А что это еще за дыра у него на макушке?
Это уже мы вынимали имплант.
До сих пор не могу понять, как он действует. пожаловался высокий чин.
Как суперкомпьютер, скрещенный с ядерным реактором. Он создает копию человека. Пусть и недолговечную, но гораздо более мощную чем оригинал.
Мне немного не по себе от этих копий, майор.
Мне тоже. Но, главное, что цивилизация теперь победит, господин генерал.
Нина КатерлиСтрадания молодого Вертера
Рассказ
Печальную эту историю рассказала мне моя дочь, ей в свою очередькто-то еще, а тому еще кто-то и т. д. Короче, за полную достоверность я ответственности не несу. Но вполне допускаю, что именно так все оно и случилось, почему бы и нет?
Как его звали никто, как выяснилось, уже не помнит, а может, и не знал никогда. Называли его за глаза Вертером, так что пусть это имя за ним и остается, хотя, скорей всего, был он Петей, Никитой или Сережей. А то и Андрюшей. А вот девушкуточно! звали Шарлоттойв память не то пра- не то прапрабабки, немки по происхождению. Так вотШарлотта, Лотта, отсюда и Вертер. Хотя не только отсюда, а ввиду романтического склада характера этого молодого человека из провинции, его любви к природе, поэзии, а самое главноек Шарлотте, мимолетному его видению, гению самой что ни на есть чистой красоты.
Вертер полюбил ее буквально с первого взглядакогда оба они писали сочинение по литературе на вступительном экзамене в Институт культуры (в просторечье«Кулек»). В результате Вертер чуть было не завалил экзамен, потому что первый час отведенного для этого времени, вместо того чтобы освещать тему «Тема семьи в Войне и мире Л. Н. Толстого», потратил на созерцание миниатюрного создания с белокурыми, падающими на плечи локонами и огромными голубыми глазами впрочем, цвет глаз обнаружился позже, когда Шарлотта, закончив собственную работу, подняла их (глаза) от листка, на котором писала. Тут только бедный Вертер, внутренне ахнув и окончательно обомлев, все же взял себя в руки и бросился судорожно исписывать страницу за страницей, так что в результате получил-таки тройку. Шарлотта же Иванова (да, фамилию девушка носила самую обыкновенную) получила пять. Но в институт приняты были обаШарлотта из-за высоких баллов, Вертериз-за принадлежности к мужскому полу: не так много молодых людей поступало в том году в «Кулек».
Вплоть до последнего курса Вертер не посмел сказать обожаемому предмету ни слова, кроме «здравствуйдо свиданья», при каждой попытке произнести что-нибудь более осмысленное и значимое горло его как бы сводило судорогой. Зато смотрел он на Шарлотту не отрываясь, стоило той оказаться в поле его зрения. Он дажехотите верьте, хотите не верьтепереставал моргать в ее присутствии. И девушка эти взгляды, конечно, замечала. Да не она одна. Весь курс твердо знал: Вертер запал на Иванову, только не вполне понятно, что в ней нашелглаза, конечно, ничего и волосы тоже, особенно, если бы их подстричь, как положено, а не раскладывать по плечам локонами, похожими на сардельки. Да и одевается несовременно, и ведет себя, точно институтка из романа какой-нибудь Чарскойголова всегда полуопущена, чуть чтокраснеет и хлоп-хлоп своими ресницами. Ресницы, правда, длинные, это есть. Но этого в наши дни недостаточно.
Училась Ш. Иванова средне, на дискотеки не ходила. В общем, окончательным выводом однокурсниц Шарлотты было: «Нормальный парень запал на дурочку». Однокурсникиа тех в конце концов оказалось всего семеросчитали, что Иванова девчонка ничего, да уж больно тощая и какая-то хилаяни, понимаешь, спереди взять, ни сзади.
За одно такое высказывание автор его получил от Вертера по физиономии. Вылилось это в безобразную драку, приглашение обоих в деканат и угрозу отчисления накануне госэкзаменов. Слава Богу, обошлось. Не выгонять же двух завтрашних выпускников, когда их и без того семеро.
