Кодировать нужно только кровать, мужа не волнует то, что его жена будет делать за пределами супружеского ложа. Главное, чтобы не были осквернены семейные ценности. Полчаса работы, двойной тариф, люблю такие заказы! Ближайшие два года на этом ложе молодая сможет спать только одна или с мужемлюбой другой партнёр сварится вкрутую, как в микроволновке. Ставлю ограничитель на вес и размермне не нужен скандал из-за любимого котика. Жена сидит в кресле. Она бледная, но улыбается. Уходя, вежливо ей киваю.
В тамбуре пусто. Наверняка глазеют по камерам. Ну и пусть их, мне скрывать нечего, заказ выполнен на все сто.
Оба заказа.
Стартую аккуратно, чтобы случайно не смазать королевскую печать на уебоссовской тачке. Жену не волнует, что будет делать её благоверный долгие два года командировки. Лишь бы не в новеньком модельном спайскрузереэто её подарок. Она не такая жестокая, потому и пришлось столько возиться с кодом, убить целиком и сразу куда проще. Но заказ определён чётко: никаких смертей. Просто если вдруг что не то на заднем сиденье, у благоневерного сварятся яйца. Вкрутую.
Наверное, она его всё-таки любит.
По-своему.
Праздник настоящих мужчин
Пап, а ты сегодня пр-раздновать будешь? спросил Алик, подпрыгивая рядом по дороге из садика к детской площадке. С тех недавних пор, как он справился с буквой «Р», он все время ее удваивал.
Праздновать? Вадим слегка растерялся. Нет, он помнил, конечно, какой сегодня день. Но А как праздновать?
Ну по р-разному можно. Можно как дядя Коля! Алик подпрыгнул и от избытка чувств взмахнул свободной левой рукой (за правую его надежно и намертво фиксировал Вадим, не то чтобы имевший какой-то конкретный повод опасаться чего-то именно сегодня, а просто так, по привычке и спокойствия для). Он очень здор-рово пр-разднует! Весело! Песни поет! Гр-ромко так! И шатается!
Это который дядя Коля? Который у вас в саду сторожем-слесарем? Ну качели вам чинил на той неделе?
Ага! Здор-рово починил!
Надо будет с ним поговорить
Поговор-рить! О чем?
О том, как правильно празднуют.
А можно, как Тетьваля, она тоже пр-рикольно! Пахнет нюхно! И пачкается! Кр-расным! И ты потом как др-ревний спар-ртаковец! А как Мар-рьванна и Тетькать не надо, они скучно! Запрутся в столовке, тр-рындят и хихикают. А мы будем пр-раздновать?
Нет.
Почему?
Потому. Это вредный праздник.
Полезный! Пр-раздник не может быть вр-редным! Это только Ленка вр-редная! Нам Мар-рьванна сказалапр-раздник! Самый важный день в году! Для мужчин! А мы мужчины! И должны быть защитниками! Для девочек! Потому что мужчины! Я сегодня Ленке бластер-р отдал! Хоть она и вр-редная! Потому что она девочка и надо защищать! Потому что пр-раздник!
Вот потому и вредный. Тебя послушать, так получается, что девочек только один день в году защищать надо. А настоящий мужчинаон каждый день мужчина. Круглый год. И защитки тожекаждый день. Понял?
Понял!
Ничего ты не понял.
Непр-равда! Все я понял!
И что же ты понял?
Настоящий мужчиназащитник кр-руглый год! Чтобы каждый деньпр-раздник! Ур-ра! Пр-ришли! Я на гор-рку!
Вырвав маленькую ладошку из твердой Вадимовой. Алик умчался на площадку.
Праздник ему каждый день буркнул Вадим с тайной родительской гордостью. Зорко окинул визжащую на площадке детвору, привычно просканировал подступы на предмет обнаружения скрытых дислокаций вероятного противника и снайперских точек его же. Моргнул, с усилием припоминая, что здесь давно уже не там, и он сам давно уже не
И присел на край скамейкибдить.
Не-жить
Тех, кто тебя породил, надо любить. Даже если они тебя убиваютоба, постоянно, за малейшую ошибку или неточность. Всё равно. Они имеют право. Они подарили жизнь, значит, имеют право и забрать, и пусть они неоправданно жестоки с твоей точки зрения, какая-то логика в их поступках есть и их всё равно их надо любить. Кем бы они ни были.
Или чем
Тари не удержалась и бросила короткий взгляд за окно, но тут же отдёрнула, точно обжегшись. Кожу на затылке стянуло мурашками. За окном Океан, великий и неизменный, по-прежнему перекатывал тягучие студенистые валы от горизонта до горизонта. Как вчера. Как тысячи лет назад. Медленно, неостановимо и неизменно. А чего ты хотела?
