Близко подходить мы с Варварой не стали. Всеслав не велел. Мол, сиди ты, лисица рыжая тихо в сторонке, не суйся лишний раз. Я хоть и против была да все ж послушала. Сам чародей, как и полагалось, с князем Мстиславом поблизости был. И Ростих там же, и Велимир, и Зоран. Темный жрец сразу меня в толпе приметил и едва заметно кивнул.
Отвернулась я, не ответила. Не стану.
Помогите мне, светлые боги!
Вот и скельдиане вышли, обмолвились с князем, поклонами обменялись, пожали друг другу руки. После Ульвар Трехпалый вышел вперед и, преклонив колено, вознес молитву своим богам, которые должны были хранить в пути. Его люди сделали так же.
Поднявшись, Ульвар вынул из-за пояса короткий нож и быстро провел им по ладони. Проговорив что-то, бросил в реку, а помощник его прибавил пригоршню соли.
Соль, сталь и кровь - вот чем платят скельдиане своим духам перед отплытием. Сталь - в подарок, кровь - чтоб получив свое, кровожадные духи не требовали больше и не забирали никого из скипрейда сэконунга, а соль - все тех же духов умаслить. Воды Марвы нашей пресные, а защитники скельдиан лишь в морских и живут. Реки Белардские им что отрава лютая. Пусть же не сердятся, что заставил их Ульвар столько ждать и не напиться горькой морской соли.
Шагнули скельдиане на корабли, убрали мостки, развязали морские узлы. Затрубил могучий рог, чей голос оглушил меня тут же.
Внутри вдруг точно оборвалось что.
Вот бы мне на драккар взойти, встать на натертую деревенную палубу, ладонью по оскаленной драконьей морде провести и не израниться об острые клыки. Грубого паруса коснуться и услышать, как грохочет в нем ветер. А после стереть с лица брызги соленой воды и укрыться под тяжелым меховым плащом от обжигающего попутного ветра.
Будто сон. И явью уж никогда не станет.
Показалось мне, что Сигурд, вставший вместе с братом на корме, меня в толпе разглядел. Не поклонился, не улыбнулся, только глядел долго. Второй раз мы теперь с ним распрощались.
Мне, девке простой, богов благодарить следует, что свели меня с высокородным скельдианским ярлом, в чьих жилах древняя кровь течет. Куда уж до него? И верно решила, что плыть отказалась в Скельдианию. И правильно.
Только отчего вдруг щемит так в груди? Не родного ведь кого провожаю.
Под оглушительное пение рога, под крики людей, под бормотание молитв, хмельные голоса. Сопровождаемые дымом, запахом горячей смолы, свежего хлеба, рыбы, осенней прелой листвы, сырости вод, уходили скельдиане прочь из Трайты. Паруса с оскаленной волчьей мордой туго натянулись от попутного резкого ветра. Затрещали, зашумели - запели особую песнь.
Люд на берегу толпился, пока не исчезли за поворотом драккары, пока не стало видно их. На этот раз скельдиане другим, северным путем ушли. Туда, где Марва в море впадает прямиком и где вотчина скельдианского конунга начинается.
- Идем что ли? - спросила Варвара в тот самый миг, как я с тоской глядела на драккар, исчезающий с глаза. - Вёльма?
- Идем, - грустно согласилась я. - Не на что глядеть дольше.
- Печалишься, что скельдиане ушли что ль? - удивилась чародейка.
- И без них печалей мне хватит, - ответила.
Потом вдруг подняла глаза и увидела Ладимира. Вместе с Ростихом они за князем шли среди прочих приближенных.
- Вёльма, идем. Вёльма?
- Ты, вот что, иди пока одна, Варвара.
- А ты как же?
- Я вон Осьмушу подожду, поговорить с ним хочу.
Слава богам, перевертыш в тот миг как раз через толпу продирался и прям в нашу сторону. Зоран видать велел ему в Дом Предсказаний вернуться.
Варвара недоверчиво на меня взглянула, но все ж согласилась.
- Как знаешь, - ответила. - Только не загуляйся.
