Предпочитаю кожу чистой! Лучше массаж.
Шандор одарил меня лисьей ухмылкой.
Массаж оказался вовсе не так ужасен. Я лежала всё на том же цветастом шерстяном покрывале, пока Шандор разминал мои спину и плечи, втирая в кожу оливковое масло с добавлением ароматных эфирных масел: лаванды, шалфея, мелиссы, можжевельника и лимона.
Запах тоже лечить: усталость, тоска, рассказывал словоохотливый чужеземец, чтобы я расслабилась. Больной пахнуть плохо.
Запахи привлекают мужчин, усмехнулась я, подрыгивая ногами от щекотки.
Особенный женщина пахнуть особенно для особенный мужчина.
И он сходит с ума, и видит то, что не видят другие!
Да-да-да! согласился Шандор, массажируя всё сильнее.
Сперва было больно, будто всё тело по косточкам разбирают, вытаскивают каждую мышцу и дробят. Несколько дней после я ходила как в тумане.
Повторить? спрашивал Шандор скорее из вежливости и отказов не принимал.
После нескольких сеансов полегчало, по крайней мере, спину уже не тянуло.
Сезар специализировался на истории, легендах и молитвах, но вместо этого учил нас за один взгляд охватывать целый разворот книги. Нужно было сосредоточиться, не проговаривать слова про себя, а быстро отыскивать главное. Мы заучивали наизусть огромные куски текста. Сезар просил выделить суть и передать её своими словами, чтобы удостовериться, что мы понимаем, а не просто зазубриваем.
Не получалось у всех примерно одинаково. Торми побаивалась Сезара, потому старалась. Джурие не давалось вычленение главного и запоминание его надолго, а не на пару дней. У меня всё происходило по настроению. В один день я была собрана и сосредоточенаполучалось легко, а в другой дёргалась от любого шороха и витала мыслями в воспоминаниях и тревогах, не вникая в смысл.
Самыми любопытными занятием оказалось естествознание, которое мы изучали с Жерардом. Он говорил так, что заинтересовывался даже самый нерадивый. Показывал минералы и необработанные полудрагоценные камни: яшму, кошачий глаз, бирюзу, малахит и многое другое, рассказывал, как и где их добывают, какие у них свойства. Учил, как по кольцам на стволах деревьев определять, какая погода была в разные годы его жизни. Когда мы проходили металлы, он посыпал кусок камня порошком, и тот превратился в золотой самородок.
Это не настоящее золото. Ни один ювелир не даст за него и ломанной медьки, но фокус всё равно знатный, он обаятельно улыбнулся, заражая нас весельем.
Иногда Жерард приносил необычных маленьких зверушек: похожую на пятнистого хорька генетту, которую на юге держали в домах для ловли мышей и мохнатых бурых ихневмонов, которые уничтожали змей. Жерард рассказывал про их повадки и как они устроены внутри. Про людей он тоже рассказывал:
Некоторые болезни мы наследуем от родителей вместе с родовым именем и даром, а некоторые цепляются к нам в течение жизни. От некоторых можно избавиться, другие лишь заглушить на время.
Люций, единственный из наставников относился к нашим занятиям так же несерьёзно, как Торми. Опаздывал, травил байки, показывал ярмарочные фокусы. Торми приходила от них в восторг, Джурия напряжённо размышляла над тем, что бы это могло значить, а я скучала, потому что мой дар позволял видеть его иллюзии насквозь. Изредка он рассказывал про ауры и использование дара.
Когда резерв переполняется, а энергия не находит выхода, аура мерцает цветами дара, он всегда бродил из угла в угол, когда говорил что-то серьёзное. Если при этом испытать сильные эмоции, то энергия прорвётся наружу спонтанным выплеском. Порой он бывает настолько мощным, что носитель причиняет себе вред или теряет сознание. Избежать этого можно мгновенно опорожнив резерв одним мощным целенаправленным действием.
Так велик шанс надорваться, особенно если ты необученный, смутилась я. Насколько же мальчишкам проще! Они тратят большую часть резерва на тренировки и схватки с демонами. Энергия не застаивается практически никогда.
Правильно, девочка-всезнайка, Люцио развернулся ко мне и одарил плутоватой ухмылкой. Поэтому нужно пользоваться способностями каждый день по чуть-чуть. Ну-ка, о чём я сейчас думаю?
О редком сальванийском вине десятилетней выдержки, которое вам обещал подпольный скупщик за пропуск в город.