Лёгкий шорох в соседней комнате, скрип диванных пружин. Тари вздрогнула, в панике хватаясь за ручку турки, затаила дыхание.
Уже? Пора?
Новый шорох, тягучий вздох. Всхрапывание. И тишина.
Ложная тревогаОн не стал потягиваться, не сел, просто перевернулся на другой бок и продолжает спать. Всё в порядке. Время ещё есть. А если бы и нетвсё равно нет причин для паники, всё давно готово к Его пробуждению: песок прокалён, вода в стеклянном чайничке доведена до пред-кипения, зёрна поджарены и растёрты, как Он любит, подсушены в прогретой турке; сахарница, молочник и блюдце с кофейной чашечкой уже на подносе. Что ещё? Салфетка О боже!
Она забыла про салфетку!!!
Сердце пропустило удар, потом стукнуло в нёбо и заколотилось в горле, быстро-быстро, словно пытаясь вырваться из груди. Без паники! Время ещё есть. Тари расправила желтенькую салфетку уголочком, как Он любит. Зажмурилась, стараясь дышать ровно. Плакать нельзя, Он не любит заплаканных глаз. Та, настоящая, никогда не плакала. Во всяком случае, Он в этом твёрдо уверен, а значит и ей нельзя, если она хочет пережить этот день. А потом, может быть, и ещё один. Если очень повезёт
Дикки повезлодоктор Сарториус добрый. Он и убивал-то его всего раз десять. Ну, может быть, пятнадцать. Потом притерпелся. К тому же Дикки маленький и глупый, он и не помнит, что его убивали. Везунчик!
Тари помнит все.
Когда убиваютбольно. Очень. А главноеникакой надежды на то, что это в последний раз. Бесконечная боль, снова и снова. Малейшая ошибкаи всё.
Она научилась безошибочно ловить признаки надвигающейся бедыхолодок отчуждения, морщинка на лбу, лёгкое сомнение во взгляде. И далее следует неизбежный приговорОн качает головой и говорит с лёгким сожалением в заоконное пространство: «Это опять не она. Забирай свою фальшивку обратно», Он всегда говорит что-то в этом роде. И вот тебя уже медленно растворяет, словно кусок рафинада в кружке горячего чая, и каждая клеточка корчится от боли, и нет сил кричать, и тебя самой уже почти нет, и этому нет конца.
А самое ужасное, что ты отлично знаешь: завтра тебя снова соберут из обрывковлишь для того, чтобы снова убить. Снова. И снова. Когда-то давно ты надеялась умереть насовсем, идея с жидким кислородом казалась удачной. Не сработало. Жаль.
Шорох. Глубокий вздох. Он просыпается!
Движения отлажены до полного автоматизма, тёртые зерна, вода, песок, дать дважды подняться пене, пуская по комнатам восхитительный аромат, перелить в чашку. Поднос в руках, руки не дрожат. Всё. Не дрожат. Последний штрихбезмятежная улыбка. Тари выскальзывает из кухни:
Доброе утро, дорогой!
Когда-нибудь она перестанет допускать ошибки, и тогда Он поймёт, что она настоящая. Тоже. Как и все другие. Должен понять. Иначе просто не может быть.
И, может быть, тогда они с Океаном перестанут её убивать.
Алое на сером
В тот день Аська задумала вареники. Спроворила начинку, раскатала тесто и как раз нарезала бокалом ровные кружочки, когда на крыльце послышалась короткая возня, прерываемая сдавленными писками и полузадушенными возгласами:
Пусти!.. ну пусти же Отстань!.. А я всё равно
Сопение, короткий стуки на пороге кухни возникли Лон и Элька, всё ещё продолжая бороться.
А папаопять!!! завопила Элька, выворачиваясь из-под руки брата.
Выпалила прямиком с порога и застыла, довольная, даже сопротивляться перестала. Лон угрюмо сопел сзади: злился на доносчицу, но больше на себя самого, что не перехватил, не догнал, не зажал рот. Хотя конечно, зажмёшь такой
Лонгрен?
На слова дочери Аська особого внимания не обратилане было той доверия, сладкоежке и фантазёрке. Её цели ясны и простывыманить маму из кухни под любым предлогом, пусть даже и надуманным, Элька за клубнику не то что родного отцадушу продаст и не поморщится. И потому смотрела Аська только на Лона.
Ну?
Тот поёжился под тяжёлым материнским взглядом, посопел. И наконец удручённо кивнул. Аська обмерла. Лончестный мальчик, он врать не будет. Значит, снова.
