Ну, вернись; Рындя протягивает руку, вернись таким же. Заброс, похоже, у тебя будет ой-ой. Вернись, очень прошу.
Постараюсь.
Все понимает, смотри-ка, хоть и из простых. Заброс с изменением реальностипокушение на естественный порядок вещей, на незыблемый мир причин и следствий. Изменение предстоит сильноеи не без того, что оно по закону отдачи заденет и меня. Как? Каким я буду? Может статься, что уже и не Встречником.
Мы со Славиком сейчас очень понимаем друг друга, даже без слови прямых, и перевернутых. Эти минуты перед забросомнаши; бывают и другие такие, сразу после возвращения. Мы разные люди с Рындичевичемразного душевного склада, знаний, интересов. Для меня не тайна, что занимается он нашей работой из самых простых побуждений: достигать результатов, быть на виду, продвигаться, получать премиикак в любом деле. Потому и огорчился, позавидовал мне сейчас; а при случае, я знаю, он ради этих ясных целей спокойненько отодвинет меня с дороги И все равно в такие минуты у нас возникает какое-то иррациональное родство душ: ближе Рынди для меня нет человека на свете, и оня уверен! чувствует то же.
Наверно, это потому, что мы Встречники. В забросах нам приоткрывается иной смысл вещей; тот именно смысл, в котором житейская дребедень и коллизииничто.
IV. РАССЛЕДОВАНИЕ
Грузовой вертолет с нашим оборудованием и техниками отправили вперед. Затем пассажирским Ми-4 летим в сторону Гавронцев и мы с Багрием. Третьим с нами летит Петр Денисович Лемехплотный 40-летний дядя, длиннорукий и несколько коротконогий, с простым лицом, на котором наиболее примечательны ясные серо-зеленые глаза и ноздреватый нос картошкой; он в потертой кожаной куртке, хотя по погоде она явно ни к чему, память прежних дней.
До места полчаса летуи за эти полчаса мы немало узнаем о «БК двадцать вторых»: как от Петра Денисовича, так и по рации.
Не самолет, а лялечка, говорит Лемех хрипловатым протяжным голосом. Я не буду говорить о том, что вы и без меня знаете, в газетах писалось: короткий пробег и разбег, терпимость к покрытию взлетной полосыхоть на грунтовую, ему все равно, экономичность Но вот как летчик: слушался отлично, тяга хорошаякрутизна набора высоты, почти как у реактивных! А почему? От применения Иваном Владимировичем сдвоенных встречно вращающихся на общей оси винтов да мощных турбин к нимот этого и устойчивость, и тяга. Нет, за конструкцию я голову на отсечение кладув порядке! Да и так подумать: если бы изъяны в ней были, то испытательные машины гробились быа то ж серийные
Сведения по рации от Воротилина: самолет выпущен с завода в июне прошлого года, налетал тысячу сто часов, перевез более 20 тысяч пассажиров. Все регламентные работы проводились в срок и без отклонений; акты последних техосмотров не отмечают недостатков в работе узлов и блоков машины.
Вот-вот выслушав, кивает Лемех, и у того, что в Томской области загремел в позапрошлом апреле, тоже было чин-чинарем. Полторы тысячи часов налетали все с грузом. Эх, какие люди с ним погибли: Николай Алексеевич Серпухин, заслуженный пилот он уже свое вылетал, мог на пенсию уходить, да не хотелДима Якушев, штурман только после училища
А почему там не обнаружили причину? перебивает шеф.
Он в болото упал. А болота там знаете какиес герцогство Люксембургское.
Да конец апреля, самый разлив Место падения и то едва в две недели нашли.
Это ж Сибирь, не что-нибудь. Над ней летишь ночью на семи тысячах метрови ни одного огонька от горизонта до горизонта, представляете?
Ну, нашли местоа там что? направлял разговор Артур Викторович.
А там Лемех поглядел на него светлыми глазками, хвостовое оперение из трясины торчит. Да полкрыла левого отдельно, в другом месте. Ни вертолету сесть, ни человеку спуститься некуда. С тем и улетели Нет, но здесь на сухом упалдолжны найти.
Грузовые и пассажирские КБ разные заводы выпускают? спрашиваю я.
