Я очень хорошо запомнил все свои фразы. Абсолютно все. Я прекрасно помнил каждое слово, что произнёс, прежде чем выставить Элдри вон. Они навсегда остались в моей памяти потому потому что эта дурёха не успокоилась! Держа на меня обиду, она затеяла вылазку в город вместе с мальчишкой. Тем самым, с которым ранее дралась на палках. Дети преисполнились энтузиазма доказать, что они могут ого-го! Намного больше, нежели дылды, которые их ни во что не ставят! И вознамерились совершить подвиг. Проще говоря, решили превзойти жрецов в лечении больных. Вот только совершенно не учли, что умные взрослые отправлялись за пределы храма в плотно закрывающей тело одежде, пропитанной воском, что их маски фильтровали ядовитый воздух, что Хорошо ещё, что они наткнулись на молящегося Жана! Жрец узнал детей и насильно привёл их обратно. Дурачки могли бы и вовсе потеряться!
По возвращении отважных беглецов благоразумно поместили на карантин в разные кельи, расположенные на полуподвальном уровне, а потом уже рассказали и мне о произошедшем. Рисовать мне тут же резко расхотелось. И всё же только закончив картину, на которой богиня отчего-то вышла совсем не доброй и не милосердной, я пошёл узнавать подробности у самой Элдри. Внутрь к ней меня не пропустили, категорично настаивая на соблюдении режима карантина, но поговорить через дверь позволили. Я и поговорил. Коротким, но выразительным, красочным монологом с примесью нецензурной лексики. А затем метко запустил в Элдри игрушечным медвежонком через маленькое окошко. Заслонка на нём открывалась с внешней стороны и в обычной жизни помогала жрецам тайком наблюдать за послушниками.
Вы очень многого хотите от ребёнка, недовольно покачал головой Артур, когда я собрался уходить. Он тихо молился за здоровье детей в уголочке и казался совсем неприметным. Но его слова привлекли моё внимание. Даже больше. Они меня разъярили. Я подошёл впритык к старцу и чуть ли не прокричал:
Думать, прежде чем делать, это много?!
Вы забываете, что она думает, холодно сказал он мне. И не сомневайтесь, она на самом деле думает очень много. Вот только эта девочка не прожила столько же лет, сколько вы, и не столкнулась с тем, с чем сталкивались вы. А потому и думает иначе, чем вы. И если вы недовольны её мыслями, то, прежде всего, испытайте недовольство по отношению к себе самому, юноша. Вы не дали её голове своевременно задуматься над тем, что для вас так естественно.
Его спокойное разъяснение заставило меня упрямо и недовольно сжать губы до узкой черты. Мне было неприятно признаватьжрец оказался прав. Я безосновательно считал, что Элдри должна была действовать так, как если бы она знала все мои мысли Треклятье, я вообще не запрещал ей куда-либо уходить из храма! Не объяснил, что на улицах опасно. Ни слова не сказал, как заразна чума Борхайта.
Для меня было так естественно предполагать, что это само собой разумеющееся, что мне даже в голову не пришло хоть как-то предупредить её. И теперь
Великая Тьма!
И теперь она может умереть, сделал я вывод вслух.
Эта девочка хотела помочь вам нести людям добро. Помолитесь Энкайме. И, возможно, она не оставит вас.
* * *
Я не так часто испытывал подобное, но на этот раз слова Артура заставили меня ощутить чувство вины. Это было неприятно. Однако ругать самого себя мне было не по нутру. Я всегда был по натуре больше деятелем, нежели философом-самокопателем, а потому основательно задумался только над тем, как можно исправить возможные последствия поступка Элдри.
Совет молиться мне не нравился. Плевал я на богиню Энкайму!
От чумы хорошо спасали две противоположности: магия и технология. Магия была мне не доступна, поэтому я сосредоточился на втором решении. Может, Элдри по итогу так бы и не заболела, но если она оказалась заражена, то позаботиться о вакцине следовало уже сейчас. И хорошо, что я, как маг, был сведущ в алхимии. С ней и химия не такой уж страшной наукой казалась. Во всяком случае, мне были известны формулы подходящих антибиотиков. Проблему составляло только их получение. Огромную проблему. Мало того, что стоило как-то найти подходящие сырьё, так и лаборатории у меня не имелось. А пытаться соорудить хотя бы перегонный куб в храме идиотов-фанатиков?
