Снекрита передернуло.
Треть? Кошмар. Значит, я немало израсходовал за школьные годы! Эх, мне бы в то время хоть каплю разума
И не говорите! Однажды, когда мне было двадцать, я умер двенадцать раз за день! Уже что-то понимал, но ведь на тебе
Снекрит поморщился.
Ты про эту как ее? Вроде бы ты уже рассказывал как то.
Про нее. лицо Грохана вдруг утратило часть недвижимости, в которой пребывало все время. А все таки чудесный был день, чудесный
Не говори ерунды. Это же надодвенадцать раз!
И около десяти после, неделю кряду. Потом она уехала. Все к лучшему.
Мир, в котором жили Снекрит и Грохан, был необычен. Необычен настолько, насколько необычен любой Мир, с точки зрения наблюдателей из другого, вроде нас с вами. Смерть была здесь явлением привычным. К тому же, как выясняется, люди умирали здесь порядка двенадцати раз за день!
Тут же воскресалиу человека лишь на мгновение кружилась голова и темнело в глазах.
Но количество воскрешений было ограниченным и равным для всех. Это число, которое здесь звали Запасом, каждый человек чувствовал от рожденияточно так же, как любой из нас может почувствовать биение собственного сердца, если прислушается.
Подобная «смерть» наступала в двух случаях: в полночьразом у всех, и после того, как человек испытывал определенное количество эмоций. То количество эмоций, которые человек мог испытать, прежде чем умирал, считалось одной нормой Запаса. Набрал нормуумери вновь воскрес, и так, пока твой Запас не иссякнет.
Кошмар. столь же сварливо повторил Снекрит. Надеюсь, ты ее больше не встречал?
Мы написали друг-другу по разу. Помню, читал я ее письмо умер дважды.
Я бы выкинул. Да-да, выкинул бы к дьяволу!
Раздался звонок в дверь. Снекрит, кряхтя, пошел открывать. За дверью стоял странного вида парень в костюме, со стопкой одинаковых книг в руке. Озарив лицо радостной улыбкой парень вдохновенно начал говорить явно заученную и много раз произнесенную речь.
Здравствуйте! Верите ли Вы в увеличение своего Запаса? Следуйте за нами, и мы дадим шанс испытать больше за Ваш срок! Прочитайте нашу книгу
Пшел прочь. Снекрит захлопнул дверь, даже не изменившись в лице. Вернулся в комнату и сел в то же кресло. Чертовы сектанты
Грохан вдруг улыбнулся и хохотнул, тут же себя, однако, оборвав. Запас есть Запас. Если уж придется навсегда умереть, то пусть это будет позжек этому он пришел в итоге.
Снекрит, вы всегда были таким?
Каким?
Идеально невозмутимым. Я преклоняюсь перед вашей способностью так беречь свою Норму. Наверняка большую половину жизни вы умирали лишь в полночь?
Да. Я еще потопчу эту землю, будьте уверены! Растрачивать себя на ерунду я не намерен. Живу-дышу и этим весьма доволен
Грохан снимал у Снекрита квартирку квартирантом. Переехал в этот городок около трех лет назад, в поисках спокойного места.
Жизнь его прошла спокойно, с самого детства к Запасу его приучали относиться бережно. «Проживешь подольшеподышишь побольше» была любимая поговорка его Отца. Мать вторила: «Спокойствия крядажизни награда». В таком окружении жил он до двадцати лет, не растратив и шестой части Запаса, чего не сказать о его сверстниках.
В двадцать поехал в другой город, по учебным делам. Город стоял на берегу Черного моря Да-да, название моря совпадало с нашим. Чтобы примерно представить тот город, вспомнитеесли Вы конечно были тамнаш Симферополь. А если не былипобывайте, чудное место.
В мире Грохана тот город звался Анинск. Там он случайно столкнулся с девушкой, звали ее Лилианна. Она была в Анинске проездом. Когда Грохан по привычке, при знакомстве, спросил ее про Запас, она лишь рассмеялась, что его удивило и даже возмутило.
Но позже, теплым вечером приморского августа, на безлюдном пляже, который освещала лишь полная луна, среди бесконечной россыпи звезд, все стало просто и ясно. Подслушивать тот разговор было бы преступно, потому я о нем ничего не знаю, и о содержании мы можем лишь догадываться.