Шарлотте об инциденте, разумеется, донесли, главным образом упирая на выражение «ни спереди взять не за что» и т. д. Но она на этот комплимент никакого внимания не обратила, зато окончательно обратила его на Вертера и теперь, ловя на себе его взгляд, отвечала на него слабой, смущенной улыбкой.
Остальное легко себе представить: получив дипломы, молодые люди поженились, и Вертер, вместо того чтобы отбыть к себе на родину в город Шарья Костромской области, переехал из общежития к Шарлотте, в скромную двухкомнатную квартиру: проходная гостиная (выбирая мебельный гарнитур, у нас почему-то называют такое помещение «жилой комнатой») и маленькая спальня, где поселились молодые. В гостиной же (в интеллигентной семье Шарлотты она, разумеется именно гостиной и звалась) обосновались мама и бабушка невесты, такие же субтильные, с такими же локонами до плеч. Только у бабушки Эльзы Валентиновны локоны эти были серебряными, а у мамы Антонины Олеговныможно считать, золотыми, а если прощерыжими, поскольку теща нашего Вертера красилась хной.
Тут надо вернуться немного назад, чтобы сказать, что в женихах Вертер ходил совсем недолго. На выпускном вечере, он, чувствуя, что багровеет, решился пригласить Шарлотту на вальс и сразу наступил ей на ногу, за что получил в ответ очаровательную улыбку и едва слышное «ничего». Тут Вертер, запинаясь, предложил своей избраннице покинуть шумный зал и пойти «на свежий воздух», и они вышли на набережную Невы, где уже царствовала белая ночь, и, взявшись за руки, точно ходили так с первого курса до последнего, двинулись вдоль парапета. Сперва к Зимнему дворцу, потомк мосту Лейтенанта Шмидта и дальше, дальше, на Васильевский остров, к Гавани. Все это время оба молчали. Вертерпотому что сомлел, к тому же просто не знал, какими словами сказать о своем чувстве, Шарлоттапотому что ждала, когда он о нем скажет.
Впрочем, ни малейшего беспокойства Шарлотта не проявляла. Только все чаще вскидывала свои замечательные ресницы и удивленно смотрела на Вертера. А потом вдруг сказала, что ей вообще-то пора домой, мама с бабушкой уже, наверное, волнуются. При этом обычно бледные щеки Шарлотты вспыхнули румянцем. Вертер мысленно тут же сравнил это явление с утренней зарей, внезапно окрасившей небо. И понял : сейчас он должен сказать ей все, иначе иначе может случиться так, что она больше не захочет с ним встретиться. И, тогда, откашлявшись, хриплым голосом он произнес банальные слова «Я тебя люблю, буду любить всю жизнь, прошу стать моей женой». На что Шарлотта, не колеблясь, ответила едва слышным «да» и еще больше зарделась.
Не будем описывать, как потом ошалевший от счастья Вертер ловил машину, как они мчались по начавшему уже просыпаться городу, над которым вставала-таки утренняя заря, как, робко поцеловав любимую в пылающую щечку и высадив ее возле невзрачного дома на Бассейной улице, Вертер шел через весь город к себе в общежитие, веря и не веря своему невероятному счастью, как город, пробуждаясь и оживая, казался ему волшебной страной В общем, что тут говорить!
Не будем подробно рассказывать и о свадьбе, состоявшейся через полтора месяцакак назначил загс Московского района. Невеста в белом платье с фатой и белыми розами в руках была, разумеется, похожа на ангела, благородно отливали серебром букли бабушки и золотомтещи. А жених, похожий в новом костюме на официанта из средней руки ресторана, находился в полуобморочном состоянии и думал только о том, как посмеет он, оставшись наедине с Шарлоттой, коснуться этого небесного создания, не показавшись при этом грубым самцом.
