Короче говоря, Грецион пошел по следувроде бы медленно и нерасторопно, с опаской, но с каждым шагом профессор ускорялся, задор разгорался в нем все сильнее.
Минув пару поворотов и лестницу, Психовский спустился в трюм, где тонкие водянистые отпечатки ног обрывались около одной из стен.
Грецион почему-то такому развитию событий ни чуть не удивился, ведь таинственным следам из неоткуда свойственно упираться в никуда, но для уверенности, профессор, уняться которому в этом оттиске было почти невозможно, решил пощупать холодную металлическую стена трюма. За ней, по его соображениям, должно было находиться машинное отделениеили хотя бы спуск в него.
Сперва профессор схватился рукой за разболевшуюся голову, которая начала покалывать еще во время спуска, но здесь боль достигла точки невозврата.
Психовский потер переносицу и, морщась, все же коснулся стенывот тогда в голову словно метнули стеклянное копье, расколовшееся на кровоточащие осколки, и сознание словно треснуло. Грециону опять поплохело, во рту появился какой-то странный привкус, а перед глазами заплясали пятна и странные образы, которых онсуществующий здесь и сейчасникогда не видел: аметисты, татуированные языки, древние камни, огромные пальмовые листья, странные одежды
Профессор отскочил от стены и грохнулся на колени. Приступ боли затух, но на смену ему пришла противная тошнота, с завидной редкостью беспокоившая в последнее время, особенно после дежавю.
Профессор откашлялся и еле-еле поднялся на палубу, где ему заметно полегчало. Глубоко подышав, придя в себя и заметив, что Аполлонский все еще возится с картиной, Грецион решил пройтисьсвежий воздух всегда оказывался лучшим лекарством от всего на свете.
Нет, ну это никуда не годится, проговорил он про себя. Надо привести себя в порядок, а то ты скоро совсем развалишься, старый жигуль.
Новое занятие для не унимающегося в этом оттиске Психовского весьма быстро нашлось, а скуку как рукой сняло, когда профессор увидел вдалеке новый объект интереса.
За небольшим заборчиком, который перемахнутькак нечего делать, стояло натуральное джакузивода в нем уже пузырилась. Такие обычно помещают в самых роскошных каютах, и вроде бы пользоваться им может только тот, кто живет там, но, опять же, перемахнуть забор
Конечно, перемахнуть забор, но сперва притащить сюда Аполлонского, подумал Грецион, уже более-менее придя в себя, на реактивной скорости вернувшись к художнику и неведомо как заставив того встать с места, ссылаясь на что-то «очень интересное».
Если это не очаровательная дама, не остатки древней цивилизации, не черный маг и не дракон в подсобке, я буду очень разочарован, предупредил Федор Семеныч профессора, пока тот буквально тащил его к месту будущего преступления.
Они дошли быстроГрецион изложил план, пока художник взирал на джакузи.
Знаешь, вот вроде это обычное джакузи, жалко, конечно, не дракон и все прочее, но я не особо разочарован, игнорируя слова Психовского, сказал Федор Семеныч. А, что ты там говоришь?
Грецион специально что-то проворчалчтобы Аполлонскому жизнь медом не казаласьи повторил свой план.
То есть ты предлагаешь рвануть в чужой джакузи без разрешения, пока там никого нет?
Да, ехидно улыбнулся профессор. Может, там вообще никого нет. Если тебе страшно, хотя бы ножки помочить.
Ты сумасшедший, с этими словами художник зашагал к заборчику вокруг джакузи. И где бы мы были без твоего сумасшествия.
Психовский улыбнулся так, что лицо чуть не треснуло.
Оправдываю фамилию, пошутил он и, обогнав друга, перемахнул через заборчик, встав у края джакузи.
Профессор посмотрел на свое по чудному искаженное отражение в булькающей воде, собравшись закатать розовую штанину, но не заметил подкравшегося сзади Аполлонского, который резко толкнул ГреционаПсиховский свалился прямиком в джакузи, даже не раздевшись.
И кто бы что говорил о сумасшествии! энергично покрутив головой и протерев лицо руками, засмеялся профессор. Потом он решил распушить намокшую бороду.
Эм, Грецион, задрожал вдруг сзади словно сдувшийся голос художника. Лучше-ка вылезай.
