Недалече от столицы, всего ничего лету. Вон, горы были, там дом мой,узнал места аспид.
А дорога та зачарованная с Первоградом рядом,подхватил Баюн.Были времена, я на том пути к царству Кощея многих спать уложил, грудь потрепал,кот сощурил глаза от приятных воспоминаний.
Нет у нас больше времени,сняв яблоко с блюдца, я накрыла его ладонью.
Не торопи, цаца, надобно все обдумать хорошенько...
Мудрых речей Потапа уже не слышала. В голове вертелись страшные картинызалитая кровью богатырей земля Кощеева, осиротевшие терема города, которым и полюбоваться не успела. Разрушит Яр все, что любимый бережно сохранить пытался. Пронесется голодной стаей самозванец по просторам, и ничего, что прежде было, не останется. Ему ведь на людей плевать. Знай, нос в закрома сунуть: златом, серебром потешиться, колдовскую силу черпнуть, разорить чудеса тысячелетние. Жутко сделалось.
Нечего тут обдумывать.дрогнула от холода собственного голоса.Как стемнеет, Баюн, усыпишь меня тут на поляне...
Умаялась?с укором покосился Потап.
Ты, Потап, перенесешь Баюна к шатру Яра,не замечая уколов друга, я продолжила.Получится незаметно подобраться?
В темноте летать плохо.расстроено поглядел на меня аспид.
Пойми ты, упрямый,я постучала пальцем по лбу,не выйдет у нас этого бугая спящего умыкнуть. Там молодцев бравых и колдунов знатных столько, что и пискнуть не успеемна куски порубят и в пыль обернут.
Да уж,задумчиво промурлыкал кот,на всех моих чар не хватит.
Надо, чтобы царь новоявленный тихо в шатре своем опочивал, тогда и шуму не поднимется.
Ладно.с интересом уставился на меня Потап,а дальше-то что?
Дальше я его в свой сон утащу. Коли сложится все. что задумала, прямо во сне его в Навь уведу.
Мутная какая-то история выходит, ненадежная,засомневался аспид.
Не один Потап сомневался в правильности принятого решенияя и сама не знала, как дело сложится. Но медлить нельзя. Под таким напором рухнут скоро чары Кощея, и полетят головы буйные с плеч.
***
Сумерки встретила, лежа под еловыми ветками. Аспид заботливо соорудил гнездо, чтобы во время сна меня холодом не уморило, да случайные глаза не приметили. Нащупав за пазухой башмачки, я крепко сжала мягкую кожу в ладони: «Скоро, Кощеюшка, скоро. Потерпи».
Готова?хруст веток рядом и мягкий голос кота словно холодным снегом обдали разгоревшееся сердце.
Готова.
Было это, иль не былодавно это было... В славном царстве тридевятом... в государстве волшебном... жила-поживала царевна...
Голову окутал дурман, по телу покатилась тревожная дрожь. Мне захотелось не просто окунуться в сонумереть.
...Глаза чернее ночи... косы толще дубов вековых... во лбу месяц... подол звездами усыпан...
Мурлыканье Баюна становилось все тише, дальше. Дрожь сменялась глухим покоем в груди, глаза наливались усталостью.
...И не было ее прекраснее в целом свете...
Наверное, я и впрямь умерла. Больше не было меня прежней. Та Василиса Дивляновна, чье сердце сначала рыдало по Яру, чья душа теперь так хотела быть рядом с Кощеем, навсегда сгинула.
Вон же Косиселье, тетка Фекла пироги печет, сейчас пойдет меня с речки кричать к ужину. Ярка в кузнице молотом машет, пот со лба утирает. Может, свидимся вечеромтанцы сегодня.
А вон Глухомань бравыми домишками красуется. Досада уже выглядывает в окошкождет меня на вечерние посиделки. Малуша в избе хлопочетснова запасы ведовские пополняла. Теперь и ночи не хватит все по местам рассовать.
Хоромы Кощея в свете зимнего солнца яркими красками переливаются, и царь-батюшка по двору расхаживает. Скоро отправится к обедустолы уже накрыли, как государь любит, чтобы под блюдами доски скрипели. Теперь это чьи-то воспоминанияне мои, чужие. Да и нет у меня больше памяти. Едва ощутимо резанула острая больто любовь, видно. Откликнулось сердце на образ жениха, да поздно. Нет прежнего Кощея, нет и Василисы. Исправить, что натворилабольшего и не надо.
