их скручивать, и все...
- И чем вы их усмиряли? - спросил Арнольд, чей взгляд стал на миг таким же колючим, как и взгляд начальника охраны.
- Сульфу кололи в жопу и под лопатку - честно ответил Саня, которого во время армейской рокировки забавница-судьба определила в психушку. - хорошая штука, потом никто уже не буянил. Для острастки иногда и новеньким закачивали, даже если они смирные... чтобы знали, что не на курорт приехали...
- А еще что? - спросил Петрович, громко скребя мясистую щеку. Саня пожал плечами.
- А я откуда знаю? Я и сульфазин-то знаю только потому, что его перед уколом греть надо было. А что там в других ампулах, хрен его знает. Я не интересовался. Да нет, какие то подкатывались, просили наркоту достать, но я с наркотой никогда дела не имел. Я по старинке, я водочку... святое дело... как дерябнешь под соленый огурчик, или под капусту квашенную... вы знаете, как я капусту делаю? Это ария, опера, Муслим Магомаев, а не капуста...
- При чем здесь Магомаев? - опешил Арнольд.
- Ну как... он же поет.
- И что?
- Так душа то тоже поет, как водочки тяпнешь а потом на вилочку капусты и заешь....Кобзон, чистый Кобзон!!
Арнольд пожевал губами, видимо, в очередной раз оценивая интеллект этого малого, потом посмотрел на Лину.
- Да, везет тебе с женихами.
- Какой он мне жених!! - неожиданно вспыхнула настоящим румянцем Лина.
- Ну, не жених, так и ладно. Мозгов у него, действительно, не очень. Помогать тебе будет. С сегодняшнего дня большая чистка начнется.
- Может, не стоит? - робко предложила Лина. Арнольд вместо ответа поглядел на обгорелый, в ржавых радужных разводах корпус, который потрескивал, остывая.
- Они сделали то, чего я боялся. Они это сделали под самым нашим носом. Даже Петрович ничего не знал. Или знал...
Петрович посмотрел на него снизу вверх из-под рыжеватых разросшихся бровей и покачал головой.
- Ну давай и меня тоже, под разборку. Меня первого давай, если не веришь.
Может, он думал, что Арнольд откажется и, засмущавшись, начнет извиняться, но тот взглянул на него холодно.
- Да, Петрович, так мы и сделаем. С сегодняшнего дня начинается полная проверка, проверка всех, досконально, до самой последней поварихи и самого жалкого муляжа. Все, до единого, кто умеет разговаривать по-русски, попадут под этот жернов. Все!! Начнем с охраны. С охраны в лице тебя...
Главный охранник ничего не ответил на это оскорбление, только шумно и яростно засопел. Потом не выдержал.
- Ты понимаешь, что если бы я был с ними заодно, то я позволил бы им уйти? Ты хоть представляешь, какие бабки можно за твое изобретение срубить? Чудовищные, громадные, гигантские, великие бабки!! Да если бы я захотел, я бы давно уже упер формулу твоего материла, и сидел бы сейчас себе на Большом Барьерном Рифе. Причем риф был бы уже мой. И деньги бы ко мне продолжали бы капать.
Он отвернулся, набычившись и сжав кулаки. Саня заметил, как из- под коротких волос под потемневший воротник сбегают быстрые капельки. Арнольд пожал плечами, потер руки и как-то судорожно развел их.
- Петрович, извини, ты мне как брат родной, но не могу я позволить, чтобы такое чудовище, которое здесь мы сделали, ушло на волю. Я вообще закрою этот проект - имеются в виду охранники. Уж больно страшно. Наша страна еще не подготовлена для такого открытия. Будем сидеть, пока есть деньги, а там поглядим. Ну как ты меня не понимаешь, ты-то... сколько мы с тобой вместе? Ты меня знаешь, как облупленного. Не могу я этого позволить, не могу...
Петрович, всегда спокойный и даже высокомерный, вдруг стал наливаться бурячным, с оттенком в синеву, цветом - Лина даже приподнялась со своего бревна, готовая прийти на помощь - но начальник охраны справился с собой и натянуто улыбнулся.
- Ну что ж поделаешь, надо так надо. Я ж понимаю...как мы будем других проверять, если в себе не уверены?