Так, что-то я не понял тебя
Подними глаза.
Профессор вновь протер лицо и поднял головув проеме, что вел внутрь каюты, торчало дуло ружья, направленное вперед. Оно словно висело в воздухеза ним ничего видно не было.
На счет три, среагировал Грецион, готовясь к марш-броску. Раз, два
Три! крикнуло ружье, окончательно высунувшись на свет божийза оружием показался грохочущий смехом барон Брамбеус.
Психовский, не успевший полностью вылезти из джакузи, вновь свалился в воду. Аполлонский тяжело задышал.
Да, вот вы и напугались! сквозь смех, который можно было использовать вместо комбайна, выдавил барон. Простите мне такой фарс, но я не смог удержаться.
Скажите мне одно, Федор Семеныч более-менее пришел в себя. Зачем вы везете с собой ружье?
О! Я всегда вожу его с собой, как ни в чем не бывало ответил Брамбеус. Не успел вам сказать, но охотамое второе имя! Я до нее ой как падок. А видели бы вы моих гончих, таких нигде уже не найдешь
Грецион поймал себя на мысли, что барон иногда говорит каким-то архаичными фразами, словно взятыми из словаря древностей. То ли ему нравилось оставаться в образе, то ли по-другому говорить он просто не умел.
Профессор как раз хотел спросить кое-что, но отвлекся на восклицание на непонятном языке и обернулся. В их сторону ковылял старый китаец.
А, господи Ван! помахал ему рукой Брамбеус. Тоже решили искупаться?
Тяжело шагающий старик вновь повторил фразу на китайскомот нее несло какой-то тревогой.
И где этот переводчик, когда он нужен, буркнул Федор Семеныч. Господин алхимик, мы вас не понимаем! Не по-ни-ма-ем!
Аполлонский замахал было руками, но отвлекся на линию горизонта, которая как-то яростно вспыхнула зеленым.
Северное сияние? удивился барон.
Какая-то несостыковочка, пожал плечами все еще сидящий в джакузи профессор.
Достопочтимый Сунлинь Ван вновь выкрикнул фразу на китайскомна этот раз, громче, яростней жестикулируя.
А потом мир вокруг перевернулся.
Все залило зеленым заревом, и весы, поддерживающие хрупкое бытие, словно насильно лишили равновесиякорабль ушел под воду, но не утонул, не разбился о скалу, а просто перевернулся, будто палубе внезапно в порядке вещей стало находиться под водой. Рамки реальности раскололись, восприятие пошло трещинами, и Грецион Психовский видел только ярко-зеленое свечение с белыми линиями, что, расширяясь, разламывали зеркало мира на острые, расходящиеся, режущие сознание кусочки.
«Королева морей» продолжала плыть, да вот только неким чудесным образом вверх дномона неслась в какой-то неосязаемый разлом, утопая в зеленоватом свете.
Профессор попробовал сделать глубокий вдохно слишком поздно вспомнил, что находится под водой. Она хлынула в легкие, обволакивая все внутри приторной соленостью, а потом мир накрыла яркая вспышка, перешедшая в приглушенную и угрюмую тьму.
И Грецион Психовский умер.
Часть 2За краем бытия
Человек сидел, по-турецки сложив ноги и закрыв глаза. Его белая ряса, совсем простенькая и легенькая, слегка покачивалась на слабом ветру, словно боявшемся побеспокоить сидящего.
Человек не медитировалон просто сидел, закрыв глаза и сосредоточившись. Сознание отдыхало, становясь куда чувствительней к изменениям любого рода, оно начинало улавливать даже то, что в обычном состоянии принимало за информационный шум, а то и вовсе игнорировало.
Солнце, прокладывающее свой путь даже через вековечные тропические деревья с огромными листами, огибая древние белые камни, падало на лысую голову человека, находя там свое последнее пристанище.
Человек сидел, как восковая кукла, сложив руки на коленях.
Тут сознание его сжалось в одном болевом спазме, захлестнув волной невероятно сильного ощущения: искрящегося, пробирающего все тело, шальными узорами рисующего перед темнотой закрытых глаз блеклые фигурки на фоне сияющего зеленым среза миров.