В честь первой брачной ночи мама и бабушка невесты деликатно ушли ночевать к родственникам. А вообщеничего страшного, напрасно бедный наш Вертер так боялсяШарлотта оказалась на редкость кротким существом, и ни в ту незабываемую, ночь, ни после никаких проблем супругу не создавала. Ни в сексуальном, ни в каком другом плане. До поры до времени. Особенно важно это сделалось позднее, когда бабушка и мама водворились на свои места в гостиной, и застенчивому Вертеру порой приходилось бороться со сном, лежа, замирая от страсти, рядом с женой, до двух, а то и трех часов ночи, пока под дверью не погаснет полоска света, не умолкнет классическая музыка, льющаяся из-за стены, и ее не сменит громкий храп Эльзы Валентиновны и мерное, с присвистом, посапывание Валентины Олеговны. Обе они были уже пенсионеркамиШарлотта рассказала мужу, что мама родила ее почти в сорок лет, так что вставать рано утром им с бабушкой не нужно, можно хоть до утра слушать произведения любимых композиторов, вполголоса обмениваться мнениями и только потом, утомившись, отойти ко сну. Тогда-то и начиналось блаженство молодого Вертера (мы никогда не посмеем назвать это траханьем или еще какпохуже!) тогда он мог, наконец, беспрепятственно обнимать Шарлотту, дрожа от восторга и благоговения, не веря себе, что прижимает к груди Ее. Можно было бы, конечно, иногда прижать любимую к чему угодно и в дневное время, хотя бы в выходной день, когда теща с мамой отправлялись на прогулку в парк. Но такое случалось крайне редко. Обычно днем Валентина Олеговна располагалась на кухнеперебирала гречневую крупу, гладила носовые платки и носки. (Рубашки мужа Шарлотта, несмотря на протесты Вертера, стирала и гладила сама, и его до слез трогало, когда он видел тяжелый утюг в тоненькой ручке жены.) Бабушка в это время, сидя в гостиной перед орущим телевизором, что-нибудь мирно вязала или распускала уже связанное, сматывая нитки в клубок. В общем, предаться любви днем как-то не получалось.
Однажды Вертер не выдержал. Заманив жену в спальню, для чего пришлось оторвать Шарлотту от утюга, крепко ее обнял и стал решительно расстегивать пуговки ее халатика. Но Шарлотта прижала палец к губам, показывая глазами на дверь в гостиную. А потом, краснея, прошептала, что у бабули, к несчастью, прекрасный слух. (Для чего нужно при этом врубать телевизор на полную мощность, Вертер спрашивать не стал.) К тому же, добавила Шарлотта, мамочка сейчас придет ее зватьутюг наверняка уже накалился. Вертер впервые нахмурился. Но жена, обняв его за плечи, усадила рядом с собой на тахту и нежным своим голоском твердо сказала:
Милый, ты не должен на них обижаться. Пойми: в нашей семье никогда не было мужчин. Никогда.
Потрясенный, он не знал, что возразить. Икак понять, каким это образом появилась на свет его обожаемая Шарлотта да и сами мама с бабушкой. Вообще-то, глядя на Шарлотту, он вполне мог допустить ее неземное происхождение. Но теща и ее мать?! Конечно, букли, музыка и все такое прочее, но ведь не пальцем же их, черт возьми, делали! Так он дерзко подумал, но вслух, разумеется, не произнес ни слова. Только вздохнул.
Вид у Вертера был, вероятно, все же достаточно ошалелый. Во всяком случае, Шарлотта все так же шепотом терпеливо объяснила ему, что своего отца она не знает, мамочка встретилась и рассталась с ним в санатории, где лечилась от искривления позвоночника (хоть позвоночник у нее все-таки был, и то легче!), он был женат и уехал к своей семье в Москву или еще куда-то, как только закончился срок пребывания в санатории. А мама, вернувшись и осознав, что ждет ребенка, решила, что этоБожий перст: лучше ребенок без отца, чем одинокая старость. Ивот Так что все к лучшемучужого мужчину в доме бабушка все равно бы не потерпела, а ее собственный родной человек, то есть родной дедушка Шарлотты, пал смертью храбрых на войне, куда отправился через три дня после свадьбы с бабушкой, обещавшей ждать его до гроба, похоронка долго ждать себя не заставила, а мама Шарлотты появилась на свет ровно через девять месяцев после отбытия дедушки.
