Оборачиваюсь. За спиной стоит служитель храма, одетый в белое. Ардере, немолодой даже по меркам этого долгоживущего народа, но и стариком его назвать язык бы не повернулся. На грудитяжелая золотая цепь с подвеской, усыпанной блестящими камнями, белесые, будто тронутые инеем волосы заплетены в косы и украшены драгоценными бусинами и зажимами. Правая рука обнажена до локтя, по коже от запястья вверх тянутся угловатые руны чужого языка.
Лхасси, Видящий.
Один из тех, кто потребовал прислать меня на эту сторону Стены.
За его спиной замечаю еще нескольких служителей. Каждый из них вроде бы занят своим делом и не приближается к нам, но удивительное чувство спокойствия и одиночества неизбежно рушится.
Боюсь, вы ошиблись на мой счет, отвечаю твердо. Я никогда не склоню голову перед лживыми богами, лишь перед истинной сутью Прародителей.
Пусть так, лхасси и не думает обижаться на мои слова. Однако ты сейчас перед их ликом, а значит, на тебе тень их милости и покровительства, как и на всяком ардере. Ты уже видела фрески?
Да.
И что думаешь о них?
Они непривычны.
Какое удивительно точное слово, незнакомец, кажется, сам с удовольствием рассматривает яркие росписи, для нас они тоже выглядят странно. Слишком давно было построено это святилище, слишком многое изменилось с тех пор. То, что тут изображено, живет лишь в наших воспоминаниях.
Когда это было?
Вскоре после создания Стены. Нынешний храм, он обвел окружающее пространство рукой, возведен на руинах другого, гораздо более старого. Художник, расписавший стены, лишь повторил картины, созданные другим несущим пламя еще при жизни богов.
Не может такого быть. Ардере явились, после того как Прародители отправились в странствие. Эти слова повторяют киссаэры, добавляя, что таково наше наказание за ослабевшую веру. Именно мы, люди, виновны в том, что Праматерь и Праотец сбились с пути. Если бы наши сердца были чисты, если бы огонь веры согревал наши души, как в древности, боги явились бы обратно, как заблудившийся в море путник к зажженному маяку.
Делаю вдох, чтобы возразить, но обрываю себя, не начав. Повторяю про себя наставления киссаэра: нет смысла спорить с теми, кто одержим и верит в собственную ложь.
Как тебя зовут? меняет тему лхасси, подходя ближе и опускаясь на одну из лавок. Никогда не видел тебя здесь прежде.
Пока никак. Но если вы о том имени, что дали мне родители, он кивает, то Ли́ан.
Ли́ан, эхом повторяет он, это очень интересно. На нашем языке это созвучно словам «факел» и «луна». Есть еще третье значение, почти забытое: «тайно сбежать».
Вместо ответа пожимаю плечами. Мне всё равно, что оно значит на языке ардере.
О, не обижайся, дитя. Я вовсе не хотел тебя оскорбить.
Он делает приглашающий жест, указывая на скамью.
Вы не оскорбили, сажусь, заставляю себя говорить мягче, в конце концов, в его словах действительно не было намека на что-либо недостойное. Этот ардере стар и опытен, он должен понимать, что в каждом из избранных надежда сбежать от собственной участитайно или явнобудет тлеть бесконечно.
Поздравляю к слову, первое испытание позади. И рад знакомству. Меня зовут Айонэй, я сехеди этого храма.
Конечно, я могла бы сама догадаться. Риан упоминал, что жрецам крылатых, в отличие от ордена киссаэров, неведомо истинное равенство. Говорил, что одежда и золото у лхасси всегда подчеркивают их статус.
Для меня честь познакомиться с вами, сехеди Айоней, склоняю голову. Простите мою невежливость.
Не за что извиняться. Я не впервые сталкиваюсь с подобным, он смотрит на меня оценивающе, изучающе. Каждый год вы, люди, приходите к нам переполненные чувства оскорбленного достоинства. И спустя пять лет отказываетесь возвращаться на родину, сочтя эти земли и наше общество более привлекательными для жизни. Это ли не ирония?
Нет. И вы отлично знаете, какие причины побуждают нас поступать так.
Яда. А ты?
В его тоне мне чудится неприкрытая насмешка. Мысленно заставляю себя сосчитать до десяти. Я не позволю втягивать себя в мелкую склоку. Уверена, что всё, что может быть сказано, лхасии уже слышал сотни раз и знает, как ответить, уколов еще больнее.
