Как вы видите, они ложатся прямо на темпоральные доли, сообщил робот, указывая на камни. Вы наденете его на голову вот так
Нет, не надену, сказал Мартин, проворно отдёргивая голову, и вы мне его не наденете, друг мой. Мне не нравится эта штука. И особенно эти две красные стекляшки. Они похожи на глаза.
Это искусственный эклогит, успокоил его робот. Просто у них высокая диэлектрическая постоянная. Нужно только изменить нормальные пороги нейронных контуров памятии всё. Мышление базируется на памяти, как вам известно. Сила ваших ассоциацийто есть эмоциональные индексы ваших воспоминанийопределяет ваши поступки и решения. А экологизер просто воздействует на электрическое напряжение вашего мозга так, что пороги изменяются.
Только и всего? подозрительно спросил Мартин.
Нуууклончиво сказал робот. Я не хотел об этом упоминать, но раз вы спрашиваете Экологизер, кроме того, накладывает на ваш мозг типологическую матрицу. Но, поскольку эта матрица взята с прототипа вашего характера, она просто позволяет вам наиболее полно использовать свои потенциальные способности, как наследственные, так и приобретённые. Она заставит вас реагировать на вашу среду именно таким образом, какой обеспечит вам максимум шансов выжить.
Мне он не обеспечит, сказал Мартин твёрдо, потому что на мою голову вы эту штуку не наденете.
Робот начертил растерянно поднятые брови.
А, начал он после паузы, я же вам ничего не объяснил! Всё очень просто. Разве вы не хотите принять участие в весьма ценном социальнокультурном эксперименте, поставленном ради блага всего человечества?
Нет! объявил Мартин.
Но ведь вы даже не знаете, о чём речь, жалобно сказал робот. После моих подробных объяснений мне ещё никто не отказывал. Кстати, вы хорошо меня понимаете?
Мартин засмеялся замогильным смехом.
Как бы не так! буркнул он.
Прекрасно, с облегчением сказал робот. Меня всегда может подвести память. Перед тем как я начинаю темпорирование, мне приходится программировать столько языков! Санскрит очень прост, но русский язык эпохи средневековья весьма сложен, а уйгурский Этот эксперимент должен способствовать установлению наиболее выгодной взаимосвязи между человеком и его средой. Наша цельмгновенная адаптация, и мы надеемся достичь её, сведя до минимума поправочный коэффициент между индивидом и средой. Другими словами, нужная реакция в нужный момент. Понятно?
Нет, конечно! сказал Мартин. Это какойто бред.
Существует, продолжал робот устало, очень ограниченное число матрицхарактеров, зависящих, вопервых, от расположения генов внутри хромосом, а вовторых, от воздействия среды; поскольку элементы среды имеют тенденцию повторяться, то мы можем легко проследить основную организующую линию по временной шкале Кальдекуза. Вам не трудно следовать за ходом моей мысли?
По временной шкале Кальдекузанет, не трудно, сказал Мартин.
Я всегда объясняю чрезвычайно понятно, с некоторым самодовольством заметил робот и взмахнул кольцом красной ленты.
Уберите от меня эту штуку! раздражённо вскрикнул Мартин. Я, конечно, пьян, но не настолько, чтобы совать голову неизвестно куда!
Сунете, сказал робот твёрдо. Мне ещё никто не отказывал. И не спорьте со мной, а то вы меня собьёте и мне придётся принять ещё одну рюмочку напряжения. И тогда я совсем собьюсь. Когда я темперирую, мне и так хватает хлопот с памятью. Путешествие во времени всегда создаёт синаптический порог задержки, но беда в том, что он очень варьируется. Вот почему я сперва спутал вас с Иваном. Но к нему я должен отправиться только после свидания с вамия веду опыт хронологически, а тысяча девятьсот пятьдесят второй год идёт, разумеется, перед тысяча пятьсот семидесятым.
А вот и не идёт, сказал Мартин, поднося бокал к губам. Даже в Голливуде тысяча девятьсот пятьдесят второй год не наступает перед тысяча пятьсот семидесятым.