Ясно, молвил потрясенный Вертер, продолжая по инерции гладить шелковую коленку жены, ясно Но тогда тогда как же они решились принять меня?
Вертер пролепетал это, понимая, какая лежит на нем огромная ответственность за весь мужской род, и холодея от этого.
А я убедила их, что ты не такой. Ну некак все, а как мы, радостно ответила Шарлотта, приникая к его плечу своей белокурой головкой, так что смотри, не подведи.
Тут, погрозив Вертеру пальчиком, она ушла, тем более, что из кухни уже дважды раздалось: «Девочка, твой утюг!».
Ушла. А Вертер впал в глубокую задумчивость. В самом деле: как оправдать, как доказать, что он, и в самом деле какой-то не такой, особенный, достойный жить среди этих почти бесплотных, возвышенных существ? Он поклялся себе, что сделает все для счастья возлюбленной. Но вот беда. Имелась еще одна проблема, и проблема нешуточная, хотя и много более приземленная, чем супружеские объятия. И как решить ее, Вертер не мог себе представить.
А дело в том, что в квартире, где он теперь жил, помимо двух комнат, кухни, ванной, где по утрам (как раз, когда надо спешить на работу!), а также и вечером, перед сном, подолгу плескались пожилые наяды, имелась еще уборная. Илитуалет? Вертер не знал, как называется в его новой семье это мало престижное место. Не знал потому, что на такие темы его интеллигентные родственницы не только не говорилион вообще (вот ведь что поразительно!) ни разу не видел, чтобы кто-нибудь, включая Шарлотту, посещал это заведение. Он и раньше обращал на это внимание, но как-то не сосредоточивался, стараясь, конечно, сам не ходить туда лишний раз на глазах у всех. Но теперь он впервые всерьез задумался об этом, и проблема показалась ему огромной и почти неразрешимой. Что, в самом деле, думают все они, когда, сидя в гостиной, слышат, как из-за тонкой двери напротив доносится, перекрывая звуки Девятой симфонии Бетховена, торжествующий звук падающей струи, а потом наглый рев воды, спускаемой из сливного бачка. А если если речь идет не только о струе? Страшно себе представить, что могут они услышать и что подумать. Икакими взглядами обменяться. Хотя порой закрадывалась мысль, что небесные эти существа и не слышали никогда подобных хамских звуков, не говоря о том, чтобы (ужас!) издавать их самим. Ведь, если на то пошло, Вертер ни разу не заметил не то что этого, но даже того, чтобы кто-нибудь в семье просто занимался грубой грязной работоймыл, например, полы или выносил помойное ведро. Между тем, в квартире всегда царила идеальная чистотана коврах ни пылинки, паркет блестит, и никакого мусора. Чудеса
С этого дня и начались подлинные страдания молодого Вертера.
Уборкадело десятое. А вот максимум физиологических отправлений он старался совершать теперь на работе, дополнительно зайдя по дороге домой в уличный туалет, расположенный неподалеку, в парке. Но, как назло, стоило ему переступить порог собственной квартиры, как тут же начинало нестерпимо хотеться туда. Отделаться от этого ощущения и мыслей на сей счет было невозможно. День ото дня ситуация становилась все более острой и мучительной. Что было делать? Вертер терпел, чувствуя, как готов разорваться его мочевой пузырь, как к тому же омерзительно вздувается живот, особенно после обеда. Сказать Шарлотте и попросить совета? Да лучше смерть! Ведь и она онатеперь он проследил и убедилсяникогда не ходит туда. И она сказала матери с бабушкой, что он, Вертер, не грубый мужлан, а особенный, такой, как они Боже!
Он старался поменьше есть и почти не пил. Он придумывал себе разные дела вне домасбегать в магазин, срочно встретиться с сослуживцем у метро, чтобы передать документ. Просто пройтись, потому что разболелась голова.