Один. Пока только один завод и есть для них. Отличия-то пассажирского варианта небольшие: кресла да окна, буфет, туалет
Мы немало еще узнаем от Петра Денисовича: и что чаще всего аварии бывают при посадкеда и к тому же больше у реактивных самолетов, чем у винтовых, из-за их высокой посадочной скорости: затем в статистике следуют разные аэродромные аварии (обходящиеся, к счастью, обычно без жертв), за ними-взлетные-и только после этих совсем редкие аварии при наборе высоты или горизонтальном полете.
Мы подлетаем. В каком красивом месте упал самолет! Осколнеширокая, но чистая и тихая реказдесь отдаляется от высокого правого берега, образуя вольную многокилометровую петлю в долине. Вот внутри этой петли среди свежей майской зелени луга с редкими деревьямибезобразное темное пятно с бело-серым бесформенным чем-то в середине; столбы коптящего пламени, ближние деревья тоже догорают, но дымят синим, по-дровяному.
А дальше, за рекой, луга и рощи в утреннем туманном мареве; высокий берег переходит в столообразную равнину в квадратах угодий; за нимидомики и сады Гавронцев. И над всем этим в сине-голубом небе сверкает, поднимаясь, солнце.
Я люблю реки. Они для меня будто живые существа. Как только подвернутся два-три свободных дня да погода позволяет, я рюкзак на плечии па-ашел по какой-нибудь, где потише, побезлюдней. Палатки, спальные мешкиэтого я не признаю: я не улиткатаскать на себе комфорт; всегда найдется стог или копна, а то и в траве можно выспаться, укрываясь звездами.
И по Осколу я ходил, знаю эту излучину. Вон там, выше, где река возвращается к высокому берегу, есть родничок с хорошей водой; я делал привал возле него Но сейчас здесь все не так. В том месте, где высокий берег выступает над излучиной мыском, стоит среди некошеной травы наш грузовой вертолет, а вокруг деловая суета: разбивают две большие палаткиодну для моей камеры, другую для гостей, выгружают и расставляют наше имущество. Мы приземляемся.
Слышал? говорит мне Артурыч, выскакивая вслед за мной на траву. Самолет выпустили одиннадцать месяцев назад. Вот на такой срок, то есть примерно на годовой заброс и настаивайся. Выбирай зацепкухорошую, крепкую, не пиво с таранькой! и просвет. Дня в три-четыре должен быть просвет. Туда, он указывает в сторону излучины, тебе ходить не надо, запрещаю. От суеты здесь тоже держись на дистанции Общность, глубина и общностьвот что должно тебя пропитывать. Годовой заброспомни это!
Да, в такой заброс я еще не ходил. И Рындичевич тоже.
Вскоре прибывают еще два вертолета. Из первого по лесенке опускаются трое.
Переднего: невысокого с фигурой спортсмена, седой шевелюрой и темными бровями, по которым только и можно угадать, какие раньше у него были волосы, я узнаю сразу, видел снимки в журналах. Это Иван Владимирович Бекасов, генеральный конструктор, Герой Социалистического Труда и прочая, и прочая. Ему лет за пятьдесят, но энергичные движения, с какими он, подойдя, знакомится с нами, живая речь и живые темные глаза молодят его; лицо, руки покрыты шершавым крымским загаромнаверно, выдернули прямо с пляжа где-нибудь в Форосе.
Он представляет нам (Багрию, собственно; по мне Бекасов скользнул взглядоми я перестал для него существовать) и двух других. Высокий, худой и сутулый Николай Данилович (фамилию не расслышал)главный инженер авиазавода; у него озабоченное лицо и усталый глуховатый голос. Второймужчина «кровь с молоком», белокожее лицо с румянцем, широкие темные брови под небольшим лбом, красивый нос и подбородокФеликс Юрьевич, начальник цеха винтов на этом же заводе; вид у него урюмо-оскорбленныйпохоже, факт, что именно его выдернули на место катастрофы, его угнетает.
Подходит Лемех. Бекасов его тепло приветствует, а о том и говорить нечего: глаза только что не светятся от счастья встречи с бывшим шефом.
Какие предполагаете причины аварии? спрашивает Багрий.
Поскольку при наборе высоты, то наиболее вероятны отказы двигателей, и поломка винтов, отвечает Бекасов. Такова мировая статистика.
Ну, сразу и на винты! запальчиво вступает начцеха. Да не может с ними ничего быть, Иван Владимирович, вы же знаете, как мы их делаем. Пылинке не даем упасть.
Нет, проверить, конечно, нужно все, уступает тот.
