Так что, не к кому бежать и некого искать. Шалевского? Если он еще жив (если все же этопостапокалиптическое будущее), то наверняка забыл уже меня, доживает свой век с женой и детьми.
А если прошлоето тут и думать не о чем.
Глубокий вдохсделать выбор: уверенный, отчаянный шаг вперед.
По крайней мере, хоть принесу какую-то пользу Или, хотя бы, просто не сдамся в лапы этого темного упертого лба, мерзкого "старикашки" Хорста.
Риттербрюдер[11] Генрих? переспросил мужчина.
Да, фон Мендель. Мне он срочно нужен. Пожалуйста, подскажите, где я могу его найти?
и вновь, едва не срываясь на бег, стыдясь пытливых глаз, мчать в указанном направлении. Подняться наверх крутой лестницей, поворот налево и смело забарабанить в огромную, тяжелую деревянную дверь.
Шорох, неспешные шаги, радушные разговоры, и даже смех слышится. Еще немногои скрипнули завесы, дрогнуло полотно.
Молодой, чуть старше тридцати на вид, с короткой бородой, усами, длинными до самых плеч (несмелой волной) волосами, грустными голубыми, как небо, глазами. Лицо воина, рыцаря, но никак не монаха. Однако одежда его говорила об обратном: длинный белый кафтан, а поверх него плащ так же белый, но с большим, лапчатым, с длинным нижним лучом, черным крестом Крестоносца. Тевтонца.
Добрая улыбка, взгляд полный участия и заинтересованности.
Да, я могу Вам помочь?
Я ищу Генриха фон Менделя. У меня срочное дело к нему.
Этоя. Проходите
Ладно, потом договорим, недовольно поморщился от раздражения какой-то мужчина и торопливо вышел за дверь, учтиво оставляя нас наедине. Провести незнакомца взглядом, а затем смело и с вызовом уставиться в глаза нашей «надежде»
* * *
То, что он там творит, этонечто ужасное, несуразное. Так нельзя Я понимаю, что на всё воля Божья, однако не до такой же степени стоит всё запускать. Зачем тогда, вообще, заниматься врачеванием, если, в итоге. только ссадины лечить?
Отчаянный, полный мольбы взгляд мужчине в глаза.
Стоит серьезный, даже не шевелится. Жадно изучает мое лицо своим колким, заледеневшим взором.
Тягучая тишинаи, наконец-то, видимо, проигрывает моему ожиданию. Разворот к своему столу, поправил бумаги.
А Вы, я так полагаю, знаете. как его спасти?
Нет, конечно. не со стопроцентной уверенностью, но есть предположения. Хотя бы, это будут попытки, а не жуткое опускание рук и передача эстафеты священнику.
Внезапно разворот, взгляд мне в глаза:
Стопроцентной? Эстафеты?
Обомлела я, пришпиленная собственными промахами. Чувствую, как начинаю краснеть.
Это такие выражения.
Я знаю, что это, и что они означают. Просто, удивлен, что и Вы в сеем осведомлены.
Разве это сейчас так важно? поражаюсь его пассивности, медлительности, безучастности. Он же там умирает. Дорога каждая секунда.
Тогда, вдруг скривился, я всё еще жду резонные доводы, чтобы смело передать скипетр правления судьбами в достойные руки, отобрав у давно зарекомендовавшего себя Хорста как хорошего доктора. Да, может, он не настолько продвинутый, как Ваш Хельмут. Я слышал, что и он прибыл сюда. А Вы, судя по всему, с ним. Та самая Анна. Однако. Мне нужны доводы. И если, как Вы говорите, каждое мгновение на счету, секунда, загадочная ухмылка. То прошу, приступайте, не стыдясь.
Оторопела я от заявленного. Но яведь не медик что я могу сказать? Только так, напутствовать ловкого и умного своего Врача.
Я жду, не выдерживает.
И вновь нервические шаги по кабинету, замер около своего стула, уперся руками в спинку. Пристальный взгляд на меня.
Тяжело сглотнула слюну.
