Согласитесь, пожал плечами Говард, ответы на эти вопросы вы должны искать у себя в библиотеке.
А текст? сказала Мария. Вы сказали о краске и бумаге. Что вы можете сказать о тексте?
Так называемый текст как раз и ставит точку, улыбнулся Говард. Очень аккуратные пиктограммы. Выглядят сложными, но на самом деле нарисовать их довольно простона компьютере, конечно. Здесь только прямые отрезки, прямые углы, похоже на множество лабиринтов. Вы утверждаете, что все пиктограммы разные? С помощью довольно простой графической программы это можно сделать, и кто-то, как видите, сделалсам факт отсутствия одинаковых пиктограмм свидетельствует о том, что это мистификация. Будь это некий язык или попытка подделать какой-нибудь язык, в тексте было бы довольно много одинаковых пиктограмм. На планете нет и не было языкаживого или мертвого, в котором символы так или иначе не повторялись бы при создании осмысленного текста.
То есть, заключил Хьюго, забирая книгу из рук Говарда, данный артефакт не представляет ценности ни в полиграфическом, ни в библиографическом смысле?
Вы спрашивали о полиграфии. Нет, абсолютно никакой ценности. Библиография? Это не ко мне, господа. И знаете, что я думаю? Через неделю шутник даст о себе знать. Они делают это для скандала, хотят, чтобы о них говорили, чтобы имя попало в прессу. Кстати, если вы напишете заметку для городской газеты
Нет, сказал Хьюго, об этом и речи быть не может.
Тогда ждите, и шутник сам придет, заключил Говард и посмотрел на часы. Если у вас больше нет вопросов
Только один, сказала Мария. В книге триста четыре тысячи восемьсот пять пиктограмм. Столько же, сколько в иудейской Торе, Моисеевом Пятикнижииоригинале, естественно.
Хм Говард пожевал губами. Знаете, мисс, на подобных числовых совпадениях прокалывались многие эксперты. В девяносто третьем мой коллега в Филадельфии получил для экспертизы текст, в котором было шестьсот шестьдесят шесть предложений, а каждое предложение содержало по семь слов. После расследования выяснилось, что у автора нелады с психикой, числовое безумие, у которого есть психиатрическое название, я не помню прошу прощения, психиатрияне моя область.
Конечно, сказал Хьюго. Извините, что отняли у вас время.
Все в порядке! воскликнул Говард и протянул обе руки для пожатия: левуюМарии, правуюХьюго. Рад был помочь.
* * *
По-моему, сказал Хьюго, когда они нашли кафе и заняли столик у окна, она стала еще темнее. Ненамного, но все-таки Или мне кажется?
Он положил книгу на стол так, чтобы обложку осветили яркие солнечные лучи.
Она выглядела темнее при электрическом освещении, возразила Мария. Но ведь и Говард сказал, что бумага серая.
Оттенок серого, поправил Хьюго. Удивительно: в руки эксперта попала самая странная книга, какие только могут быть
Книга, написанная на языке Бога, добавила Мария.
Книга, возникшая ниоткуда, продолжал Хьюго, не обращая внимания на подошедшую официантку, книга, появление которой совпало с резким скачком количества информации.
Вы смотрели этот замечательный фильм, сэр? спросила девушка-официантка и улыбнулась Марии.
Фильм? нахмурился Хьюго.
Про евреев, которые нашли древний манускрипт, и за ними начали охотиться.
Нет, не смотрел, с излишней резкостью ответил Хьюго. Нам по чашке черного кофе и Мария, что скажешь об омлете с зеленью? Значит, два омлета.
Все, сэр? подчеркнуто равнодушно спросила девушка.
Пока да.
Эти фильмы, сказал Хьюго, когда официантка отошла от столика, и книги, где герой обнаруживает древнийобязательно древнийманускрипт, в котором скрыта тайна, способная изменить все представления человечества и так далее. Всегда, как верно сказала эта девушка, за обладателем манускрипта начинают охоту все, кому не лень: спецслужбы, церковь, бандиты, то самое ФБР, где работает мистер Говард, китайцы, русские может, даже марсиане. Всем нужно или самим овладеть тайной, или скрыть ее, чтобы никто ничего не узнал и основы религии (обычно о ней речь) не оказались потрясены. И везде речь идет о древних рукописях или фолиантах, причем слухи бегут впереди книги. О том, что книга существует и где-то надежно спрятанатамплиерами, францисканцами, буддийскими монахами, масонами, известно изначально. Никто не сомневается в древности книги, в ее сакральности. Мистический фон подготовлен автором заранее, читатель с первой страницы погружен в действие. Если бы в реальной жизни кто-то где-то обнаружил подобную рукопись, разве могло произойти то, что описано в триллерах? К примеру, рукописи Мертвого моря или Евангелие от Иуды. Разве это Евангелие не подрывает основы христианского вероучения?
Нет, решительно сказала Мария. Это апокриф!
Вот и я о том! В жизни не происходит ничего, описанного в фильмах и книгах. Любая рукопись, противоречащая любому вероучению, будет с полным основанием объявлена подделкой, на том все и кончится. А если будет доказанана что потребуется много летподлинность текста, то его станут изучать ученые, долго и нудно обсуждать, оспаривать каждый знак, каждое слово. В конце концов, манускрипт окажется в музее, и на него придут глазеть тысячи посетителей, среди которых, возможно, будут и агенты спецслужб, которых древние тайны нисколько на самом деле не интересуют.
Ты сам себе объясняешь, почему никто не хочет отнять у нас книгу? улыбнулась Мария.
Я представил, сколько нам придется потратить времени, чтобы заинтересовать кого-нибудь из специалистов. Книжные эксперты в лице мистера Говарда свое слово сказали. Эксперты-лингвисты тоже высказались. И только мы с тобой
Только мы с тобой знаем, что у нас нет времени убеждать, тихо произнесла Мария, чей взгляд был устремлен на книгу, по-прежнему лежавшую посреди стола между сахарницей и кофейником.
Господи, пробормотал Хьюго.
Может быть, облако скрыло солнце, может быть, в кафе в неурочное время включили свет? Такой была его первая мысль. Однако солнце светило так же ярко, на стол не падала тень, и свет в кафе не горел.
Книга определенно стала серой. Хьюго перелистал страницы. Цвет бумаги везде был одинаковым.
Может, ее нельзя долго держать на ярком свету? сам себя спросил Хьюго и сам себе ответил:Почему тогда внутри
Он поспешно опустил книгу в рюкзак и завязал тесемки.
Если так пойдет дальше прошептала Мария.
Доедай скорее, нетерпеливо сказал Хьюго. Нужно найти хорошего химика
И ему понадобится неделя, чтобы провести анализы, горько произнесла Мария. Ты прав, Хью. Никому это не интересно. Книга Бога. Возможноновая скрижаль. У меня такое ощущение, будто мы поднялись на Синай, и Господь вручил нам Книгу, в которой написано, как спасти человечество. Согласись, сейчас самое время. И вот мы спускаемся с новыми заповедями к народу
Который вовсе не ждет нас у подножия, хмыкнул Хьюго. Но химик нам все равно нужен.
* * *
Мы хотим знать, обладает ли бумага свойством менять свой цвет под действием солнечного излучения, объяснил Хьюго.
Разговор происходил в фотоателье на Пенсильвания-авеню, из окна открывался замечательный вид на Капитолийский холм и залитый лучами солнца купол, похожий на половинку яйца. Хозяин ателье, мистер Юлиус Раттенбойм, держал книгу так близко к глазам, будто взгляд его был способен не только видеть, но и поглощать материальные предметы. Мистеру Раттенбойму было лет семьдесят или большеневысокий сухонький старичок с подвижными руками и зычным голосом, которым он отдавал распоряжения двум помощникам; один из них фотографировал семейную пару, а другой работал на машине, ежесекундно выбрасывавшей в несколько лотков цветные фотографии разных размеров. Поиск в интернете, проведенный Хьюго, когда они с Марией расположились в парке напротив Национальной галереи, показал, что в Вашингтоне осталось лишь одно ателье, где еще использовали старую фотографическую технику, заведение Раттенбойма, открытое, как было сказано на сайте, в 1868 году.
Обычная бумага, пробормотал старик, уткнувшись в страницу острым носом. Не фотографическая. Я могу провести химический анализ, если молодые люди пожертвуют четвертушкой листа.
Нет! одновременно воскликнули Хьюго и Мария.
Что? переспросил Раттенбойм, перевернув страницу и упершись взглядом в одну из пиктограмм. Хм Поверьте моему опыту, молодые люди, этот сорт бумаги не выгорает на солнце, он и через двадцать лет будет иметь первоначальный цвет. Качественная бумага. Я ответил на ваш вопрос?
Спасибо, Хьюго забрал книгу из рук старика, цепкие пальцы с неохотой разжались. А если я скажу, что вчера цвет обложки и всех страниц был белым, а сейчас сами видите.
Освещение, заявил Раттенбойм. Электрическое освещение вырезает из спектра довольно большие области.
Спасибо, еще раз повторил Хьюго и, опустив книгу в рюкзак, взял Марию под руку. Извините, что отняли у вас время.
* * *
Рейс на Фарго вылетал в десять тридцать вечера, и остаток дня они провели в отеле на Четвертой Юго-Западной улице. Хьюго снял до полуночи для мистера и миссис Мюллер комнату на шестом этаже. Мария промолчала, а когда они поднялись в номер, поцеловала Хьюго в губы и прошептала: «Да».
Что она имела в виду, он сначала не понял, а мгновение спустя уже и ответить не мог, потому что, как пишут плохие романисты, чьи книги он просматривал, «члены его сковал ледяной холод, и в голове остановилось всякое движение мысли». Мысли действительно исчезли, как и ощущение реальности, холод же был такой, будто Хьюго оказался в камере огромного холодильника.
Множество реальностей существовало одновременно, не взаимодействуя, не наползая и не сминая, они просто были, и каждая впитывалась клеточками чего-то, что Хьюго не назвал бы мозгом, поскольку не знал сейчас никаких определений. Просто были. Просто впитывались.
Это было Он не мог сказать. Не мог подумать. Он только ощущал, что становится другим. Каким? Он не знал. Холод постепенно исчезал, тепло же не ощущалось, как не ощущается воздух, которым дышишь.
Вернулась тяжесть, и Хьюго, не ожидавший такого коварства, начал нелепо заваливаться набокон бы и упал, ударившись лбом об угол кровати, но Мария успела его подхватить. Удержать, однако, не смогла и повалилась вместе с ним на пол, увидев близко-близко широко раскрытые и глядевшие вдаль глаза.
Господи, бормотала Мария, что с тобой, мой хороший, почему ты так смотришь, что случилось, скажи, ты слышишь меня, ты меня видишь, у тебя болит что-нибудь, тебе плохо, какой ты тяжелый, давай, я положу тебя на постель, вызову врача
Не надо, пробормотал Хьюго и попытался подняться. Получилось это у него не сразу, но с помощью Марии Хьюго сел на кровати, и только после этого к нему полностью вернулись зрение, слух, осязание и реальность, данная нам в ощущениях, в такой именно последовательности.
Я тебя напутал? улыбнулся он Марии, стоявшей перед ним на коленях. Хьюго поцеловал ее в заплаканные глаза, усадил рядом с собой, взял ее руки в свои и долго молчал. Мария тоже не произнесла ни слова, понимала: нельзя.
Теперь я сказал Хьюго и опять смолк, потому что хотел сформулировать, кем он себя сейчас ощущает. Неожиданно он понял, что формулировке и, тем более, объяснению его состояние не поддается. Он никогда не сможет рассказать всего, что вошло в него (в сознание? нет, глубже, в подкорку, в бессознательное, в его «я») за те недолгие мгновения, когда он только и успел, что упасть на колени, а потом подняться, поддерживаемый не столько руками Марии, сколько ее страхом.
Ты сказала Мария, понимая, что человек, сидевший рядом, не тот Хьюго Мюллер, который вошел в ее жизнь всего-то два дня назад и которого, как ей казалось, она успела неплохо узнать, точнеепочувствовать, понять, привязать к себе.
Когда все уляжется медленно произнес Хьюго. Хотя для этого потребуется очень много времени Может, вся жизнь
Уляжется что?
Хьюго обнял Марию и положил голову ей на плечо.
Мы с тобой будем жить счастливо и умрем в один день, сказал он.
Да.
Это не книжная фраза, его пальцы сжали ладонь Марии, ей стало немного больно, но странным образом боль помогла ей понять, что Хьюго имел в виду. Каждое сказанное им слово имело не только прямой смысл, но множество других, ей понятных, и невнятных для любого, кто смог бы подслушать их странный, клочковатый, на слух бессмысленный разговор.
Трое.
Конечно.
Домик в Фарго и путешествия.
Много.
И никому мы
Это точно.
Я люблю тебя.
Я люблю тебя, эхом повторила Мария.
Как я устал, сказал Хьюго. Эти картины Чувствуешь себя кастрюлей, в которую под самую крышку натолкали овощей, фруктов, кусков мяса, теста, еще чего-то, важного для приготовления пищи, потом крышку закрыли и придавили чем-то тяжелым, чтобы ничто не вытекло, не выползло, не
Хьюго замолчал. Мария склонилась над нимон спал, раскинув руки и посапывая, как младенец. Под крепко сжатыми веками медленно двигались глазные яблокивозможно, Хьюго смотрел сон, а возможно, рассматривал одну из картин, вошедших в него, когда книга Книга!
Прикрыв Хьюго до пояса покрывалом, Мария подняла рюкзачок, показавшийся ей неожиданно легким, будто в нем ничего не
Книга была на месте, и Мария достала ее на светбудто облитую смолой, черную, словно ее долго держали в пламени, черную, как «Квадрат» Малевича, черную, как врата Ада, черную, как тень души грешника, черную, будто это не книга была, а пепел знаний Господних. Книга была черна, как отсутствие.
Слезы стекали по щекам Марии и капали на книгубум, бум только этот звук и был слышен в комнате, слезы падали на обложку, но она оставалась сухой, как пустыня, и Мария поняла, что звук, отдававшийся эхом в висках, был на самом деле стуком ее сердца.
Она перелистала страницы. Черные, черные, черные. Черные буквы исчезли на черном фоне, книга стала проклеенной пачкой черной бумаги, в какую когда-то заворачивали непроявленные фотографии.
Разве не этого они оба подсознательно, не говоря вслух, боялись еще с того момента, когда Хью показалось (только показалось), что обложка больше не ослепительно белая?
Бог продиктовал Моисею Тору и заставил еврейского пророка запомнить и донести до людей каждую букву, каждое слово, каждую фразу и каждый, только Творцу понятный смысл.
Сейчас Бог явил людям свою новую Книгуна время, чтобы новый Моисей успел запомнить и поведать человечеству, для чего людям жить в новую эпоху.
Положив черный предмет, который даже мысленно она больше не могла назвать книгой, на подушку, будто в витрину музея, Мария скинула обувь и с Хьюго стянула туфли, легла рядом, ощущая над головой черноту то ли бумаги, то ли собственного небытия, взяла Хьюго за руку, закрыла глаза и, должно быть, уснула мгновенно, потому что в следующий момент шла, держа любимого под руку, по центральному проходу длинного и высокого церковного зала, на хорах играл орган, а впереди, у алтаря, ждал священник, готовый соединить их жизни, чтобы они были вместе в радости и горе и умерли в один день.
* * *
Проснулась Мария от надоедливого звона. В комнате было светло, солнечный свет слепил глаза, и Мария пошла на звук. Звонил телефон, и Мария подняла трубку.
Миссис Мюллер?
Мария не сразу поняла, что речь идет о ней. Это она миссис Мюллер? Так ее записал Хью когда? Сколько времени прошло после того, как они вошли в номер и заперли дверь?
Да, сказала она.
Прошу прощения, что напоминаю, но у вас уплачено до полуночи. Если вы хотите снять номер еще на сутки
Сколько сейчас времени? спросила Мария.
Девять часов сорок три минуты, не удивившись вопросу, сообщил портье.
Значит, они проспали почти четырнадцать часов. Хью, свернувшийся калачиком, медленно повернулся, открыл глаза и приподнялся на локтях.
Мистер Мюллер скоро спустится, сообщила Мария, и портье, удовлетворившись информацией, пожелал доброго утра. В трубке щелкнуло.
Хьюго сел на кровати, свесив ноги, черный параллелепипед лежал у него на коленях. Мария подошла и села рядом.
Мы опоздали на самолет, сообщил Хьюго. Пальцы его гладили края бывшей обложки, он ожидал ощутить космический холод, но это была всего лишь черная бумага хорошего качества.
Они не разговаривали друг с другом. Любые слова казались лишними, потому что без слов было понятно, что нужно собрать вещи, одеться, положить в рюкзак черную стопку проклеенной бумаги и спуститься в холл, чтобы заплатить за дополнительные сутки и заказать билет на сегодняшний рейс.
Самолет вылетал вечером, и они весь день бродили по городу, зашли в кафе, чтобы молча поесть, несколько раз проходили мимо фотоателье Раттенбойма и длинного здания ФБР.
В самолете Мария обернула ноги Хьюго пледом и подложила под его голову подушку. Он заснул сразу и проснулся через час, когда колеса коснулись посадочной полосы.
В аэропорту было шумно, и они поспешили на улицу, где взяли такси. Сели на заднее сиденье, и водитель бросил на пассажиров вопросительный взгляд. Такой же взгляд поднял на Марию Хьюго, и она прервала затянувшееся молчание:
У нас остались две копии, верно? Книга не пропала. Поедем к тебе.
Когда они вошли в квартиру, Хьюго поставил рюкзак у двери, медленно прошел в комнату и опустился в кресло, не глядя, как Мария спешит к столу, достает из ящика пластиковую папку
Ты знал? растерянно сказала Мария. Ты предполагал? Ты думаешь, что и второй экземпляр
В папке лежала толстая стопка белой бумаги.
Да, кивнул Хьюго. Можно, конечно, проверить, но это так.
Белая бумага лежала и во второй папке.
Хьюго сел перед ноутбуком и, нервничая, нажал нужные клавиши. Он знал, чего ждать, но надеялся Всегда остается надежда. Надежда умирает последней.
Папка, в которую он записал отсканированные файлы книжных страниц, была пуста.
Можно спросить, пробормотал Хьюго. Я посылал запросы и прикладывал файл со сканом страницы. Возможно
Он знал, что это не так.
Почему? спросила Мария.
Она понимала, что Хьюго не мог знать ответа, вопрос спросился сам собой.
Потому, сказал Хьюго, что не могло быть иначе. Ответ показался Марии исчерпывающим.
Книга, поняла она, в твоей голове. Вся. Как Торав голове Моисея, спустившегося с Синая к своему народу.
Хьюго покачал головой.
Да, сказал он. И нет.
Почему-то Марии была понятна и эта фраза, отрицавшая сама себя.
Хьюго принес рюкзак и, достав черные листы, положил их на белые. Ночь легла на день.
Мне должны позвонить, сказал Хьюго. Еще вчера должны были.
Кто? удивилась Мария. Думаешь, позвонит Говард?
Покопавшись в рюкзачке, Хьюго нашел мобильный телефон.
Вот голова Я же выключил его, когда мы вошли в здание ФБР. Представляешь? А я еще удивляюсь, почему нет звонка.
Он включил аппарат, и звонок раздался почти сразу.
Мистер Мюллер, наконец-то! хриплый баритон был Хьюго не знаком, но он не ошибся, ответив:
Прошу прощения, профессор Аллен.
Хьюго включил внешний динамик, чтобы Мария тоже смогла слышать.
Книга у вас?
Д-да, протянул Хьюго, но
Приезжайте, не пригласил, а приказал профессор и даже не сказалкуда, полагая, что Хьюго сам это знает.
Я не один.
Не имеет значения, голос был нетерпелив. Главноепривезите книгу.
Кто это? спросила Мария, когда Хьюго нажал кнопку отключения связи. И почему он говорит, будто
Будто имеет право приказывать? Это профессор Генри Аллен, муж нашей директрисы, председатель попечительского совета библиотеки. Он ректор нашего университета, ты должна его знать, он подписывал твое назначение, а профессор имеет привычку лично беседовать с каждым, кого принимает на работу.
Вспомнила, кивнула Мария. Наша, как ты говоришь, беседа продолжалась пятнадцать секунд. Я вошла, он встал из-за стола, высокий, стройный, с усами а-ля Пуаро и трубкой в зубах а-ля Черчилль. «Мисс Барбьери, сказал он, рад поздравить, вам у нас понравится, уверен». Кивком дал понять, что аудиенция окончена, я повернулась и вышла.
В этом весь ректор, улыбнулся Хьюго. Резкий, но, говорят, хороший ученый. Я видел его раз пять или шесть. Первыйпри таких же обстоятельствах, как ты. А потом несколько раз на заседаниях попечительского совета.
Он хочет тебя видеть? Зачем?
Нас, поправил Хьюго. Пойдем, ждать ректор не любит. Честно говоря, не понимаю, почему я сразу к нему не обратился. Нет, понимаю, конечно: мне и в голову не пришло, потому что я зналбольше пятнадцати секунд профессор слушать не станет.
В доме на Четвертой Южной улице свет горел только на втором этаже. Хьюго позвонил, и на пороге возник высокий силуэтосанистая фигура на фоне ярко освещенной прихожей.
Ректор сначала пожал руку Марии, сказал, что она прекрасно выглядит, ей очень идет синее платье, и он надеется, что ее работа по исследованию структуры верований индейцев племени сиу проходит успешно. Повернувшись затем к Хьюго, Аллен сказал жестко:
Вы должны были сразу обратиться ко мне, а не искать правды в Вашингтоне. Вы действовали, как гуманитарий, в то время, как проблема чисто физическая.
Я библиотекарь, а не физик, пробормотал Хьюго, чувствуя, насколько неубедительно звучат его слова.
Вот именно, отрезал ректор и, повернувшись к гостям спиной, направился к лестнице. Хьюго и Мария последовали за хозяином, ни разу не обернувшимся, пока они не поднялись на второй этаж, прошли по коридору мимо висевших на стенах картин то ли с репродукциями, то ли с оригинальными работами европейских художников, скорее всего, восемнадцатого века. Мария пробормотала, когда они проходили мимо большойметр на полторакартины:
Господи, Питоккетто, «Портрет монахини».
Показалось Хьюго или на самом деле в одной из комнат, где горел торшер, выхватывая из темноты светлый круг, сидела в кресле и проводила их взглядом миссис Аллен, ничего, однако, не сказавшая и не вышедшая, чтобы присоединиться к гостям.
Кабинет, куда они вошли, был обставлен тяжелой, времен президента Мак-Кинли, мебелью, покрытой темным лаком; плоский экран компьютера на огромном письменном столе выглядел анахронизмом, переворачивая с ног на голову представления о времени и пространстве. Горели бра, создавая такие же тяжелые, как мебель, тенивозникло единство неживого с живым, и Хьюго проникся этим ощущением, когда они с Марией уселись в глубокие кожаные кресла, а ректор занял свое место, утратив величие на фоне стоявшего за его спиной книжного шкафа, к которому у Хьюго мгновенно возникло благоговейное отношение, поскольку он разглядел оригинальные, судя по корешкам, издания Фейнмана, Эйнштейна, Эддингтона и даже сэра Кельвина.
Здесь можно было говорить свободно, даже если ректор начнет надувать щеки и командовать, как он, похоже, привык не только на своем рабочем месте, но и в домашней обстановке.
Покажите, Аллен протянул руку и Хьюго, поднявшись, ибо иначе было не дотянуться, вложил в нее черную кипу бумаги.
Та-а-к, в левом глазу ректора возникла лупа, подобная той, которой пользуются часовщикиХьюго не заметил, когда Аллен успел достать ее и нацепить наподобие монокля.
Та-а-к, тянул профессор на разные лады, рассматривая черную бумагу, перелистывая черные страницы и щупая черную обложку.
Положив бумагу на стол, он спрятал лупу в ящик и спросилне у Хьюго, а у Марии:
Мисс, это ваша находка?
Да, я нашла книгу на полке с романами Картленд.
Аллен повернулся к Хьюго:
Это произошло через два часа после подключения системы к международной библиотечной сети?
Книга могла появиться раньше, в том числе я думаю, так и было непосредственно в момент подключения.
Ректор кивнул.
По-моему, осторожно сказал Хьюго, причиной могло стать скачкообразное увеличение информации
Причиной? ректор говорил медленно, обдумывая каждое слово, прежде чем произнести его вслух. Скорееповодом. Спусковым механизмом. Катализатором.
Вы в горле у Хьюго пересохло, и он откашлялся. У вас есть гипотеза, которая
Аллен покачал головой и поднял на Хьюго взгляд, оказавшийся неожиданно острым и теплым, внимательным и понимающим.
Если бы вы сразу принесли книгу на факультет мягко, но так, будто это было сказано тоном, не вызывающим сомнений, произнес ректор. Если бы вы обратились ко мне Мистер Мюллер, вы поступили, как библиотекарь, как гуманитарий, а не как физик.
Я думал пробормотал Хьюго. Я хотел
Вы не смогли произвести деактивацию радиометки, ректор не спрашивалпросто рассуждал. Мне сказала Лиз. Вы не пробовали сделать это сейчас?
Хьюго покачал головой. Аллен кивнул.
Утром мы проверим, хотя результат эксперимента предсказуем. Дальше. Нужно было сразу отдать на экспертизу какой-нибудь фрагмент книгина физическом факультете есть современная аппаратура.
Я возмущенно начал Хьюго, но ректор не дал ему договорить.
О том и речь, сказал он жестко. Вы рассуждали, как библиотекарь, для вас самое важноекнига, как единица хранения, книга, как культурное явление. А это, он приподнял и опустил на стол черный бумажный блок, физическое тело определенной массы и свойств, которые нуждались в исследовании. Понимаете? Сначалафизика, сущность. Потомоболочка, смысл.
Смыслоболочка? изумился Хьюго.
Смысл, кивнул Аллен, создается знаками, которыевы и сами знаетееще очень далеки от понимания. А знаки, которые для вас составляют смысл, написаны на бумаге, которая
Но я мы с синьориной Барбьери обращались к специалистам!
К каким? с интересом спросил ректор.
Хьюго начал рассказывать. Профессор кивал, переводил взгляд с Хьюго на Марию, и она подтверждала сказанное, хотела что-то добавить, но не решалась, потому что Аллен всякий раз поднимал палец, как только она собиралась произнести слово.
Специалисты, пробормотал ректор, когда Хьюго закончил рассказ. Один по книжным фальшивкам, другойпо фотобумаге, которая уже почти не используется, а в книжном бизнесеподавно.
Хьюго молчал. Да, он библиотекарь, гуманитарий, книга для негоединица хранения, все так. Но неужели профессор Аллен, рафинированный интеллектуал, не понимает, что нанести хотя бы царапину кощунство, о котором даже подумать нельзя, и вся физика с ее синхротронами, инфракрасной техникой, рентгеновскими аппаратами и магнитогидродинамическими кажется, они так называются приборами, вся бесконечно мощная физика ничего не может сказать там, где смысл и суть, и важность для человечества скрываются не в бумаге, не в структуре вещества, а в нанесенных на поверхность знаках? Их нужно было сохранить, их исследовать, их понять, вот почему он действовал так, как действовал.
Библиотекарь, да.
И что?
Любой физик, вздохнул ректор, увидев, как темнеет бумага, подумал бы прежде всего о том, что этот процесс, как всякий естественный распад, имеет экспоненциальный характер. В данном случае период полураспада составил около полутора суток, и теперь только по этим очень неточным и косвенным числам возможно судить о динамике явления.
Воспользовавшись тем, что Аллен опять взял бывшую книгу в руки и принялся разглядывать на свет каждый ее лист, Мария сказала:
Это книга Бога. Она написана была написана на языке Бога. Что физика может сказать о том, почему исчезли знаки на ксерокопиях? Почему исчезли файлы из компьютера? Это мистический процесс.
Ректор бросил бумагу на стол и сказал с раздражением:
О, разумеется, мистический. Божественный. Высшие силы и все такое. Надеюсь, вы не выбросили бумагу.
Как вы можете! задохнулась от возмущения Мария.
Ах, ректор махнул рукой. конечно, бумагу, на которой были ксерокопии, нужно тщательно исследовать. Ясно, что вещество и там имело такой же период полураспада. Проблему по вашей вине, господа, придется решать aposteriori, что очень сильно усложняет, а может, и делает невозможным
Это книга Бога, упрямо повторила Мария.
Ректор внимательно рассмотрел крестик у Марии на шее.
Вы католичка, это было утверждение, а не вопрос, и Мария не стала отвечать.
Католичка, задумчиво повторил Аллен, не осуждая и не одобряя. Могу представить, как церковь стала бы использовать книгу.
Церковь, с горечью сказал Хьюго, книгой не заинтересовалась.
Естественно. Вы сообщали в письмах, что текст написан на современной бумаге, верно? Явная подделка, это вам любой епископ скажет, не задумываясь. Подделки церковь не интересуют. Впрочем, церкви не интересны и подлинники, если они противоречат доктрине. Поэтому церковь так равнодушна к множеству нынешних литературных подделок. В случае с Дэном Брауном, правда, они вынуждены были отреагировать, потому что этого ожидала паства, но быстро поняли свою ошибку и больше ее не повторяли.