Страдая от тоскливо-укоризненных взглядов жены, считавшей, видимо, что его отлучки могли бы стать их совместными прогулками, Вертер тем не менее буквально скатывался по лестнице и мчался в парк к заветному туалету. Отведя там душу, он долго мыл руки, выходил в парк и еще с полчаса прогуливался по аллеям, чтобы успокоиться и зайти в туалет еще разуже не второпях. И только потом шел домой.
В туалете его уже знали. Пожилая женщина, продающая салфетки и бумагу, встречала его приветливо, почти как родного. И чем дальше, тем больше чувствовал себя Вертер в этом небольшом домике спокойней и уютней, чемстыдно признаться! дома, рядом с горячо любимой Шарлоттой.
Отношения с ней, надо с грустью сказать, стали потихоньку портиться. К каждому уходу Вертера она относилась настороженно. Регулярно спрашивала, куда он так спешит, зачем, необходимо ли это и не может ли он все-таки взять ее с собойей так хочется подышать свежим воздухом перед сном. Говорилось все это, разумеется, ангельски-кротко, и от этого Вертер чувствовал себя не просто грубым мужланом, но еще и лживой свиньей. Изменщиком. В конце концов, получалось, что он готов променять любимую на уличный туалет. Позор.
Но особенно тяжко было все-таки по ночам. Страстное желание обнять Шарлотту к трем часам, когда утихали симфонии за стеной, вытеснялось еще более страстным стремлениемтуда. Но стоило Вертеру, бесшумно поднявшись с супружеского ложа, попытаться проскользнуть босиком через гостиную, где, кто надо, уже храпел, а кто надо, сопел, как с одной из постелей (а то и сразу с обеих) слышалось заботливое:
Мальчик, вам плохо? Может быть, водички? «Водички!» Только ее-то ему как раз и не хватало!
И Вертер бросался назад, к себе. А Шарлотта молча поднималась и, бесшумно двигаясь в своей прозрачной ночной рубашке, исчезала, чтобы вернуться с полной кружкой и поднести ее к запекшимся губам мужа:
Выпей, милый. Выпей, не спорь, это отвар боярышника. Тебе сразу полегчает. Ты так похудел за последнее время. Пей, не то у меня разорвется сердце.
И он пил, хотя у него-то был готов разорваться несчастный мочевой пузырь. Похоже, у него начались галлюцинации. Во всяком случае пару раз, тщетно пытаясь заснуть, он увидел в полутьме, как медленно приоткрылась дверь спальни и туда бесшумно влетел некий предмет, по очертаниям напоминающий пылесос. Но этого маловерхом на этом вполне прозаическолм предмете сидела одетая в ночную пижаму в горошек Шарлоттина мама. Вертер протер глаза, но видение не исчезлоснизившись так, что шланг пылесоса, увенчанный щеткой, коснулся ковра, теща принялась описывать концентрические окружности. Пылесос при этом мерно гудел.
Утром Вертер первым делом взглянул на ковер. Там не было ни пылинки! Тут уж он, не выдержав, спросил жену, что все это может значитьдескать, не спятил ли он от от Великой любви.
Шарлотта ничуть не удивилась, погладила мужа по щеке и сказала, что, мол, ничуть, с ним все в порядке. И вообще, удивляться тут нечему«я же предупредила, что мыне такие»
«А какие, черт возьми?»рвалось с языка Вертера. Но он, как всегда, промолчал.
А собственные его муки продолжались.
Иногда, не выдержав, он подходил ночью к открытому окну«очень душно, сил нет!» и, заводя с женой разговор, чтобы заглушить непристойные звуки, делал свое дело прямо в пустой в это ночное время двор.
Дождик пошел блаженным, сонным голосом откликалась Шарлотта, а Вертер воровато возвращался назад в постель.
Продолжалось это, впрочем, недолго. До той ужасной ночи, когда снизу раздался грубый окрик: «Эй, кто там ссыт с четвертого этажа?».
