Это тоже мой друг. Хотя я и знаю, что он большой пройдоха, бабник и чревоугодник. Он только и мечтает, как бы избавиться от моих просьб и прихотей и заняться своими темными делишками. Но я еще раз его разочарую и попрошу показать вам сегодня столицу и мой замок.
Магг поклонился.
Вы переоцениваете мои добродетели, Ваше Высочество Но Ваше поручениесамое приятное, что можно придумать для старого усталого и очень больного человека.
Перестань плакать, старый плут, засмеялась Дульси. Я хоть чем-нибудь сейчас тебя утешу. Сегодня вместо несостоявшегося обеда я устраиваю в честь Первого Претендента Королевский ужин. Прошу не опаздывать. Сегодня же вечером я объявлю о статусе идальго Ки-ихота и назову свое новое имя.
Максим, повинуясь какому-то новому, совершенно непривычному движению души, опустился на одно колено и поцеловал узенькую руку принцессы. Она замерла, потом осторожно прикоснулась к его волосам.
Никогда так больше не делай, сказала Дульси, и глаза ее затуманились. Иначе мне придется выйти за тебя замуж, даже если ты не выдержишь Испытания. Тогда я потеряю высокородность и титул, буду жить с тобой на Земле, а так как я ничего не умею, то ты будешь злиться и ругаться и в конце-концов или бросишь меня, или поседеешь от горя.
Мы его перекрасим, как он перекрасил Магга, ввернула реплику Джи, которая, как показалось Максиму, разглядывала его чересчур смело и заинтересованно.
Не напоминайте о моем позоре! взмолился бывший двойник вождя мирового марксизма. Отмыться я отмоюсь еще сегодня, но вот отрастить свою прекрасную бороду смогу не скоро Благородный Ки-ихот, я готов показать тебе замок и город.
Замок, вопреки ожиданиям Максима, оказался довольно скромным. Его и Тофика поразил только глобус Норманы, который медленно вращался в тронном зале. Похожий они мельком видели в кабинете Мудлака, но там не было времени его рассмотреть. Огромный шар оказался голографическим изображением планеты, которое, как пояснил Магг, транслировала целая сеть спутников. «Живой» глобус окутывала голубая дымка атмосферы, в которой едва заметно шевелились облака, рождались циклоны и антициклоны, двигались искорки летательных аппаратов. Магг сказал, что в отдельном объеме изображения можно при желании увидеть в любом увеличении любой из участков суши или моря, вплоть до отдельного пешехода, и тут же продемонстрировал им это. А вот столица понравилась Максиму прежде всего своей мобильностью. Оказалось, что дома-деревья состоят из сотен и тысяч отдельных жилых модулей, экранированных от поля притяжения. Можно в любой момент отстыковать свой модуль от узла коммуникаций, снабжения и утилизации, и перелететь к соседнему дому-дереву, в другой город или даже на другой континент. О чем-то похожем Максим читал дома в фантастическом романе, но реальность оказалась интереснее и гармоничнее.
Королевский ужин, в начале которого принцесса Дульси объявила его Первым Претендентом на свою руку и сердце, показался Максиму чрезмерно пышным и затянутым.
После третьего или четвертого бокала золотистого и очень хмельного вина он нашел под столом руку Её Высочества, легонько сжал и, наклонившись, шепнул ей на ухо:
Как насчет благодарности, которая заключена в тебе, и которую мне, помнится, позволено в любой момент востребовать?
Дульси ответила на его пожатие, улыбнулась:
Она твоя и стала еще жарче Но тебе надо пройти испытание Любовью, мой прекрасный рыцарь. Для этого тебе надо провести хотя бы одну ночь с каждой из десяти моих Подруг. Первую, конечно, с Джи.
Максим чуть не подавился.
Ты это всерьез? Ты шутишь?
Нисколько, засмеялась принцесса. Таков древний обычай. Мне он, честно говоря, не очень нравится, но ничего не поделаешь. Чем раньше ты начнешь, тем скорее я стану твоей. Если не очень устал, то можешь приступать уже сегодня.
Максим тоже рассмеялся.
В таком случае я, пожалуй, начну прямо сейчас.
Джи, обратилась Её Высочество к Первой Подруге. Покажи Ки-ихоту его спальню.
Часа через два, когда Максим благодарно поцеловал разгоряченную девушку и решил что-нибудь выпить и перекурить, Джи воскликнула:
Высокие звезды! Я первый раз в жизни позавидовала Её Высочеству!