Всю последующую неделю дни слились с ночами. Было не важносветло вокруг или темно, шумно, или тихо. Рассказывая Снекриту об этом времени, Грохан слукавил. Перед тем памятным днем была еще и ночь, за которую он умер около двадцати пяти раз, и всю неделю Запас тратился столь проворно, словно Грохан хотел наверстать упущенное за все двадцать лет своей спокойной непоколебимой жизни.
А потом Лилианна просто уехала. Все к лучшему. Абсолютно все.
Грохан вздохнул, выбираясь воспоминаний. Возможно, виной тому было чересчур яркое солнце за окном и слишком звонкий смех, которые из-за него доносился.
Снекрит покосился на него.
Чем вздыхать, протер бы лучше пыль. Сегодня твой черед, не забыл?
Что Вы, конечно же нет.
Встав и протерев пыль, Грохан вдруг подошел окну.
Пойду прогуляюсь.
Как знаешь. Слишком хорошая погода для прогулки без риска. К тому же ты и так вытер пыльполежал бы лучше, чем еще зря ходить.
А я все же выйду.
Придешьполы помоем. и Снекрит задремал, сидя в кресле.
Грохан надел старые башмаки и вышел. Идя по залитой солнцем брусчатой улице, он думал о том, как же все-таки нелепо устроен мир. Если бы он только знал, что такие мысли время от времени посещают каждого жителя любого мира.
Его отвлекла парочка, которая ворковала на скамейке неподалеку.
Вот, опять Кай, ты меня скоро вконец убьешь!
И не раз А я уже мертв почти. Вот, все. парень, которого звали Кай, закрыл глаза и притворно распластался по скамье. Девушка его испуганно затрясла. Парень сразу отмер, обнял ее и засмеялся. Смеялся долго: весело, заразительно и раскатисто.
«Счастливые Запас не ощущают» вдруг вспомнил Грохан известную поговорку. Удивительно то количество деталей, в которых наши миры похожи. Да и по сути, различий мало.
Подумаешь, Запас Нашли, чем удивить.
7. Память
1.
Холодно. Холодно и обидно, стоит только подумать, что где-то дует теплый ветер, а сверху светит солнце. У нее же над головой просто сеть, сплетенная из обычной бечевкичерез квадратики, образовывавшие сетку, виднелось хладно-белое небо, из которого иногдараз-два в сутки, падал снег, большей частью оставаясь на сети. Снег всегда попадал и в яму, в которой она сидела и приходилось его утаптывать, чтобы не ходить по колено в холоде. Хуже приходилось позже, в те редкие утренние часы, когда солнце все же показывалось на небе, чтобы дать земле хоть какие-то частицы тепла. В это время снег таял. Вода впитывалась в землю около часа, вынуждая забираться с ногами на стул и пережидать этот неизбежный потоп.
Ее одежда уже в первые дни стала больше похожа на несколько слоев грязной грубой ткани, которая висела на теле, почти не защищая его и не согревая. Потом, пару раз вымокнув и промерзнув, она просто стала распадаться по швам. В итоге, всю последнюю неделю она сидела на дне ямы полностью нагая, дрожа от холода.
Но и это было не так страшно. Если верить тому, кто иногда приходил на край ямы, чтобы бросить ей немного хлеба и пропитанную водой губку с ладонь размером, скоро солнце вовсе прекратит появляться на небе и вся округа погрузится в ночьа та ночь продлится около полугода. В этой ночи не будет тепла и света, а только темень, холод и страх.
Сегодня фигура, распахнув край сетки и скинув вниз обычную еду и губку с питьем, вдруг наклонилась опять, подняла какой-то рулон и бросила его в яму. Это оказался широкий кусок грубой ткани из шерсти неизвестного ей животного. Развернув ткань, она закуталась в нее с головой, став больше похожей на куколку бабочки.
Тот, кто скинул ткань, посмотрел на нее, усмехнулся и запахнул край сетки обратно.
2.
Она не помнит как попала сюда. Просто однажды утром проснулась и обнаружила, что постель ее слишком холодна и тверда для того, чтобы называться постелью. Открыла глаза, увидела уходящие вверх земляные стенки ямы и сеть, и только за нейнебо.
Небо в сеточку Холодное, и совсем без солнца.
Основание ямы было бесформеннымбыло не похоже, чтобы копавший ее слишком сильно заботился о форме ямы. По ней можно было пройтисьтри шага вдоль и два поперек. Высота ямы была метров 10не допрыгнуть, не долезть. Стенки ямы из сыпучей земли, которая рушилась при попытке ухватиться за нее, или сделать хоть какие-то подобия ступенек. В первый день она пыталась рытьно это тут же было замечено. Сверху послышались недовольные выкрики. Потом сетка открылась и сверху сбросили змею.