На кухню я благоразумно носа не показывал. Там хранились съестные припасы, а потому повара и кладовщик бдили не хуже цепных злющих псов. А иных мест с очагом в храме имелось не так уж много. Особенно безлюдных. Поэтому мне оставалось только сооружать горелку и надеяться, что к рассвету келья сможет полностью проветриться.
Стащив с места для молитв наиболее простую лампадку, я выстругал дня неё ножки и приготовил на основе растворителя для красок топливо. Оно не должно было бы так чадить как масло. А там оставалось всего лишь выровнять подачу жидкости для получения стойкого по температуре пламени. После, глубокой ночью, я проверил прибор на работоспособность. Сварил в тонкостенной маленькой глиняной миске общеукрепляющий и успокоительный отвары. Во время варки мне всё время чудилось, что вот-вот дверь скрипнет и внутрь войдёт молящийся Рикард. Мне так и виделось, что он вотвот утащит меня на костёр! Но вроде всё обошлось.
Передать отвар с едой оказалось нетрудно. Достаточно было под предлогом заботы лично передать через окошко тряпицу с едой. На дно узелка я положил две бутылочки и записку на случай, если при нашей «встрече» будет присутствовать кто посторонний и у меня не получится дать Элдри разъяснения самому. Обычно в коридорчике, сидя на табуретке, перебирал чётки какой послушник. На этот раз некто тоже нёс свою вахту. Ему надлежало успокаивать нервничающих детей. Мало кто и из взрослых способен сохранить душевный покой, когда его вот так надолго запирают в полном одиночестве.
Я не хочу быть здесь, пожаловалась Элдри и прижалась к закрытой двери. Её глазёнки уставились наверх к окошку, через которое ей было видно кусочек моего лица.
Знаешь? Я тоже.
Сказав это, я закрыл заслонку и был готов уйти, но тут послышались истеричное завывание, плач и удары кулачками о дверь. Очень сильные удары. Элдри наверняка вотвот разбила бы руки в кровь. Так что я застыл в попытке сообразить, как долго подобное безумие способно продолжаться и отчего оно вообще возникло.
Милосердная Энкайме. Снова! шёпотом воскликнул послушник.
Снова?
Если бы это не бы подвальный этаж, то она бы весь храм переполошила! Но здесь толстые стены. И только я слышу, как она кричит словно безумная.
Разве вы не пробовали помочь ей успокоиться?
Помочь можно только тому, кто этого хочет. А она не реагирует ни на какие слова И прошу вас, сударь, не корите меня! Я просил своего наставника дать ключ, но он мне строгонастрого отказал.
Мама! Мамочка! Мама! продолжала вопить Элдри.
Дитя моё, утешение и свет, начал бормотать послушник, когда встал на колени возле двери.
Чётки двигались в его руках невероятно быстро. Говорил он без перерыва, но эта болтовня действительно не производила никакого эффекта, кроме того, что и из соседней камеры начало доноситься хныканье. Даже мне стало как-то особенно тоскливо. Про такое состояние ещё говорят «кошки на душе скребут». Так что я уверенно отпихнул служку в сторонку и снова открыл заслонку.
Морьяр! Морьяр! Я хочу выйти! изменилась завывающая песня. Выпусти меня!
Успокойся.
Выпусти меня! Выпусти!
Успокойся.
Я хочу выйти! голос достиг совсем неприятно высокой ноты.
Успокойся. Хочешь голос сорвать?
Я хочу выйти!
Успокойся или мне надоест это повторять.
Девочка тоненько протяжно завыла, но характер всхлипов указывал на то, что она пытается совладать с собой. Кажется, я верно сделал, что сварил ей успокоительное.
Успокоилась?
Да.
Ответ мало походил на что-то спокойное, но он хотя бы прозвучал осмысленно.
Ты ведь понимаешь, почему здесь?
Я не заболела! Я здорова!
Тогда ты выйдешь отсюда.
Выпусти меня!
Через неделю. Тебе надо подождать семь дней.
Я не хочу сидеть здесь! снова начала подвывать она. Не хочу!
Ладно, внезапно пришла мне в голову идея. Я сейчас схожу за книгой. И если ты сможешь пересказать нужный отрывок из неё наизусть, без заминки, то я сразу же выпущу тебя. Подходит предложение?