Ваш Хорст утверждает, что кровопускание еще никому не повредило. И пусть, наверняка, это был элементарный сарказм, однако прозвучало уж слишком самоуверенно и реалистично. И если сиеправда, то я совсем уж не согласна с таким мнением. Мои знания говорят о радикально противоположном. Очень многие погибают даже не от самых повреждений, разрывов тканей или инфекции, а от банальной потери крови, пусть и не в полном объеме. Ее в теле человека несколько литров. Если не ошибаюсь, у взрослогопять или около того, но это не значит, что надо высосать всё до дна, чтобы больной умер. Пока довезли мужчинууже сколько потерял, а затем, судя по вздутости живота, внутреннее кровотечение у него происходит. Но ваш Лекарь отказался даже заглянуть внутрь, осмотреть внутренности, может, где зашить надо, где артерию пережать, пока тромб там образуется, не знаю. Я не хирург. И, тем не менее, ничего! И зачем вслепую прижигание? Да что это за средневековая пытка? Зашить, обработать мазями, маслом, Хельмут и Беата отличные мастера в этом деле. При мне подобные случаи не раз вылечивали. А Ваш Хорствообще, думает, что где-то в районе брюшины, находится сердце, в то время как оно строго всегда вверху, слева под ребрамиесли, конечно, не считать исключения из правил в плане мутаций. Но это бывает безумно редко, о чем и не следует вообще вспоминать. Сейчас же наша задача обследовать кишечник, ибо, вероятнее всего, именно он поврежден, немного помолчав, осмеливаюсь на самое, что не есть, терзающее душу. Нельзя быть таким как Ваш этот Лекарь. Этодаже не упертая глыба, простите на слове. АОсел. Мир меняетсяа он все время на одном уровне. Так нельзя. по крайней мере, если ты не Бог. Ой, простите. В смысле, если ты не способен уже обретенными знаниями найти панацею от всех существующих болезней и бед.
Вздернул бровями фон Мендель, повел головой в сторону, скривился. Шумно вздохнул.
Ваш Хорст уже смирился со смертью этого молодого человека. Позвал ему уже даже священника. А ведь у парнявся жизнь впереди, наверняка есть жена и дети. Позвольте нам с Хельмутом попытаться спасти его. Этоне колдовство, как кто-то может подумать, и даже не, мать ее, Наука, от которой Вы все так шарахаетесь. Этоэлементарное видение мира как он есть. У вас слегка рвется одежина (ладно, пусть не «слегка»), но Вы же ее зашиваете. Да? Ладно, пусть не Вы, но за Вас. Не выбрасываете же сразу? Верно?
Короткая, колкая ухмылка. Молчит.
А здесьжизнь. Если есть хоть шансразве не грех бездействовать?
Глаза сверкали странной воодушевленностью, отчего ставало не по себе.
Так как? отчаянно шепчу, невольно сложив руки перед собой, словно в молитве.
Вдруг шаг в сторону Генриха, еще миги пристальный, проникающий в самую душу, взгляд мне в очи.
Коротко кивнул головой.
Вот теперь я Вам верю. Ведите
* * *
Простите, уважаемые Господа, резвые, уверенные шаги Генриха вперед, к столу, на котором едва заметно еще дышал раненный (без сознания). Несмело расталкивает в стороны помощниц (полусестер) Хорста да и немного отодвигает, все еще читающего на латыни молитвы, священника. Пристальный взгляд на моего Врача, на меня. Прошу, приступайте.
Живо кинулась я вперед. Видимо, не сразу поверив своим глазам и ушам, Хельмут немного помедлил, но еще миги стремительно последовал моему примеру. Стянуть простынь, оголить живот.
Принесите нож, иголку с ниткой, воду с тряпками.
Воду и повязки прокипятите, дайте нам отдельно миску, чтобы руки хорошо вымыть. Cвечу, и вино.
Что здесь происходит? гневно взревел «Местный лекарь» и тут же кинулся к нам. Но замер у самого стола, не решаясь на активные действия при Риттербрюдере.
Я премного благодарен, брат Хорст, за Ваш труд и заботу о всех нас, но сейчас я решил дать им шанс себя проявить и поделиться с нами бесценным опытом. Неправда ли, это достойно и занимательно? отозвался Генрих.
Это жедуша! Как они смеют себя так вести?! завопил "Глыба".
Да куда она денется? злобно рычу себе под нос, нагревая уже на огне свечи нож, дезинфицируя оного
Дать немного опиума больному, втирая в десны, на случай, если начнет приходить в себя, промыть вокруг раны вином, очистить рваные края и вручить возможность Хельмуту забраться внутрь плоти.
Это какая-то бесовщина, поглядите-ка! все еще голосит, отчаянно восклицает проигравший недо-Лекарь.
Колкий взгляд бросаю на Фон-Менделя. Кривится, злится, но сдерживается. И не понятно уже, на чьей он стороне, однако все еще не перечит, не останавливает нас, не пресекает разгоревшееся безумие.
Что хоть с ним произошло? кидаю взгляд на товарищей бедолаги.
Не сразу те отреагировали. Несколько несмелых шагов один из них проделал и прошептал дрожащим голосом:
Лошадь дернулась, тот испугалсяупал, да прямо на вилы. Давай оратьдурная скотина и того сильнее расходилась, Ульрих дернулся в сторону, еще сильнее распоров себе живот. А дальше мы подоспелиеле выдрали из лап смерти
Хорошо держите рану открытой, а то ничего толком не видно, шепчет, рычит мой Врач на то, что я отвлекаюсь. Матерь Божья, сколько же крови, целое озеро
Повязки, нужно вымочить ими, живо бросаюсь к миске с кипятком.