Не нужно все, сосредоточьтесь на самом вероятном, говорит Багрий. Время не ждет. Вот если эти предположения не подтвердятся, тогда будете проверять все.
Хорошо, внимательно взглянув на него, соглашается генеральный конструктор; и после паузы добавляет. Мы предупреждены о безусловном повиновении вам. Артур э-э Викторович. Но не могли бы вы объяснить свои намерения, цели и так далее? Так сказать, каждый солдат должен понимать свой маневр.
Чувствуется, что ему немалых усилий стоит низведение себя в «солдаты»; слово-то какое выбрал«повиновение».
Под этот разговор приземлился второй вертолет, из него появляются четверо в серых комбинезонах; они сразу начинают выгружать свое оборудование. Одни приборы (среди которых я узнаю и средних размеров металлографический микроскоп) уносят в шатер, другие складывают на землю: портативный передатчик, домкрат, какакие-то диски на шестах, похожие на армейские миноискатели, саперные лопаты, огнетушитель С этим они пойдут вниз. Это поисковики.
Мог бы и даже считаю необходимым, говорит Багрий. Прошу всех в палатку.
В шатре в дополнение к свету, сочащемуся сквозь пластиковые окошки, горит электричество; на столе у стенки микроскоп, рядом толщиномер; распаковывают и устанавливают еще какие-то приборы.
По приглашению Бекасова все собираются около нас. Стульев нет, стоят. Стульяне в стиле шефа: пока дело не кончится, сам не присядет и никому не даст.
Артур Викторович сейчас хорош, смотрится: подтянут, широкогруд, стремителен, вдохновенное лицо, гневно-веселые глаза. Да, у глаз есть цвет (карие), у лица очертания (довольно приятные и правильные), а кроме того, есть еще и темные вьющиеся волосы с седыми прядями над широким лбом, щеголеватая одежда но замечается в нем прежде всего не это, не внешнее, а то, что поглубже: стремительность, вдохновение, веселье мощного духа. Этим он и меня смущает.
Случившееся настраивает вас на заупокойный лад, начинает он. Прошу, настаиваю, требую: выбросьте мрачные мысли из головы, не спешите хоронить непогибших. Да, так: ничто еще не утрачено. Для того мы и здесь. Случай трудныйно опыт у нас есть, мы немало ликвидировали случившихся несчастий.
Совладаем и с этим. Главноенайти причину
Каксовладаете? неверяще спросил Лемех. Обрызгаете там все живой водой, самолет соберется и с живыми пассажирами полетит дальше?
Вокруг сдержанно заулыбались.
Нет, не как в сказке, взглянул на него Багрий. Как в жизни. Мы живем в мире реализуемых возможностей, реализуемых нашим трудом, усилиями мысли, волей; эти реализации меняют мир на глазах. Почему бы, черт побери, не быть и противоположному: чтобы нежелательные, губительные реализации возвращались обратно в категорию возможного!.. Я не могу вдаваться в подробности, не имею права рассказать о ликвидированных нами несчастьяхибо и это входит в наш метод. Когда мы устраним эту катастрофу, у вас в памяти останется не она, не увиденное здесьтолько осознание ее возможности.
Артур Викторович помолчал, поглядел на лица стоявших перед ним: не было на них должного отзвука его словам, должного доверия.
Я вам приведу такой пример, продолжал он. До последней войны прекращение дыхания и остановка сердца у человека считались, как вы знаете, несомненными признаками его смертиокончательной и необратимой. И вы так же хорошо знаете, что теперь это рассматривается как клиническая смерть, из которой тысячи людей вернулись в жизнь. Мы делаем следующий шаг. Так что и катастрофу эту рассматривайте пока что как «клиническую» Вылюди деятельные, с жизненным опытом и сами знаете о ситуациях, когда кажется, что все потеряно, планы рухнули, цель недостижима; но если напрячь волю, собраться умом и духом, то удается достичь. Вот мы и работаем на этом «если».
Но как? вырвалось у кого-то. Как вы это сделаете?
Мы работаем с категориями, к которым вопрос «как?» уже, строго говоря, неприменим: реальностьвозможность, причиныследствия Вот вы и найдите причину, а остальное мы берем на себя.
Так, может, и тот самолет соберется ну, который в Сибири-то? с недоверием и в то же время с надеждой спросил Лемех.