Я пользуюсь временной шкалой Кальдекуза, объяснил робот. Но только для удобства. Ну как, нужен вам идеальный экологический коэффициент или нет? Потому чтоТут он снова взмахнул красной лентой, заглянул в шлем, пристально посмотрел на Мартина и покачал головой. Простите, боюсь, что из этого ничего не выйдет. У вас слишком маленькая голова. Вероятно, мозг невелик. Этот шлем рассчитан на размер восемь с половиной, но ваша голова слишком
Восемь с половиноймой размер, с достоинством возразил Мартин.
Не может быть, лукаво заспорил робот. В этом случае шлем был бы вам впору, а он вам велик.
Он мне впору, сказал Мартин.
До чего же трудно разговаривать, с дороботами, заметил ЭНИАК, словно про себя. Неразвитость, грубость, нелогичность. Стоит ли удивляться, что у них такие маленькие головы? Послушайте, мистер Мартин, он словно обращался к глупому и упрямому ребёнку, попробуйте понять: размер этого шлема восемь с половиной; ваша голова, к несчастью, настолько мала, что шлем вам не впору
Чёрт побери! в бешенстве крикнул Мартин, от досады и виски забывая про осторожность. Он мне впору! Вот, смотрите! Он схватил шлем и нахлобучил его на голову. Сидит как влитой.
Я ошибся, признал робот, и его глаза так блеснули, что Мартин вдруг спохватился, поспешно сдёрнул шлем с головы и бросил его на стол. ЭНИАК неторопливо взял шлем, положил в сумку и принялся быстро свёртывать ленту. Под недоумевающим взглядом Мартина он кончил укладывать ленту, застегнул сумку, вскинув её на плечо и повернулся к двери.
Всего хорошего, сказал робот, и позвольте вас поблагодарить.
За что? свирепо спросил Мартин.
За ваше любезное сотрудничество, сказал робот.
Я не собираюсь с вами сотрудничать! отрезал Мартин. И не пытайтесь меня убедить. Можете оставить свой патентованный курс лечения при себе, а меня
Но ведь вы уже прошли курс экологической обработки, невозмутимо ответил ЭНИАК. Я вернусь вечером, чтобы возобновить заряд. Его хватает только на двенадцать часов.
Что?!
ЭНИАК провёл указательными пальцами от уголков рта, вычерчивая вежливую улыбку. Затем он вышел и закрыл за собой дверь.
Мартин хрипло пискнул, словно зарезанная свинья с кляпом во рту.
У него в голове чтото происходило.
Никлас Мартин чувствовал себя как человек, которого внезапно сунули под ледяной душ. Нет, не под ледянойпод горячий. И к тому же ароматичный. Ветер, бивший в открытое окно, нёс с собой душную воньбензина, полыни, масляной краски и (из буфета в соседнем корпусе) бутербродов с ветчиной.
«Пьян, думал Мартин с отчаянием, я пьян или сошёл с ума!»
Он вскочил и заметался по комнате, но тут же увидел щель в паркете и пошёл по ней. «Если я смогу пройти по прямой, рассуждал он, значит, я не пьян Я просто сошёл с ума». Мысль эта была не слишком утешительна.
Он прекрасно прошёл по щели. Он мог даже идти гораздо прямее щели, которая, как он теперь убедился, была чутьчуть извилистой. Никогда ещё он не двигался с такой уверенностью и лёгкостью. В результате своего опыта он оказался в другом углу комнаты перед зеркалом, и, когда он выпрямился, чтобы посмотреть на себя, хаос и смятение кудато улетучились. Бешеная острота ощущений сгладилась и притупилась.
Всё было спокойно. Всё было нормально.
Мартин посмотрел в глаза своему отражению.
Нет, всё не было нормально.
Он был трезв как стёклышко. Точно он пил не виски, а родниковую воду. Мартин наклонился к самому стеклу, пытаясь сквозь глаза заглянуть в глубины собственного мозга. Ибо там происходило нечто поразительное. По всей поверхности его мозга начали двигаться крошечные заслонкиодни закрывались почти совсем, оставляя лишь крохотную щель, в которую выглядывали глазабусинки нейронов, другие с лёгким треском открывались, и быстрые паучкидругие нейроныбросались наутёк, ища, где бы спрятаться.
Изменение порогов, положительной и отрицательной реакции конусов памяти, их ключевых эмоциональных индексов и ассоциаций Ага!
Робот!
Голова Мартина повернулась к закрытой двери. Но он остался стоять на месте. Выражение слепого ужаса на его лице начало медленно и незаметно для него меняться. Робот может и подождать.