Человек резко открыл глаза, вокруг которых красовались жирные черные круги, но не шевельнулся, оставаясь сидеть в прежней позе. Потом он высунул язык, облизав сухие губы. И будь рядом еще хоть-кто, то он, приглядевшись, смог бы заметить странные, словно татуированные, черные письмена на языке человека.
Человек улыбнулся.
Телец. Глава 5Оговорка по Жюль Верну
месяц Бык
В небе звезды, семеро их, великие боги они
Отверзание земли, волны направляются
Влажная земля открывается, плуги омываются
месяц Нингирсу, героя, энсигаля Эллиля
Кажется, это где-то уже было, пробубнил профессор Грецион Психовский пред тем, как вода сомкнулось над головой, а сознание поглотила мгла.
В мокром песке мирно ворошились крабики, никого не трогали, занимались чем-то своим, для человека непостижимым. Животные были настроены серьезно и, сосредоточившись, не отвлекаясь ни на что, смело шлихотя, скорее, ползлик своей цели.
Сегодня, в отличие от других дней, им что-то мешалотолько вот крабы не могли понять, что именно. Ведь обычно они перебирали лапками и ползли по песку строго по прямой, а теперь так не получалось, приходилось огибать нечеткий силуэт препятствия.
Крабы, повторяя мысль, настроены были серьезнои новое препятствие их с толку не сбило.
Но когда это самое препятствие резко зашевелилось и тяжело, громко задышало, животные попрятались, как солдаты в окопах.
Грецион Психовский закашлялся и стал жадно глотать воздух, хоть сознание его до сих пор блуждало далеко. Профессор распахнул глаза, прищурился от яркого света. На инстинктивном уровне Грецион испытал невероятное облегчениеон увидел вокруг себя что-то неясное, нечеткое, словно размытое мокрой кистью, но это что-то хотя бы было, а значит он не умер и больше не тонет.
А потом профессор наконец-то понял, что представляло из себя это что-то.
Край взгляда, словно вычурная рамка для фотографии, украшали тянущиеся ввысь деревья, древние и видавшие те дни, которые уже давным-давно не просто поросли легендами, а перестали существовать в человеческом сознании. Огромные тропические листья грузно свисали, бросая на землю густую, насыщенную теньно все это глаза Грециона улавливали лишь мельком, лес был где-то там, в стороне. Профессор же лежал на прибрежном песке лицом вверх, смотря прямиком в небо.
Но вряд ли кто-то в своем уме сходу назовет небом то, что видел Психовский.
Вверху раскалывались и соединялись цветные лоскутки с размытыми краями, постоянно меняя свое положение и формувсе это сливалось в одно огромное полотно, которое, видимо, и стоило считать местным небом, хотя больше оно напоминало какой-нибудь экспонат в галерее современного искусства, во весь потолок. Складывалось ощущение, что творца всего сущего внезапно накрыло потоком вдохновения, и он решил себе ни в чем не отказыватьвот и покреативил с небом, превратив его из скучного синего в разноцветное: осколки мерцали, шевелились, игрались оттенками, смещались и колыхались высоко-высоко вверху, на недосягаемой, вожделенной высоте, и каждое мгновение небо над головой уже было другимне тем, что секунду назад.
Грециона, здесь и сейчас по натуре очень восприимчивого к всему прекрасному, это заворожило, но, конечно, не слишком удивило.
Не то чтобы профессор видел такие пейзажи над головой каждый деньПсиховский жил в сером мегаполисе, где зимой оттенки неба варьируются от серого до очень-очень серого. Просто Грецион еще не пришел в себя, это, собственно, неудивительносознание до сих пор не могло понять, что вообще стряслось, почему профессор лежит на песке, а не на палубе, а перед глазами пляшут цветные пятна. Какое-то время Психовский просто лежал. Здравое восприятие мира постепенно, как нежелающий возвращаться в общежитие после пьянки студент, все же возвращалось. В конце концов, оно столкнулось с комендантомв смысле, со всем букетом чувств профессора, и Грецион понял, что абсолютно ничего не понимает.
Ого, первая реакция на цветное небо оказалась коротка, но метка. Как следует поморгав, профессор приподнялся на локтях, ожидая, что тело пронзит боль от сломанных конечностейно нет, все было в порядке, только нога слегка ныла. Будто бы Грециона кинули на сорок мягких перин, положив вниз горошинусудя по боли в ноге, не простую, а свинцовую.
