Удивительно, но Виктор почувствовал облегчение. То, чего он подсознательно боялся, случилось. Это было невероятным, немыслимым, непостижимым и вместе с тем абсолютно реальным.
Ты представляешь, сказал отец и повернулся к сыну. У него получилось.
Это не он, это я сошел с ума.
В это время один из тонких веревочных тросов лопнул, и часть деревянной конструкции обрушилась на пол деревенского чулана.
Егоров чувствовал, что у него сильно болят плечи, ягодицы, голень левой ноги, поясница и брюшные мышцы. Как будто он вчера весь день работал на каменоломне. Шею ломило так, что было больно повернуть голову, было больно открыть глаза. Перевернувшись на спину, Стас посмотрел на ярко-голубое небо с редкими белыми облачками и, превозмогая боль, попытался сесть.
У него кружилась голова. Сидя на траве, Стас осмотрелся. Он был на небольшой поляне, заросшей высокой травой, окруженной со всех сторон смешанным лесом.
Голова была пуста, как скорлупа грецкого ореха. Через несколько секунд появились первые отрывочные воспоминания.
«Деревенский дом Вовка Виктор Почему деревенский дом? Причем тут Вовка он же должен быть в институте Деревенский дом Это мой дом! Я купил его вместо дачи. А Вовка приехал с отцом, потому что я их сам пригласил».
Так, голова на месте пробурчал Стас, встав на четвереньки, потом на ноги и распрямился, для равновесия вытянув руки в стороны. А где же дом? Где Вовка с Витькой?.. Машина!
Догадка появилась как молния, разорвавшая ночное небо. И гром был. Как будто взорвался вагон динамита.
Сработало медленно прошептал Стас, повернувшись на триста шестьдесят градусов.
Он взревел, как будто в его ногу впилась бешенная собака, и, сорвав с головы колпак, подбросил его в небо.
Сра-бо-та-ло! У ме-ня по-лу-чи-лось! Получилось, прошептал Стас, и его ноги подкосились. Получилось
И тут с ним случилась истерика. Он упал на траву и, катаясь по ней, вздрагивал от хохота. Он понимал, что смешного в произошедшем мало, но остановиться не мог. Когда его силы иссякли, подступили слезы.
Егоров не мог вернуться назад. В записках Бруно говорилось о том, как пройти сквозь время, но не было сказано ни слова о том, как вернуться обратно. Сейчас это имело определяющее значение. Стас не мог вернуться в свое время. Он помнил практически все чертежи и размеры, но даже если бы он здесь начал собирать машину времени В конце двадцатого века ему понадобилось полгода, ящик инструментов и солидная сумма денег, потраченная главным образом на зеркала. За зеркала во все времена приходится платить.
Господи, как глупо. Пройти сквозь время и не иметь шанса вернуться назад
Стас поднялся на ноги и снова огляделся. Полотно окружающего пейзажа было очень сильно похоже на то место, где стоял его старый домик в деревне.
Перемещение во времени исключает перемещение в пространстве, сам себе сказал Стас. Значит, я сейчас Сколько же по прямой-то будет от Москвы до деревеньки? Если до Садового кольца километров пятнадцать-двадцать.
А может, и все двадцать пять Через четыре-пять часов я смогу увидеть, как выглядела Москва несколько веков назад.
Постепенно к Егорову возвращалось самообладание. Сориентировавшись на местности, он выбрал направление и, прихрамывая на левую ногу, пошел в сторону города. Как только он ушел с поляны и углубился в лес, ему в голову пришла страшная мысль: он не знал, как глубоко во времени ему удалось переместиться.
Путешествие в будущее Егоров считал невозможным. А рассказы о том, что Джордано Бруно сумел переместить на несколько секунд в будущее глиняный кувшин, Стас считал выдуманными. И не только он. «Невозможно попасть туда, чего еще нет». С другой стороны, все бывает в первый раз. Но даже если предположить, что он в прошлом, остается главный вопрос: на сколько далеко он ушел в прошлое? Сто лет, триста, тысяча? А может быть, миллион? Все может быть. Перемещение было спонтанным, четкие координаты времени установлены не были. Все произошло случайно, и точка, в которую произошло перемещение, тоже может быть случайной.
