Заткнись, граф! устало попросил Слава. Всеми твоими тысячелетними угорскими предками прошу, ваше сиятельствоугомонись!
8
Реминисценция III
Граф не заткнулся и не угомонился, он ушел в себя. И сделал это с такой силой, что поволок за собой всех своих родственников. Слава вдруг увидел себя в каком-то древнем сельце. Уже наступал рассвет, но еще было тихо. Прокричали первые петухи. Граф спустил ноги с кровати и заорал то самое, с чего началось его появлениеили возрождениев лаборатории трех физиков.
Дрыхнешь, ракалья! Изрублю в куски! Федор, сапоги, живо!
Да слышу, господин поручик, слышу!
Заскрипела дверь, и невысокий солдатик в измятой форме тяжело застучал по комнате рыжими стоптанными сапогами.
Чего изволите? В такую-то рань
Молчать, рыло! Пуншу! Голова трещит, мочи нет!
Сами же с господами офицерами все без остатка вылакали.
Что?
Рука у графа была тяжелая. Федор вылетел за дверь, по инерции прокатился через сени и рухнул на землю во дворе. Потирая скулу, он поднялся и скорбно прошептал в посветлевшее небо:
Гвардеец, накажи его господи!..
Господи! потрясенно подхватил дьякон. Ведь так и убить можно!
Осторожный Ферапонт и трусливый Павлуша благоразумно помалкивали. Слава, как ни был измучен, мог бы повысить голос и укоротить буйствующего гвардейца. Но что-то подсказывало ему, что безобразная сцена в бедной деревушке возобновилась не зря: было нечто важное для них для всех в событиях, совершившихся почти двести лет назад. И он не помешал себе-графу сидеть на жесткой постели и, свесив голову, искать выход из почти безвыходного положения. Все так хорошо начиналось и все так плохо кончилось, что хоть пулю в лоб пускай! Так оскандалиться, так оскандалиться! Блестящий гвардейский офицер, поручик Великого князя Михаила Гренадерского полка, дважды отмеченный на плацу самим государем, несчетно раз награжденный за выправку в конном строю за точность парадного прохождения И нужно было полюбить ослепительную Полину Белозерскую! Хотя ежели положить взгляд с другой стороны, то княгиня Полинаподарок судьбы, какой господь дарует не каждый день Прелестная, скучающая блондинка, молодая красавица, ровно на тридцать четыре года моложе безобразного плешивого супругатакой увидел он ее впервые на балу у графини Паниной. И понял, что знакомство не ограничится любезными словами и туром вальса. И не ограничилось! А чем завершилось? Многоопытный князь всюду имел клевретов и наушниковподстерег забывших осторожность любовников. Подстерег на месте преступления и точно в момент преступления, в своем собственном каретном сарае, ночью, в парадной золоченой карете с княжескими гербами! Правда, хоть и два лакея сопровождали князя, великой неосторожностью было с его стороны вторгаться в любовные утехи поручика Лукомцева. Оба лакея грохнулись головами о балки сарая и остались лежать, сердечные, тихонько постанывая. А плешивого князеньку Лукомцев без особой осторожности вынес на руках во двор и самолично погрузил по шею в навозный, ящик. Присланный поутру вызов граф не принял, ибо не мог сражаться с человеком, вываленном в навозе. И вот результаткнягиня, Полина с горя умчалась в Париж, а поручика графа Лукомцева по высочайшему рескрипту выслали сюда, в заштатный Страханский полк, в компанию офицеров, где пьют лишь пунш да сивуху, а в карты сражаются так грубо, что и столичного шулера оторопь возьмет. И хоть бы одна пригожая рожица в гарнизоне.
Граф, вздохнув, оторвался от грустных размышлений и вышел на двор. Совсем рассвело. Солнце озолотило верхи дерев. Надрывно голосили петухи. То там, то здесь взмыкивали коровы.
За спиной графа скрипнула дверьдоить свою буренку вышла Анюта. Лукомцев чаще общался с ее мужем, угрюмым неразговорчивым кузнецом Петром. Тот исправно снабжал поручика зеленым вином, но жену от его глаз прятал. Впрочем, граф успел заметить, что Анюта довольно красива и стройна.
Дозволь пройти, барин!