- Куда уж мне.
Дождавшись, пока она уйдет, я навстречу к Осьмуше кинулась.
- Вёльма, куда несешься будто подпаленная? - удивленно усмехнулся он.
- Слушай меня, Осьмуша да делай как говорю, - я вцепилась в его руку и отпускать не собиралась. - Как в Дом Предсказаний придешь, скажи Варваре, что Всеслав меня с собой оставил, ясно?
Перевертыш нахмурился.
- Что удумала такое?
- Не твоя то забота, Осьмуша, помоги лучше.
В глазах его волчья зелень колдовская мелькнула.
- Печалью ты пахнешь, Вёльма, тоской и тревогой тяжкой.
- Не время для твоих присказок, Осьмуша, - резко бросила я в ответ. - Сделаешь, как я прошу, благодарна буду, а нет - не твоя забота.
- Стой, Вёльма, погоди, - остановил он меня, и пройти не дал. - Сделаю, как сказала. Только, если что дурное...
Я резко отдернула руку.
- А что дурное, так не твоя забота.
Боги, ну сколько можно уж? Шагу ступить не могу - каждому остановить да бедами пригрозить нужно. Мне ли теперь бояться злых предсказаний?
Не оглянулась я на Осьмушу. Только вперед прошла. Пусть что хотят болтают, а я свое дело делать буду.
И никто мне не указ.
Со знаком Дома меня всюду пускали, не осмеливаясь вопросов задавать. Вот и прошла я тихонько в княжий терем. А чтоб не узнали, глаза отвела. Как - Варвара научила. Всеслав не велел такими забавами заниматься, а я втихаря все и выспросила.
Варвара хоть и не заклинательница, а чародейка умелая. Она-то быстренько меня обучила как глаза отводить, личину чужую надевать да невидимой для недругов становиться. Всеслав все говорил, мол, нечестно это, неправильно. Но разве ж я правила когда принимала? Коли принимала б, так дома, в Растопше, сидела с мужем.
Князь сегодня не для пира людей собрал, а для совета. Воеводы по правую руку, чародеи по левую. А рядом ельнийский принц со своими приспешниками и княжна Сияна.
Вот уж имечко верное Мстислав для дочери выбрал - все краше она с каждым днем, все милее и заметнее. И на совет нынче пришла разодетая. А позвали ее, чтоб лишний раз ельниец полюбовался да от планов своих свадебных не отступился.
Встала я тихонько в уголке, чтоб не видел никто. Заклятия охранные да невидимые прочитала. Теперь не увидят меня и чародеи. Отчего? Да потому что сила их светлая, а меня с первого дня дочерью ушедшей все зовут. Известно ведь, что сила ее иная и лишь свои распознать могут. Так-то!
Долго я слушала важные речи воевод, глядела на их лица суровые. После боярские да купеческие жалобы. А потом уж и черед чародеев настал. Ростих первым слово взял, за ним Всеслав, Велимир, Зоран. Не слушала их - на Ладимира глядела. Тот понуро сидел, в глазах прежний туман стоял.
Боязно мне стало пуще прежнего. Вдруг и впрямь под чарами он?
Княжна-красавица скучала заметно. Изредка из-под опущенных ресниц смотрела на ельнийца, что с нее глаз не сводил, а после куда-то в сторону смотрела. На чародеев видать.
Я уж и притомиться успела, пока слушала их.
Наконец завершил Мстислав совет, велел всем расходиться. На дворе уж ночь поди, пора на отдых. Да только не мне.
Дождавшись, пока Ладимир с Ростихом выйдут, я за ними скользнула. Смотрю, а идут в разные стороны. Ростих любимому моему что-то сказал, а тот кивнул и ушел.
Я за ним.
День будто час прошел - не заметила я, как осенний вечер крыла темные распустил. А только птаха уж давно с гнезда спорхнула да в путь пустилась. Люд честной спешил по домам - закрыться и сидеть подальше от лихих ночных гостей и холодных ветров. Одна я, безумная, брела по улицам, личину и ту подрастеряв.