Она осыпала Максима поцелуями, и он, воодушевленный признанием Джи, решил, что с выпивкой и курением вполне можно подождать.
Что ты делаешь?! Что ты со мной делаешь, милый?! Я больше не могу! Я сейчас, наверное, умру
Она стонала и что-то приговаривала, отбросив в темноту подушку и легкое покрывало, а в конце бесконечной четвертой любовной игры даже укусила Максима за плечо.
Но самое интересное было впереди.
Когда обессиленные Максим и Джи наконец отпустили друг друга, стены спальни вдруг замерцали и стали прозрачными. За ними стояло около сотни зрителей, в основном придворных дам.
Максим в поисках покрывала лихорадочно зашарил рукой возле кровати и даже не заметил, как в спальне появилась Дульси.
Браво! зааплодировала Её Высочество. Ты был просто непревзойденным! Тебе, Джи1 завидовали все женщины. Особенно впечатляющее у вас получилось в последней сцене.
Вы тут совсем оборзели! гневно прорычал Максим, поспешно укрываясь. Это что вамтеатр?!
Не сердись, мой прекрасный рыцарь. Дульси наклонилась, ласково погладила его по голове. В том, что мы любовались твоей мужской силой и умением нет ничего зазорного. Я горжусь тобой, Ки-ихот!
Ну, и обычай у вас! Максим не знал: сердиться ему или расхохотаться. Хотя бы предупредила.
Джи, которая и не думала укрываться, порывисто и благодарно прижалась к нему.
Это я виновата. Я хотела рассказать тебе обо всем, но увлеклась и забыла. Ты был просто потрясающим!
Да ну вас Максим потянулся к одежде. Ты как знаешь, а я не прочь что-нибудь выпить и перекусить.
Ужин продолжается! крикнула зрителям принцесса и помахала им рукой.
Еще проще решилось с испытанием на Ум.
Поначалу, узнав каким минимумом знаний должен обладать Первый Претендент, Максим решил, что ему не хватит всей жизни чтобы изучить премудрости истории и культуры Норманы. Затем вспомнил, как он использовал Тофика вместо телефона, и вызвал джинна-недоучку к себе.
Ты можешь подключиться к их информационной сети? спросил он его.
Сейчас попробую Кажется, получилось Да, мой господин! Можете использовать меня вместо компьютера.
Тогда срочно превращайся в духа и полезай мне в ухо, засмеялся неожиданной рифме Максим. Будем экзамен сдавать
На одиннадцатый день, когда он переспал с Ай, Лав, Ю и еще шестью другими Подругами Её Высочества, принцесса объявила за ужином, что Первый Претендент благородный рыцарь Ки-ихот с честью выдержал все три Испытания и весной, если не объявится Король, сможет на ней жениться. Если же отец объявится, то свадьбу по законам их мира можно будет сыграть в любой день.
В честь завершения Испытаний, сказала Её Высочество, я поручаю Маггу сегодня после ужина устроить в столице фейерверк. Поспеши, голубчик, ужин уже заканчивается.
В это время в зале появился лорд Левит. Выглядел он озабоченным и несколько обескураженным. Раскланявшись с присутствующими, он попросил Её Высочество уделить ему минуту для срочного сообщения. К столу принцесса вернулась в расстроенных чувствах.
Ты был прав, благородный Ки-ихот, когда требовал заточить эту старую лису в тюрьму. Несколько часов назад лорд Мудлак нарушил свое Честное слово. Он убил двух охранников и сбежал из-под домашнего ареста.
Какой негодяй! воскликнул Максим. Жаль, что я тогда не пристрелил подонка на месте. Может, еще не поздно его поймать?! Объявить розыск, сообщить по инфору приметы?!
Его нет на Нормане, досадливо ответила Дульси. Он воспользовался своим бывшим служебным катером и может сейчас находиться от нас за сотни световых лет
В окружении Подруг, советников и прочего придворного люда они вышли на увитую цветущим плющом полукруглую террасу. Замок Её Высочества стоял на холме, но дома-деревья уходили в небо на сотни метров, и огоньки бесчисленных далеких окон перемешивались со звездами, также мерцали и переливались.
Смотри, мой суженый! вдруг по-детски радостно воскликнула принцесса.
В небе тысячами разноцветных огней, шарами и бутонами, фонтанами огня и бешено вращающимися спиралями расцвел праздничный фейерверк. Все возбужденно заговорили, послышался веселый смех, возгласы восторга.