Только - он придавил Санька тяжелым взглядом - только чтобы не было исключений, а то ведь как-то нехорошо получается... очень нехорошо. Меня, начальника охраны, который здесь с самого начала работ, который весь народ подбирал самостоятельно - ну, кроме вот этого вот подарка - меня ты будешь проверять, а его нет...
- Не только его - Абрамыч, если и чувствовал себя неловко, сумел эту неловкость преодолеть и теперь держался естественно и раскованно - только очень хорошо его знающие люди могли понять, насколько неспокойно у него на душе. - Еще я Лину проверять не буду. По одной простой причине, Петрович, и ты прекрасно знаешь, по какой. Если бы не твое излишнее рвение, у нас бы сейчас было бы два врача, и тогда бы мы проверили их обоих, по очереди. А так, уж извини...
- Да я что !!! - Санек выступил вперед и похолодел от собственной прыти - Да я могу так же, как и все. Мне скрывать нечего. Мне даже как то это... нехорошо, что ли. Всех будут проверять, а меня нет. Я вам что, рыжий, что ли? Так что давайте с меня и начнем.
Как оказалось потом, это был самый лучший выход - оба, и хозяин, и начальник охраны, уставились на него, как будто копаясь в самых потаенных и невидимых уголках души, высвечивая самые тайные помыслы сквозными лучами своего недоверия и вдруг переглянулись.
- Да хрен с ним. - проворчал Петрович. - Что нам с него взять. В самом деле.. толком разузнать он ничего не успел, да и не мог успеть. Чистый щенок, я это чувствую...
Чистый щенок не стал благодарить начальство за такую неожиданную милость - он уже понял, что здесь, как ни в одном другом месте, можно рассчитывать только на расположение капризной дамочки Фортуны. Сейчас, по одной ей известной причине она повернула к нему капризное личико, и шансом надо было пользоваться без лишних мудрствований.
Однако он не очень представлял, что им предстоит сделать. Проработка, которой его так долго пугала Лина, была в его представлении чем -то проде собрания комсомольских активистов. Садятся все в кружок и начинают переливать из пустого в порожнее, не видя не смысла, ни цели, сдерживая зевоту и радуясь только бегущим минутам.
Представлял он себе все именно так и совершенно искренне недоумевал - для чего Лине нужен помощник? Делать оловянные глаза, надувать щеки и изредка вставлять что-нибудь вроде "Ну да!"?
Оказалось все проще и неприятнее - начальник охраны, который напустил на себя вид оскорбленного целомудрия, залез в кабину и за всю дорогу не проронил ни слова, только возмущенно сопел.
Санек, который уже почти привычно привставал в седле, видел за стеклом кабины насупленный профиль начальника охраны и удивлялся его мрачности. Ну будут его проверять, что ж тут такого? Ситуация такая, что надо, ничего не поделаешь. И обижаться не на кого.
Однако все произошло совсем не так, как ему представлялось. Не было никакого собрания с осоловелыми от духоты тягучих часов людей, не было пылких речей, ставящих провинившегося человека на место - короче, ничего похожего на родные комсомольские собрания ранней юности.
Петрович смотрел на Саню, как на врага народа, но ни слова не произнес - молча зашел в медпункт вслед за Линой, молча лег на стандартную, покрытую клеенкой кушетку, молча закатал рукав на здоровенной, как окорок, руке. Лина сноровисто перетянула кровоток жгутом и проткнула набухшую вену.
Подошел главный, сел, согнувшись в три погибели, на пластиковый белый стул, задымил, не обращая внимания на табличку с грозно перечеркнутой сигаретой - и, щурясь от обильного дыма, уставился на своего начальника охраны.
Теперь Санек понял, что имелось в виду под проработкой. Что вколола Петровичу Лина, он не знал, но это лекарство вызвало буквально словесный поток. Начальник охраны говорил, яростно вращая красными от сосудистых сеток белками, брызгал слюной, кричал и бился затылком об подголовник.
Саня даже удивился, отчего он не встает - при такой экспрессии лежать было просто преступно.
Арнольд кивал головой, выслушивая весь это бред - по другому бессмысленный поток образов и фраз Саня назвать не мог. Однако главный, судя по всему, остался доволен. Он, как-то криво улыбаясь, подошел к Петровичу, похлопал его по бурно вздымающейся мокрой груди - тот выворачивал глаза, косясь на него - и обратился к Лине.