Рецидив
На улицу Аська выскочила как была, в муке и кровавых клубничных разводах. Если мужа опять накрыло, некогда мыть руки и снимать испачканный фартук, тут главноеуспеть. Каждая секунда на счету. Дорвётся до красненькогои всё, пиши пропало. Седина в бороду, чтоб ему! Клялся, что завязал, вот и верь детьми клялся! Только-только зажили как люди, даже маленькая по ночам перестала плакать, а то ведь как чувствовала, кроха, что она там соображает, а вот поди ж ты
Ветер свистел в ушах. Волосы растрепались, фартук сбился на сторону, но это тоже было не важным, главноеуспеть. Две соседки-сплетницы на завалинке проводили понимающим взглядомАська его спиной чувствовала. Та из кумушек, что постарше, осуждающе поджала губы и покачала головой, молодая же вздохнула мечтательно. Ну и пусть! Вся деревня ставки делает на то, сколько в этот раз продержится её непутевый муж, чтоб ему икнулось, паразиту, пятеро по лавкам, а ему как мёдом
Босые ноги взбивали слежавшуюся пыль серыми смерчиками, внизу за гаванью садилось солнцевечернее, алое, злое. Плеснуло сияньем в глаза, выжимая слёзы. Аська мотнула головой на бегу, вытерла лицо локтем. Что-то мешалось под пальцами, гладкое и твёрдое, и Аська поняла, что выскочила из кухни со скалкой. Стиснула зубы. Что ж, удачно. Лучше бы, конечно, её от стирки оторвали, мокрым полотенцем очень вразумительно бывает, но скалка тоже сойдёт, лишь бы успеть. Как же далеко до рынка! Каждый раз так далеко, а ведь когда утром за клубникой ходилаказалось рукой подать. Хорошо, что рынок внизу, у пристани, бежать под горку.
Дура!
Нет бы ещё вчера спохватиться, ведь почудились же алые отблески в глубине тёмно-серых зрачков, когда вечером замер он, уставившись на горизонт. На отсвет закатного солнца списала, идиотка, какое солнце?! Ночь ведь уже была, солнце село давно
Проскочила ворота, отмахнувшись скалкой от знакомого стражника, потом, всё потом. Тот спрятал в рыжие усы разочарованную ухмылку. Кольнуло острой радостьюзначит, успела. Этот рыжий ещё неделю назад хвастался, что поставил на алое.
Метнулась сквозь продуктовые ряды, мимо одёжных и гончарных лавок, туда, на текстильный край, самый чистый и яркий.
Успела.
Закатное солнце заливало шёлковый ряд алым сияньем, алой казалась рубаха угодливо склонившегося над алыми рулонами торговца, и струился алый глянец сквозь тёмные пальцы застывшего у прилавка Грея
Брось это, Грей. Сейчас же!
Наверное, шёпот её был страшенмуж вздрогнул, роняя край алого полотнища в серую базарную пыль, обернулся, втягивая голову в плечи, заблеял испуганно:
Солечка! Ну ты чего ну я же ничего я же только пощупать
А жить-то как-то надо
Здоров, хозяин.
Визит старосты в такую рань и сам по себе не предвещал ничего хорошего, а уж его лицо Возившийся в огороде Митрич разогнул ноющую спину и пошёл к забору, о верхнюю планку которого и облокотился староста, всем своим озабоченным видом показывая хуторянину, что заходить он не намерендел невпроворот. Что за дела, тоже было понятновот как раз по этой самой озабоченности. И по тому, как опасливо косился он в сторону пустого тракта.
Сколько? спросил Митрич тоскливо.
Три. Задушены в одну ночь, староста выругался, захрустел подобранной антоновкой. Что характерно, совсем молоденькие.
У кого на этот раз?
У Кузьминичны.
А вот это было совсем скверно. Митрич вздохнул. Посмотрел на низкое солнце.
А это точно Тот-Имени-Которого-Нельзя
Точно-точно! Его вонь ни с чем не попутаешь, и трупики, что характерно, в рядок на крылечке выложены, его манера! староста снова выругался. Швырнул огрызком в пробегавшую мимо крысу. Не попал. Совсем обнаглели! У тебя ещё ничего, а в деревне на улицу без палки уже и не выйти, что характерно. Не, ты не сомневайся, вернулся он к прежней теме, он самый. Сам не рад, но платить придётся, Кузьминична за своих несушек кому хошь глотку порвёт, уже в райцентр собиралась, что характерно, ликвидаторов вызывать, еле отговорили. Не понимает, дура-баба, что хрен редьки Так что ты это тащи полтос. Откупаться будем.