И никто из миллионов жителей столицы, никто на всей Нормане да и в ближних мирах еще не знал, что одной из тусклых окраинных звезд, затерявшейся среди многоцветья фейерверка, именно в этот миг не стало.
Именно в этот миг контейнер-инициатор, выпущенный крейсером Голубых Рыцарей, который подкрался из неизмеримых далей Неизвестных миров, вошел в корону звезды Форфорпоста Союза Независимых Галактик, она засветилась немыслимым блеском, взбухла адским звездным огнем, расползлась, пожирая свои планеты, корабли, орбитальные станции, миллиарды жителей планет. Звезда Фор взорвалась, стала сверхновой.
Юрий ИваниченкоВ краю родном, в земле чужой
Пролог
Потерпи. Сейчас будет больно, сказал хирург.
И стало больно.
Дмитрий Кобцевич застонал и заскрипел зубами, а потомкак диафрагму перед глазами свели, операционная потемнела и пропала. Больтоже. И в темном пространстве
И в темном пространстве высветилось два силуэта, а затем фигуры подступили ближе, и у того, который коснулся плеча, оказалось лицо Вадима. И голостоже, вот только заговорил он с совершенно неожиданной сварливой интонацией.
Ну что, доволен? Замкнул круг? «Что еще за круг?»подумал Кобцевич.
«Что за круг, что за круг», передразнил псевдо-Вадим, тот самый. От Случанки до Яузы.
«Ничего не понимаю», с горечью подумал Дмитрий и даже, кажется, вслух попросил:Не розумем, проше пана. Hex пан пояснить
Ага, обрадованно сказал псевдо-Вадим, польский вспомнил.
Второй же силуэт в это время подвинулся поближе:А прадеда своего вспомнить не желаешь? Или подставу вместо него?
И тут второй наклонился, так что скрипнули ремни, на красивом мундире, и на Дмитрия глянуло его собственное лицо, только молодое и с тоненькими усиками; и вот псевдо-Дмитрий выпрямился, отодвинулся, но Кобцевич успел увидеть на его шее, между воротом доломана и ухом, глубокий открытый бескровный разрез.
Вы умники, продолжал сварливо псевдо-Вадим, и в Бога не верите, и Божий Замысел по-своему перетолковываете. А что выходит? Ну, замкнул ты малый круг, от спасения до спасения, а того ли ты спас? И от чего? По Замыслу ли ты поступил? Свой узел ты распутал, а сколько чужих завязал? Сколько судеб исковеркал?
Псевдо-Дмитрий вдруг сказал, польской скороговоркой, но почему-то Кобцевичу все стало совершенно понятно:
Пусть живет. Сам еще увидит, под чьи знамена становиться, и что из благих намерений получается. Достаточно, что теперь от нижних он отпал. А что простится- то не нам судить
Тайная диафрагма распахнулась, и стало светло и больно.
Тяжелое августовское солнце клонилось к закату, где-то далеко гудело и звякало, и Кобцевич вдруг подумал, облизывая запекшиеся губы, что год уже не смотрелдолго и внимательно, на небо.
Глава 1
Дима Кобцевич не считался великим физиогномистом, но среднимвполне. Погоны обязывали. Точнеенаоборот. Если не умеешь наблюдать, вычислять движения мысли, сравнивать, анализироватьникакой из тебя не оперативник, и не видать тебе карьеры. Конечно, если ты не потомственный персональный пенсионер, и тебя не толкает всю жизнь сильная лападо тех пор, пока сам уже не сможешь толкать, подбирать себе эстафету, сменщиков, верных людей, верных уже оттого, что знают: сами по себе ни шиша не стоят. Короче, если ты не на эскалаторе, а на лестнице. Шаткой и обязательно короткой, не до верху, стремянке.
Так вот, если тебе приходится работать, справляться, вытягивать, то непременно выучишься. Иливылетишь по профнепригодности, завалив первые же полдюжины дел, из которых, ей же право, не все никчемушные и постыдные.
То, что у первенца чужое лицо, само по себе не очень тревожило. Мало ли! Хотя Дмитрий был, что называется, две капли воды со своим отцом, а тот уверял, что, по воспоминаниям, похож на деда. И Машка вписывалась, как желудь в кучу желудей, в обширный род Гладышевых. Но и что с того, вроде бы? Непохожесть Лешки не требовала объяснений. Генетика, говорят, штука тонкая. Почему бы не высветиться в пятом или шестом поколении теням курляндских баронов или грузинских лжекнязей, блуждающим по закоулкам семейных преданий? Все так.