-Дайте ему антидот и витамины. Придет в себя - скажите, что я его жду у себя. Вы готовьтесь к главному...
Петрович, человек старой закалки, пришел в себя довольно скоро. Он нетвердо стоял на ногах, казался измочаленным и осунувшимся .
Через несколько часов, когда Петрович пришел в себя, началась основная проверка. Арнольд, собрав молчаливых людей в столовой, той самой, где проходил банкет по поводу прибытия нового человека, в коротких и довольно жестких выражениях объяснил, что произошло чрезвычайное происшествие, что двое пытались сбежать.
- Самое печальное - говорил Арнольд, ссутулившись перед микрофоном- что они не только пытались сбежать, но и хотели нанести вред всем нам. Они пытались украсть идею, с тем, чтобы продать ее там - раздражительный жест рукой - и внести в общество, которое, как я уже говорил, не готово к такому открытию, панику. К счастью, нам удалось предотвратить побег...вы знаете, что после таких случаев приходиться, мы вынуждены применять меры, которые... да что говорить, мне это самому не очень нравиться, но ничего не поделаешь. В общем... объявляется карантин. Сейчас просьба разойтись по жилым помещениям и ждать. Те, кто будет оказывать сопротивление, приравниваются к дезертирам. А что у нас делают с дезертирами, вы прекрасно знаете.
Он помолчал и добавил зачем-то.
- Ничего хорошего.
Саня, который сидел рядом с ним, был поражен - перед ними колыхалась какая-то безликая серая масса, которая могла поглотить изможденного сухопарого человека, раздавить его и выплюнуть. Но, видимо, что-то произошло в головах собравшихся людей. Только прокатившаяся волна приглушенного ропота показала, что слова хозяина они поняли и оценили. Арнольд, при всем своем внешнем спокойствии, сжал кулак опущенной руки так, что побелели костяшки - видимо, не всегда его рабочие, да и белые воротнички, были такие спокойные. Саня не знал, какими методами были задавлены бунты, если они были, но повторения не хотел, судя по молчаливой покорности, никто.
Петрович стоял, набычившись, поводил красными, как у вурдалака, полускрытыми набрякшими веками глазками, Лина вдруг нашла Санину ладонь и сжала ее до боли.
- Как простой будет оплачиваться? - вдруг крикнул кто-то, и обстановка мгновенно разрядилась.
- Как рабочий день - сообщил Арнольд. - естественно, для тех, кто не участвовал в побеге, кто не помогал... кто не помогла делать мускуловиков, не разработанных лично мною - для тех вынужденный прогул будет засчитываться как рабочий день. Теперь - он придал в голоса металла - теперь расходимся по комнатам и ждем...
- Мне очень печально - добавил он после паузы - что опять происходит то, чего не должно быть. Я считал, что мы... что мы не то что одна команда, а одна семья... что мы делаем общее дело, которое в ближайшем будущем повернет развитие человечества, которое, как известно, зашло в тупик, повернет его в новое русло. Мы начали новую эру в истории цивилизации... а любая новая эра вызывает мощное сопротивление со стороны ретроградов, которым не нужно улучшение для всех, им нужно посытнее набит брюха и потолще - карман. Все вместе мы сила, к тому же к нам постоянно прибавляются новые люди. Но мы должны быть монолитом, поэтому мне приходиться следить за чистотой наших рядов... если информация о том, что мы тут с вам делаем, раньше времени просочиться в большой мир, от нас...- он помолчал и добавил с силой. - я не оговорился, именно от нас, а не от меня - не останется даже воспоминаний. Друзья мои, я прекрасно представляю, с кем мы будем иметь дело, с кем нам придется бороться. И предатели в наших рядах недопустимы.
- Опять начались общие фразы - прошептала Лина- несколько лет уже долбит одно и то же, всем надоело... черт, коровы несчастные.
Саня непроизвольно усмехнулся - действительно, народ подобрался своеобразный. Похоже было на то, что Арнольд вместе со своей правой рукой, начальником охраны, проводил этакий естественный отбор, уничтожая любые ростки непокорности в зародыше. Ну и платил он хорошо,
так что народ, большей частью тертый и битый и в перестройку, и в дикий период накопления капитала, предпочитал от добра добра не искать. Люди переговаривались с соседями, но в то же время медленно и покорно расходились. Петрович вытер лоб и Санек с удивление заметил, что мясистая лапа у него крупно дрожит. У профессора дрожала щека и губы искривила какая-то приклеенная улыбка...