Чары ведь дело такое - пока питаешь силой до тех пор и крепки. Я же чародейка неумелая пока, нечего мне лишний раз себя испытывать. Не то свалюсь без сил где-нибудь в переулке и знай-поминай как звали - себя загублю и куда Ладимир шел не узнаю.
Шла я тихо, таясь по углам, стараясь не шуметь и на глаза ему не попадаться. И выходило ведь. Сколько помню себя, всегда тихой была. В лесу бывало так неслышно ходила, что и к охотникам подкрадывалась - не замечали. Однажды отца до смерти испугала - ох, напустился же он тогда на меня! Умения те после пригодились, как из дому уходила.
Ладимир небыстро шел, не оглядывался. Знай себе своей дорогой шагает. Куда - не ведаю. Только улицы-переулки все незнакомые кругом. Одно и знаю, что верхний город, княжьи терема кругом.
Остановился он, будто подумать иль оглядеться решил. Я же в тот миг за углом, прижавшись к бревенчатой стене, притаилась. Стою, вздохнуть боюсь.
Ладимир поглядел куда-то вверх, на окна высокого терема да и пошел дальше. Я хоть и дура деревенская, а приметила - свечной огонь в окне блеснул.
Сердце нехорошо забилось, по спине холодок прошелся. Неужто кто ему сигнал подал? Неужто ждет кто? Ясное ж ведь дело - не друг-товарищ разлюбезный, не Ростих-наставник.
Выглянула я из-за угла своего, только собралась выйти и следом пуститься. Чтоб ни было там, узнать должна.
Легла на мое плечо рука тяжелая.
- Всеслав стало быть тебя по углам вынюхивать учит?
Обернулась я.
Велимир.
- Что молчишь? Язык проглотила? Никак в дому моем языкастей была.
Я пошатнулась и невольно назад ступила, прижавшись к стене холодной.
- Обмануть всех решила, Вёльма? Думала, умней иных станешь? Отвечай, зачем следом шла?
- Правду узнать хотела, - только и ответила ему.
- Правду? - Велимир усмехнулся, не сводя с меня глаз. - А на что тебе правда? Мало, что в доме моем принята была и не отвергнута чародеями? Тебе, девке уличной радоваться бы, что удача такая выпала. А ты знай все не в свое дело нос суешь. Шла бы своим путем, никому не мешалась.
Я вжалась в стену, стараясь быть дальше от нависшего надо мной чародея.
- Не тебе решать, Велимир, где мой путь, - проговорила тихо, - не в твоей то власти.
Двинулась было вправо, чтоб мимо него проскочить.
- Не в моей говоришь?
Я вскрикнула и больно ударилась затылком. Глотнула воздух и захрипела. Тяжелая велимирова рука сжала мое горло.
- Ты, девка, место свое забыла. Под ногами у меня с первого дня путаешься. Была б воля моя, так мигом бы к ушедшей отправилась.
Я судорожно пыталась схватиться за его руки, хоть как-то высвободиться. Перед глазами все меркло. Боль и жжение в груди.
- А Ладимиру ты не нужна, - жестоко повторял Велимир. - Наигрался он с тобой и будет. Из-за какой-то дуры судьбу свою губить он не станет да и я не позволю.
Бессильно схватившись за его запястье, я захрипела. Велимир разжал хватку.
- Жаль, не могу тебя к темной родне отправить, - проговорил, брезгливо встряхивая рукой. Будто испачкался в чем. - Правды хотела? Будет тебе правда. Сполна получишь. Пошли.
Схватил меня за руку и потянул за собою. А я, сил не имея сопротивляться, пошла.
Вошли мы в терем. В тот самый, на который Ладимир глядел, дожидаясь чего-то.
Велимир ни на миг руки моей не отпускал. Слова не говорил. Только тащил за собою. Я же, дрожа всем телом, шла следом. Горло все еще саднило, а по коже мурашки так и бегали.
Слава тебе, Ларьян-батюшка! Уберег рабу свою неразумную от смерти лютой.