Хорошо, воодушевлённо произнесла Элдри.
Тогда садись на кровать. Поешь, попей. Я скоро.
Ты точно вернёшься?
Точно. Ты мой Шершень. Я не могу тебя пока оставить.
Шершень?
Вместо ответа на её вопрос я сказал:
Честное слово. Я вернусь.
А куда вы? тихонечко поинтересовался послушник.
Искать библиотеку.
Позволить вынести из читального зала выбранную мной книгу старик-библиотекарь ни за что не захотел, а потому я, подтвердив собственную догадку о том, что больше никого в помещении нет, тихонечко умертвил его чередой нажатий на определённые точки. Старик лишь удивлённо округлил глаза, когда осознал, что сердце перестало биться. Я придал его телу как можно более естественную позу и, не торопясь, вышел из библиотеки с книгой, разумеется.
* * *
Суеты из-за смерти библиотекаря не возникло. Его седая борода была достаточно длинной, чтоб списать всё на промысел милосердной богини. Так что я, продолжая рисовать с утра до вечера, спокойно анализировал и изыскивал возможности для получения сырья, необходимого для сыворотки. Мне требовалось обезопасить путь судьбы, где девочка всё же заразилась. Но за два дня я так ничего и не придумал подходящего.
На рассвете третьего утра мальчишка, с которым дочка Эветты совершала вылазку, заболел. Слухи разлетелись быстро. И я не только ощутил воцарившееся паническое волнениечума проползла внутрь храма, но и сам источал его.
Когда настало время обеда, я поспешил отнести еду Элдри. И всё же, открыв заслонку, перво-наперво не отдал узелок, не стал спрашивать об успехах в пересказе, а прижался к окошку и попытался увидеть изменения в её теле. Увы, они обнаружились. Магическое зрение уловило перемены и без подключения к потокам энергий. Вероятно, концентрированный отвар, которым я её обильно потчевал, основательно помешал развитию болезни. Но сутки, от силы трое, и то, что знал пока только один я, стало бы явным.
Мне следовало поспешить с созданием антибиотика. Если я хотел защитить своего Шершня от собственной оплошности, то должен был поторопиться. Я же высокоинтеллектуален, совершенен, безупречен! Как можно было оступиться на полнейшей ерунде, как какому-то дураку?
Мой мозг начал работать столь усердно, что к вечеру ослабленный недавней простудой организм от чрезмерного перенапряжения вновь выдал высокую температуру. Но разум едва воспринимал сигналы реальности не из-за этого, а по другой причинеон был полностью сосредоточен на думах. И в результате, когда проходила вечерняя трапеза, я действовал на одном подсознании и с трудом понимал среди кого сидел. Обстановка вокруг была крайне сходна с тем, к чему я привык, будучи неофитом. Тусклое освещение, затхлый воздух, едкий запах благовоний, длинные скамьи, одинаковая мрачная одежда, скудная еда, лишь изредка нарушаемое молчание
Вы выглядите очень подавленным, Морьяр.
Сквозь туман в голове я попытался сконцентрироваться на лице подсевшего ко мне человека, но у меня не получилось.
Надеюсь, с вашей девочкой ничего плохого не произойдёт, продолжило говорить размытое пятно, через ткань левой руки которого просвечивали крошечные зелёные червячки. Они беспрерывно копошились, пожирая плоть, и, удлиняясь, вскоре бы поглотили всё тело. Иначе мне придётся корить себя за то, что я стал орудием смерти. Не стоило въезжать в город, не выяснив, отчего в дневное время наглухо закрыты ворота.
Слова расплывались. Я их слышал, но не воспринимал в тот момент. Моё сознание поглотили построения химических формул. Единственное, что я видел чётко в реальном мире, так это несуществующих едко-зелёных червей. И то, что ткань мешала мне рассмотреть их, заставило меня с раздражением резко схватить жреца за руку. А затем я под всеобщее ойканье одним движением разрезал рукав рясы Артура ножом, который лежал рядом со мной на столе. И заключил:
Гангрена. Чёрная плоть.
Нет, сын мой. Вы ошибаетесь, проблеял враз побледневший Артур и здоровой рукой отодвинул подальше нож, вновь положенный мною на столешницу. Я поранился, когда помогал на конюшне. Рана опухла сильно, но она несерьёзная. Молитвами Энкайме я быстро выздоровею.