Быть может, он слегка наклоняется ко мне, и моего обоняния касается его запах: резкий, пряный, с ноткой горького дыма, оказаться в объятиях могучего существа, познать блаженство его любви, подарить ему дитяэто не самая ужасная судьба. Её не сравнить с голодом и холодом, тяжелой работой, до срока забирающей красоту и здоровье, вечными страхами и борьбой за лучшее место под солнцем. К тому же, по вашим, человеческим, меркам, ардере очень красивы. Ты же не станешь спорить с этим, дитя?
Его взгляд бесстыдно скользит по мне, ощупывает каждый изгиб тела под плотной тканью: задерживается на груди, оценивает талию и бедра. Айоней протягивает руку, пальцы очерчивают овал моего лица, шею, плечи, оставаясь на волосинку дальше, чем нужно для прикосновения.
Добавь сюда воспитание, жизненный опыт, терпение. Для таких, как ты, непорочных, чистых, еще не знающих, как много страсти может возникнуть между мужчиной и женщиной, это почти сказка, голос лхасси становится бархатным. Пять лет вашей скоротечной жизниневысокая цена за дар наслаждения и безбедное будущее, как считаешь?
Меня охватывает брезгливость. Вспоминаю прикосновения Дорнана, тоже совсем не целомудренные. Его интерес и желание я чувствовала всей кожей. Но для него я была чем-то манящим, достойным если не любви, то хотя бы интереса и уважения. Сейчас же я ощущаю себя главным блюдом, стоящим посреди торжественного стола: сперва мной восхитятся, отметив праздничный вид и изящность подачи, затем съедят, как обыденное дополнение к легкой беседе и вину.
Это неприятно. Но я не отстраняюсь.
Просто потому что не хочу показывать свои чувства. Мысленно твержу себе, что жрец не посмеет заявить права ни на меня, ни на кого-либо иного из избранных. Мы неприкосновенны для всех, кому в этом году не выпало чести выбирать себе пару.
Считаю, что не вам судить об этом. И что сперва следовало бы узнать мнение владыки.
Айоней замирает. Потом убирает руку. Усмехается.
А ты горда и честолюбива. Но привлекательна. Твое дерзкое сердечко уже не свободно? Что ж, время покажет, есть ли у тебя шанс стать парой сильнейшего. Но мне приятно видеть, что боги не ошиблись, выбирая тебя спутницей одному из моего народа.
Меня выбрали не боги, а вы.
Кажется, мне удается удивить сехеди. Лишь на миг, однако этого хватает, чтобы из его глаз исчезла насмешка. Вот только то, что приходит ей на смену, настораживает еще больше.
Лхасси не заменяют выбор Прародителей своими предпочтениями. Лишь доносят до людей и ардере волю покровителей.
Тогда почему вы сомневались в правильности их решения?
Пояснишь?
Я не верю, что боги являются ежегодно только ради того, чтобы указать вам на горстку наиболее подходящих для продолжения рода людей. Если они могут говорить с вами, давать советы и подсказки, то почему не возвращаются к вам, своему народу? Почему не избавят вас от постыдной зависимости от нас, слабых, короткоживущих, одноликих, бескрылых? За что наказывают вас, лишая потомства, отказывая в том, что люди имеют в изобилии? Думаю, всё гораздо проще: вы говорите от имени богов, но решение принимаете сами.
Мне удается задеть сехеди по-настоящему. Пусть это неосмотрительно и слишком по-человечески, но мне не жаль. Не хочу, чтобы он видел во мне лишь покорную человеческую женщину.
Порыв холодного воздуха внезапно врывается в помещение, юркой лисицей пробегает меж колонн. Айоней прищуривается, произносит тихо, словно предупреждая:
Тебе следует быть аккуратнее в выборе выражений, дитя.
Я не ребёнок.
Не знаю, чем бы закончилась наша беседа, но вместе с ветром в храм проникает эхо тяжелых шагов. Удивительно, почему мы оба не заметили их прежде?
Почтенный сехеди, госпожа права, доносится до нас знакомый чуть хрипловатый голос. Она прошла испытание, значит, доказала свою зрелость как минимум перед духами долины.
Лхасси оборачивается, склоняется почтительно.