А ведь близко я к ней была. Как рука колдуна на шее моей сомкнулась, так и легли на плечи руки Ее холодные. Шепот тихий уши заполнил. Ласково так, нежно успокаивала меня, к себе звала в объятия. Казаться мне уж стало, что окутывают черные ее одежды. Что немного еще и раскатятся прочь белые бусины и окажусь я вместе с той, что силу дает - с ушедшей вместе. Ждет она детей своих, каждого ждет, хоть живым, хоть мертвым.
Покорно, ни слова не говоря, я шла за Велимиром. Поднялась следом по крутой лестнице. Прошла в конец коридора.
Чародей прислушался. Прошептал слова какие-то.
Глядела на него и не верила. И меня-то еще темной дочерью зовут! Велимир вон такие дела творит, налево и направо черные заклинания плетет, а все же светлым считается, все правильным. Сейчас - морок навел и будто с гуся вода. Не узнает ведь никто, слова не скажет.
- Готова правду увидеть? - спросил, а в глазах едкая злая усмешка мелькнула.
- Готова, - хрипло прошептала я.
- Так гляди!
Толкнул дверь рукой. Та настежь открылась.
Ступила я в комнату, где тепло душное сон-травой пахло - чар сильных свидетелем, зелий колдовских другом. Тускло свеча мерцала. Оплывшая воском, который никто убирать не спешил, одиноко светилась на столе посреди комнаты.
Замерла я, двинуться не силах. Закричать хотела да голоса не стало.
На ложе богато убранном любимый мой Ладимир и девица - княжна Сияна Мстиславовна.
- Ну что, достанет с тебя правды? - не скрывая кривой ухмылки, проговорил Велимир.
- Ты что сделал с ним? Какие чары навел? - наконец крикнула я.
- Чары ни чары, а правда перед тобой. Не нужна ты Ладимиру больше - другую он полюбил.
Я снова оглянулась на любовников. Предательская слабость по телу разлилась.
Ладимир, родной мой! Да что ж это делается? Очнись, взгляни не меня!
Светлые боги, помогите! Развейте чары злые!
Окликнула я - не отозвался, подойти хотела - не смогла.
- Не старайся, - сказал Велимир. - Мы сюда по Изнанке вошли. Они и не видят, и не знают. Позовешь - не услышит. Ладимир теперь никого кроме нее не услышит вовсе.
Глядела я, как ладони по золотистым волосам Сияны скользят, как кожу ее шелковую гладят. Как она на груди его лежит, как улыбается, как глаза сверкают.
Глядела и не верила.
Ладимир, сердце мое, за что же так? Чем я-то не приглянулась? Чем не подошла?
«Чары не чары, а правда перед тобой...». Какой же он колдун, ежели приворот распознать не смог? Какой чародей, если поддался на темное заклятие? Без воли его не свершить Велимиру с Ростихом волшбу, не одолеть.
- Зря ты, Вёльма в Скельдианию не ушла, как звали, - проговорил Велимир. - Теперь знай правду.
Померкло все передо мной.
Не слушая других слов чародея, выскочила я прочь. Побежала куда глаза глядят.
Не видела ничего и не слышала.
Разве что шаги за спиной да шепот иногда чужой, что к себе звал и успокаивал...
В Доме Предсказаний тихо было.
В час, когда колокол на башне трижды пробил, не было здесь никого. Не должно быть видно.
Вошла я без спроса, без проверки стражей на входе, без взгляда косого. Вещие создания на стенах не щурились ехидно, не пугали, не срывались с мест - пропускали.
Промокшая под ночным дождем, упавшим с небес, в разодранном платье, простоволосая, с исцарапанными руками и горлом синим от велимировой руки, шла я по коридорам.
Много, ох, много лет манили они меня, звали.
И что же? Пришла я, поверила. Все сделала лишь бы здесь остаться.
Боги светлые... Да только кто же я теперь?
Чародейка недоученная, девка гулящая, которую и замуж никто не возьмет, коли уйти надумаю. Обманутая и брошенная жестоко.