Постой, красавица, придержал ее Лукомцев. Что ты неласковая такая, не заходишь ко мне. Посидели бы, поговорили.
Некогда, барин, разговоры разговаривать. Да и о чем? У вас разговоры господские Пусти!
Лукомцев притянул Анюту поближе. В ноздри ударил теплый аромат молока, сена, ржаного хлеба. У графа от напора чувств вдруг ослабели ноги. Воспользовавшись этим, Анюта выскользнула из его рук и скрылась в хлеву. Граф подпер дверь избы колом и бросился следом.
Анюта боролась молча, и только изнемогая, отчаянно позвала мужа. Тот проснулся не сразу, да еще и не сразу вышиб припертую дверь. Когда Петр вылетел во двор, граф Лукомцев уже выходил из хлева. В неистовстве Петр взмахнул коломи граф в последний момент увидел встающее над землей солнце
Ужасти какие! со страхом бормотал Ферапонт Иваныч.
Маменька, боюсь, тут людей убивают! плакался трясущимся голоском Павлуша.
Упокой, господи, грешную душу недостойного раба твоего графского благороднейшего звания и беспутного состояния! истово молился дьякон.
А злодей-то, злодей Петрушка этот, его-то как? забеспокоился Ферапонт. Графа жаль, да туда ему и дорога! А убивца-то? Неужто сбежит, охломон?
Слава знал, что будет дальше, но говорить не хотел. Ибо, собственно, это было не знание, а видениесмутные картины, беспорядочно проносящиеся в мозгу. Он видел то стайку родственников графа, слетевшихся в родовое поместье раздербаниватькаждому по клочкуосновательно порушенное лукомское состояние, то шагал в далекую каторгу с кандалами на ногах молчаливый Петри был видом таков, что даже соседи, такие же кандальные, без особой нужды старались не заговаривать с ним. А еще путано проступала Анюта, то одна, заплаканная, то с графенком на рукахзабитая, быстро стареющая баба
Вставай, жертва науки! благодушно сказал Семен. Солнышко, правда, не встает, а заходит, но и закатк пробуждению.
Точно вам говорю, спит за пятерых сразу! восторженно высказался Вовочка.
Спит ли? усомнился скептик Шура. Скорей беспамятство.
Милостивые государи! пробормотал Слава, не открывая глаз. Считаю ваше вторжение в мою, так сказать, личную жизнь Объявите своих секундантов, господа.
Мальчики, дайте мне! прозвенел голос Вали. Я поведу его к себе, пусть он там отдохнет, пока вы наладите аппаратуру для нового эксперимента.
Слава открыл глаза. Шура протягивал мензурку с водой. Радостный Вовочка скороговоркой объяснял перемену в ситуации:
Пока ты дрых, мы втроем были у Лысого Ну, у нашего старика, ясно? Он хоть и доктор, и профессор, а понимания не лишен и вообще парень с чувством. И Вовочка опять кого-то передразнил: Значит так, мои молодые неосмотрительные друзья. Случай, конечно, уникальный и грех нам всем будет, если не извлечем из него содержащееся в нем научное содержание. Стало быть, выделяю двух наладчиков, четырех лаборантови немедленно за работу, други мои, немедленно за работу!
В общем, завтра аппарат восстановим, сказал Семен. И ждем тебя к шести без опоздания.
Пойдем, Славик, сказала Валя. На время ты будешь полностью в моей власти.
Слава вяло кивнул трем приятелям. Валя взяла Славу под руку. На улице он пошатнулся. Сцена убийства графа сидела в нем по живому, он еще не ощутил себя полностью воскресшим. Валя с тревогой сказала:
Боюсь, ты не дойдешь пешком. У тебя найдется рубль на такси? У меня только несколько копеек.
Обойдется, пробормотал Слава. Даже будучи графом, я не езжал на такси, только в каретах. А карет нету, верно?
Карет нету, охотно поддержала Валя. И породистых коней не найти. Ты ведь был лихим наездником, разве не так? Можно только пожалеть, что все это осталось в далеком прошлом.
Славе захотелось показать, что не все из прошлого в нем преодолено. И в парадной Валиного дома он с неожиданнойособенно для себясилой схватил ее на руки и понес по лестнице. Перепуганная, она попыталась вырваться, он не пустил, и она быстро смирилась, опустив голову на его плечо, чтоб ему было удобней нести.