Владыка, жаль, вы не застали начало нашего разговора. Уверен, ваша уверенность в сделанных выводах сильно бы пошатнулась. У девушки ложные представления о мире, дерзкий язык, а чувство такта, кажется, ей вовсе незнакомо.
Дорнан подходит к нам уверенной легкой походкой. На нем слегка запыленная одежда, на сапогах виднеются пятна свежей грязи, волосы растрепаны. И всё равно перед ним хочется склониться, настолько от него веет силой и уверенностью. Алти-ардере стягивает с рук перемазанные перчатки, небрежно затыкает их за пояс.
Вот как? Дорнан разворачивается ко мне, под его пристальным взглядом я вспыхиваю. Рад видеть, что вы уже достаточно окрепли, чтобы вести споры с сехеди, однако, честно сказать, не ожидал встречи с вами здесь.
Извините, склоняю голову, возможно, я действительно позволила себе лишнее. К тому же не знала, что моё присутствие в храме нежелательно.
Я этого не говорил. Просто он старается смягчить тон, но я все равно улавливаю напряжение в его голосе, для нас это священное место, оно требует особого отношения. Под этими сводами следует умерить гордость и придержать язык.
Только мне?
О боги! Ну почему я не могу удержаться от колкости? Я могу злиться на весь мир, но, если хочу достичь цели, с владыкой мне стоит быть покладистой и милой. Вот только вместо этого я проверяю пределы его терпения, словно чудная, неведомая сила вытягивает из сердца всё, что должно было оставаться скрытым.
Впрочем, похоже, владыку моя резкость больше забавляет, чем сердит.
Не дерзи мне слишком часто, Огонёк, особенно при свидетелях, таким будничным тоном он мог бы давать совет относительно того, как лучше ставить хлеб в печь или ощипывать кур. Немного искрэто хорошо, но опасайся разжечь настоящее пламя. По крайней мере до того, как научишься его тушить без посторонней помощи. Итак, зачем ты пришла?
Айоней отворачивается от нас, оставляя за владыкой право разрешить неприятную ситуацию.
Надеялась на встречу с вами. Хотела поблагодарить за помощь. Если бы не вы, болезнь могла бы затянуться надолго.
Любой бы на моем месте помог. Хорошо, что тебе легче. И всё же, для чего на самом деле ты меня искала?
И снова это неприятное чувство, будто он видит меня насквозь, читает как открытую книгу.
Если это допустимо, я хотела бы знать, какова судьба тех избранных, что провалили испытание.
Айоней и Дорнан обмениваются быстрыми взглядами. Могу поклясться, что между ними происходит немой диалог. Но он слишком быстр, чтобы уловить его суть.
Сейчас не время это обсуждать.
Моя подруга отступать мне некуда, с ней всё в порядке? Я хотела бы увидеть ее. Если это не нарушит никаких правил, добавляю в голос мольбы. Это же не запрещено?
Нет, конечно. Мика, верно? Она в порядке, насколько мне известно. Вы обязательно увидитесь и наговоритесь всласть после окончания отбора.
Но почему после?!
Я же говорил, ребёнок, фыркает лхасси. Позвольте откланяться, владыка, ибо моего терпения может не хватить. Подожду, пока вы закончите.
Айоней оставляет нас наедине, и я выдыхаю облегченно. Как бы то ни было, Дорнан не вызывает такого отторжения, как сехеди. Его слову, кажется, можно верить, он доказал свою человечность не только на вершине, увенчанной древними руинами, но и две ночи назад, спасая меня от невыносимого жара лихорадки.
Это ради Мики, терпеливо поясняет владыка. Представь, каково ей, проигравшей, видеть твою победу.
Вы ее совершенно не знаете! Ей чужда зависть.
Хотелось бы верить, что так и есть.
Она мой друг, а не ваш. Вам-то какая разница?
Скажем так, отчасти я заинтересован в тебе. Следующее испытание потребует от участников собранности. Не хочу, чтобы ты провалила его из-за ненужных переживаний и угрызений совести.
А если я поклянусь, что и дальше буду прикладывать все возможные усилия, чтобы достойно показать себя на отборе?
Про себя отмечаю, как легко и просто ему удается манипулировать моими порывами. Всего несколько слови я уже даю такие важные обещания. Подумать только! Удивительно крепкой оказывается единственная ниточка, привязанная ко мне. Послушная марионетка, танцующая по мановению руки, скрытой за раскрашенной ширмой
Вот только ниточка всегда натянута между двумя, и что случится, если однажды кукла потянет ее на себя?