Всеми брошенная - людьми и богами, которым день и ночь молилась. Не услышали видно недостойную, не приняли треб моих, не пощадили.
Говорил мне Зоран, темный жрец, что страдать буду, говорил, а я не верила. Прав был. В огне все видел. А пламя, оно каким не станет - темным иль светлым, все истину кажет. В лепестках его любая тайна явью становится. И не укрыться, не спрятаться, не обмануть.
Прошла я тихо, у двери резной остановилась, постучала. Открыли сразу.
- Входи, сестра, - проговорил Зоран. - Мы ждали тебя всю ночь.
Осьмуша, за его спиной, за руки меня удержал, не дал упасть.
- Вёльма, да что стряслось с тобой? - спросил, оглядев меня с ног до головы.
Не ответила я.
- После спросишь, - велел ему Зоран. - Помоги лучше нашей сестре, дай одежду сухую, отвару горячего.
- Нет, - взмахнула я рукой. - После все...
Они поглядели на меня оба.
- Увидеть ее хочу. Сейчас же.
На святилищах в Беларде не ставили идола ушедшей. Ей лишь темные жрецы поклонялись вдали ото всех.
Знала я, что если уж Зоран такой путь выбрал, то сам, в своей обители ей молится. Чтоб не видел и не помешал никто.
- Идем, - кивнул он, взял меня за руку и повел.
В зале небольшом, полутемном очаг горел посредине. Пламя его колдовское яркими языками взлетало над чашей. Кажется, взглянешь в него и увидишь все - прошлое, настоящее и грядущее. Покажется оно всполохами алыми, картинами такими, что с ума свести могут, ежели не готов окажешься.
Дойдя до очага, я вдруг тепло ощутила, враз согрелась. Протянула руки к огню. Языки пламени почти коснулись кожи да не обожгли.
- Это пламя - ее огонь, - проговорил Зоран. - Всегда греть тебя станет.
Тут я глаза подняла и поспешила очаг обойти.
Она такой же как во сне моем была. Точь-в-точь. В черном вся, с лицом закрытым, глазами, на меня взирающими, и рукой протянутой. Будто прямо ко мне.
- Ушедшая, - прошептала я. - Мать моя непризнанная...
И ладони ее мне на плечи легли.
- За что же ты дочери своей страдания принесла? За что не пощадила?
И шепот ласковый как песня полился...
- За что не защитила? За что покинула?
«Сама ты меня покинула, Вёльма, признавать не захотела. А путь тебе указать непросто было», - шептала в ответ.
Вгляделась я в ее лик и показалось будто сама на нее похожа. Ступила было вперед, ближе подойти да не удержалась. Ноги подкосились, и упала на колени.
- Ушедшая, мать моя непризнная, сама я к тебе пришла, - снова зашептала, - защиты и помощи просить. Сил мне дай и развей мое горе по ветру будто пепел. Сожги любовь мою в огне своем - пусть не будет ее навеки. Не хочу в сердце ее хранить, не хочу предателя помнить.
Просить прошу, а что взамен дать. Нельзя мне ей служить, нельзя белую бусину терять, нельзя...
- Помоги мне, ушедшая, дай сил, - слабо повторила. - Не служила я тебе прежде и знаю, что не оставишь меня. Белую бусину из ожерелья твоего принимаю и с ней силу твою...
Взглянула на нее и показалось, будто сквозь складки легкой ткани возникло ее лицо и легкая, едва уловимая улыбка.
Подняла я дрожащую руку, чтоб к ее ладони коснуться, договор наш скрепить. Протянула пальцы и едва-едва дотронулась, а после все и померкло.
Очнулась уже днем.
Свет дневной в глаза ударил и больно стало.
- Лисица-синица и где ж ты гуляла? - пропел Тишка. - Где была так долго, что извелись мы все! Меня, шута бедного, и того подняли не свет ни заря!
- Умолкни! - цыкнула Варвара. - Вёльма, слышишь ли меня?
- Слышу, Варварушка. Встать помоги...
Осьмуша тут же подскочил и помог мне сесть.