Открыв глаза, вдохнула душный воздух. Простоволосая, босая, в льняной рубахе, я стояла посреди горницы. Совершенно пустая комната с печкой в углу: ни лавок, ни стола. За окнами кромешная темнота. Может, ночь? Так и звезд не видать, и шороха не слыхать. Из приоткрытой двери веяло неживым холодом. Горница из моего сна словно болталась в пустотетем лучше. Отсюда я смогу дотянуться до чего угодно, хоть до черта лысого, если захочу.
Приоткрыв заслон топки, я глянула внутрьна первый взгляд ничего особенного, но, если прислушаться, можно услыхать, как тысячи снов перешептываются между собой, решаявстретиться или разойтись. Крепко зажмурившись, сунула руки в печь, прижавшись к беленой стенке щекой. Пальцы перебирали тугие тела извивающихся сновидений, но нужного не находили. Не было среди них того, что обожжет ладони. Что же это, не сдюжили Потап с Баюном? Страшно сделалось. Волнуясь, торопилась хватать сны за хвосты и снова ошибалась.
Руки затекли до самых плеч, душу начинало грызть отчаянье. Уперлась лбом в печную стенку и, зарычав от бессилия, вновь схватила сон почти окаменевшими пальцами. На этот раз показалось, что сунулась в настоящий огонь. Заорав от неимоверной боли, резко рванула добычу на себя. Воля Яра оказалась куда сильнее, чем рассчитывалатак просто затащить его в свой сон не вышло.
Сжав зубы, терпела жар в руках. Из глаз катились слезы, я выла, но не отпускала. Казалось, вместо рук обугленные головешки. Муки прекратились с очередным рывкомвместе с горячим сновидением рухнула на пол горницы, ударившись затылком.
В голове хорошо загудело, но жар в ладонях ослабевал, и я почти не ощущала боли от удара. Сон колдуна бился рядом, словно рыба, вытащенная на берег. Собравшись с силами, я встала на четвереньки и отползла подальше от сновидения. Красная лента сна выжгла в полу причудливые узоры, а затем, растворившись туманом, обернулась бывшим другом.
Стоя на обожженных досках, Яр тяжело дышал. Раздувая ноздри, он беспокойно вертел головой в поисках виновника его появления здесь:
Ты?!глаза колдуна сузились в злобном прищуре.
Вот и свиделись,я поднялась на ноги.
Нет у тебя такой силы... не могла ты...
Еще как могла,оборвала я,еще как! Думал, обрел вечную жизньможно чего хочешь творить? Как бы ни так, друг любезный! Может, нет у меня великой силы, зато есть желание сжить тебя со свету!
Повеселила, Василиса Дивляновна,вдруг заулыбался Яр.Считай, что оценил твои старания. Ежели покажешь мне путь в царство Кощеево, жизнь тебе сохраню. Дорожку-то мы нашли, да только чары снять не выходит, а ведь знаю, что оставил жених для тебя тропинку. Выдай секрет, не упрямься.
А соли под хвост не отсыпать, черт мохнатый?
Охальничать вздумала? Ну, будь по-твоемувсе одно рано или поздно сниму чары с пути.
Ничего ты уже не снимешь, Яр. В мой сон попал и будь уверенне отпущу.
Ты чего удумала?бывший друг заметно напрягся и шагнул назад.
Вести беседу дальше не было ни сил, ни желаниячей сон, тот и хозяин. По жилам растекалось теплое удовольствие. Словно рысь, учуявшая добычу, я мягко ступала босыми ногами по гладким доскамближе, ближе к колдуну. На лице Яра мелькнул страхего слабость, его последняя слабость, может быть, единственная. Там, в Яви, он могучий и безжалостный чародей, забывший со смертью Кощея, что значит достойный соперник. Но не здесь. Остановившись в паре шагов от него, крепко ухватила хвост своего сна и завертела, превращая горницу в путь к Нави. Сруб задрожал, скрипнул и затих. Моя рука беспомощно разжалась, и сон вырвался, растворившись между пальцами.
Ну нет, Вася,во взгляде бывшего друга не было больше страха или злобы, только ровное холодное спокойствие,не будет этого. Просыпайся!
Меня потянуло к стене, дальше от Яра. Прислонившись к бревнам, чуяла, как сновидение переходит в дремоту, грозя раствориться навсегда. Мотая головой, я отбивалась от колдовства. Можно... можно сдюжить! Надо только постараться. Это мой сон, не его!