За лесом раскинулась широкая равнина. В правой ее части змейкой извивалась неширокая речушка, через которую был перекинут мост. Стас удивился, что местность не сильно изменилась. Разве что речушка здесь была гораздо шире и, наверное, глубже. Возможно, это говорило о том, что он был в не очень далеком прошлом. Но его деревня появилась в середине девятнадцатого века, значит, с уверенностью можно было говорить, что он ушел дальше, чем тысяча восемьсот пятидесятый год.
У моста Стас спустился к реке, напился воды, окунул голову. Поднявшись от реки, он перешел ее по мосту и двинулся дальше по извилистой пыльной дороге. Через полчаса мимо него проехала телега, запряженная серой в яблоках лошаденкой. На телеге сидели четверо священников. Все они были одеты в одинаковые черные одежды, на шее у каждого висело по массивному серебряному кресту, на голове скуфья. Один из священников снял шапочку и протер серой тряпицей вспотевшее гумнецогладко выстриженное место на голове, наподобие проплешины. Егоров знал, что обычай носить гумнецо сохранялся до начала восемнадцатого века. Временной барьер еще немного отодвинулся.
Солнце поднялось в зенит, идти стало тяжелее. Егоров устал, его снова начала мучить жажда. Он снял колпак, засунул его за пояс и взъерошил на макушке волосы. Через полверсты Стас заметил трех мужичков, сидевших у обочины дороги. По маленьким образам и медным крестам, висевшим на шеях, было понятно, что это паломники, присевшие отдохнуть перед тем, как войти в город. Одеты они были просто. Серые холщовые рубахи, такие же штаны, темно-синие, сильно выцветшие скомканные накидки лежали рядом с котомками.
Бороды у всех были одинаково небольшие. Стас понял, что поступил правильно, что с нового года перестал бриться.
Мужички о чем-то разговаривали, но когда заметили незнакомца, замолчали и скорее с любопытством, чем с настороженностью, посмотрели на него. Егоров подошел ближе и поздоровался. Ему ответили тем же. Паломники закусывали луком и черным хлебом. Незнакомцу предложили присоединиться к трапезе.
Благодарствую, не голоден, ответил Стас. Вот водицы бы испить.
Стасу передали небольшой кожаный мешок с водой. Теплая вода принесла ему большее наслаждение, чем в былое время холодное пиво.
Давно, видать, жажда мучает, улыбнувшись в бороду, сказал один из мужичков.
Давно, ответил Стас, отдышавшись. А вы в Москву путь держите?
В Москву, сказал второй мужичок. Решили вот в храмах святых причаститься, да и на царя посмотреть. А ты куды путь держишь?
И я в Москву. Брат у меня в подмастерьях у кузнеца работает. Навестить иду.
Ну-ну, сказал третий мужик.
Коль хочешь, пошли с нами, предложил второй. Вот доедим и тронемся.
Егоров согласился. Идти одному ему показалось неразумным. Одинокий человек всегда привлекает к себе больше внимания. А пока он не разобрался, где находится, лишнее внимание может иметь плохие последствия. Стасу еще раз предложили кусок хлеба с луковицей, он не стал отказываться и с благодарностью принял.
По дороге в Москву Стас молчал. Спутники его ни о чем не расспрашивали, а меж собой скоро разговорились. Стас с интересом слушал их спор, пытаясь уловить что-нибудь, что говорило бы о времени, в котором он оказался.
Раньше-то и митрополиты, и архиепископы избирались на Соборе, говорил второй мужик. Искали по монастырям да скитам человека, наиболее достойного всей жизнью своей. А ныне как? Государь призывает к себе священнослужителей и на свое усмотрение выбирает одного из них.
Да что говорить, ответил первый. Таперешние монастырские законы по сравнению со старыми совсем мягкими стали. И монастыри боле о богатстве думают, чем о службе Господу. И суд им не суд, и закон не закон.
Ты полегче со словами-то такими, сказал третий. Ежели прознаютхудо будет.
А что, не правда разве? Мирские для них никакой цены не имеют. Вон в Могилеве, говорят, о прошлом годе наместник повесил проворовавшегося священника.
Митрополит так обозлился, что пошел и нажалился государю. Тот призвал наместника и говорит ему: «Как ты посмел осудить священника, ведь он подлежит суду духовному, а не мирскому?» А тот возьми и ответь, что, по древнему обычаю, он повесил вора, а не священника.