В комнате, прежде лишь Всеславу и его союзникам принадлежащей, Зоран сидел.
- Сильно ты утомилась, Вёльма, - сказал. - Без чувств тебя сюда принес. А Варвара после зельями своими отпаивала.
Я взглянула на себя - платье новое, чистое, меховым плащом укрыта. Отчего ж я здесь?
Как вспомнила, так будто стрелой грудь пронзило... Слезы сами подступили.
- Не плачь, лисичка, не плачь, - Тишка стал гладить меня по голове. - Нет твоей вины ни в чем.
- И то верно, не плачь, сестра, - добавил Зоран. - Печаль уйдет, так огонь сказал. А время унесет ее следы и будешь ты снова счастлива как прежде.
- Как прежде, - повторила за ним бессмысленно. - Зоран, услыхала ли она молитву мою?
- Она все слышит, Вёльма.
- Вёльма! - вскрикнула Варвара. - Никак ушедшей молиться надумала?
- Боги светлые, помогите! - пискнул Тишка и полез под кровать.
- Не кричи, Варвара, - спокойно ответил Зоран. - Нет ее вины в том, что сказать желаешь. Договор их не скреплен. Вёльма руки ушедшей коснуться не успела - чувств лишилась. Если желаешь, сестра, вернешься и довершишь дело.
Ничего я не сказала ему в ответ. Только голову опустила и закрыла лицо руками.
***
Темные от дождя стены покинутых людом домов казались мертвыми. Того и гляди нечисть какая из-них покажется. Зашипит злобно, оскалится и царапины от когтей на бревнах оставит. А следом за ней целая орда нежити хлынет и тогда уж не спастись нам, никому. Говорят, шаманы гарнарские немерено ее разбудили волшбой темной.
Вздрогнув, я плотнее запахнула плащ и убрала со лба прилипшие волосы. Непогода вот уж третий день изматывала незадачливых путников. А холод - холод крался следом за дождем. Проникал под одежду, царапал кожу, колол будто насквозь и отказывался выходить из тела, оставаясь там, кажется, навечно.
Чем дальше мы двигались на юг Беларды, тем страшнее мне становилось. Всюду виднелись брошенные деревни, сожженные дома. Частенько встречались нам люди, бегущие на север. Иной раз целыми селами бежали - уставшие, грязные, с пожитками, что успели унести.
У дороги, размытой дождями, в грязи, часто натыкались мы на мертвецов. Были они как один - раздеты и ограблены.
- Надо бы передохнуть, Всеслав, - сказал Зоран, поравнявшись с нами. В седле он держался так, будто с малых лет на коне сидел. Непогода кажись и не пугала его.
Заклинатель поглядел по сторонам и только покачал головой.
- Нельзя. До темноты мы должны добраться до деревни.
Зоран поглядел на темнеющее небо, грозящее новым проливным дождем пуще прежнего и холодным вечером.
- Как скажешь, Всеслав. Воля твоя.
Двигались мы небольшим отрядом - всего-то пять десятков нас. Вздумай ворог напасть, не отобьемся.
Я хмуро оглядела растянувшуюся по размытой дороге цепочку усталых путников.
Боги, когда же кончится этот путь?
Мирка недовольно всхрапнула, и я погладила ее по мокрой гриве. Затеяли люди войну, а зверье бессловесное вместе с ними страдает и муки терпит. Чего, сказано, не хватает Ихмету поганому? И так полмира заграбастал руками загребущими, так еще на север лезет. Беларду ему подавай!
Остовы покинутых и разграбленных домов все еще виднелись позади. Кому война, а кому мать родная. Много их развелось, разбойников, которым бы только нажится на чужом горе. А ведь ежели ворог придет и им достанется.
Глядела я кругом, вздрагивала от холода и до того тошно мне становилось. Век бы всего не видела!
За что мне ноша такая выпала?
Покой лишь во сне тревожном обретала. Глаза смыкала и забывалась ненадолго. А после вставала и снова - рвется сердце на части, болит. Будто камень на грудь положили и стряхнуть не могу. Тяжко мне, ох, тяжко...