Оттолкнувшись от стены, бегом ринулась к Яру. Он замер, не в силах справиться с моим натиском, и только растерянно глядел, как я приближаюсь. Время лилось густым киселем. Чуяла силу неистовую, словно не домовухабогатырь. Нет, дюжина богатырей! Ухватив колдуна за ворот рубахи, потащила к двери. Горница снова заплясала, ходуном заходила. Распахнувшаяся дверь оголила бездушную пустотуона-то мне и нужна. Еще мгновениеи мы оба отправились в объятия неизвестности, в чернеющую за порогом темноту.
***
«Голубушка моя ненаглядная,голос любимого стучал в самом сердце.Дай наглядеться, дай налюбоваться. Сил нет, как соскучился... Такой теплый, родной, как прежде, голос.Невестушка моя, любушка. Без памяти люблю, слышишь?»
Я выскочила из мучительной пелены собственных мыслей, и темнота вокруг растворилась. Мы с Яром лежали на холодной черной земле перед бурной рекой. Вода билась о камни, оставляя пенные бугры, и снова неслась дальше. Обернувшись, увидала широкий мостбревна, словно угли в догоравшем костре, мерцали в нарастающих сумерках. Они и вправду тлели, исходили заметным жаром в прохладном воздухе.
Опомнившись, торопливо подползла к колдуну и всем телом навалилась на него.
Здесь твой конец, здесь и начало,зашептала в лицо Яру.
Что ты делаешь, Вася?он пытался выскользнуть из-под меня, но лишь беспомощно барахтался.
Все, Ярка, все.
Обхватив крепкую шею колдуна, я сжала руки на его горле. Чувствуя, как пальцы нащупали тонкую границу между сном и Явью, прибавила силы. Колдун захрипел, я зажмурилась. Я душила его здесьво сне, но умирал он тамв Рускале. По-настоящему. Вырывая из сердца боль, не ослабляла хватку. Только крепче давила на горло, пальцы тонули в упругой коже. Казалось, не здорового молодца убиваюкотенка. Уже не слышала хрипов, почти не чувствовала, как его тело извивается подо мной. Только звон в ушах и шум бурлящей реки в отголосках, а потом тишина.
«Душа моя, Василисушка»,слышала Кощея, будто рядом стоял.
Открыв глаза, поняла, что Яра тут больше нет. Пальцы мои скрючились в нелепой кривизне и задеревенели. Стоя на коленях на сырой земле, шумно выдыхала и никак не могла расслабить рук.
Уважила, Василиса Дивляновна,довольно зазвенел девичий голосок.Раньше срока управилась.
Девушка невиданной красоты, улыбаясь, шла ко мне. Дивный наряд струился по тоненькой фигуре, сверкая тысячами звезд. Коса ее в пол упиралась, золотом отливала, а глазавсе небо ночное в них, да брови полумесяцем.
В пору пришлись башмачки-то? я, наконец, отошла от оцепенения.
Будто по мне шиты,кивнула Смерть. Да и молодец хорош, лучше, чем Кощей твой. Не прогадала?
Не прогадала,тяжело опустилась на землю и, перевернувшись на спину, закрыла глаза, выпуская горячие слезы.
Цаца! Ну сколько можно дрыхнуть!
Отогнав остатки сна, я сладко зевнула. Избушка Яги по-прежнему пахла пряными травками. В печи игриво потрескивали поленья, наполняя комнату уютом и покоем.
Потап, получилось?приходя в себя, я подскочила на мягкой перине.
Еще как!довольно заключил конопатый молодец.
Кощей жив?
Живее всех. С Несмеяной в Рускале порядки наводят. Там такое творитсяжуть! Как Яра мертвым в шатре поутру нашли, колдуны в безумии и кураже решили, что теперь трон ничей. Драку затеяли. Такого в округе натворили, народ напугали, а воины струхнули и разбежались. Бардак.
Сколько же я спала-то?
Так вторая седмица пошла. Крепко Баюн тебя... Кощей уже волноваться начал, да Яга его успокоила. Жених- то твой хотел кота в подвалы отправить мышей ловить. Представляешь?весело замахал руками друг.
Представляю,кивнула я.
А Соловей-то, Соловей!рассмеялся аспид.С Горбунка не слазит, так и катается по всему царству. Говорит, мол, добрый коньникому не отдам.
А ты чего тут? Несмеяна, поди, заждалась царя своего?
Скажешьцаря,буркнул Потап.С меня царь, как из тебя та Проська. Решил дождаться, пока ты очухаешься. Яга Ягой, а я тоже струхнул малость, что спящей навсегда останешься.