Хорошо, сказала она на площадке пятого этажа. Он с удовольствием смотрел на ее раскрасневшееся лицо. Теперь я уверена в твоем скором выздоровлении, Славик.
А Слава пожалел, что в доме только пять этажей.
Квартира Валиных родителей была большаяна три комнаты. Отец и мать были дома. ВаляСлава это понял сразув семье командовала. Она решительно сказала:
Мой друг Слава Соловьев. Впрочем, у него имеются другие имена и фамилии. Не смотрите с удивлением. Он жертва науки. Во многом виновата я сама, объясню потом, а сейчас ему надо поспать. Он полежит эту ночь на папином диване. Завтра из него будут изгонять внедренные посторонние личности, ликвидировать электронную порчу. Надеюсь, понятно? Во всяком случаедля первого знакомства
Изгонять посторонние личности? протянул отец, высокий седоватый мужчина с умным насмешливым лицом, раньше изгоняли бесов, правда, молитвами, а не электроникой, было, наверно, не так эффективно, как ныне. А разреши узнать, Валюша, много в твоем друге внедрено этих хвостатых?.. Я имею в видупосторонних личностей?
Четыре! сказала, как отрубила, Валя. Возможно, и больше, но остальные пока в латентном состоянии. Папа, я не понялакак насчет дивана?
Насчет диванараспоряжайся сама, Валюша. Не уверен, впрочем, что даже разложенного дивана хватит на пятерых, особенно если электронные личности, так сказать, акселератных габаритов.
Слава захохоталему сразу понравился этот ироничный и, по всему, добрый человек. Валя заверила отца, что внедренные личностииз прошлого, а в древности люди были щупловаты, что доказывают, например, выставленные в музеях стальные панцири и кольчуги.
Матьневысокая, полная женщина с темными глазамине принимала участия в шутках. Она достала белье и помогла Вале застелить диван, молча поглядывая на Славу. Внедренные хвостатые личности и прочая электронная порчаблажь, читал Слава в ее взгляде. А вот каков ты сам по себе, парень, без твоего электронного колдовства? Достоин ли моей дочери, ее-то, кажется, ты уже околдовал без всякой электроники, хоть и аттестуешься как жертва науки.
Возбуждать к себе жалостьприем, разработанный еще до научно-технической революции!
9
Последняя схватка
Утром Слава обнаружил, что он один в чужой квартире. На столе лежала записка: Родители на работе. Я приду к обеду. Завтрак на кухне. Отдыхай. Валя. Слава поплелся на кухню, но есть не стал, только выпил полстакана кофе из термоса. Возвратившись в комнату, он снова лег на диван. Надо было додумать одну явившуюся еще вчера мыслишку.
Мысль была простая и грозная. Вчера, засыпая, он вдруг удивился, что граф Лукомцев ни разу не заговорил по-французски. А ведь не может того быть, чтобы он не владел французским, как своим родным. Сегодня эта туманная мысль возобновилась и стала ясной. Граф не говорил по-французски не потому, что не знал французского, а потому, что этого языка не знал Слава. Он изъяснялся только словами, которые знал Слава. И дьякон грохотал одними общеизвестными церковными цитатами. О Павлуше и думать нечегосплошной рев, словарьсотня слов, на порядок ниже дикарского, а эмоции, не выше подкорки, скорей физиология, чем психология. И самый словоохотливый и ехидныйФерапонт Иванович: ведь ни одного словечка сверх тех, какие и до негопо литературезнал Слава. Все они используют его словарный запас, выбирая из него то, что им ближе подходити ни одного слова своего личного, индивидуального. Почему? Значит ли это, что они неживые? Видения бреда? Может, и не было никогда ни графа Лукомцева, ни Ферапонта, ни Павлуши, ни дьякона? А были одни доминанты его реального характера, гипертрофированные эмоции, варварски усиленные волновыми излучениями электронного аппарата. И сам его мозг облек эти эмоции в образы каких-то личностей, когда они переросли обычные размеры. Кажется, Руставели сказал, что нельзя вылить из кувшина того, чего в кувшин не было заранее налито. Короче, он, Слава Соловьев, все же тривиально сошел с ума, ибо все внедренные личностиего бред. Он не поверил в свое сумасшествие, до того его одурили все эти графья, купчики, недоросли и пьянчуги. Но они лгали о своей реальности!