А мне еще дед говорил, что земля русская ранее Владимира и Ольги получила Крещение, сказал Стас, чтобы как-то притереться со спутниками. Чтобы относились они к нему менее настороженно. Сам апостол Андрей благословил ее, когда приплыл вверх по реке к Киеву. Там он поставил крест и сказал:
«Много христианских церквей будет на месте сем, так как здесь благодать Божия».
Истина и есть, ответил первый бородач. А сейчас только на Руси осталась истинная вера в Христа.
Через пять часов Егоров вошел в Москву пятнадцатого или шестнадцатого века. Любой историк не раздумывая отдал бы полжизни, чтобы оказаться хоть ненадолго в прошлом. К горлу Стаса подкатил комок. Легкая дрожь прошла по всему телу. Все, что раньше он читал в книгах, слышал от преподавателей, когда учился в университете, сейчас мог увидеть собственными глазами и подтвердить или опровергнуть сложившееся мнение. Так и не сумев до конца совладать с нахлынувшими эмоциями, Стас ступил на улицы Москвы и почти сразу же заблудился и потерял своих спутников.
Москва была деревянным городом, за исключением нескольких каменных домов, монастырей и храмов. При каждом доме были большой сад и просторный двор, из-за чего размеры города казались гораздо большими, чем были на самом деле. К концу шестнадцатого века по велению Ивана Грозного было проведено нечто вроде переписи населения, после которой считалось, что в Москве живет более ста тысяч мужчин.
На краю города растянулись длинные улицы, на которых жили кузнецы и ремесленники, работавшие с огнем. Их дома обязательно разделялись друг от друга лугом или полем. Возле города расположились слободы, где царь Василий выстроил для своих телохранителей новый город. Сделал он это потому что пить мед и пиво горожанам можно было всего лишь несколько дней в году, но своим телохранителям царь даровал полную свободу питья. И чтобы не вовлекать горожан в соблазны, телохранители были как бы ограждены от общения с ними.
Сейчас же по городу бродило очень много хмельных людей. Кругом было веселье.
Стас понял, что попал на праздник. Для него было важно знать, какой, по нему он мог попытаться определить хотя бы число. В городе Егоров старался вести себя крайне осторожно. Он знал, что здесь было много шпионов, и неловкое или странное поведение человека могло навлечь на него подозрение.
По этой же причине Стас не пошел к Кремлю, а просто бродил по улицам, нарезая по городу круги.
На улицах было полно грязи, очевидно, недавно прошел сильный дождь. Деревянные настилымосткина окраине попадались очень редко. Ближе к центру улицы полностью ушли под бревенчатые настилы.
Навстречу Егорову выехало с десяток конных всадников. «Что им может показаться во мне странным, чужим?»подумал Стас. Под всадниками были маленькие неподкованные лошади с легкой уздой и седлами, приспособленными для свободной стрельбы во все стороны. Сидя на лошадях, всадники сильно подтягивали ноги, и поэтому даже несильный удар копья или стрелы мог выбить их из седла. Шпор Стас ни у кого не заметил, лошадью управляли при помощи плетки, которая висела на мизинце правой руки. Один из всадников недоверчиво посмотрел на рубаху Егорова, но, ничего не сказав, отвернулся и поехал дальше своей дорогой.
День катился к вечеру, а город все гудел, как пчелиный улей. Атмосфера всеобщего веселья и радости витала в воздухе. Когда позже Егоров вспоминал свои ощущения от первых часов после перемещения, он отметил, что чувствовал себя школьником, который написал контрольную и теперь, заглянув в ответы, жадно сверяет их со своими догадками.
Одежда и обувь у всех, кто встретился Егорову, была не пестрой, но разнообразной.
Перед глазами Стаса мелькали башмаки и лапти, чоботыполусапожки с остроконечными носами, поднятыми кверху, сапоги, четыги из телячьей или конской кожи.
В верхней одежде тоже было много различий.
Богатые мужчины носили шелковое платье, длинные кафтаны с узкими рукавами, с узелками на груди на правой стороне, дорогой пояс, сафьяновые сапоги с короткими голенищами, прошитые золотом или серебром, украшенные галунами и жемчугом. При сапогах носили чулки шерстяные и шелковые. На голове у них были маленькие шапочкитафьи, прикрывавшие только маковку. Их расшивали шелком и золотом, унизывали жемчугом. Колпаки для богатых шили из атласа, чаще белого цвета, к краю пристегивали околышек, унизанный жемчугом или жемчужными пуговицами. Часто встречалась четырехугольная шапка с меховым околышем из черной лисицы, соболя или бобра.