Нет. Тот не «соберется» Артур Викторович улыбнулся ему грустно одними глазами. Тот факт укрепился в умах многих и основательно, над таким массивом психик мы не властны. А здесь все по-свежему Так, теперь по делу. В расследовании никаких съемок, записей, протоколовтолько поиск причины. И идут лишь те, кто там действительно необходим. Это уж командуйте вы, Иван Владимирович.
Тот кивнул, повернулся к четырем поисковикам:
Все слышали? За дело!
Я тоже берусь за дело: достаю из вертолета портативный видео-маг и, подойдя к обрыву, снимаю тех четверых, удаляющихся по зеленому склону к месту катастрофы. При обратном прокручивании они очень выразительно попятятся вверх. Мне надо наснимать несколько таких моментовдля старта.
Потом, озабоченный тем же, я подхожу к Багрию и говорю, что хорошо бы заполучить с аэродрома запись радиопереговора с этим самолетом до момента падения.
Прекрасная мысль! хвалит он меня. Но уже исполнена и даже сверх того.
Не суетись, не толкись здесьотрешайся, обобщайся. Зацепку нашел, продумал? Просвет?.. Ну, так удались вон туда, он указывает на дальний край обрыва, спокойно подумай, потом доложишь. Брысь!
И сам убегает по другим делам. Он прав; это обстановка на меня действует, атмосфера несчастьябудоражит, понукает что-то предпринимать.
Я ухожу далеко от палаток и вертолетов, ложусь в траве на самом краю обрыва, ладони под подбородоксмотрю вниз и вдаль. Солнце поднялось, припекает спину. В зеркальной воде Оскола отражаются белые облака. Чутошный ветерок с запахами теплой травы, земли, цветов А внизу впередипятно гари, искореженное тело машины. Крылья обломились, передняя часть фюзеляжа от удара о землю собралась гармошкой.
Те четверо уже трудятся: двое поодаль и впереди от самолета кружат по архимедовой спирали, останавливаются, поднимают что-то, снова кружат. Двое других подкапываются лопатами под влипшую в почву кабину; вот поставили домкраты, работают рычагамивыравнивают. В движениях их чувствуется знание дела и немалый опыт.
Каждый год гибнут на Земле корабли и самолеты. И некоторые вот так внезапно: рази сгинул непонятно почему. По крупномупонятно: человеку не дано ни плавать далеко, ни летать, а он хочет. Стремится. Вытягивается из жил, чтобы быстрее, выше, дальше и глубже, если под водой. И платит немалую ценутрудом, усилиями мысли. А то и жизнями.
В полетах особенно заметно это вытягивание их жил, работа на пределе.
Например, у Армстронга и Олдрина для взлета с Луны и стыковки с орбитальным отсеком оставалось горючего на 10 секунд работы двигателя «лунной капсулы».
Десять секунд!.. Я даже слежу за секундной стрелкой на моих часах, пока она делает шестую часть оборота. Если в течение этого времени они не набрали бы должную скоростьшлепнулись бы обратно на Луну; перебрали лишкуунесло бы черт знает куда от отсека. Так гибель и так гибель.
Или вот в той стыковке «Ангара-1», на исправлении которой отличился Славик: попробуй оптимально израсходуй тонну сжатого воздухада еще управляя с Земли. А больше нельзя. «Запас карман не тянет». Черта с два, еще и как тянет: запас это вес.
Так и с самолетами. Аксиома сопромата, возникшая раньше сопромата: где тонко, там и рвется. А сделать толсто, с запасом прочностисамолет не полетит. Вот и получается, что для авиационных конструкций коэффициенты запаса прочности («коэффициенты незнания», как называл их наш лектор в институте) всегда оказываются поменьше, чем для наземных машин. Стараются чтобы меньше было и незнания, берут точными расчетами, качеством материалов, тщательностью технологии А все-таки нет-нет да и окажется иной раз где-нибудь слишком уж тонко. И рвется. Тысячи деталей, десятки тысяч операций, сотни материаловпопробуй уследи.
И тем не менее уследить надо, иначе от каждого промаха работа всех просто теряет смысл.
Там, внизу, приподняли кабинусплюснутую, изогнутую вбок. Один поисковик приходил сюда за портативным газорезательным аппаратом, сейчас режут. Вот отгибают рейки, поисковик проникает внутрь. Я представил, что он может там увидеть, дрожь пошла между лопаток. Э, нет, стоп, мне это нельзя!