Сходив за деньгами и отдав их озабоченному старосте, Митрич долго смотрел ему вслед. Потом, не удержавшись, бросил вороватый взгляд в сторону тракта, ведущего в райцентр и дальше к городам и цивилизации. Поёжился. Как они там живут, со своими невыполнимыми законами? Сколько веков жили бок о бок, может, и не всегда понимали друг друга, но старались уважать. А теперь всё это добрососедство признано пережитком и осуждено как проявление культа, изображения под запретом, за упоминание имени положен крупный штраф, злостных рецидивистов могут и вообще забрать. А уж если заподозрят кого в укрывательстве или тайном поклонении
Ликвидаторыбеда похлеще крыс, налетят, именем закона своруют всё, что смогут, что не смогутпереломают. После них деревне век не оправиться. Лучше по старинке.
Митрич снова сходил в дом, сложил на особую досочку заранее приготовленное подношение и, воровато оглянувшись (на сей раз в сторону не только тракта, но и деревни тоже) понёс ежедневную малую жертву на задний двор, к погребу. У входа замешкался, вздрогнувна верхней ступеньке рядком лежали дохлые крысы. Шесть штук, голова к голове. Вздохнул, перешагивая. Поставил досочку у чуть приоткрытой двери, проговорил благодарно-просительно:
Низкий поклон тебе, Васенька и рыбкой вот свеженькой, и курятинкой. Ты бы уж это не озоровал бы в деревне-то. Не ровен час
На выходе из погреба Митричу пришлось снова нагнутьсяна сей раз чтобы собрать дохлятину.
Поназапрещают всего, бурчал он, кидая крыс в поганый мешок, а жить-то как-то надо.
Шкуролаз
Айвен Кртрч дернул ухом, отворачиваясь к окну:.
Нет. Шестнадцать человекэто слишком много. Даже для меня. Извините, но. Вынужден отказаться.
Он терпеть не мог отказывать прямым текстом, но шеф Скотланд-Ярда слишком упорно делал вид, что не понимает намеков. Возражать своему отражению в темном стекле оказалось намного сподручнее. И легче. Еще и потому, что так в поле зрения не попадал журнальный столик, на котором слабо светился небрежно брошенный шефом инфокристалл.
Кто сказал, мальчик мой, что тебе придется проверить всех? Голос шефа вкрадчиво журчал за спиной, обволакивал, лишал воли. Может быть, тебе повезет с первым же! Или хотя бы с пятым
Я изучал законы Мэрфи. Айвен опять дернул ухом. На Старой Земле он старался придерживаться антропоморфного вида, ничего личного, просто из вежливости. Но ушиэто святое. Как иначе выразить крайнюю степень неудовольствия в морфеме, лишенной хвоста? Я изучал эти ваши трижды драные законы на практике и видел, как они работают. Если неприятность имеет хотя бы мизерный шанс случитьсяона случится обязательно. А шестнадцать подряд Вы не понимаете. Это правда много. Умудрялись же вы как-то ловить преступников до контакта с Вкртчангом! Есть же разные методы, дедукция, сбор улик, доказательства, допросы там, очные ставки Снизьте количество объектов, и я возьмусь. Хотя бы до восьми
Собственный голос оказался предателемдаже сам Айвен явственно различил в нем просительные нотки, непонятно как прорвавшиеся. Разозлился и замолчал.
В том-то и дело, мальчик мой, что на этот раз ничего такого сделать нам не дадут! Платиновая молодежь, чтоб ее
Слух у шефа чуткий, даром что человек: вон как воодушевился, засопел и завозился в кресле. Но выволакивать из уютной кожаной утробы свои почти что триста фунтов не стал, лишь сцепил руки на объемистом животе и оттопырил сарделькообразные большие пальцы, накручивая ими какие-то замысловатые пассы в такт словам. Айвен не видел этого, просто зналшеф всегда так делал, когда притворялся непонимающим.
Все шестнадцать были на том пати, и каждый имел возможность убить А больше не мог никто. Ну сам подумай: закрытая вип-вечеринка на внеатмосферной яхте, камерное преступление, просто конфетка, посторонних никого, вся обслуга ярусом ниже, чтобы не мешать. Семнадцать оболтусов обоего пола, элита аристократии, чтоб их Наркотики, афродизиаки, алкоголь, вирт-стимуляторы когда приземлились утром, своими ногами вышли только шестнадцать. И, увыне передоз, а банальный удар тяжелым предметом в висок. И еще много-много других ударов. Оформлено как несчастный случай, падение с лестницы. Нас пригласили только подтвердить. Все шестнадцать пока на яхтене задержаны, нет, просто жест доброй воли, наши ребята в машине ждут, а я тебя вот уже полчаса уламываю, совесть-то у тебя есть или нет?