Машинально Мартин поднял руку, словно поправляя невидимый монокль. Позади зазвонил телефон. Мартин оглянулся.
Его губы искривились в презрительную улыбку.
Изящным движением смахнув пылинку с лацкана пиджака, Мартин взял трубку, но ничего не сказал. Наступило долгое молчание. Затем хриплый голос взревел:
Алло, алло, алло! Вы слушаете? Я с вами говорю, Мартин!
Мартин невозмутимо молчал.
Вы заставляете меня ждать! рычал голос. Меня, СенСира! Немедленно быть в зале! Просмотр начинается Мартин, вы меня слышите?
Мартин осторожно положил трубку на стол. Он повернулся к зеркалу, окинул себя критическим взглядом и нахмурился.
Бледно, пробормотал он. Без сомнения, бледно. Не понимаю, зачем я купил этот галстук?
Его внимание отвлекла бормочущая трубка. Он поглядел на неё, а потом громко хлопнул в ладоши у самого микрофона. Из трубки донёсся агонизирующий вопль.
Прекрасно, пробормотал Мартин, отворачиваясь. Этот робот оказал мне большую услугу. Мне следовало бы понять это раньше. В конце концов, такая супермашина, как ЭНИАК, должна быть гораздо умнее человека, который всего лишь простая машина. Да, прибавил он, выходя в холл и сталкиваясь с Тони ЛаМотта, которая снималась в одном из фильмов «Вершины», мужчина это машина, а женщинаТут он бросил на мисс ЛаМотта такой многозначительный и высокомерный взгляд, что она даже вздрогнула, а женщинаигрушка, докончил Мартин и направился к первому просмотровому залу, где его ждали СенСир и судьба.
Киностудия «Вершина» на каждый эпизод тратила в десять раз больше плёнки, чем он занимал в фильме, побив таким образом рекорд «МетроГолдвинМейер». Перед началом каждого съёмочного дня эти груды целлулоидных лент просматривались в личном просмотровом зале СенСиранебольшой роскошной комнате с откидными креслами и всевозможными другими удобствами. На первый взгляд там вовсе не было экрана. Если второй взгляд вы бросали на потолок, то обнаруживали экран именно там.
Когда Мартин вошёл, ему стало ясно, что с экологией чтото не так. Исходя из теории, будто в дверях появился прежний Никлас Мартин, просмотровый зал, купавшийся в дорогостоящей атмосфере изысканной самоуверенности, оказал ему ледяной приём. Ворс персидского ковра брезгливо съёживался под его святотатственными подошвами. Кресло, на которое он наткнулся в густом мраке, казалось, презрительно пожало спинкой. А три человека, сидевшие в зале, бросили на него взгляд, каким был бы испепелён орангутанг, если бы он по нелепой случайности удостоился приглашения в Бэкингемский дворец.
Диди Флеминг (её настоящую фамилию запомнить было невозможно, не говоря уж о том, что в ней не было ни единой гласной) безмятежно возлежала в своём кресле, уютно задрав ножки, сложив прелестные руки и устремив взгляд больших томных глаз на потолок, где Диди Флеминг в серебряных чешуйках цветной кинорусалки флегматично плавала в волнах жемчужного тумана.
Мартин в полутьме искал на ощупь свободное кресло. В его мозгу происходили странные вещи: крохотные заслонки продолжали открываться и закрываться, и он уже не чувствовал себя Никласом Мартином. Кем же он чувствовал себя в таком случае?
Он на мгновение вспомнил нейроны, чьи глазабусинки, чудилось ему, выглядывали из его собственных глаз и заглядывали в них. Но было ли это на самом деле? Каким бы ярким ни казалось воспоминание, возможно, это была только иллюзия. Напрашивающийся ответ был изумительно прост и ужасно логичен. ЭНИАК Гамма Девяносто Третий объяснил емуправда, несколько смутно, в чём заключался его экологический эксперимент. Мартин просто получил оптимальную рефлекторную схему своего удачливого прототипа, человека, который наиболее полно подчинил себе свою среду. И ЭНИАК назвал ему имя этого человека, правда среди путаных ссылок на другие прототипы, вроде Ивана (какого?) и безымённого уйгура.
