Квасу бы тебе сейчас, улыбнулась торговка.
Хорошо бы, прожевав, согласился Стас. Только его еще поискать надо.
Не надо. Он тебя сейчас сам найдет.
Тетка обернулась и, отыскав кого-то в толпе, подняла вверх руку и зычно крикнула, на мгновение перекрыв шум ярмарки.
Митька! А ну, иди сюда!
Стас дожевал очередной пирожок и, глубоко вздохнув, перевел дух. Жить стало веселей. Из толпы вынырнул мальчишка лет двенадцати с плетеным коробом за спиной.
Ну-ка налей-ка квасу с хреном. Остался еще?
Конечно, бодро ответил мальчуган, проворно скидывая с плеч короб.
Только из погреба. Холодный.
Не прошло и десяти секунд, как Стас прильнул губами к глиняной кружке и мутный серо-коричневый напиток устремился в его чрево.
Уф, сказал Стас, осушив кружку кваса, и, закрыв глаза, глубоко вздохнул.
Сколько я уже съел-то?
Пять, милок. Бери еще.
Ну давай еще пару. Стас запустил руку за пазуху, достал из кошелька серебряную монету отдал ее торговке.
Много даешь-то, сказала торговка. Может, помельче есть?
Нет, мельче нет, сказал Стас и, откусив пол пирожка с капустой, начал его жевать.
Он солгал. В кошельке были медные монеты, но Егоров специально дал серебряную.
Сколько стоят в этом году пирожки с капустой и квас с хреном, он не знал, а незнание таких мелочей И без этого каждый третий прохожий косился на него если не настороженно, то с любопытством.
Сдать мне тебе нечем сказала торговка. Возьми еще пирожков. Давай я тебе в платок заверну. Путь-то у тебя неблизкий. И квасу возьми кувшин.
Митька, у тебя есть пустой кувшин?
Есть, с готовностью ответил мальчонка.
Не успел Стас опомниться, как Митька, отмерив кваса, протянул ему кувшин, а торговка отдала узелок с пирожками.
А ему еще за квас заплатить надо неуверенно сказал Стас и показал на мальчика.
Это мой сын, улыбнулась торговка.
Через минуту Стас, сытый и довольный, снова не спеша бродил по ярмарочной площади. Чувство растерянности и испуга, появившееся в первые часы после перемещения, улетучилось. Он начал привыкать к окружающему его миру.
А праздник все гудел на разные голоса, зазывал и вкусно пах нехитрой снедью.
От ярмарочной площади вниз к реке вела узкая улочка. У реки слышались лихие молодецкие крики и женский смех. Раздался свист. Часть народа с ярмарки двинулась к реке. Стас, повинуясь общему движению, не спеша шел вниз по улице. Он уже догадался о том, что ему предстояло увидеть.
По старинному обычаю, мужчины и молодые парни в праздничные дни собирались на кулачный бой, который было принято устраивать на просторном месте, чтобы как можно больше народу могло его увидеть. Еще издали Стас заметил пристань с тянувшимися от нее по левой стороне дороги рядами амбаров.
Метрах в тридцати правее пристани уже собралась большая толпа. Она стояла полумесяцем, наползая на подножие холма, до середины которого опускалась улица. Со стороны пристани стояли шесть крепких мужиков, раздетых по пояс, и разминались, шевеля лопатками, размахивая руками и наклоняя головы в разные стороны. Еще два высоких и крепких молодца стаскивали через головы рубахи. Крики одобрения со стороны зрителей говорили о том, что бойцы были многим известны. Стас вспомнил сказ про купца Калашникова и, улыбнувшись, сделал два глотка из кувшина.
Еще спускаясь к реке, правее от импровизированного ринга Егоров заприметил огромный камень и решил на нем расположиться. За жаркий день валун успел нагреться, и Стас удобно на нем устроился. Вниз по дороге шли два десятка воинов. Двое, что шли первыми, были одеты побогаче и на поясах у них висели сабли. Один из них был, очевидно, знатного рода, так как был в панцире и наручнях. Он не был похож на десятника, скорее был сотником. Десять других были вооружены луком со стрелами и кистенями, остальные восемь копьями. На поясе у каждого висел длинный нож с ручкой, глубоко уходившей в ножны. Служивые прошли совсем близко от Егорова, и на какой-то момент ему показалось, что сотника он знает. Несомненно, его лицо Стасу было знакомо. Наверное, забавно называть своим знакомым человека, жившего лет за триста пятьдесят до твоего рождения. А может, и больше. Хотя самому уйти на четыреста лет в прошлое ничуть не менее забавно. Время! Вот где подсказка! Сотник похож на Луиджи, того монаха, что помог им в Италии.
Вот только усы У Луиджи не было усов. Да какая разница. Почему итальянцу не быть похожим на русского и русскомуна итальянца?! Разве мало было иноземцев на Руси. Тем более итальянцев. Еще неизвестно, кем были предки у того итальянского монаха. Решив не ломать голову, Стас развязал узелок, взял уже остывший пирожок и откусил от него. Внизу воины разбрелись и смешались с толпой зрителей. Полумесяц давно стал кругом.
Представление началось. Сначала сошлись два молодца богатырского вида.
Судя по всему, им было лет по двадцать, но телосложение не хотел бы Стас встретиться с кем-нибудь из них в темном переулке. Щедро осыпая друг друга ударами, бойцы перемещалисьто приближались к пристани, то отдалялись от нее. Вдруг один из молодцов раскинул руки и упал навзничь. К нему тут же подбежали мужики, оттащили в сторону, а еще один окатил его водой из ведра. Упавший зашевелился и, перевернувшись набок, сел. Зрители отметили его проигрыш звонким смехом.
Один из воинов, лет сорока пяти, передав копье соседу, начал раздеваться, очевидно, решив попробовать свои силы. Победитель терпеливо ждал, отпуская шутки в адрес служивого, толпа посмеивалась над ним. Раздевшись, ратник вошел в круг и встал напротив молодца. C минуту они стояли, сжав кулаки и не решаясь схватиться, после чего все же сошлись и обменялись парой ударов. Тут служивый изловчился и от души саданул противника по скуле.
Молодец оторвался от земли и, пролетев пару метров, упал замертво. Снова выбежали четыре человека и оттащили в сторону бездыханное тело. Толпа разочарованно загудела, замахала руками. Служивый молча начал одеваться.
А на середину круга вышли шесть человек и, разделившись трое на трое, встали друг против друга. Раздался свист. Первую минуту дрались по правилам, норовя зацепить противника не по носу, так по уху или в грудь садануть, так, чтобы с ног долой. Но вскоре началась обычная свалка. Дерущиеся лупили друг друга руками и ногами, не разбирая, в голову попал или в живот.
После кулачного боя на середину круга выкатили бочку браги. Сначала по хмельному ковшу получили те, кто дрался, а потом и каждый желающий. И завертелось у реки веселье, заплясались пляски, и те, кто полчаса назад норовил разбить нос другому, уже в обнимку поднимались от реки, пошатываясь от браги, ударившей в голову.
Солнце почти коснулось горизонта. Улицы города заметно опустели, хотя шум праздника еще слышался то там, то здесь, словно не хотел заканчиваться с исходом дня. Медленно переставляя уставшие ноги, Стас бродил по опустевшим улицам. Уже час он искал место для ночлега и не мог найти что-нибудь подходящее.
А найти было необходимо. Расхаживать по городу ночью было опасно.
С наступлением сумерек практически все улицы Москвы запирались на ночь положенным поперек бревном и охранялись сторожами. Если сторожа ловили позднего прохожего, его непременно сначала грабили, а потом избивали или сажали в тюрьму. Исключение делали только людям именитым или известным.
Этих провожали до дома. Стасу нечего было терять, кроме чужого кошелька, но и получить тумаков ему тоже не очень хотелось. К тому же кошелек был приметным. Если бы обвинили в воровстве, то оправдаться было бы непросто.
Стас предполагал, что в этом веке воровство каралось смертью только когда оно было совершено с целью разбоя, но легче от этого не становилось. Чтобы узнать правду, подозреваемому обычно палкой разбивали пятки, давали несколько дней отдохнуть, а пяткам распухнуть, после чего экзекуция повторялась.
Если вина была доказана, то преступника вешали.
В этих невеселых размышлениях Стас дошел до места, где улица упиралась в большой двухэтажный деревянный дом, который назывался хоромы, с резными наличниками, дубовыми воротами и флюгером в виде петуха на крыше. Направо и налево уходили новые улицы, а перед Егоровым на огромных воротах красовался витиеватый вензель в виде буквы «М». Это было фантастическое везение.
Стас не надеялся, что его осыпят благодарностью, но пустить переночевать на сеновале могли запросто. Судя по дому, человек в нем жил знатный. Да и накормили быне убыло. От пирожков остались только воспоминания, а квас в кувшине плескался уже на самом дне.
Стас несколько раз ударил кулаком в тяжелые ворота. Дубовые доски отозвались глухим басом. Стас оглянулся. Улица была пуста. Когда он повернул голову обратно, в проеме открытой в воротах калитки стоял огромный бородатый мужик с выпущенной поверх штанов рубахой. От неожиданности Стас вздрогнул и замер с приоткрытым ртом. Взгляд у мужика был недобрым. Стас растерялся и молчал.
Чего надо? спросил бородатый голосом, похожим на тот звук, что издали ворота, когда в них постучал Стас.
Поздний гость молчал.
Чего надо, говорю?
Правая рука у бородача и плечо скрывались за косяком калитки. Что было за воротами, Стас не мог видеть, но по выражению глаз и слабому деревянному стуку он понял, что здоровяк нащупал заранее приготовленное дубье.
Я мимо проходил неуверенно начал Стас.
Ну и иди куды шел.
Буковка у вас на воротах приметная, Стас взял себя в руки. Я на ярмарке такую же нашел.
Он запустил руку за пазуху и достал кошелек. Здоровяк настороженно следил за движениями позднего гостя, и предъявленный кошелек нисколько не смягчил его взгляда.
Спроси, может хозяин потерял сказал Стас и, держа кошелек на вытянутой руке, сделал шаг к бородачу. Там монетки остались. Я, правда, взял одну
Бородач еще раз смерил Стаса оценивающим взглядом, не выходя за калитку, протянул к кошельку руку, взял его и, исчезнув во дворе, закрыл калитку.
За воротами послышались голоса, стало ясно, что бородач не один встречал позднего гостя. Егоров снова оглянулся. Улица, как и прежде, была пуста.
Шум праздника стих, на небе высыпали первые звезды. Стас допил квас, подбросил вверх пустой кувшин, и, прежде чем поймал его, тот несколько раз перевернулся в воздухе. Тем временем бородач поднялся в сени. Ему навстречу из избы вышел Малышев. Прикрыв за собой дверь, он тихо, чтобы не тревожить домашних, спросил Семена:
Что там?
Чудак какой-то пришел, ответил Семен и протянул хозяину кошель.Спрашивает, не твоя ли вещица.
Малышев взял в руки кошель.
А почему чудак?
Посмотрел бы на негоне спрашивал, улыбнулся Семен. Одет чудно, лапти того гляди расползутся. В руках кувшин. Я, было, подумал, что в кувшине брага, да он вроде не пьяный.
А чего говорит-то?
Ничего растерялся Семен. Передал кошель да сказал: спроси, может, хозяин потерял. Буковка на воротах, говорит, такая же.
Малышев развязал кожаный шнурок и, встряхнув кошель, высыпал на широкую ладонь горсть монет. На несколько секунд он задумался, а Семену показалось, что хозяин даже не удивился.
Он один пришел? спросил Малышев.
Вроде один.
Зови в дом. Негоже человека на улице держать, когда он тебе столько денег вернул. Да и ночь на дворе. Сторожа застигнутпокалечат.
Семен вздохнул, пожал плечами и, покачивая головой, вышел из сеней на улицу. Там его ждали Иван, он вместе с Семеном помогал Малышеву по хозяйству и торговому делу, и конюх Игнат. В руках у Ивана был добрый березовый кол, а Игнат крепко сжимал вилы. Не принято было в Москве по ночам в гости ходить.
Чего он? тихо спросил Иван.
Говорит, зови.
Раз говорит, значит, зови, вздохнул Иван. Ему тоже не нравилась затея хозяина.
Калитка отворилась, и Егоров вошел в нее. Даже в сумерках он смог оценить огромные размеры двора. С правой стороны возвышалась громадина дома, с левой тянулись амбары, а прямо по ходу был сеновал со скотным двором.
Проходи в дом, вполне приветливо сказал Семен. Иван проводит.
Пошли, сказал Иван и отдал свой березовый кол Игнату, который все еще недоверчиво смотрел на гостя.
Стас улыбнулся и отдал Игнату кувшин. Тот переложил березовый кол с руки на руку, взял кувшин, кол выскользнул у него из рук, он попытался его поймать и чуть не выронил кувшин. Стас сильно устал за этот длинный день, но от неловкости конюха еле сдержался, чтобы не расхохотаться.
Гостя провели через сени, в которых лежали рогожи, и открыли перед ним дверь избы. Чтобы войти в нее, Егорову пришлось нагнуться.
Изба была правильной квадратной формы девять на девять метров в шесть окон со слюдой вместо стекол. Потолки, как показалось Стасу, были низковаты.
Посреди избы с голыми стенами стояла огромная русская печь, украшенная изразцами. Вдоль левой стены стояли сундуки и дубовые лавки, приделанные к ней намертво. Лавки были застланы нарядными полавочникамипокрывалами, состоявшими из двух частей одна короче другой. Длинная застилала лавку, другая закрывала пространство под ней. Пол застлан цветастыми половиками, посреди комнаты стоял большой дубовый стол, покрытый скатертью, с ножками, украшенными резьбой. На столе стояли два светильника с конопляным маслом, их светом и освещалась изба. С двух сторон от стола были широкие лавки, также застланные полавочниками.
За столом сидел рослый крепкий мужик лет сорока пяти, очевидно, он и был хозяином дома. Стас осмотрелся в избе, нашел образа и трижды перекрестился, еле слышно бормоча: «Господи, помилуй», после чего поздоровался с хозяином.
Проходи, чего же у порога стоять, сказал Малышев, поднимаясь из-за стола.
Спасибо, сказал Стас и сделал несколько шагов к хозяину дома.
Егоров осмотрелся и на удивление не заметил безделиц, которыми обычно украшались дома богатых людей: серебряные яблоки, костяной город с башнями
Малышев меня зовут, как показалось Егорову, со значением сказал хозяин кошеля. Слыхал, наверное?
Нет, Стас отрицательно покачал головой.
Да быть такого не может, улыбнулся Малышев. Фрол Емельянович
Меня вся Москва знает. И во Пскове, и в Новгороде
Я нездешний.
Как же ты меня нашел?
Не искал я тебя. Случайно к дому вышел. Гляжу, буковка на воротах та же, что и на кошеле, и узоры Я, правда, взял одну деньгу. Очень есть хотелось. Ты уж не гневайся.
Ты мог больше взять, но не взял.
Мне не нужно было больше. Я просто хотел есть.
Бьюсь об заклад, что ты и сейчас голодный, улыбнулся Малышев и, обернувшись, крикнул куда-то за спину:Варенька, собери на стол, голубушка. А ты проходи к столу-то. Садись.
Стас подошел к дубовому столу с левой стороны и, перемахнув через лавку, сел. Хозяин тоже сел, продолжая следить за гостем пытливым взглядом. Иван передвинул лукошко, лежавшее на приступке, пристроился у печи.
Как звать-то тебя?
Станислав.
Станислав? удивился Малышев. Литвин?
Нет. Русский.
Имя больно странное для русского.
Так уж назвали, ответил Стас.
Он достал очки, протер круглые стекла отворотом рубахи и нацепил их на чуть оттопыренные уши. Дверь в избу отворилась. Малышев и Стас повернулись и увидели вошедшего в избу Семена. Тот остановился на мгновение у порога, но тут же закрыл за собой дверь и сел на приступок у печи, рядом с Иваном.
Откуда же будешь? спросил Малышев, повернувшись к Стасу.
Издалека.
Из кухни вышла женщина лет тридцати пяти, румяная, как принято говорить в таких случаях, «в теле». На ней был летник, надетый поверх рубахи, с рукавами накапками, голова обвязана платком.
Здравствуй, хозяюшка, поздоровался Стас, поднявшись с лавки.
Здравствуй, тихо ответила Варвара Егоровна.
На какое-то мгновение Стасу показалось, что ее глаза чем-то опечалены.
Он сел и снова перевел взгляд на хозяина дома. Варвара Егоровна без суеты, но очень быстро выставила на стол миску пареной репы, жаровню с жареной рыбой, крынку молока, чугунок пшенной каши и полкраюхи хлеба.
Может, бражки тебе поднести? спросил Мартынов.
Не откажусь, соврал Стас.
Выпить браги ему сейчас хотелось меньше всего, но отказываться было нельзя.
«Какой же русский весел без питья».
Варвара Егоровна поставила перед гостем неглубокую медную тарель, медный кубок, положила деревянную ложку. Стас в нерешительности осмотрел еду.
У него совершенно вылетело из головы, как было принято в старину приступать к трапезе в гостях.