В ту ночь действительно шел сильный дождь, так что Вертер захлопнул окно, бормоча что-то о пьяницах, путающих летнюю грозу Бог знает с какой пакостью.
Самое ужасное наступило зимой, когда окно заклеили, к тому же закрыли туалет в парке. О, жалкие попытки укрыться в кустах, окрики бдительных пенсионеров, привод в милицию с обвинением в нарушении чистоты и порядка в общественном месте!.. А домас каждой ночью все больше мрачнеющая Шарлотта: «Ты меня разлюбил. Я вижу. Я больше не нужна тебе как женщина». Итихие слезы в подушку.
А что он мог поделать, Вертер? Ну, что?!
Если бы он в самом деле разлюбил ее! Он ушел бы. Простоушел. К обычным людям из плоти и крови. С такими же низменными потребностями, как у него самого. К тем, кто не летает на пылесосах. Да, ушел бы! Но ужас был в том, что свою Шарлотту Вертер обожал. С каждым днем все сильнее, понимая ее духовное превосходство, восхищаясь ее необычностью, романтической душой, любуясь тем, как она ходит, говорит, улыбается как плачет. Плачет из-за него, подонка, недостойного жить!
Он не мог уйти от нее. Не мог причинить ей новых страданий да еще унизить перед мамой и бабушкой. Броситьза что?! Разве они виноваты, что он постоянно корчится от недостойных, скотских желаний? Разве хоть раз кто-нибудь за что-то осудил его? Сказал хоть одно дурное слово? Бросил недоброжелательный взгляд? Ничего этого не было.
Когда-то в первые дни после свадьбы Шарлотта показывала Вертеру семейные реликвиифотоальбом, где она сфотографирована в пеленках, потомв школьном платьице, портрет бабушки перед войнойв широкополой шляпе с вуалеткой, какие носили в ее молодости. А вот фотография молодой мамына пляже в Ялте, в то самое лето В альбоме Вертер не нашел ни одного мужского лица и спросил, нет ли снимка дедушки Шарлотты, убитого на фронте. Снимка не нашлось, и Шарлотта, сама вдруг удивившись, сказала, что, действительно, никогда не видела, как выглядел ее дед.
Странно, правда? сказала она задумчиво.
И добавила, что зато у бабушки в бельевом шкафу хранится именной пистолет, который деду вручили в награду за успехи в стрельбе.
Это было еще до войны. Он занимался в каком-то спортклубе, в кружке Осоавиахима. Был «стрелком Ворошилова» или кем-то еще.
Вертер, как обычно, умилился. И попросил показать пистолет, что Шарлотта тотчас и сделала, взяв с него клятву не говорить ни слова бабушкеона не разрешает до пистолета даже дотрагиваться: он заряжен.
Вертер поклялся, что будет молчать даже под пыткой.
Это был шутливый разговор. И пистолет они рассматривали, смеясь, придумывали, как ограбят сберкассу и поедут на эти деньги в Ялту. Именно туда, а куда же еще? Ведь если б не Ялта, не было бы их счастья. Вертер еще спросил, а стрелял ли кто-нибудь из этого пистолета, и Шарлотта, отшатнувшись, с ужасом пролепетала:
Конечно, нет! Это ж, наверное, страшно громко.
Как давно это было. Каким прекрасным казалось будущее
Однажды ночью, мечась по супружеской постели и безнадежно поглядывая на форточку, расположенную слишком высоко, Вертер вдруг отчетливо представил себе мгновенный выход из плачевной ситуации, в которую угодил по собственной вине. Шарлотте легче будет пережить его смерть, чем разочарование в том, кому она отдала свою любовь. Пускай все они думают, что он просто сошел с ума. Это все-таки лучше, чем то, что происходит в действительности. В конце концов, нежная Офелия тоже сошла с ума. И ничего. Никто ее не осудил.
Не будем мучить читателя описанием того, как все это произошло. Скажем только, что Вертер выкрал из бабушкиного шкафа заветное оружие, засыпанное для чего-то нафталином, но не утратившее своих боевых качеств, в чем он, впрочем, вскоре убедился.