- Ушедшая, мать моя непризнанная...сил дай.
И легче на миг стало. Каждый раз становилось.
- Вёльма? - окликнул Всеслав. - Ты чего там под нос себе шепчешь?
- Песню старую, что от бабки слыхала, напеваю. Авось не так тоскливо будет, - соврала, не моргнув.
С того дня, как Ладимира в объятиях Сияны застала да к Зорану в святилище ходила, все молюсь ей. Сил прошу и защиты. Произнесу имя и легче делается - камень мой будто сдвигается немного, холод не колет, а ласкает, окутывает.
Не деться никуда от силы древней. Чую, как глядит она на меня, как помогает, утешает, шепчет. Что бежать от самой себя? Не сбегу. Ее я отродье, верно Ростих Многоликий говорил. Ее дочь.
Ясно мне теперь, отчего люд колдуна Многоликим прозвал. Затем что нет числа его лжи и обману. Коварен и хитер Ростих. Не знает никто, чего ждать - ни я, ни Всеслав, ни Зоран, ни Ладимир.
Храни его боги, любимого моего. Пусть хоть где, хоть с кем, хоть навеки будет. Жизнь за него молиться буду. Пусть жив и здоров по земле ходит.
В дороге торной время тяжко коротать. Дни напролет я былое вспоминала. Одно и то же по сотне раз передумывала. Сердце оттого кровью так и обливалось, так и замирало. В минуты эти ушедшую и поминала.
- Сожги любовь мою несчастную и пусть пеплом по ветру летит, и чтоб не было ее, окаянной, - шептала снова и снова.
Оттого, что лишь в темном колдовском пламени сгорит она - настолько сильна. Лишь по ветру развеявшись, сгинет - настолько глубока и нескончаема.
И нет уж который день страданиям моим конца, и края не видно.
- Ушедшая, мать моя...
- Дядька Бурислав, там идет кто-то! - крикнул Некрас, прежде знакомый мне тем, что спас от нищих на улице.
- Стой! - скомандовал воевода.
Мы разом оглянулись в сторону, куда указал Некрас.
Одинокая фигура, бредущая через поле. Полы одежды нещадно развевались холодным ветром. Стена из дождя и тумана не давала понять, кто идет к нам.
- Кто ж такой? Баба что ль? Лохмотья так и треплются, - пробормотал Некрас, остановившись подле меня.
Осьмуша выпрямился в седле, прислушался к ветру и по-волчьи потянул носом. Потом вдруг замер и побледнел.
- Зоран, то наши гости, - проговорил негромко.
Темный жрец всмотрелся в бредущего, потом вдруг соскочил с седла, быстро отстегнул посох от седла.
- Вот что, Всеслав, - сказал. - Вы скачите дальше, а мы останемся.
Заклинатель переглянулся с Буриславом.
- Справишься сам?
Зоран тем временем уже принялся расчерчивать на мокрой траве неизвестный мне символ.
- Чего стряслось? Кто это? Осьмуша? - я поглядела на них, ожидая ответа.
- Гарнарцы подарочек нам передали, - ответил Зоран. - Езжайте от греха подальше, я сам справлюсь.
Он поглядел вдаль и добавил:
- Где один, там и второй прибудет. Езжайте!
- Едем, - скомандовал Всеслав. - За рощей вас будем ждать.
Зоран кивнул.
Я медлила.
- Вёльма, ты чего? - позвал Некрас.
- Погоди, - ответила. - Зоран, дозволь остаться?
- Нет, сестра, езжай.
- Вёльма, быстрее.
- Нет. Вы с Осьмушей темную волшбу творить собрались, думаешь, не знаю? Дозволь и мне остаться.
Тут дождь усилился. Мой голос терялся в его шуме.
- Ты ей не служишь, твоя сила другая.
- Вёльма! - закричал Всеслав. - Ты что удумала? Девка дурная!
Но меня будто что держало. Не могу уехать и все тут.
- Прости, Всеслав, что не слушаюсь. Только с места сойти не могу. Как ни ругайтесь, а остаюсь.