Ты даже не спросишь, что за испытание вас ждет? Дорнан складывает руки на груди.
Разве можно? Я думала, это секрет. По крайней мере, нечестно было бы пытаться выпрашивать у вас подсказки за чужими спинами.
А если я скажу, что не все из вас так благородны? Его слова заставляют насторожиться. Пока ты болела, кое-кто из избранных все силы потратил на поиски информации и союзников. Скажи, ты общалась с кем-нибудь из своих? Кто-то навещал тебя? Делился сведениями?
Опускаю глаза, качаю головой. Не хочу в это верить, но, бездна, ко мне в комнату действительно никто не заглянул!
Мы мало знакомы, нахожу единственное логичное объяснение. Мика была единственным близким мне человеком, поэтому-то я и дорожу нашей дружбой. Уверена, она сейчас нуждается в утешении и, возможно, точно так же страдает от одиночества. Поэтому и прошу встречи.
Хорошо, сдается Дорнан. В твоих словах есть смысл, и мне нравится то чувство преданности, что стоит за ними. Но всё же прошу, после испытания. Если не потеряешь решимость.
Благодарю!
Радость охватывает меня, словно пламя сухую веточку. И Дорнан, конечно же, видит это. Странно, но мне кажется, что его взгляд становится теплее. Шаги алти-ардере оказывается ужасающе близко. Его широкая ладонь по-хозяйски касается моих волос, придерживает голову. Он склоняется к моему уху, губы шепчут хорошо различимое, но не предназначенное для посторонних:
В минуты восторга ты еще прекраснее, чем в гневе. В тебе чувствуется страсть, опасность, ты словно идешь по краю, но смотришь не под ноги, а в небо. Это манит, кружит голову. Даже мне сложно не поддаться искренности и силе твоих порывов.
Поднимаю глаза, смотрю на него в упор.
Мы оба знаем, почему вы говорите именно так: я подхожу вам больше остальных. Не понимаю, к чему сложности и проверки? Вы же можете просто приказать.
Киссаэр сказал тебе? Он всё ещё непозволительно близко. Это хорошо. Правда предпочтительнее лжи, не находишь? Плохо начинать отношения с обмана.
И вас не раздражает предопределенность?
Её нет. Решение остаётся за нами. Обоими, к слову.
Несущий пламя ослабляет хватку и дает мне отступить. А я умоляю бешено стучащее сердце не выдавать больше того, что и так уже показано.
Прости, на сегодня время бесед закончилось, Дорнан легко кивает в сторону выхода. Есть дела, которые мне следует обсудить с Айонеем. Но я рад, что увидел тебя.
Я вспыхиваю и торопливо отступаю между рядов скамеек, благодарна за беседу. И конечно, оставлю вас наедине.
Дорнан дает знак лхасси приблизиться, пока я медленно иду к воротам. Ардере беседуют, не особо понижая голоса, поэтому до меня долетают обрывки их разговора:
Ежегодная церемония. Совет киссаэров просит провести ее раньше обычного.
Да, уже знаю. Что с подготовкой? Если вам хватит времени, я не стану препятствовать.
Три дня, мой владыка. Можно после испытания.
Остальное расплывается в бесформенное эхо, а потом храм остается у меня за спиной.
Главa 11. Слухами земля полнится
Вечером нахожу под подушкой в своей комнате короткую записку. Почерк незнакомый, подписи нет, но вот текст заставляет меня надолго погрузиться в размышления. Особенно с учетом замечания, высказанного Дорнаном.
«Ритуальная площадь, первая улица на восток, торговый ряд, лавка старьевщика. Вечером через три дня».
Кто и как передал эту весть, остается только гадать. Что это? Приглашение на тайную встречу с союзником, попытка Мики увидеться и поговорить со мной вне стен дворца, проверка, устроенная кем-то из недоброжелателей, или просто дурацкая шутка?
Мысль о том, что, возможно, не только у меня на этом отборе есть тайные цели, царапает крайне неприятно. Отчего-то я наивно полагала, что избранные должны держаться друг за друга, стремиться помочь и поддержать, сплотиться. Первое же испытание показало, что это не так. Каждый сам за себя и по-своему справляется с выпавшими ему трудностями. И хватается за открывшиеся возможности.