Она около десяти часов просидела на стуле, в паническом полубреду, без движения, смотря. как по полу извиваются кольца. Змеянесколько метров в длину и шириной в кисть рукине останавливалась ни на секунду, все отмеряя и отмеряя дно ямыказалось, что змея застилает его полностью. А она сидела и боялась даже начать думать о том, что будет, когда змея проголодается, или хотя бы поднимет два сверкающих в темноте глаза на уровень чуть выше земли и заметит еесидящую на стуле всего в полметра высотой.
Потом ее сознание совсем истощилось и просто отключилосьа когда она проснулась, или же лучше сказать: очнулась, то обнаружила, что ее руки все так же судорожно сжимают спинку стулаи она сидит на нем тем же дрожащим комочком. Змея исчезла. Послышался шорох сетки и сверху прилетели два куска куска хлеба и мокрая губка.
3.
В скинутой сверху шерстяной ткани было тепло. Если завернуться в нее полностью, не оставив на откуп холоду даже частичку тела, то можно даже чуть согреться. Если забыть про запах хлева, который шел от ткани, то и представить себя на своей кровати под пледом.
По какой причине, или же вине она не там? Она перестала об этом думать почти сразу, уже на третий деньвозможно, дело было в том, что она привыкла быстро ко всему привыкать. Или ей просто было все равно? Может и так. Но виной тому мог быть и чуть горьковатый привкус воды, которую ей давали с первого дня. Привкус какого-то снадобья, которого в воде быть не должно.
А совсем недавно солнце кончилось. Теперь кругом всегда царила холодная ночь. Если бы сверху шел снег, то он бы давно засыпал еепрямо в ткани, но снег не шел. Она бы умерла с голоду, вовсе не выбираясь из шерсти, но тот, кто сбрасывал ее хлеб и воду, иногда бросал их почти рядом с ней. И когда в желудке начинало сосать совсем уже нестерпимо, она не глядя шарила рукой подле себя, и, если удавалось нащупать хлеб и замерзшую губку, хватала их и тащила в свой очажок тепла, где отогревала, ела и пила. Если рука не натыкалась ни на что, кроме земляных комьев, то она просто лежала дальше, даже не помышляя о том, чтобы выбраться на поиски под холод. Страх перед холодом оказался сильнее чем перед голодной смертью
4.
Прошла неделя, или месяц. Может быть, год. Нет здесь понятий «день» и «ночь», а значит, что и нечему объединяться в недели и месяцы, и не из чего лепить годы.
Странно, что она не умерла от голода или жажды. Но организм ничего не тратил, и почти ничего не потреблял. Все усилия: и тела, и сознания, уходили только на одноподдержание тепла. А для этого требовалось двигаться как можно меньше, и просто сохранять и поддерживать свой островок тепла и сухости, посреди сырости и холодатам, вне теплого одеяла.
Но однажды она вдруг почувствовала, что стало теплее. Это тепло было даже сильнее того, что ей удалось сохранить здесь, под грубым куском шерсти. Она высунула руку. Не холодно. И даже кусок хлеба, на который тут же наткнулась ее рука, был не замерзший, и даже нагретый. Скинув ткань, она вылезла, и зажмурилась от яркого света, бьющего, казалось, со всех сторон.
Глаза привыкали долго. Она успела, все так же крепко жмурясь, съесть еще три куска хлеба, нашарить и выжать несколько губок. Тело, порядком затекшее, ныло от движения, от которого успело отвыкнуть.
Она огляделась. Кругом лежали плесневелые куски хлеба и высохшие губкикоторые все это время сбрасывались сверху. Попыталась сосчитать их, но тут же сбилась со счету.
Сверху послышался уже знакомый шорох. А потом сетку с ямы просто полностью сорвали, пустив внутрь теплые солнечные лучи. И в яму спустили веревку. А по ней спустился человек.
Ни о чем не думай и ничего не бойся. Сейчас мы уедем отсюда.
Не обращая внимания на хрустящие под ногами сухари, подошел, потом нежно взял за плечи, поднял.
Она не смотрела на него. Зачем он пришел?
Откинув в сторону шерсть, аккуратно отряхнул. Достал откуда-то переливающийся сверток, развернулэто оказался мягкий кусок ткани. Умело обмотав его вокруг ее тела, он удовлетворенно кивнул головой.