Молитвами Энкайме?
Я зачем-то осмотрелся, как будто действительно ожидал узреть поблизости богиню. Но увидел только хорошо изученную со всех сторон белую мраморную статую, у ног которой лежали подношения.
Молитвами Энкайме, подтвердил мой собеседник, и тут же я с ним согласился.
Да. Молитвы Энкайме будет хорошо.
Сказав это, я встал и подошёл к статуе, чтобы поднять ранее замеченный мною основательно заплесневелый хлеб. А потом вернулся обратно. Возле Артура уже находился молящийся Стефан. Горбун внимательно рассматривал рану и обескураженно говорил:
Боюсь, что сударь Морьяр прав. Это начало чёрной плоти. Её так просто не вылечить.
Молитвами Энкайме! опровергающе, но словно во сне повторил я.
После чего под пристальными взглядами переставших трапезничать жрецов и послушников ногтями сцарапал с хлеба плесень, наложил на загноившийся порез и и вдруг очнулся.
Пожалуй, меня настолько захватили мысли о попытке лечения тяжёлой заразы антибиотиком, что одержимость прекратилась только тогда, когда я воплотил задумку в жизнь. Правда, не для того, кого хотел, и не тем веществом, что хотел. Элдри обычный пенициллин не помог бы.
Богохульство! выпалил кто-то из жрецов.
А затем я оказался под крайне огромным замком в крайне неуютном помещении, где всю ночь раздумывал над крайне серьёзным вопросомпризывать ли мне Тьму на помощь или же нет?
* * *
Самолюбие неистово угнетало разум, требуя отложить контакт с Хозяевами до наступления максимально критичного момента, а то и вовсе навсегда. Я был слишком умён и талантлив, чтобы сбегать при помощи унизительного обращения к владыкам Тьмы. Предвестник не должен пугаться какого-то возможного костерка!
Однако жить хотелось, несмотря на гордость.
И не иначе как сила моего желания была на этот раз фортуной услышана. Утром вопрос отпал сам собой. Святой Артур, как оказалось, не стал вычищать рану. Боль у него ослабла, опухоль немного спала, и он тут же возвестил миру, что я спас его! Стефан подтвердил, что наступило неожиданное улучшение. Так что, по раздумьи, меня выпустили.
Объяснить толком, почему я вчера сделал именно то, что сделал, у меня не получилось, но жрецы сами умудрились интерпретировать моё помутнение рассудка до некой мистической связи с Энкаймой. Выходило, что моя добродетель в бескорыстном (кхе-кхе) распространении лика и слова её, а, значит и веры, заслужила признание богини. Подобный вывод меня крайне порадовал, ибо он подводил к решению проблемы с Элдри. К очень простому решению. Вместо того, чтобы выискивать почву с подходящим для синтеза составом, я наплёл молящемуся Стефану о некоем душевном порыве изобразить лик богини в крайне сложной технике. И попросил достать необходимые материалы, из которых уже можно было выделить необходимое вещество без особого труда. Жрец обещал подумать, и я понял, что ошибся с выбором поставщика. А потому незамедлительно приступил к преследованию иерахона. Обескураженный моей фанатичной настойчивостью и навязчивостью иерахон всё-таки согласился. В конце концов, всё материальное в городе, где умерло уже более половины жителей, имело мало смысла. Так что к вечеру я обладал всеми необходимыми ингредиентами.
К сожалению, создание сыворотки требовало времени, могло пойти не так, как я предполагал, а у Элдри уже начался не только жар. Бубоны на теле не оставляли сомнений в том, что она больна чумой.
Вчера мы сожгли аж восемь колдунов, гордо произнёс стоящий прямо за моим плечом молящийся Рикард. Из-за него я был вынужден рисовать набросок, а не заниматься действительно интересующим меня делом. Этот город полон богохульной мерзости!
Вместе с теми, что вы до этого сжигали, будет уже шестьдесят девять человек. В Амейрисе столько магов разве что в столице наберётся.
Всех их добрые люди застали за колдовством.
Да? Помнится, четыре дня назад одна из женщин громко опровергала свою вину. Клялась в верности Энкайме. Говорила, что всегото хотела благословить воду в колодце.