Защищайтесь, призраки! со злостью приказал Слава. Доказывайте свою реальность.
Фантомы мигом распоясались:
Милостивый государь! грозно объявил граф. В высшей степени непорядочно пользоваться нашим беспомощным положением! Как благородный человек считаю своим долгом
Бросьте, граф! бесцеремонно прервал его Ферапонт. О чем с ним расталдыкивать. Я лично-с ощущаю себя не менее реальным, чем он, а может и поболе его. Он, к примеру, на кухне быв, ни к колбаске, ни к сырку не притронулся, в такую, можно сказать впал бестелесность. А я бы не отказался, ибо голод не тетка, тем более, что в нашем роду теток не было ни у кого, такая воля господа вышла.
Все в руце божьей, мрачно сообщил дьякон. И мне, ваше сиятельство, обращаюсь к вам, ибо вы, хоть по нонешнему, идеологически невыдержанная, но все же самая разумная личность, мне, говорю, неодиноко, голого ли кофея нахлебаться либо плотного бутербродика утоления телесной муки ради
Услышав про голод, оживился Павлуша, но ему не дали вдосталь расхныкаться.
Мне, государи мои, безразлично, откуда я появилсяиз чрева матери или, как сейчас принято, из, так сказать, волнового излучателя, снова вмешался Ферапонт. Я есьмв смыслея существую. И вы Я, короче, есть, а высуть. Поддержите, граф!
Поддерживаю! Славный род Лукомцевых, от князя Угорского Лукомы, что означает хитрый И все народились до экспериментов, зато жили с благородством и славой. Никому не дам опорочить достославное бытие Лукомцевых!
Весь род людской от Адама и Евы! Истинно говорю вамнесть перед лицом господа ни эллина, ни иудея. Все у господа равны.
Ишь, какой революционер нашелся! Все равны! А я, между прочим, тебя, Иван, в ровни себе не беру. Заруби это себе на красном своем носу!
Единственно в нем красноеего нос! подал презрительную реплику граф. Ужасно, господа! Подумать тольковедь вы все, возможно, непредусмотренный и отдаленный продукт моих греховных чресел. И даже не одной, а нескольких линий, ибо, по всему, дьякон и вы, Ферапонт, оба мои потомки, а до возрождения в нашем новом хозяине и не подозревали о своем родстве. Какое вырождение, господа, какое вырождение!
Пусть вырождение, ваше сиятельство, но не отмена жизни. Речь, извольте себе уяснить, сейчас об одномбыть нам или не быть? В смыслебыли мы или не были? Не он нас породил, не ему нас и убивать. Возобновил, а не породилеще можно согласиться. А это, сами понимаете
Цыц, подонки! рявкнул Слава. Кто-то идет, слышите?!
Фантомы, видимо, все-таки были напуганы обвинением в нереальности и, чтобы не раздражать Славу, покорно замолкли. В комнату вошла Валя. Слава закрыл глаза и притворился спящим. Валя тихонько окликнула его, он не отозвался. Она прошла в соседнюю комнату и стала одеваться. Слава открыл глаза. В полированном серванте, через незакрытую дверь отражались все ее движения. Она скинула платье, открыла дверцу шкафа, достала другое платье, не рабочее, а нарядноевидимо, решила идти к физикам в лучшей одежде. Поколебавшись, она извлекла новую комбинацию, скинула старую и оглядела себя в зеркале. Слава молчаливо удивилсясколько раз видел ее в купальном костюме, но только сейчас осознал, какая у нее красивая фигурка.
И в эту минуту в нем пробудился Лукомцев.
Друг мой, какое диво! взволнованно забубнил граф. Эта лебединая шейка, а эти точеные перси, а эта восхитительная линия бедра!.. И ты можешь, несчастный, спокойно возлежать на диване?
Слава медленно встал и подошел к двери в другую комнату. Валя обернулась и испуганно ахнула.
Славик, немедленно уходи! Не смей входить!
Позвольте, сударыня! бормотал Слава графским голосом. Да будет мне разрешено выразить свое невыразимое восхищение! Несчастный умирающий от любви у ног божественно прекрасной
И он рухнул на колени заученным движением, какого и не подозревал в себе. Валя отшатнулась и закричала: