Мастер оказался сволочью. Но Эмма предпочла не думать о нём. Она убежала к себе, вскорости переоделась, подвела глаза чёрным, выбелила и без того бледное лицо, закрывая темные круги, нацепила браслеты и перестала быть Эммой и вышла к клиентам, расставила свечи, камни и пучки благовоний, вынула карты. Люди как-то находили её, искали не то совета, не то спасения, не кого-то, кто мог рассказать им о них самих. Эмме нужны были деньги: на содержания корабля, на еду и лекарские запасы Фета уходило не мало.
Она не любила быть среди людей, сколько себя помнила. Люди хорошие, раз за разом повторяла, тщетно пытаясь в это поверить, но выходило плохо. В хорошие дни почти получалось, в обычныехотелось закрыться в лаборатории, чтобы никого рядом, никого. Но людям наплевать. Они вот они. Ходят и смеются, живут вроде как. Кричат, храпят. Если бы она была настоящей ведьмой, поселилась бы в башне в самом густом лесу, где никого, никого. Но за это не платят, а за карты платят.
В перерыве припёрся мастер. Растянул губы, прикрытые жиденькой щёточкой усов.
И всё закончилось. И снова потекли люди. И снова карты. От жжёного можжевельника щипало глаза. Но день заканчивался, и Фет готовил Небо к отплытию. Как правильно назвать отбытие летающего корабля? Луи отчитался, что с документами всё сделано. «Проблемой меньше», думала Эмма. Поток людей почти иссяк. «Вот удивительно, она листала карты, ни показательно, а так; карты уже потрёпанные, но благо крепкие, приятно лежали в руке, приходят же!».
Последним оказался капитан.
Эмма вздохнула. Лабораторный компьютер погас.
Я к тебе, сказал Фет. Надо переделать расписание.
Эмма кивнула, она тоже об этом думала, уже минут двадцать разглядывая потухший экран.
Сейчас запущу. Как он, освоился?
Ошарашен. Только с Тирхи и к нам.
А генерал, протянула она отстранено, по званию выше капитана?
Выше. Капитан дирижаблявообще не военное звание. Небо гражданское судно.
Да знаю. А Людвиг ведь предлагал, напомнила Эмма. На самом деле отдавать Небо военным ей не хотелось. Да, это бы значило какое-никакое финансирование. Она бы могла работать как раньше, выкинуть карты, заняться наукой. Но тогда бы её знания, её наработки перешли бы какой-нибудь Тирхе. И Небо бы ей перешло.
Что-то подобно уже было. Лет шесть назад, Эмма тогда то ли закончила, то ли заканчивала последний курс бакалавриата. К ним приходили люди, искали специалистов по просьбе Рогача. Тимофей Владимирович, тогда ещё почти не старый много хлопотал о судьбе студентов. Им предлагали военку, парням по большей части, но Эмме тоже поскольку средний балл больше четырёх и восьмиэто много. В стране царила автократия. Военным платили жирно. По ту сторону толпы со щитами, газом и резиновыми дубинками всегда платят больше. Эмме было не то двадцать один, не то двадцать, она хотела денег, но связываться с этими людьми не хотела.
Больше слушай, хмыкнул Фет. Людвига он недолюбливал. Что там, кстати по ремонту вышло?
Много, тихо отозвалась Эмма.
Что-то ты Устала?
Эмма отвернулась.
Не больше обычного.
Из-за капитана этого? Хочешь я его, Фет подмигнул и это вышло страшно для того, кто Фета не знал. Триединый боже, вздохнул он, Что у тебя случилось?
Ха, сказала Эмма. Да ничего вроде.
Вспоминать мастера, думать о капитане и о Фет кашлянул.
Эмма? глянул грозно. Вот и нужно ему так смотреть? Мог бы спать пойти. Свободное время всё-таки Эмма съёжилась в своём кресле. Ну что случилось? Ничего.
Она вздохнула, щёлкнула пробелом, воскрешая экран. В матовой темноте отразилось её блёклое лицо.
Меня вырвет, призналась Эмма. Фет просиял. Наконец-то! Наконец, она заметила. Я Нет, не вырвет, заявила она. Больше Фету назло. Боги. Ты это А есть нашатырь?
Есть, мрачно ответил Фет. Такие разговоры он явно не одобрял и прощал их только Эмме, за то да просто так. Сиди.
Сижу, прошипела она в пол. Хотя вроде бы нормально.
Точно?
Эмма промычала что-то неопределённо-утвердительное.
С хера ли я такая хрупкая? спросила она тихо. Фет неодобрительно фыркнул.
Успокойся. Дать воды?