Он приложил палец к губам. Я замолчала и пожала плечами. Глубоко старалась не лезть. Мутный тип, кто знает, как он свои грязные делишки обстряпывает?
Джурия ненадолго призвала из амулета-ловушки призрака-хранителя. Полыхнул мертвецким зелёным огоньком, и его тут же упрятали обратно.
Торми раскинула карты на победителя ближайшего рыцарского турнира во дворце Сумеречников.
Иллюзионисты всё скрыли. Комар носа не подточит, она скривилась, собирая отказавшиеся говорить карты.
Ладно, поищу другой способ, не слишком расстроился Люций и отпустил нас домой.
Про то, как защищать себя и сражаться с демонами, он не рассказывал. Я тосковала по последнему почти как по дороге и Микашу.
Не обошли наш проект и трагические события. Жерард уговорил старика Бержедона немного отдохнуть. Через неделю его нашли мёртвым по дороге из дома в лабораторию. Похороны устраивал Жерард, потому что близких родственников у того не было.
Сердечный приступ, объяснил он сухо, когда освободился для занятий с нами. Всё случилось очень быстро, ему бы не смогли помочь.
Выглядел спокойным, только когда поворачивал голову, становилось заметно, как трепетала жилка на виске и в углах глаз собирались морщины.
Жерард установил на одном из столов маленький фонтансистему из трёх сообщающихся сосудов. Мы встали рядом, чтобы её рассмотреть. Из верхней чаши била тонкая струйка, постепенно уменьшаясь вместе с уровнем воды в среднем сосуде, пока не иссякла. Жерард присоединил к нижнему сосуду насос, и струя снова забила вверх.
Сердце тоже насосгонит кровь по таким же сосудам в нашем теле. А ещё это мышца. И как другие мышцы у стариков, она дрябнет и уже не может гнать кровь, Жерард перестал накачивать насос, и фонтанчик снова иссяк. Человек умирает.
Почему бы не сделать насос, который бы не переставал работать? Тогда бы люди смогли бы жить вечно, задумчиво сказала Джурия.
Вечный двигатель? Подобные исследования ведутся уже с век. Клемент участвовал в одном из проектов, правда, тот потерпел фиаско. К тому же жить вечно такой насос бы не помог. В нашем теле ещё много органов, которые со временем изнашиваются и ломаются. Прибавьте к этому болезни, голод и войны. Смерть будет существовать, пока существует жизнь. Это не так плохо, заставляет торопиться со свершениями, а не откладывать их. Бержедон прожил долгую жизнь, полную событий. Вряд ли он сильно сожалел об уходе, и мы тоже должны отпустить его с миром. Мы не забудем, Жерард приложил два пальца левой руки к губам и поднял их в воздух в ритуальном жесте.
Мы не забудем, повторили мы втроём.
Через день утром состоялись похороны. Погода была прохладная, ветреная, небо хмурилось, обещая разразиться дождём.
Облачённое в холщовый саван тело пронесли с пышной процессией к старому кладбищу за городской стеной. Там уже сложили погребальный костёр.
Мы пришли проститься с тобой, старый друг. Ступай с миром, ты был хорошим человеком и преданным товарищем. Ты верил в меня и в моё дело даже больше, чем я сам. Ты вытаскивал меня из передряг столько раз, сколько не перечесть по пальцам обеих рук. Ты никогда не требовал похвалы или почестей, таясь в моей тени. Ты был вдохновением моего проекта. Мне жаль, что я так мало тебя ценил. Но клянусь, я никогда не забуду твоих мудрых советов и отеческой заботы. Я доведу наше дело до конца, чего бы мне это ни стоило. Я буду помнить, Жерард снова приложил два пальца левой руки к губам и поднял их в воздух, призывая собравшихся сделать то же.
От его речи на глаза наворачивались слёзы. Женщины в чёрных одеждах рыдали в голос.
Это нанятые плакальщицы. Чем больше их на похоронах и чем громче они стенаюттем больше уважения к усопшему, шепнула мне Джурия и пожала плечами на мой недоуменный взгляд:Сальванийский обычай.
Странно и немного смешно, но смех на похоронах неуместен. Плакальщицы хорошо отработали деньгирыдали, пока ревущее пламя полностью не поглотило тело, оставив лишь пепел. Его собрали в урну и закопали в уже разрытую яму. Сверху поставили стёсанный полукругом камень с выбитым на нём именем и эпитафией: «Верный друг, ты унёс в могилу чужие тайны. Покойся с миром, пускай они не тревожат тебя на Тихом берегу».