Заклинатель только кивнул.
- Неволить не стану коли чуешь. Бурислав, едем.
Я спрыгнула с седла. Хлюнула под сапогами грязь.
- Езжай, голубка, - шепнула Мирка. - Прости хозяйку свою беспокойную... Ступай подальше от греха.
Лошадь недовольно повела ухом, но все же послушалась.
Отряд наш быстро удалялся.
Я, Зоран и Осьмуша молчали. Только дождь пел свою печальную песнь.
И тут я поняла, что почуял Осьмуша. Ветер принес густой запах злобы, страха и мертвечины.
- Возьми, сестра, пригодится, - Зоран протянул мне нож.
Я коснулась отцовского, что висел на поясе теперь.
- Не нужно.
- Мой вернее будет, в нем волшба.
Я покачала головой.
- Твоя волшба, а мне моя вернее.
- Как скажешь, - кивнул темный жрец.
Поднявшись с земли, я отерла грубым рукавом лицо. Платье мое было в грязи, а руки исцарапаны о костяную рукоять отцовского ножа.
- Сестра, жива? - спросил Зоран, подав руку и помогая встать с колен.
- Жива.
Глаза колдуна все еще были черны и будто неживые после свершенной волшбы. Камень в посохе тихонько переливался и медленно угасал.
- Не придут больше? - спросила я.
Зоран помедлил с ответом.
- Не знаю, сестра, не знаю. Верно только, что мы ждать не станем. Этих, - он кивнул на тела, лежащие вокруг нас, - сожжем.
- Огонь ведь не загорится, - заикнулся было Осьмуша.
Дождь так и хлестал, так и бил нещадно. Вот уж выбрался час для навьих гостей!
- Загорится, - уверенно ответил Зоран. - Вёльма, помоги.
Вызывать огонь - не велика задача, как я узнала недавно. Это ведь раньше, глядя, как Ладимир то же делает, рот от восторга открывала, а теперь сама едва пальцем шевельну, и взовьется колдовское пламя.
Тела упырей, темных дел гарнарских шаманов, вспыхнули. Я долго глядела, как горят они. И снова себе не верила - будто не я и не со мной все.
- Вёльма, идем, Всеслав ждет, - тронул за плечо Осьмуша.
- Идем, - ответила, отчего-то не желая уходить.
Дождь и ветер будто отступили. Хоть и была я до нитки мокрой, хоть и в кровь губы обветрились, грязь по лицу размазана, а волосы на лоб беспорядочно налипли. Не чувствовала ничего.
Только и казалось, будто вместо крови по венам моим сила льется. Горячая, живая, страшная.
- Вёльма! - и Зоран позвал.
- Иду, - сказала и, отвернувшись, от колдовского огня, пошла прочь. - А можно ли дождь прекратить? - вдруг подумалось мне.
- Можно. Только Всеслав не станет. Он всегда твердит, что грех в дела богов и природы лезть.
- А ты бы смог?
- И ты бы смогла, Вёльма. Если руку ее примешь, еще не то сможешь.
Вмиг предо мной явился образ.
Стою я на коленях у идола ее, ладонь узкую своей сжимаю. И глаза мои черны будто те одежды, что с ног до головы укутывают. После уж не надену платьев, расшитых узорами обережными, не стану посоха цветного брать. Буду такой как у Зоран и Осьмуши, и не то что над зверьем, над людьми власть получу.
Только вот к чему она мне?
Того, над кем княжной быть хотела, и чарами не вернешь. А, если и вернешь, так какая ж то любовь выйдет?
Темная сила велика. Не далече как с миг назад с ее творениями боролась.
- Ушедшая, - снова шептала.
Будто она сомнения мои разрешит.
- Ушедшая, мать моя...
Только сама решить должна. Тьма и свет. И я меж ними стою.
Не ошибся Зоран, когда сказал, где один там и второй.
Да и не второй, а третий, четвертый... семеро их всего было.
Гарнарские шаманы, чтоб их собственные упыри разорвали, не славу постарались. Расщедрились на подарочки.