аккуратно перебрать длинные петли кишечника. Найти места разрывов и дать возможность уверенным, ловким, золотым рукам Хельмута свершить предначертанное. Морщусь, кривлюсь, едва не реву, не зверею от ужаса, однако адское желание наперекор всем спасти этого молодого человека уверенно берет своё.
* * *
Хороший врачвсегда на вес золота, проговорил Генрих и прошелся по своему кабинету. Взгляд мне в глаза. Давно мы уже слышали про победы Хельмута, и не раз звали к себе, занять место Хорста. Однако никакие гонорары не могли на то его подбить. В Цинтенеего Беата, а значит, его домтам. Забрать и Знахарку сюдаувы, не вариант, ей здесь не место. Уж слишком много тех, кто
Недовольный ее методами, киваю головой в понимании (опуская взор).
Да, вторит мне.
Не понимаю, как можно считать пользование дарами природы во благопромыслом колдуньи или бесов.
Ну, никто не утверждает, что онаведьма, иначе бы сожгли давно, но то, что знания ее не всегда чисты, как и действия
Вы тоже так считаете? удивилась я, колкий взгляд в очи.
Ответил взором. Вдруг усмехнулся добро так, нежно.
На самом деле, то, что и Вы там творили с Хельмутом, сложно назвать праведным, однако и ничего греховного, бесовского в том не видел. Я лояльно отношусь к Беате, пока ее действия на благо человечества, однако мое словоотнюдь не Закон. И то, что я смог сделать вчеране значит, что смогу повторить завтра. Понимаете?
Мир изменчив, ухмыляюсь.
И мир, и мы, и наша власть.
И наши чувства
* * *
Ладно, со мной и Хельмутом всё понятно, нопочему Вы, пристальный, коварный взгляд Генриху в глаза, настолько лояльны, что согласились на такую безумную авантюру?
Ухмыльнулся. Шаг ближеи присел на лаву за стол, как раз напротив меня.
Бессмысленный взгляд около. А затем вдруг уставился мне в лицо. Поджал на мгновение губы.
Я считаю, что жизньэто движение. Развитиеэто наша цель, духовное, физическое. В то время, как застойнапротив, сродни прегрешению, ведь еще при жизни от того превращаешься в тлен, ненужный, никчемный, бесполезный сор. Даже Господь, сотворив небо и землю, свет и тьму, на достигнутом не остановился, а пошел дальшесоздав нечто большее, нечто невероятное.
Да и ваши действия с Хельмутов, если опустить жуткое зрелище, доказывают, что чудо возможно только в пределах самосовершенствования, роста, вариаций, а не замкнутости и ленивого бездействия. Я рад, что услышал Вас и рискнул, рад, что вступился, и что всё произошло так, как выдалось. За что и благодарю вас обоих от всей души.
* * *
Недолго мы с Хельмутом на Бальге пробыли. Под весом гневных, презрительных взглядов Хорста, едва неделю продержались. Раненные с Фридланда, как и спасенный нами молодой человек, явно пошли на поправку, а потому, по сути, больше незачем нам было здесь задерживаться. Дома свои дела ждут.
Фон-Мендель не решился напрямую спросить, откуда я владею теми знаниями, с которыми ему пришлось столкнуться, откуда слова заумные взяла, и почему речи такие вольнодумные и дерзкие, однако, нет-нет, да постоянно прощупывал почву, обходными путями выуживая правду. Благо, современное (мне) общество научило держать ухо востро и за каждым словом с подобными личностями усердно следить (не считая, конечно, моменты, когда сие творится сгорячакак тогда, когда выдала я (в тот злополучный день) безумную тираду).
Еще немногои лошадь, устало таща за собой телегу вместе с нами, вырулила на прямую дорогу
к Цинтену. Наш шумный, родимый дом.
Глава 7. Покровитель
(Л и л я)
* * *
Не думала, что так соскучилась по Цинтену. И по Беате.
И пусть поддержка, забота, советы Хельмута очень грели душу, однако расслабленной (в меру того, как позволяют обстоятельства) я чувствовала себя только рядом со Знахаркой. С ней я всегда могла открыто говорить, не страшась, что она сочтет меня сумасшедшей. Естественно, всё таким стало не сразу. Однако, сколько бы я не выдавала порций жутких мыслей, предположений или "рассказов", девушка никогда меня не осуждала, не злилась на меня, не перечила. Единственное, только боялась, что услышит всё это кто-то иной, да обратит уже, в самом жутком свете, против меня самой. Боялась, опекала, но понимала, поддерживала.