Но слишком близко, меньше чем в одной автобусной остановке, в километре, что для Москвы и вовсе не расстояние, в такой же бетонной башне в двумя лифтами на подъезд обретается друг сердечный, собутыльник, сукин сын и селфмейдмен Сашка Рубан. И частонасколько позволяет службасо своей Танькой, змеюкой, бывает в доме. Но только с нею ли? И всегда ли официально?
Пацанчик, Лешка, еще не ходил, только гукал, гарцевал по своему манежику и швырялся погремушками, когда Дмитрий впервые заметил
Нет, не так все было.
Не заметил. Не почувствовал. Совсем другое.
В сознании, прочной кладке стереотипных мыслей и отработанных логических сентенций и приемов, вдруг вызмеилась, мгновенно прорубилась трещина.
Кладка раздаласьбездна и темная равнина, залитая ослепительным светом: и в его тревожной зыбистремительные темные создания, похожие и непохожие на все виденное прежде. Как неведомые ящеры, залитые темным, но прозрачным стеклом и освещенные неведомым и невидимым светом. Движение здесь особенное, но есть совершенно узнаваемоеможет, и главное: медленный, тусклоострый маятник, долгим и отчетливым махом приносящий и меняющий некую общую и все новую и новую упорядоченность в расположение сил и устремлений.
Да, сил и устремлений, видимых, постигаемых, как самостоятельные сущности.
И там, где маятник рассек, на свежем срезе выпятились три антропоморфные фигуры, три образа (МЫ, ТРОЕ), прежнее отринув бытие, и маятниковое рассечение означало отделение юной сущности от неузнаваемого истока и переход к Дмитрию. Кобцевич не узналон просто знал: третийон сам. И принимает он юное создание (это еще не свершенное, но неизбежно выстроенное новым, послемаятниковым раскладом) на дозревание, на выращивание, на воспитание
А дальшевозможно, впрочем, изнутри этого темно-густого остекленения, вспучилось и заворочалось, и словно не зримый, но непрозрачный кокон лопнулоткрылось Нечто гороподобное, в сетчатой негладкой броне, уходящее в глубины пространстваи вдруг Кобцевич разглядел, а затем видел только это, множество глаз, ни на что не похожих, пустых, жадных и разумных глаз.
Трещина так же внезапно и быстро сросласькак «молнию» задернули; а пацаненок, Лешка, вдруг в этот самый момент перестал гукать в углу манежа, потянулся маленьким тельцем, а затем с особенной младенческой осмысленностью уцепился за них обоих, Кобцевича и Рубана.
А в следующий миг все это стало совершенно обычным, знакомым и показалось чуть ли не единственно возможным: деревянный светлый детский манежик, на нем байковая пеленка с рисунком мелкими глупыми котятами в опрокинутом зонтике, столик с детской посудой и нижегородским кассетником, неуютные кресла, шторы, книжные полки, диван со скучной обивкой, трельяж с сорока сороками баночек и тюбиков, лакированный гардероб времен зрелого соцреализма. Стерся, казалось, и след трещины, а в сознании прошла короткая, но победоносная война, и в результате не сформировались решающие слова, не вылились формулировки. Лешка остался Лешкой, АлександрСашей Рубаном, своим парнем, даром что ментом, настоящим казаком.
И когда перебрались на лоджиюКобцевич курил, о трещине в сознании даже памяти, вроде, не осталось. А следовательно не включалось профессиональное умение, не перехватывал Дмитрий взгляды и реплики Машки, Рубана и его красивой змеюки Татьяны. Вычистилось внутреннее, осадок в сознании, может быть, потому, что над Москвой догорал самый теплый день июня девяностого, и свободно выгнутая в полусотне метров река застыла, зеркально-золотая, и сладко гукал в комнате Лешка, а совсем недавно Кобцевич и Рубан в редкой совместной операции конторы с ментовкой отлично спланировали и раскрутили как по нотам чечню, и после смачной, с дюжиной выстрелов и хрустом суставов драчки, вдруг поняли и, перебивая друг друга, высказали, что нечаянно и вдруг пришло, осозналось мужское счастье-ничего не бояться и ни от кого не зависеть. Иллюзия, конечно, но вот такой вечер