Те, кто попроще, ремесленники и мастеровые, носили рубахи с разрезанным воротом, подпоясанные шнурком. Рубаха шилась из холста и имела длину до колен. На груди и спине был подоплек, вышитый красными нитками и шелком.
Под пазухой нашивали синие и красные ластовки, украшенные яркой вышивкой.
Обувь простолюдиналапти, башмаки из прутьев и лозы, подошвы из кожи, подвязанные ремнями, обмотанными вокруг ноги.
Женщины были одеты в длинные платья. Из украшений на груди висели монисты, ожерелья, золотые цепи. На пальцахкольца и перстни. Вот прошла статная горожанка, одетая в опашеньдлинную одежду с частыми пуговками сверху донизу. Шилась она из сукна красных цветов, рукава были длинной до пят, ниже плеча проймы, сквозь которые проходили руки. Остальная часть рукава, из-под которой выглядывали накапки летника и запястья рубашки, шитые золотом, свисала. Посадские женщины ходили в сапогах до колен, дворянки носили башмаки и чоботы, бедныелапти. Цвет обуви в основном был ярким. Пуговицы у богатых были золотые, а у бедныхоловянные. Головные уборы были расшитый золотом и жемчугом.
Стрижки у мужчин, как правило, были короткие, женщины заплетали волосы в косы.
Минут через сорок Стас вышел к ярмарочной площади. Ряженые пели и лихо отплясывали, пытаясь завлечь зрителей, лавочники предлагали напитки и сладости, цветастые платки и баранки. Народ гулял и веселился. Ощущения Стаса были схожи с ощущениями ребенка, которого первый раз привели в цирк и показали слонов, клоунов, дрессированных тигров. Обилие красок, звуков и запахов кружило голову. Стас бесцельно ходил по площади, подходя то к ряженым, то к отплясывающему дрессированному медведю. А вокруг смеялись и пели люди, кричали зазывалы.
Наступив ногой на что-то мягкое, Стас оступился и чуть было не упал. Чем-то мягким оказался парчовый кошель темно-красного цвета, перетянутый кожаным шнурком. Стас нагнулся и поднял его. На боках кошеля золотой нитью было вышито две буквы «М»по одной с каждой стороныс размашистыми, воздушными завитками. Помяв кошель в руках и несколько раз оглянувшись в слабой надежде, что потерявший его где-то рядом, Стас развязал кожаный шнурок и заглянул в него. В кошеле лежало с десяток медных монет, четыре золотых и пять серебряных. Серебряные монеты были чуть овальными и имели на одной стороне розу, а на другойнадпись. Историк без труда признал монету московской чеканки, которая называлась просто: деньга. В животе у Стаса что-то заурчало, забулькало, донесшийся из-за спины запах пирогов с капустой схватил за горло. Стас спрятал кошель за пазуху, обернулся и увидел рядом с собой торговку. На ее лотке горкой лежали пирожки и кулебяки и так вкусно пахли, что глаза Стаса сказали сами за себя.
Пирожки! Кулебяки! звонко сказала торговка, тетка средних лет с пышной грудью и здоровым румянцем на щеках. Хорошие пирожки! С капустой, с яйцами! Бери, милок, не пожалеешь!
Пять, сказал Стас и сглотнул слюну.
Не спросив даже, сколько стоит пирожок, Стас практически за один прием прожевал и проглотил его.
Чего пять, улыбнулась торговка, глядя, как голодный человек расправился с пирожком, бери десять. Вон аппетит у тебя какой добрый.
В ответ Егоров лишь поднял брови.
Ты вроде как не на Москве живешь сказала торговка, осмотрев узоры на рубахе Стаса, пока он в два укуса уничтожил второй, а затем третий пирожки с капустой. Издалека, поди, пришел.
У-гу, не переставая жевать, промычал Стас и в подтверждение своих слов мотнул головой, словно лошадь.
Я и смотрю, одет ты совсем просто. Да и по лицу видать, устал сильно, пока дошел.
Да, сказал Стас и отправил в рот остатки четвертого пирожка. Далековато.