Видимо, они ждали какого- то другого поворота событий и были к нему готовы - Санек опять же почувствовал себя в чем-то ущемленным. Опять не договаривали, не объясняли... просто ставили перед фактом, и оставалось домысливать все, что ему не сочли нужным сообщить.
Саньку до зуда по спине было интересно, чем все это закончится - неужели народ покорно, как баранье стадо, позволит колоть себя так же, как это сделал Петрович? Но тому то ладно, нечего было скрывать, а другие, те, чье рыло в пуху? Что такие есть, Саня не сомневался - все-таки жить в полной изоляции от общества невозможно, невыносимо, да и неестественно тоже.
Люди, как был свято уверен Санек, обязаны тянуться к культуре - так как в ином случае они просто теряют право называться этим высоким званием.
Даже в его любимой деревне, в этом он был уверен, культура была не высоте. Когда вся страна, затаив дыхание, смотрела приключения очередных узколобых братков на черной машине, а потом закачивала на мобильные телефоны мелодию, сразу позабыв суетливый речитатив - в его деревне делали то же.
Когда вся страна наслаждалась достижением американской культуры, смакуя выдавленные между пальцами ноги глаз и откушенный у некрофила язык, любовалась веерными фонтанами крови из отрубленных рук и слабой игрой обезжиренной стервы - родная Санина деревня не отставала. В самом деле, если Москве диктует моду Нью-Йорк, то естественно, что сама столица имеет право указать бесчисленным затерянным населенным пунктам, что им смотреть и чем восхищаться. Ну и показать живой пример, конечно же.
Как можно прожить несколько лет, не зная, каким шедевром Голливуда восхищается страна? В какой новой комедии американцы утонченно наслаждаются отрыжками и трещащими за столом утробными очередями? Сколько миллионов долларов потратили на очередной боевик - и сколько людей пошли смотреть на взрывы и компьютерные эффекты?
Санек хотел это знать, он хотел жить полной жизнью и дышать полной грудью вместе со всем миром, хотел в едином порыве, вместе со всеми войти в долгожданный капиталистический рай - с ослепительным оскалом, под хруст жареной картошки и показом смешной войны между детьми и папой за кусок шоколада...
Санек считал, что это его неотъемлемое право - впитывать в себя, как потрескавшаяся земля в жару впитывает первые редкие капли, настоящую культуру, и лишение его этой возможности воспринимал примерно как лишение свободы.
Здесь же, как он успел заметить, не было даже телевизоров. Кроме всего прочего, у людей, случайно или намеренно попавших под линялое крыло Арнольда, отбирались сотовые телефоны, а круг лиц, имеющих право выезда за территорию, был крайне мал и привычен, как потом выяснил Санек, к проверкам.
Но что с них было взять. Человек, который добровольно похоронил себя в первобытных лесах - недаром местные говорили, что изгнанные из городов священниками языческие персонажи собрались в чащобах и не тужат - и добровольно отказался от любого контакта с культурой, заслуживает жалость, снисхождения а так же возможность исправиться...
Санек готов был объяснить Арнольду всю прелесть новых фильмов, используя все те же замечательные слова - но как-то все не доводилось.
Нападение мускуловиков, неистовый галоп, разговор с Линой - и теперь вот сумрачное ожидание чего-то недоброго... ладно, великодушно решил про себя Санек - как- нибудь я покажу долговязому все его заблуждения. И вот тогда в лесу можно будет жить так же комфортно, как и в городе. С такими-то условиями... да еще и платить за все не надо. Вот когда страдающая без мировых новинок душа будет постоянно получать животворную подпитку, тогда Санек - да и не только он - будут абсолютно счастливы и радостны. Тогда не потребуется никаких проверок, поскольку не будет побегов... ну кто, скажите, бежит от своего счастья?
По крайней мере сам бы он, помня русскую пословицу - от добра добра не ищут - никуда бы не рвался, ничего бы не искал, служил бы своему новому хозяину верой и правдой. В самом деле, что он оставил за спиной? Свободу? Да, пожалуй, свободу... но это такая вещь, о которой можно мечтать лишь за решеткой. Когда она принимает тебя в свои гостеприимные объятия, оказывается, что они не столь нежны и теплы, как казалось издалека, а напоминают скорее каменное сжатие борца...
так что Санек с радостью отказался бы от свободы - тем более что и мечтать о ней гораздо приятнее сытому и одетому, чем с подведенным от голода животом и полным отсутствием перспектив. Если Арнольд прислушается к голосу народа и примет меры для продвижения искусства в массы - вдруг всплыл в сознании лозунг давно прошедших времен - то и массы будут работать с радостью и удовольствием...
От тайной критики он получал странное, граничащее с болезненным, удовольствие. Ему казалось, что даже Арнольд будет удивлен и обрадован тем, что парень из глухой деревни может давать ему дельные советы....
Правда, кому нужны будут советы парня из глухой деревни, в голову, слегка ошалевшую от увиденного, не приходило - так что Санька все устраивало. И собственный ум, и косность Арнольда, и наивность его...
Некоторые люди размышляют о величии мироздания, некоторые - о тайнах природы, некоторые о таинственных цивилизациях... Санек же последнее время часами рассуждал о том, почему он такой умный, а Арнольд - такой глупый. Ну это надо же - иметь в руках ключ от несметных сокровищ и не мочь им воспользоваться.
Санек видел, что многие их тех, кто работает на Арнольда не за страх и за совесть, а за вполне реальные деньги, такого же мнения, но отчего-то не хотят ничего в сложившейся ситуации менять. Видел и удивлялся. Так что в мысли о том, почему он такой умный, закрались новые варианты - почему все такие глупые.
Проверка занесла его на недосягаемую раньше высоту. Он не задавался вопросом, почему ему так повезло, увлеченный многочасовыми рассуждениями о собственном уме, он принимал все как данное - и только эта способность вместе с полным отсутствием воображения помогла сохранять присутствие духа.
В этом маленьком конгломерате уже давно страх перешел в недовольство - даже баснословные суммы, которые никому на воле и не снились бы, не тешили и не радовали. Все жили в постоянном ожидании какой-то катастрофы. И не чувствовал ее приближения, пожалуй, один единственный Санек.
Он умел вообще ни на что не обращать внимания. Он не особо задумывался, куда делись люди, наговорившие лишнего в своих номерах перед камерами. Не сильно волновало его и то, что некоторые, пытаясь не дать себя уколоть, шли на проверенных охранников с мужеством обреченных - и тоже пропадали неведомо где. Только Петрович ходил какой-то на удивление довольный... ему это все по непонятной причине нравилось.
Санька не интересовало, что Арнольд почернел лицом и постоянно что-то про себя бормочет, что у Лины раскосые глаза стали совсем черными из-за окруживших их глубоких теней...только он один ел за троих, держал чужие напряженные руки, привыкнув к входящим в кожу иглам, и наслаждался жизнью.
Ему казалось, что впервые за многие годы судьба повернула к нему свое благосклонное, но капризное лицо - он два раза, как потом объяснила ему Лина, избежал либо смерти, либо приватной беседы с Петровичем, что гораздо хуже, и вот теперь ходил, чувствуя свою власть и наслаждаясь это властью.
Лина не разделяла его восторгов - он она вообще была, как понял Санек, совсем на другом полюсе. Каким недобрым ветром занесло ее сюда, так и осталось для него загадкой, но что ветра эти были не южные - сомнений не вызывало.
Только сейчас Саня смог оценить грандиозность отстроенного в глухом лесу предприятия - и, честно говоря, от этой оценки у него захватывало дух. Живя в глухой деревне, он не знал, с чем сравнить то, что видел, но подсознательно понимал, что сюда вбухан не один миллион.
А вот как только он понял, над какой махиной стоит и командует чудаковатый немолодой человек, который ну никак не производит впечатление акулы бизнеса, то стал относиться к Арнольду и искренним, не наигранным уважением. Он больше не позволял себе его перебивать, осмелился настолько - в хорошем смысле этого слова - что стал задавать вопросы...
Конечно, вопросы были безграмотными и дурацкими, он сам это понимал, но не спрашивать было выше его сил.
И Арнольд, издерганный и осунувшийся, стал проявлять к незваному гостю больше внимания. Может, он отдыхал душой, общаясь с любознательным и абсолютно дремучим человеком, может, сам облик Сани задевал какие -то потаенные струнки в его душе, но в течение двух недель, пока шла большая чистка, он появлялся в Санином номере почти каждый вечер.
Саня знал, что начальство любит крепкий чай и такие же крепкие сигареты - и, не понимая такой странной привязанности, постепенно сам привязывался к вяжущему рот горчащему напитку и ядовитому, обжигающему легкие дыму.
Начинались беседы довольно однообразно - длинный человек присаживался напротив Санька в кресло, брал костлявыми, с набухшими венами кистями кружку, держа ее так, словно хотел согреться, делал несколько глотков и, поставив ее на столик, глубоко и вдумчиво затягивался. Санек молчал - прост потому, что чувствовал себя рядом с Арнольдом школьником, который благоговейно внимает учителю.
Некоторые вещи Санек просто не понимал. Он мог осознать, что вселенная не бесконечна, так как это противоречит основным законам, ограничивающим развитие и разрушение, а похожа на шар, или круг, или кольцо. Санек не мог понять и этого, но к тому моменту он понял другое - Арнольд нуждается не только в собеседнике, не отстающем от него самого в развитии, а скорее в свободных ушах. Ему глубоко наплевать не то, как слушатель отнесется к его умозрительным выкладкам - ему важно было присутствие живого существа с внимательными глазами.
И как только Санек это понял, он стал задавать самые дурацкие вопросы, не стыдясь своего дремучего невежества. В конце концов - решил он для себя - никто не родился сам по себе образованным и все знающим. И если мне не удалось получить такое же образование, как это странному журавлю, то это нисколько меня не принижает, а даже наоборот.
- Что это значит? - возмутился Санек, когда услышал про вселенную. - За кого вы меня держите, за идиота, что ли? Все кругом говорят, что вселенная бесконечна, а вы говорите наоборот. Мне трудно понять, как это так - как это она может быть бесконечной. Так мне же еще труднее понят, как это так - она переходит одна в другую и так до бесконечности? Что это значит - до бесконечности? Это что - опять бесконечность?
- Да, мой юный друг - вздыхал Арнольд, и Саня не мог понять, говорит он это серьезно или издевается. - в том и вся загвоздка... одна вселенная плавно переходит в другую, потом в третью, потом в четвертую.
- В пятую, десятую, тринадцатую и восемнадцатую...- сердито продолжил Санек. - и так до бесконечности... только как это доказать? Где вы видели, что человек из нашей вселенной, даже будем говорить более приземлено - из нашей земли взял и перенесся в другую? Ну, эту самую? Ничего такого нет, не было и быть не может. Вообще ничего. И у вселенной есть конец, так же, как есть и начало. Только он очень далеко...
- Хорошо - соглашался Арнольд, и в печальных глазах его загорались огоньки. - а что за тем концом? Начало другой вселенной? Другой галактики? Так вот ты говоришь про то, что я тебе и толкую. Нет никакого конца, нет никакого начала. Все взаимосвязано, все переходит из одного в другое. И если ты пукнешь здесь, то в двадцати километрах отсюда кто-то обязательно сморщит нос, хотя не будет знать, зачем он это делает. Понимаешь ты это или нет?
- Ну, в принципе - сказал Санек, напрягая все свои извилины - ему даже показалось, что они потрескивают от натуги. - в принципе понимаю. Только к чему вы это ведете?
- К тому, что ничего никогда не происходит просто так. Гигантские болота, в которых гнили органические останки миллионов растений и простейших животных, существовали только для того, чтобы появилась нефть. Нефть, в свою очередь, появилась только для того, чтобы показать человечеству хрупкость окружающей его среды и научить его бережно относиться ко всему, что его окружает.
Саня сидел и сдерживался - ему так хотелось покрутить пальцем у виска или постучать кулаком в лоб.... Конечно, ничего бы это не изменило, но стало бы хоть чуть чуть полегче. Арнольд же словно понимал, какие мысли посещают его молодого друга, и только усмехался терпеливо.
- Вы что, хотите сказать, что все было заранее спланировано? - приходил он в искренний ужас и крестился, услышав снисходительное.