Обошлось вроде.
Обошлось,серьезно подтвердил друг.Ну, теперь и свадьбу вам с Кощеем справим. Да, цаца?
Потап, ты бы Ягу кликнул, что ли? Шутка либольше седмицы во сне провела, сил нету. Может, отвар какой сообразит?
Ой, это я мигом!он резво подскочил на ноги.Обожди немного.
Убедившись, что аспид скрылся за дверью, поднялась с теплой постели и принялась натягивать одежу, аккуратной стопкой сложенную подле. Одевшись, я в последний раз окинула взглядом избушку Яги и, мысленно попрощавшись с этим уютным миром, едва не ставшим мне домом, отправилась к крышке подпола.
Глава 14
Какая-то часть меня все же умерла вместе с Яром, еще одна догорела вместе с любовью Кощея. Оставалось довольствоваться телом: совершенно пустой головой и огромной дырой в груди, где раньше билось сердце. Живот требовал сытости, и я ела. ноги ныли от усталостиотдыхала. Не считала дней, не чуяла запахов, почти не разговаривала. И ничего не менялось вокруг, мир все так же продолжал жить. Закаты сменялись рассветами, на смену холодам спешила весна, а я в этом клубке только послушно совершала обороты, сматывая нить жизни.
Подпол Яги выпустил меня почти на самый край Рускальских земель. Здесь люди селились неохотно: слишком много нечисти и слишком мало плодородной землимне подходило. Жители хутора на опушке Шумного леса сначала приютили на ночлег, а потом прознали, что домовуху щами кормят, и принялись наперебой уговаривать остаться. Отказываться не стала. Хуторок всего в три хозяйства, одно из них недавно семья покинула, решив перебраться ближе к городам. Вот в пустующую хату-мазанку меня и определили. Погреб, огород небольшой да банькачто еще надо для жизни? Правда, топили здесь по-черному, как в стародавние времена, оттого мыться да стирать было почти бесполезноодин черт в саже ходить.
Далеко от столичных новостей, от людей, от всего мира обрела пусть не счастье, но покой. Впрямь начинало казаться, что шумный лес, речка недалече и сам хуторвся моя жизнь. Бывало, по ночам накатит душная тоска, тогда зажигала факел и шла к реке. Вытягивая шею к небу, до боли сжимала веки, и из сдавленного слезами горла вырывался протяжный вой. В чаще мне подпевали волкодлакинаверное, у каждого из нас своя странная боль.
Соседи с трепетом относились к нашему хору и считали меня сумасшедшей. Скорее всего, жалели, что позвали жить на хутор, но прогнать не решались, мало ливедьма как-никак. Зато с разговорами постепенно лезть перестали. Просьбы редкие исполняла, помогала по хозяйству, чем могла, а в остальном друг другу не мешали.
Зима отступила нынче рано. Весеннее солнце расходилось теплом совсем как летом. Соседи радовались такому подарку, готовились к посадке, выпускали скотину на первую зелень. Ну а я чем хуже остальных? Скотины не завела, хотя козу предлагали, но овощей посадить собралась.
Обрядившись в легкую рубаху, натянула сапоги и выбралась из избушки под ласковое солнышко. Как запахло-то! Жизнью. Давно забытые запахи согретой земли и ветра из далеких земель закружили голову. Осторожно вдыхая ароматы весны, боялась шлепнуться от нахлынувших чувств прямо во дворе. Надо же, не думала, что всколыхнет ветер опустевшую душу. Но было и что-то недоброе в воздухе. Словно на беленую скатерть клюквенный настой пролили.
Оглядев пробивавшуюся сквозь согретую землю траву в огороде, вздохнула и уже собралась задать ей по самые корешки, но над головой что-то гулко завыло. Нарастающий звук заставил соседских детишек задрать носы в голубую высь, подернутую пушистыми облаками. Кажется, рябой поросенок, которого они замучили догонялками, с облегчением выдохнул и тоже замер, вглядываясь в небо.
А дальше, начала происходить настоящая чертовщинагул приобретал очертания голоса. Отчетливо слышала, как меня зовут по имени. Настойчиво, словно стараясь докричаться... Потап. Все на свете могла на кон поставитьэто Потап!
Прижимая ладонь ко лбу, закрывая лучи солнца, я вглядывалась в небо, но крылатого змея так и не угляделатолько его голос. Имя сменилось коронным «цаца».