О тебе вспомнили. Выбраться сможешь?
Она наконец подняла голову и посмотрела на него мутным непонимающим взглядом. Кто он? Выбраться? Куда? И зачем?
А потом она просто отключилась. Сознание, привыкшее думать только об одномтепле, отвыкло думать.
5.
Тепло. Тепло со всех сторон. Мягкая шелковая ткань щекочет тело. Под ней упругие мышцы животного, которое везло ее куда-то куда? Она открыла глаза.
Проснулась?
Она обернулась.
Человека, который сидел на седле позади нее и держал в руках узды, уходившие к зубам коня, смотрел на нее по-добром. У него была аккуратно подстриженная бородка и тонкие усы. На вид ему было лет 30. Голова покрыта куском светлой плотной ткани, от солнца.
Кто ты?
Тот, кто вытащил тебя, и тот, кто тебя везет.
Где я была?
В Яме Безвестности. О тебе забыли. На какое-то время.
Куда мы едем?
Туда, где о тебе вспомнили. Пей.
Перед ней оказалась флягаполный до краев металлический сосуд. Вода оказалась чуть сладкая на вкус, без той горечи, которую она вливала в себя глоток за глотком все время, пока была в яме.
Одной фляги было мало. Но на свет появилась вторая, первая улетела в сторону, мягко упав на песчаную дюну. Потом третья. С каждым глотком в нее вливалась жизнь, раскрывались глаза и возникали новые вопросы, один за другим.
Подожди, поговорить успеем. добродушно усмехнулся всадник, видя ее взгляд. Теперь ешь.
Достав откуда то ароматно пахнущий сверток, он заставил ее забыть вообще обо всем кроме того, что прям сейчас извлекалось из негокуски мягкого вареного мяса, нарезанного ломтями, сочные дольки фруктов и свернутые кулечки ягод. И хлебсвежий, мягкий, душистый.
Долго нам ехать?
Нет, уже совсем скоро. Спи.
И она послушно заснула, обмякла, прислонившись к всаднику.
6.
Ей снился шорох перьев и птичий крик.
Проснись.
Она зашевелилась.
Проснись.
Окончательно пробудившись, она потянулась и села, увидела черную птицу, которая улетала от их лошади.
Лошадь стояла, и что-то сосредоточенно копала в бархане перед собой. В руках всадника была бумага, которую тот читал, нахмурив брови.
Мы едем назад.
Почему??
О тебе вновь забыли. Прости.
Скомканная бумага полетела в пески. Пришпорив животное, всадник заставил его развернуться. Потом пустил его галопом.
Она даже не пыталась вырваться. Только слезы двумя бесконечными ручейками все текли и текли из ее глаз, не находя сосуда, который бы мог их собрать.
Перестань.
Она не ответила.
Перестань, говорю. было сказано чуть тверже. Она всхлипнула и перестала. Только засопелаобиженно и разочарованно.
Через некоторое время на горизонте показались какие-то строения. Всадник притормозил.
Мы почти приехали. голос у всадника был странный. Казалось, он на что-то решается.
И что теперь?
А теперь мы поедем. Голос приобрел уверенностьНо не туда.
А куда? В еще одну яму?
Всадник не ответил, только еле заметно покачал головой. Она тоже промолчала. Но на душе стало легчечто угодно, только не яма. Только не яма.
7.
Два дня пути позади. Все это время всадник не останавливался, только изредка оглядывался и тревожно осматривал горизонт.
К вечеру второго дня в воздухе повеяло солью, а пустыня вокруг стала оживать. Поначалу показались зеленые кусты, все чаще стали попадаться пальмы с кокосами, бананами, или финиками. Лошадь стала проезжать густые дикие заросли растений. Показались деревянные и соломенные жилища людей. Сами люди, чьи лица были загорелы и темны, реагировали на их лошадь по разномукто-то равнодушно провожал глазами, кто-то показывал пальцами, а некоторые и вовсе не обращали на них никакого внимания.
Вскоре на горизонте показалась светлая полоса, которая стала все увеличиваться, а потом стала морем. Подъехав к самой границе между сушей и шумящей волной, всадник аккуратно ссадил ее на песок.
Там. указал он по правую сторону берегаЕсть деревенька, спокойным шагом около получаса. В ней тебя примут. Иди.
И мягко подтолкнул ее.
Она сделала шаг, другой. Песок увязал под голыми ступнями, оставляя на себе ее следы. К ногам подкатила приятная прохладная волна.