Не знаю. Ну дай. Да, дай пожалуйста. Он был мерзкий. И старый. Боги, он такой старый. Морщинистый как кролик и жёлтый, волосы жёлтые как яичный желток, а глаза водянистые, взгляд липкий такой. Помыться хочется. Выскрести его пальцы, его касания с моих волос и плеч. Он хотел трогать и целовать хотел. Я сбежала. Промямлила что-то. Вот на черта мне гадость такая? Он выпить хотел. И трахнуть меня. Не сразу, может даже не сегодня. Его руки на моих
Мразь, заключил доктор. Смотри на меня.
Она помогала головой.
Пора с этим завязывать.
Пора.
Прости Фет. Я просто просто пойду мыться.
Иди. Всё мыло молчаливого неба твоё, повторил старую шутку доктор.
С тем же успехом можно было ничего не говорить, но лучше всё же рассказать. А мыло, мыло с водой сейчас живительней нашатыря.
Я не думал, что выйдет так, признался доктор. Он плохо умел признавать свою неправоту. Так что это почти победа. Какого чёрта ты вообще разрешила Луи втянуть себя в это?
Эмма кротко пожала плечами. Программа, составляющая расписание, запустилась. Эмма щелкнула пару раз, расширила диапазон. В коде высветилась новая переменная k, может кэп, а может Константин. Странно, что она так сразу запомнила его имя.
Фет кашлянул. Говорить не хотелось.
Нам нужны деньги. Что я ещё могу сделать? Моё образование на Верне никому не сдалось. И я женщина, Фет. У меня есть тело и карты. Можно стать шлюхой или ведьмой. Шлюхой, как видишь мне не подходит. Эмма со вздохом откинулась на спинку кресла. Кресла от такого слабо всхлипнуло и откатилось. Пришлось подползать на нём обратно ко столу. Что ещё делать?
Не это, отрезал Фет. Смотрел он очень и очень холодно. Но Эмма не боялась, а просто отвернулась. Насрать.
Не это, а что тогда? Альтернативы у меня всё равно нет.
Фет нахмурился, хотя куда уже! Они говорили будто бы на разных языках: он словами, Эмма на языке программированияциклами, массивами, не прошедшими компиляцию алгоритмами.
Я не знаю, прости, вины своей Эмма не чувствовала только усталость и серовато-скучную злость, как ещё.
Да и Фет.
Может Луи и прав. Втроём с кораблём не управится. Просто, ты же знаешь, я не люблю людей. Мне с ними сложно. Не умею с ними. Всё время какое-то дерьмо получается. Мне б в лаборатории сидеть.
Так сиди. Хочешь, перестроим расписание. Ну ты, то есть перестроишь, так чтоб твои смены капитану, улыбнулся Фет, отошли. Пусть в машинном трудится.
Не, Эмма качнула головой. Нет. Я, кажется, проросла в этот корабль. Мои смены. Не отдам. Сейчас, правда, полегче будет. Всем. И у тебя времени побольше, и Луи разгрузим.
Его то как раз можно ещё загрузить.
Можно, хмыкнула Эмма. А нужно ли? Впрочем, мыона не продолжила и на экран указала. Расписание уже. Смотри. Есть его куда скинуть?
Кидай мне. Я перешлю и покажу, и отведу. Надо парня проинструктировать.
Ты ж уже инструктировал?
Да нет. Эта так, обзорная экскурсия с видом на туалет. Фет хмыкнул собственной шутке и посерьёзнел. Луи ему даже каюту не показал.
Луи его сразу ко мне привёл, как на сеанс. Я даже карты разложила. Но потом этот за документами притащился.
Замечательно, всплеснул руками Фет. Я с ним поговорю.
Ха, вздохнула Эмма. Луи не поздоровится, но этого он и заслужил.
Он, кстати, боится тебя.
Кто? Я Луи не ругала. Ну то есть да. Я извинюсь.
Капитан, усмехнулся Фет.
И хорошо.
Ну я пойду?
Любимая моя, светлая девочка. Знаю не любишь, когда я так обращаюсь. Но вдруг разозлишься и захочешь ответь? Хотя бы так, Эмма, хотя бы так.
У нас всё хорошо, я консультирую Лавинскую. Скоро выйдет книга. Представляешь? С моим именем на обложке. Вот мама рассердиться, опять мол о своих грешниках. Смеюсь за кадром. Но кто, если не я, о них напишет. Скоро Колядки. Соня мастерит рога, выклянчила у бабы шубу, ту лохматую помнишь? Очень хочет показаться тебе. Ждёт, что приедешь. Я говорю, что приедешь, но к лету. Она согласна и летом колядовать. Спрашивает, как на Верне видно звёзды, а нас видно? Хочет, чтобы тебе премию дали, уже и платья выбрала себе. Говорит, что фуршет с шампанским это, конечно, скучно, но она потерпит. Хочет помахать тебе из зала. Говорит, что восемь это уже очень много. Жалеет, что ты пропустила день Рождения Николаши.