Прототипом Мартина был Дизраэли, граф Биконсфилд. Мартин живо вспомнил Джорджа Арлисса в этой роли. Умный, наглый, эксцентричный и в манере одеваться, и в манере держаться, пылкий, вкрадчивый, волевой, с плодовитым воображением
Нет, нет, нет, сказала Диди с невозмутимым раздражением. Осторожнее, Ник. Сядьте, пожалуйста, в другое кресло. На это я положила ноги.
Тттт, сказал Рауль СенСир, выпячивая толстые губы и огромным пальцем указывая на скромный стул у стены. Садитесь позади меня, Мартин. Да садитесь же, чтобы не мешать нам. И смотрите внимательно. Смотрите, как я творю великое из вашей дурацкой пьески. Особенно заметьте, как замечательно я завершаю соло пятью нарастающими падениями в воду. Ритмэто всё, закончил он. А теперьни звука.
Для человека, родившегося в крохотной балканской стране МиксоЛидии, Рауль СенСир сделал в Голливуде поистине блистательную карьеру. В тысяча девятьсот тридцать девятом году СенСир, напуганный приближением войны, эмигрировал в Америку, забрав с собой катушки снятого им миксолидийского фильма, название которого можно перевести примерно так: «Поры на крестьянском носу».
Благодаря этому фильму, он заслужил репутацию великого кинорежиссёра, хотя на самом деле неподражаемые световые эффекты в «Порах» объяснялись бедностью, а актёры показали игру, неведомую в анналах киноистории, лишь потому, что были вдребезги пьяны. Однако критики сравнивали «Поры» с балетом и рьяно восхваляли красоту героини, ныне известной миру как Диди Флеминг.
Диди была столь невообразимо хороша, что по закону компенсации не могла не оказаться невообразимо глупой. И человек, рассуждавший так, не обманывался. Нейроны Диди не знали ничего. Ей доводилось слышать об эмоциях, и свирепый СенСир умел заставить её изобразить коекакие из них, однако все другие режиссёры теряли рассудок, пытаясь преодолеть семантическую стену, за которой покоился разум Дидитихое зеркальное озеро дюйма в три глубиной. СенСир просто рычал на неё. Этот бесхитростный первобытный подход был, повидимому, единственным, который понимала прославленная звезда «Вершины».
СенСир, властелин прекрасной безмозглой Диди, быстро очутился в высших сферах Голливуда. Он, без сомнения, был талантлив и одну картину мог бы сделать превосходно. Но этот шедевр он отснял двадцать с лишним раз постоянно с Диди в главной роли и постоянно совершенствуя свой феодальный метод режиссуры. А когда ктонибудь пытался возражать, СенСиру достаточно было пригрозить, что он перейдёт в «МетроГолдвинМейер» и заберёт с собой покорную Диди (он не разрешал ей подписывать длительных контрактов, и для каждой картины с ней заключался новый). Даже Толливер Уотт склонял голову, когда СенСир угрожал лишить «Вершину» Диди.
Садитесь, Мартин, сказал Толливер Уотт.
Это был высокий худой человек с длинным лицом, похожий на лошадь, которая голодает, потому что из гордости не желает есть сено. С неколебимым сознанием своего всемогущества он на миллиметр наклонил припудренную сединой голову, а на его лице промелькнуло недовольное выражение.
Будьте добры, коктейль, сказал он.
Неизвестно откуда возник официант в белой куртке и бесшумно скользнул к нему с подносом. Как раз в эту секунду последняя заслонка в мозгу Мартина встала на своё место и, подчиняясь импульсу, он протянул руку и взял с подноса запотевший бокал. Официант, не заметив этого, скользнул дальше склонившись, подал Уотту сверкающий поднос, на котором ничего не было. Уотт и официант оба уставились на поднос.
Затем их взгляды встретились.
Слабоват, сказал Мартин, ставя бокал на поднос. Принесите мне, пожалуйста, другой. Я переориентируюсь для новой фазы с оптимальным уровнем, сообщил он ошеломлённому Уотту и, откинув кресло рядом с великим человеком, небрежно отпустился в него. Как странно, что прежде на просмотрах он всегда бывал угнетён! Сейчас он чувствовал себя прекрасно. Непринуждённо. Уверенно.
Виски с содовой мистеру Мартину, невозмутимо сказал Уотт. И ещё один коктейль мне.