Вернувшиеся в строй чувства теперь не просто уловили, а полностью осознали тропический лес с древними деревьями, раскинувшийся вокруг пляж и притихших в песке крабов.
А потом, хуже, чем черт из табакерки, явился Аполлонский.
О, ты наконец-то пришел в себя, протараторил тот, поправляя соломенную шляпу. Я-то уж думал, что пролежишь тут до темноты. Спокоен и медлителен, типичный Телец.
А привести меня в чувства ты не пробовал, гуру гороскопов? парировал профессор. Лишь на мгновение ему в голову пришла мысль гаркнуть на друга, но погасла так быстро, что даже не успела оставить следаполучается, что вроде и не думал о таком.
Решил даже не пытаться. Ты же ненавидишь, когда тебя будят. А отключка от реальностипочти тот же сон. Я тебе больше скажу, будь я некромантом, даже не стал бы воскрешать тебяты бы стал тем мертвяком, который постоянно ноет, что хочет обратно в могилу и хоть пару минуточек тишины, но ты терпеливый, ныл бы долго.
Федор Семеныч набрал воздуха и, не дав другу ничего сказать, продолжил:
Впрочем, это ладно. Ты не видел мой графический планшет или, хотя бы, блокнот? Я точно знаю, что они здесь, раз шляпу не унесло. Правда планшету наверняка хана. Ну, сигареты мои вот промокли насквозь.
В подтверждение слов художник вытащил пачку и покрутил почти перед носом Грециона.
Тебя правда сейчас интересует блокнот или планшет? потер глаза Психовский.
Я художник! развел руками Аполлонский. Я не могу упустить шанс зарисовать такой пляж и такие деревья!
Слушай, у нас тут ситуация почти из Жюля Верна, а ты со своими рисунками, профессор наконец встал, пошатываясь, приложил ладонь ребром ко лбу и посмотрел за линию горизонта. Там, где небо смыкалось с океаном, плясали уже знакомые цветные пятна, сливаясь и перемешиваясь в самый настоящий ад для эпилептика.
И где мы? Выглядит просто восхитительно, глаза профессора еще напоминали мутную воду после шторма, но там, на дне, уже мерцал жемчуг неподдельного, даже в некотором роде детского восторга.
Да у тебя все выглядит потрясающедаже какой-нибудь банальный парк. А так, не имею ни малейшего понятия, где мыхудожник суетно бегал туда-сюда, вглядываясь в песок. Но если мы мыслим Жюлем Верном, то это какой-то таинственный остров.
Значит, надо угнать подлодку капитана Немо, хмыкнул профессор, вытряхая песок из бороды. А остальные?
Пока никого больше не видел. Кто знает, что их сожрало.
Какое у тебя позитивное мышление, однако.
Да нет, это просто закон жанра, махнул Федор Семеныч рукой и перешел к более насущным проблемам. Ты точно не видел блокнот? Даже не замечал?
Грецион помотал головой, пытаясь понять, что вообще происходит. Последнее воспоминание профессораэто тонущий корабль и словно бы перевернутый вверх-дном мир, зеленое свечение, вода, легкая тошнота и отвратительное чувство дежавю, изрядно поднадоевшее. Пока что все эти ячейки памяти не особо складывались в одну логическую картинку, и предположительный остров с вековечными деревьями сюда никак не вписывался. К тому же, «Королевы морей» нигде не было видно, а корабли просто так не испаряются. Такое разрешено, нет, скорее уж положено, только Летучему Голландцу, но им тут даже не пахло.
Любой здравомыслящий человек если бы не запаниковал, то хотя бы расстроился, что весь отпуск пошел коту под хвост, но профессор Грецион Психовский не спешил разочаровыватьсявот если на этом островке, кроме каких-нибудь каннибалов, не окажется ничего интересного, то тогда отпуск точно можно будет официально утвердить проваленным, зверив всеми печатями. Профессору всегда казалось, что даже катастрофа должна быть интересной и запоминающейсякороче говоря, проходить с огоньком, с примесью древности и сверхъестественного. А если к этому коктейлю добавить приправу из утерянного знания минувших вековполучится хит сезона. На это наложилась еще та самая легкая впечатлительность Грециона в этом оттиске, превращающая даже поездку на гольф-карах в незабываемое путешествие.