Однажды субботним утром все семейство собралось за столом в гостинойВалентина Олеговна перебирала манную крупу, расположившись за обеденным столом, так как по телеканалу «Культура» шла особо изысканная передача, Эльза Валентиновна, сидя рядом, вышивала гладью, а Шарлотта, пристроившись на краешке стола и прикусив язычок, старательно штопала носок Вертера. Носок этот давно бы пора выкинуть, но мама всегда наставляла Шарлоту: мол, выбрасывать рваные вещислишком простой и легкий выход, а интеллигентному человеку никогда не должно быть легко. В этом его коренное отличие от человека неинтеллигентного.
Итак, все были заняты, телевизор орал, а Вертер решительной походкой прошествовал да, да, у всех на глазах он прошел в уборную или, если угодно, в сортир.
Несколько секунд все, оторопев, молча взирали на дверь, из-за которой доносился шум водопада. А потом раздался короткий звук, какого ни одна из дам доселе в жизни не слыхала, однако в неприличном происхождении коего никто ни на секунду не усомнился.
Шарлотта густо покраснела, закусив губку. Бабушка и мать переглянулись.
Мужчина констатировала Эльза Валентиновна. И столько разных чувств прозвучало в этом слове, что Шарлотта всхлипнула.
Мужчина, с горечью согласилась Валентина Олеговна, качая золотыми буклями.
Шарлотта плакала. Ей было бесконечно стыдно.
Николай РоманецкийОплошка вышла!
Рассказ
Станимир Копыто проснулся в очень тяжком похмелье. Это было чудно́.
Поскольку заказов вечор не оказалось, они с Рукосуем Молчаном решили пересидеть легкое безработье в трактире. Отправились, по обыкновению, в «Затрапезье», ибо владелец оного питейного заведения был постоянным клиентом Станимира, хорошо относился к обоим волшебникам и ввек не наливал им сивушного. Душа-человек, словом
Однако, кажись, вчера душа-человек явно изменил своим принципам, потому как ныне с памятью Станимира сотворилось нечто аховое.
Слезыньки горючие, придется проучить мерзавца, пробормотал Станимир, кликнул Купаву и велел подать рассолу.
Экономка слегка замешкалась (рассолу хозяин требовал нечасто), однако вскоре принеслалитровую корчажку. Станимир, стуча зубами, выпростал посудину и снова улегся, дожидаясь, покудова перестанут трястись руки.
Наконец трясучка ушла, а мысли прояснились до такой степени, что Станимир вспомнилзаблаговременные заказы ныне имеются токмо на вечер. До вечера же еще далече. А значит, можно прибегнуть и к более действенному средству исцеления.
Опосля чего Купава принесла хозяину уже медовухи.
Медовуха справно помогла телу, но память ей, увы, не подчинилась. Впрочем, желания проучить мерзавца явно поубавилось.
Ладно, решил Станимир. Встретимся через день-другой с Рукосуем, все вспомним. А и не вспомнимтак не умрем!
* * *
День выдался на диво спокойным и безденежным. Народ к Станимиру шел редкий да несерьезныйвсе больше сглаз, порча, любовные присушки Заклятья привычные и для квалифицированного волшебника несложные.
Одна молодица, правда, к вечеру прибежала вдругорядь, пожаловалась, что любушка Ярослав, встретившись, даже не посмотрел в ее сторону Пришлось объяснить глупой бабе, что присушказаклятье не сиюминутное: на изменения время требуется; что присушка по пуговице с рубашки желанного менее результативна, чем присушка по его волосам. И что буде у нее, молодицы, есть, скажем, физический изъян, противный любезному Ярославу, то заклятье может и вовсе не подействовать. Молодица, левую грудь которой боги пометили родимым пятном размером с пятакСтанимир ясно различал его сквозь платье и наперсенник, взвилась, потребовала объяснить, на что это тут сударь волшебник намекает и вообще Еле-еле успокоил дуру, сказав, что буде присушка не поможет, он обязательно вернет клиентке деньги.