После погребения я подошла к Жерарду, чтобы выразить соболезнования. Он только виновато улыбнулся, взял меня под локоть, и мы пошли обратно в город вместе с процессией.
Ещё долго в гостиной лаборатории на подоконнике горела свеча в память об усопшем.
Через месяц Жерард нанял сразу двух молодых помощниковблизнецов-целителей в красных мантиях бакалавров.
Кнут и Кьел из вольных городов северной Лапии, только после Университета, представил их Жерард и, подмигнув, добавил полушёпотом:Ещё не испорченные «взрослой» жизнью.
Долговязые тощие альбиносы-лапийцы выглядели непривычно бледными по сравнению с южанами. Вели себя очень тихо. Если переговаривались, то только между собой и шёпотом. От пронзительных взглядов почти бесцветных серых глаз по коже бежали мурашки. Близнецы взяли на себя часть уроков Жерарда.
За всю историю человечества ядов было придумано не меньше, чем лекарств, а способов умерщвления не меньше, чем способов лечения. Это и есть так называемый закон равновесия в действии. Добра не может быть без зла, света без тени, Сумеречников без демонов, вплетал Кнут в свои лекции строки из Кодекса, но они всё равно звучали сухо и казённо.
Возвращаемся к ядам, подхватывал его Кьел. Большую часть из них можно использовать, как лекарство в малых дозах. Более того, в эламской пустыне Хааб есть кочевое племя, которое принимает по капле сильнейшего известного ядаэлапедая с младенчества, чтобы выработать к нему устойчивость и использовать отравленные стрелы для войны с соседними племенами.
Мы скрипели перьями, старательно записывая их слова и скучая по весёлым опытам Жерарда.
Интерлюдия I. И духов зла явилась рать
В наскоро собранных шатрах, накрытых воловьими шкурами, было плохо: днёмжарко, ночьюхолодно. В закопчённых домах Сумеречников останавливаться побаивались, словно там до сих пор бродили призраки, хотя проповедники вещали, что нет ни призраков, ни демонов. Всё злоот колдунов проклятых.
Так-то оно так, только даже не в колдовстве их дело, а в жадности и гордыне. Как пиявки присосались к простому люду, вытягивали из них все соки, унижая и прикрываясь своей избранностью. Защитники, ха! Да от таких защитников впору самим защищаться.
Теодор Фальке, бывший маршал имперской армии Сальвани, был среди заговорщиков. Советник, хитрый лис, тоже переметнулся на сторону единоверцев, как только запахло жареным. Он долго уговаривал пощадить императорскую семью. Но Император до последнего отказывался вступать в борьбу с Сумеречниками, повторяя, словно одурманенный: «Без них мы погибнем. Без них наш мир поглотит зло». Пришлось его убрать, и Советника вместе с ним. До сих пор казалось, что на клинке проступают пятна их крови.
Теодор не был набожен, не преклонялся ни перед высшими чинами, ни перед фанатиками. Просто неистовая вера стала хорошим скрепляющим материаломповышающей мораль идеологией для всех бунтовщиков. Вера в прекрасное будущее, будущее без Сумеречников и непомерной дани, которую они взымали за защиту от того, что никто, кроме них, не видел.
Единоверцы победили, нет, не проповедники, которые брезговали кровопролитием и только воспаляли народ беспомощными речами, а воины и политики, стратеги и придворные интриганы. Теодор помнил, как во исполнение ритуала водрузил свой зад на жёсткий каменный трон, у подножия которого истекал кровью ещё живой Император.
Только дворец они не удержали. Всё пожрал огоньсоюзник Сумеречников, на котором они жгли своих мёртвых. Город для них тоже был мёртв, а чужие, обычные людимелкие сошки.
Огненный вал с чудовищным гулом стелился по земле, приближаясь к столице быстро, как приливная океанская волна. Старики рассказывали, что после могучего землетрясения одна такая накрыла прибрежную деревушку. Огонь же пожрал их цветущую столицуКонстани, город вечного лета, тепла и детского смеха. Трещали в языках пламени усадьбы с благоухающими садами, горели дворцы и парки, центральные улицы с изящными статуями и фонтанами и маленькие тёмные проулки, в которых прятались бродячие коты. Все бежали без оглядки, плохо соображая куда: обычные люди, проповедники, даже бравые воины.