- Конечно. Ты что, хочешь жить, ничего не планируя? Тебе самому так жить не страшно? И потом, если ты не будешь планировать, как ты покажешь высшим силам, какие еще испытания и препятствия им тебе нужно приготовить? Как ты им объяснишь, в какой узор твою судьбу вплести?
- вы хотите сказать, что нам это... все назло делают?
- Ну, назло не назло, но так, чтобы нам скучно не было. Вот сам посуди - стоило тебе подумать, что мол вот, хочу бабу со здоровыми дойками и бац - стоит на дороге именно такая. Конечно, не в ту же секунду, это было бы совсем роскошно с скучно, а, допустим, через месяц. Тебе не придется страдать от неосуществимости своего желания, поскольку в твоей деревне такой размер есть только у буренок- рекордсменок, тебе не придется изобретать десятки способов уехать подальше от родного гнезда, найти искомую особь, заполучить ее и привезти к себе с видом триумфатора.
Тебе будет скучно, если ты не сможешь бороться за то, что тебе нужно. Ты пропадешь, ты деградируешь. Ну и самое главное - будет совсем неясно, что ты из себя представляешь, для чего тебя можно использовать в будущем.
- Это как? - изумлялся Санек. Его- использовать?
- Ну конечно, нас с тобой используют сейчас и будут использовать еще долго.
- Пока не помрем? - проявляя сообразительность Санек.
- Да нет, не пока не помрем. Вот именно после смерти и начнутся самые приключения. Знаешь, как смерть называлась у индейцев? Ну, пока их не вывел окончательно сброд со всего мира?
Саня поднимал брови в знак того, что не знает - раз, и не понимает, кого Арнольд называет сбродом - два, и получал охотный ответ.
- Индейцы называл смерть великой тайной. Поскольку только после того, как она придет, человек получает ответ на все мучавшие его вопросы. Я с ними абсолютно согласен... только после нашей смерти и начинается самая интересная жизнь.
- А - Санек понимал, куда дует ветер, и ему сразу становилось скучно. Он не любил попов во всех их проявлениях, хотя смутно соглашался, что после редких визитов в деревенскую церковь ему становилось легче. Да и пить почти не хотелось. Но разговаривать о рае и аде ему совсем не хотелось.
- Да знаю я - вяло отвечал он своему старшему то ли тюремщику, то ли благодетелю - будешь грешить - в ад, не будешь грешить - в рай, на фиг. Что нового в мне рассказать хотите?
Лицо Арнольда озарялось улыбкой. Причем, как оказывалось, это была улыбка бойца, радующегося предстоящей схватке.
- Да, да, точно. Так куда ты себя направишь, не будешь ли любезен мне рассказать?
Санек смущался. Он себя никак не видел на раскаленных сковородках, среди воплей, запаха жареного мяса и смрадных существ, весело шурующих в углях кочергами. Скорее... вот тут всегда возникала заминка. Рай в его представлении как-то смазывался, возникшие картины должны были направить его совсем в другую сторону.
- Понятно. - делала вывод Арнольд, ехидно наблюдая гримасы борьбы на не отягощенном следами интеллекта лице подчиненного. - Про ад и думать страшно, а в рай грехи не пускают. Кстати, а где он, это рай?
Вопрошал Арнольд с самым невинным видом и смотрел, как Саня постепенно заливался краской.
- Где, где... в гнезде. На небе, вам это что, неизвестно?
- Нам известно, что его там нет. Его нет и атмосфере, ни в космосе. Его нет даже в нашей галактике. Так где же он, скажи?
- Откуда я знаю? - совершенно искренне и справедливо возмущался Саня. - я его, что ли, придумал? Вот спросите у евреев, пусть они вам все объяснят. Я человек верующий, значит я должен верить, а остальное меня не касается.
- ну да, ну да... - похоже, Арнольда этот довод просто сразил. - действительно, зачем верующему логика? Так вот, на месте церковников я бы принял два варианта ответов.
Он замолчал и подождал вопроса, но Санек, обиженный за церковь, только наморщил лоб и вздернул пробивающуюся бородку.
- Ну так вот...либо рай находится на другой планете, либо в другом измерении. В перовом случае есть только один вопрос - чем эта, другая планет лучше нашей? Почему душа должна так долго лететь невесть куда сквозь ледяную пустоту космоса?