Ни страшно. Третий день рождения можно прапустить. Прихади с машиной на читвёртый. Придешь?
«Не приду», ответила Эмма пустой каюте. Между Верной и Новым миром около пяти световых лет. Не так и много, конечно, всего-то день лета сквозь кротовую норуерунда! Сколько лет прошло дома с тех пор, когда НМ-1 отчалил на Верну? Восьмилетняя девочка давно уже стала подростком, Эвину книгу напечатали, Дэвид защитил диссертацию. Первое время она старалась отвечать на письма, всё-таки Эва просила, а потом оказалось, что эти ответы запаздывают на месяц, на три, на половинку года. Связь сбоила, но почему-то только в одну сторону. Вернские бури крали сигналы, искажали, путали время. И Эмма перестала писать. Она никогда не любила делать что-то впустую. В этой замедленной беседе Эвиного голоса хватало на них обеих.
Ей хотелось разбить планшет в мелкую стекольную крошку, пусть рассыплется гадкий по комнате. Пусть не останется ни одной ниточки в этот счастливый, приглаженный розовый мир, в котором у всех всё ровненько, сладенько. Пусть провалиться в толщу Вернских облаков. Эмма тихонько выла, вжимаясь стену. Её тошнило. Мир качался мерзкий и мутный. Такой-то она и заслужила. Глупая ведьма. Дура. Слабачка. На Верне ей самое место. Сюда же ссылают всяких. Всяких. Всякий стоит за штурвалом. Даже капитаном собственного корабля не смогла быть. Планшет погас, и в мире писем и пикселей наступила глухая ночь сравни забвению. Эмма встала, шатаясь, ухватилась за край стола. Пробормотала хрипло в пустоту каюты что-то о богах и мире, а потом выругалась и упала на кровать. Её смена начнётся через пять часов и сорок три минуты. Нужно уснуть. Немедленно. Без возражения и нытья. Она опустила руку, нашарила под кроватью пузырёк, не глядя отчитала две таблетки, выпила и принялась считать обратно от пятисот.
«Верна не прощает слабость», говорили в институте, на деле же Верне было плевать.
Доброго рассвета, Фет близоруко щурился в дисплей. Корабль летел ровно, ни бурь, ни попутчиков на радаре. Выглядишь мёртвой. Хочешь ещё час поспать?
Не поможет, она покачала лохматой головой. Пускай меня за штурвал. Тупая работа лучше всего прочищает голову.
Ты себя гробишь, Эмм, сообщил он устало. Другой бы увидел в тоне доктора упрёк, но Эмма знала это тихое неодобрение и прощения. Доктор многое отпускал ей, то, чего бы другим ни за что не простил. Принести кофе?
Буду признательна.
Сам он кофе не пьёт, считает, что вредно.
Расцелуешь? улыбнулся доктор.
Оставь это Луи! Она тоже улыбнулась, здесь у руля она была ровно на своём месте. Была смелой, самой смелой и самой сильной, великой и всемогущей. И Луи, и доктор умели управляться со штурвалом, и Эмма не делала этого лучше других, единственное и главноеона не боялась стоять у мостика и в самую тёмную Вернскую бурю. Ведь кто если не она? Если сейчас пробьёт обивкузначит пробьёт и будем чиниться, и никто в том не виноват, нужно выстоять и с минимальным ущербом. Корабль шёл ровно, и бед не предвещалось.
Доктор скрылся в темноте. Ночью большую часть освещения отключали, чтобы хоть как-то приблизить режим к «земному», и чтобы сэкономить энергию. Светденьги, как говорил Луи.
V
Проснулся он поздно. До смены оставалось всего семь минутумыться и только. Сам распорядок «Неба» казался Константину пыткой. Как пить дать эта ведьма лично расставила смены, словно они тут не завтракают и не спят. И не разговаривают друг с другом. Понятно, что корабль большой, а их всего четверо, но разве это дело? Набрала бы людей.
Константин безучастно глянул в зеркало. Себя он старательно не узнавал. Узкая клетушка ванной вся пропахла мылом и зубной пастой. В белом стаканчике торчали три одинаковые, только что цвета разного: белая, синяя и зелёная зубные щётки. Константин докинул четвёртую, такую же, из той же пачки. Он и не думал раньше, что щётки продают пачками по семь одинаковых, но разноцветных штук.