На память об этом огне у Теодора остались большие ожоги на руках. Многим повезло меньше. Но они выжили! Выжили и выгнали колдовскую мразь со своей земли. Ликование длилось долго пока не заурчали от голода животы, а в глотки не набилось столько гари, что стало невозможно дышать. Это отрезвило всех, кроме фанатиков, которые твердили, как бараны: «Единый придёт, единый спасёт, теперь мы свободны!»
Многие притаились среди беженцев, предпочли забыть, что воевали под другими знамёнами, и двинулись на север к Сумеречникам. Ряды стремительно редели. Новый император Теодор понимал, что Сальвани не удержать. Несколько битв, из воинов только самые преданные остались, да те, у кого от проповедей ум за разум зашёл. Скоро армия Сумеречников огрызнётся так, что никого в живых не останется, а если останется, то позавидует мёртвым.
Зачем?! Чтобы доживать последние дни в этом нищенском лагере?
Таяла свеча, хрупкий лепесток пламени трепетал, отбрасывая тени на разложенную на столе карту. Рядом донесения, отчёты. Сколько человек осталось, сколько из них умеет держать в руках что-нибудь более действенное, чем вилы и лопаты. Только здесь Теодор позволял себе предаваться унынию, чтобы другие, не приведи Единый, да, теперь только Единый мог спасти их не видели, что даже он потерял надежду.
Теодор опрокинул в себя кружку вина, вторую, пока не опустел кувшиннедопустимое расточительство. Нужно попросить ещё.
Снаружи доносился встревоженный шум: шаги, голоса, бряцанье оружия. Теодор подскочил и достал меч из ножен. Враг уже здесь?
Отвернулся полог. Потянуло дурманным запахом пустыни, удушливым, плавящим мозги. Взметнулось пламя свечи, тени заплясали как шальные. Стихло всё, наполнилось стрекотом цикад и пиликаньем расстроенной скрипки. Теодор выронил меч, зажал уши и зажмурился. Пот под рубахой. Жарко, словно он снова горит, и пахнет повсюдукровью. Нет-нет, не поддаваться безумию раньше срока!
Ваше Величество, к вам вестники с севера, наваждение пропало, послышался ровный голос помощника Джиджи. Говорят, у них есть сведения о планах Сумеречников.
Теодор напрягся. Залип в паутине, как муха. Выбраться!
Почему пропустили? Это наверняка лазутчики!
Мы не лазутчики, послышался скрипучий, будто выжженный зноем голос.
Из-за спины Джиджи вышли два странника в заношенных холщовых балахонах. Помощник застыл, словно статуя, которую лишили управляющей ею воли.
Стража! закричал Теодор, отшатнувшись. Так же бессильно кричал Император. Никто не откликнулся, не издал даже звука. Теодор оттянул ставший тесным ворот рубахи и уставился в глаза крадущейся смерти. Палачей!
Странники скинули капюшоны, открыв обожжённые, обветренные до костей, измождённые лица. Только глазаодин голубой, другой зелёныйгорели колдовским огнём.
Не бойся, убийца Фальке, мы на твоей стороне, заговорил старший из них.
В-вы С-сумеречники, с трудом выдохнул он, борясь с дрожью.
Никогда не боялся ни колдовства, ни расправ над бунтовщиками, ни тем более россказней. Теперь же впервые стало страшно, будто все кошмары воплотились в жизнь, прозрели глаза к тому, чего обычным людям видеть не стоило. Не поймёшь ты, не признаёшь, пока оно не взойдёт на порог твоего дома. После встречи с ним не выживешь, чтобы кому-то рассказать. Истину.
Были ими. Но прозрели, как ты сейчас. Услышали глас бога истинного, вашего бога. Мы его божественные посланники, те самые, о которых бают ваши проповедники. Мы явились, чтобы привести в мир нашего бога. Ты нам поможешь, они окружали, как шакалы, отрезая пути к отступлению.
Я не верю!
Главное, что остальные верят, так же спокойно ответил второй странник. Просто скажи, чего желаешь. Нам всё подвластно.
Мигнула свеча, заплакала струйкой воска, истлел фитиль, и даже дыма не было видно в кромешной тьме.
Я желаю желаю чтобы моя Империя победила!
Дай срок. Священная Империя будет жить, они приблизились вплотную и положили ладони ему на голову. Долгих лет Императору-убийце Теодору Фальке!