И лишь эта поездка, наконец-то, дала ответ почему. Беата в этом миретакая же как и я: изгой, отброс, иная Ее талантспасать людей своими мудрыми знаниями, полученными от своей мачехи, используя дары природы; мой жеблистать знаниями, которые я (кстати, с не особой-то охотой) получила в школе и университете (причем, отнюдь не в плане искусства, что хоть как-то могло бы быть приемлемым для женщины в сим обществе). Так что, в итоге, оба этих наших "дара" были диковинными и вызывали ядреную оскомину у всех окружающих. Увы, но тайно нас считали ведьмами.
Представляешь, смеюсь; обмерла я, руки застыли, перестав тереть одежду в воде. Взгляд на Беату. Меня Хорст, в какой-то момент, ведьмой обозвал.
Застыла и та, взгляд через плечо мне в глаза. Улыбается.
Еще немногои бросила простыни, выровнялась, вытерла чело рукавом. Руки в боки. Глубокий вдох.
Шум бурлящей быстрой реки рачительно забивал звук, однако всё же удалось ее расслышать, понять, что говорит.
Ох, этот Хорст сколько он крови мне попил в свое время. Ты даже не представляешь, хохочет. Склонилась вновь над бельем. Силой рывки, переваливая простыни. Был даже один раз случай. Не поверишь. Как раз этот Гусь у нас гостил. А у Адель, присела девушка на траву, взгляд на меня, переведя дух. Широкая улыбка тотчас выплыла на ее уста, курица заболела. Казалось бы, проблема, да? Голову набоки в суп. Но нет, наша Повариха ее любила до безумия. Та такие громадные яйца несла, да так часто, что любая птица позавидует. Вот эта женщина ко мне и примчала. Так мол и так, помоги. Не к Хельмуту с таким же идти? Ну, я и решилась. Лапа там была сильно повреждена. Даже уже гноиться начала, причем, мазями уже явно не помочь. Да и толку пытаться? Кто с ней нянькаться днями будет? Вот я и решила ее ампутировать. Дала немного поклевать травы, чтобы одурманить слегка, и принялась за свое дело. И вдруг заходит на кухню Хорст. Видела бы ты его ошарашенные глаза! не сдержалась я и усмехнулась, представляя себе эту картину. Бедолага даже креститься стал. Убежал, словно черта встретил. Представляешь, он стал всем утверждать, что я, будучи бесовской дочкой, ведьмой поганой, если по началу, просто над травой колдовала, варя отвары и делая настойки, то теперь, совсем страх потеряла и душу дьяволу продала: у живой курицы лапу пыталась отобрать (то ли отрезать, то ли оторвать), чтобы кинуть в котел и сварить свое жуткое зелье, заговоренное если не на смерть, то явно на какую-то хворь, чтоб потом самой же чудом и вылечить оную, зарабатывая при этом на несчастных бедных. Вот как такое можно придумать? И это-то при том, что и он хорошо знает, что с бедных простолюдинов мы и копейки не берем. Более того, вместе с Хельмутом последнее тратим, чтоб их содержать. За братьев и полубратьев Орден платит, как и за сестер и полусестер; вельможи сами про себя в этом плане могут позаботиться, а вот простолюдины, сиротысама знаешь, хоть умирай, мало кто отреагирует, да и то, скорее всего, порицательно. А живот от голода у каждого крутит, и за травяные сборы заплати, за корешки, за полотна, и за вино, и за прочее. Как это он еще не заявил, что для него готовилось, печально смеется. Такой взрослый человек, и такой выдумщик. С таким воображением, в пору, ему заниматься колдовством, а не меня считать ведьмой. Но, голос дрогнул, с тех пор понеслось. Словно искру бросил в бочку с порохом. Ох, что началось, что началось! Местные разбушевались, бунт подняли, курице «дьявольской», птице той неповинной, голову тотчас отрубили и даже на суп не отдали, в грязь затоптали, а затем и вовсе сожгли. Да и меня чуть на там кострище на тот свет не отправили, без суда и даже оправдательной речи. Хельмут, бедный, распинался изо всех сил, заступался, как мог, успокаивал, едва не клянясь своей душой, что они заблуждаются, приводя доводы, взывая к памяти и рассудку, напоминая, как их же спасала я, и никто тогда во всех моих действиях не видел ничего греховного или дьявольского. То же было и с этой несчастной птицей, а ведь она такое же божье создание, как и мы. Волей Господней, слепые и глухие люди наконец-то вняли словам Родного Лекаря и стали выше над утверждениями приезжего, никому неизвестного, пусть даже («вроде как») с самой Бальги, чужака. Махнули рукой и разошлись, лишь временами теперь на меня косясь и переговариваясь.