Наконец наступил вечер, и пошла работа настоящая. Станимир обновил с десяток охранных заклятий на амбарах и складах переяславских купцов; поставил магический защитный барьер кузнецу-одиночке, дабы на того не навели порчу конкуренты-цеховики; вылечил неожиданно простудившегося сына местного квартального (малец перекупался в Трубеже); наложил отвращающее заклятье на спальню дочки знакомого воеводыдевица была на выданье, и отец не хотел, чтобы в постель к дочке залез неугодный ему кавалер. Слава богам, похмелье прошло, и Станимир работал споро и без устатка. Акустические формулы заклинаний творил с удовольствием, Волшебную Палочку инициировал как никогда легко. В общем, получал от работы истинное наслаждение и серьезный доход.
* * *
Утром его разбудил неугомонный звон сигнального колокольчика. Купава, видать, ушла на рынок, и посему пришлось подняться. Накинул халатину, вышел в сени, снял с двери охранное заклятье.
Тут же дверь едва не слетела с петельв сени ворвался вчерашний воевода. Мундир накинут на голое тело, глаза выпучены, рот корытом.
Я чародею пожалуюсь, муж-волшебник! Срамное выражение. За что я выложил вам вечор такие деньги? Срамное выражение.
Воевода, по-видимому, изрядное время служил на ордынских рубежах. Ошарашенный Станимир захлопал глазами:
Слезыньки горючие, в чем дело, сударь? Что случилось?
Он еще спрашивает, что случилось!.. Срамное выражение. Это я должен спросить вас, что случилось! Почему, заглянув ночью в спальню к дочери, я обнаружил там соседского сынка? И теперь дочка заявляет, что она выйдет замуж токмо и токмо за него. А ведь я вас и нанял, чтобы избежать этого. Очень мне нужен зять-лоботряс!..
Годите, годите Надо разобраться! Может, ваша дочь наняла другого волшебника, и он снял мое заклятье?
Айда со мной! Срамное выражение. Разбирайтесь на здоровье Но буде обнаружится ваша вина, я вас Срамное выражение.
Станимир оделся, подхватил баул с колдовскими атрибутами и, сопровождаемый воеводой, с уст коего теперь срывались одни срамные выражения, вышел на улицу.
Перед крыльцом стояла бричка, и добрались они быстро.
Столь же быстро Станимир обнаружил, что его заклятье пребывает в полном порядке. Акустическая формула заклинания звучала в ушах радостной песней. Ти-ти-та-ра-а-а, ти-ти-та-ра-ра-а!..
Позовите своего денщика, сказал Станимир воеводе.
Явился денщик. Черные усищи словно серпы, на лице готовность жизнь отдать за отца-командира.
Войдите в эту дверь!
Денщик посмотрел на отца-командира, по-прежнему готовый отдать жизнь. Воевода кивнул. Денщик шагнул к порогу. Аки на лобное место отправился.
Сейчас его станет корчить, сказал себе Станимир.
Корчить денщика и не подумало. Он легко открыл дверь и спокойно шагнул в комнату. Правда, тут же раздался притворный девичий визг, и денщик вылетел назад, аки варом обданный. В дверь изнутри что-то ударилось и шлепнулось на пол.
Ага! заорал воевода.: Убедились?! Срамное выражение.
Станимир сделал вид, будто задумался. Теперь ему было ясно, что заклятье не работает, но вот причины сего безобразия он в упор не понимал. Ведь присутствия чужих заклятий в спальне девицы не ощущалось. Вестимо, если бы перед ним стоял клиент-дурак, Станимир обвинил бы дочь воеводы, которой невтерпеж, и дело с концом. Однако воеводане дурак. Он тут же пригласит переяславского чародея, и тот с легкостью определит, что никаких волшебников, опричь Станимира Копыта, в доме воеводы не было. За сим последует надлежащее наказание. В лучшем случае, отберут на три месяца лицензию