Ему определили каюту, когда-то двухместную, теперь пустую и пыльную. «Швабра во-он там, указал Фет, постельное бельё в шкафу. Хочешь естьиди на кухню. Связь по рации, ну или пиши. Эмме лучше пиши, Фет постучал пальцем по часам. Константин понял, что Эмме и писать не стоит, лучше вообще не пресекаться. Пусть себе колдует. Доктор поправил очки. Срочное мне, остальноек Луи». На том инструкции закончились, и доктор с чувством выполненного долга свалил. Константин с трудом проглотил желание окликнуть доктора, схватить за ворот и потрясти, и трясти, и трясти, пока объяснения какого чёрта, какого хера, какого дьявола тут происходит не высыплются на пол. Будто Фет носит ответы в карманах. Будто он знает, почему Тирха потеряла залив, почему прокуратор одел Константина в отцовскую форму, почему в конце концов Верна и почему он кинулся защищать пацана в баре, почему исследовательское судно досталось ведьме, доктору с дредами и малолетнему вору?
Не ища ни белья, ни швабры, которая во-он там, ни расстилая покрывала, он только ботинки снял и вытянул ремень, Константин рухнул спать. А в голове укором пронеслось, что он уже около месяца не ходил в зал и почти неделю не отжимался, зато бухал каждый день, опустошая отцовскую коллекцию.
Будить его никто не стал. Где-то посреди ночи, или того, что теперь придётся называть ночью, сработал будильникв Тирхе семь утра, на корабле, если верить охваченным болезненным фосфорным сиянием часов, около четырёх, но возможно и дня. Константин решил, что можно ещё поспать и проспал всё, включая возможность позавтракать. Неохотно он сгрёб себя с кровати, зашнуровал ботинки, застегнул ремень, отжался двадцать раз и пошёл искать ванную.
Корабль казался новым. Даже не так, корабль был чудом воскресшим из забвения. Он, по всей видимости мог лететь и без ручного пилотирования. В живых облаках точно бы мог, а здесь бури и прочая радость. В живых. Константин погрозил собственному отражению и вышел, стукнув по выключателю, вместо света включилась вентиляция. Ну и чёрт с ней. С начала смены утекло минут десять. И с ними чёрт. Много, однако чертей выходит. Небо Тирхи у восточной границы живей всех будетсплошь ад, дурное варево меж крыльев бомбардировщиков. Отец сколько раз повторял: не суйся в авиацию? Без тебя наберут идиотов. Что бы теперь он сказал а, капитан дирижабля? Нет, он, конечно, конечно, уважал своих людей, и пилотам руки жал искренне, и Константина учил ценить людей превыше, превыше да всего превыше. Вот и дверь в машинное. Минус пятнадцать минут смены. Она ж не заставит отрабатывать, ведьма эта?
Ведьма с доктором сидели в машинном. Она водила пальцем по экрану тончайшего планшета, а с пальца соскальзывало тонкое деревянное колечко. Без шалей и браслетов она выглядела совсем девчонкой в нелепом сером комбинезоне, в таком же ходит Луи, надетом поверх черной рубахи, и рубашка у него, кажется, была похожая, и ботинки, высокие почти армейские ботинки.
Ты опоздал, сказал, привставая, доктор. Доктор же выглядел точно, как вчера.
Яначал Константин, но понял, что оправдываться совсем не хочется. Они бы поняли, будь оба нормальными людьми. Что нужно делать?
Следить за этой хреновиной, ведьма махнула в сторону нагромождения серебристых труб. Сейчас покажу. Ты хоть выспался?
Выспался, сухо кивнул Константин.
Она встала, а значит надо следовать за ней. В нагромождении труб оказались датчики и маленькие вентили.
Сегодня Небо идёт хорошо, сказала ведьма. Тебе повезло. Обычно тут больше мороки. Просто смотри, чтобы этот уровень не уходил в красное. И если будет желание, подмети пол.
Если не будет, тоже подмети, добавил Фет из своего угла. Часа через два придёт Луи, он покажет и расскажет, как тут вообще надо. Эмма!
Ведьма дёрнулась:
Опять? Ну твою ж
Что думать об этой парочке он не знал, странные они и злые. Не то, что Луи, Луи хоть и придурок, но кажется с ним ещё сойтись. Пацан улыбался здорово, шутил похабно и смеялся звонко, дурачился, в общем, на человека хоть сколь-то был похож. А эти, будто из камня вытесаны.
Трубы и вентили нисколько не занимали Константина. И сесть здесь как назло было некуда. Константин угрюмо посмотрел на часы, надо бы их перевести на местное время. В корабле гудело и гудело со всех сторон.
Ох, если б я была настоящей ведьмой! она зажмурилась, припоминая как жмурится по-настоящему от золотого солнца. Я бы подняла бурю, и всех уродов бы смело в океан. Она раскинула руки в стороны, и казалось, казалось, что вот-вот её тонкие белые пальцы охватит настоящее пламя. Фет?