Я киваю и уступаю Юхасу своё место, а сам перехожу на егорядом с медичкой, которая сосредоточенно жмёт кнопки на мониторе каталки Сина. Если не поворачивать к нему голову, то лица отсюда не видно, только грязную руку и подрагивающие пальцы, зато здесь я лучше чувствую его сознаниесмутно-неповоротливое, но всё же очевидно живое.
Интересно, зачем Юхас это сделал? Я раньше не слышал, чтобы у него болела голова от чего бы то ни было, хотя Не так давно его приложило металлической балкой, в больнице лежал, вроде говорили насчёт трещины в черепе. Может, из-за этого?
Мои мысли прерывает голос Като:
Что с рукой?
Поднимаю взгляд. Медичка указывает подбородком на мою левую руку, и я вдруг замечаю, что, задумавшись, до сих пор ещё не пристегнулсянеловко дёргаю крепления, потому что из-за боли в локте руку не согнуть.
Ерунда.
Если не шевелить, то и не чувствуется. Сейчас это не главное.
Дай сюда.
Потом.
Сюда дал, по тону Като становится ясно, что она не отстанет. У меня никто не будет ходить с вывихом.
Ох уж эти военныевсе, как один, принципиальные, за порядком следят. Проще уступить. Прощупав локотьбудто специально так, чтобы я поморщился от боли, она укоризненно смотрит на меня и одним движениемёб твою мать! вправляет сустав на место.
Спасибо.
Продолжая смотреть в глаза, Като отпускает мою руку и говорит:
Пожалуйста, таким тоном, словно даёт понять, кто тут главный.
Ладно уж, я и не сомневаюсь, что медики везде главнее всех. Какой бы ты ни был крутой главнокомандующий, но если геморрой прихватитбудешь ползать и умолять, чтобы эти важные ребята тебя спасли.
Вскоре корабль ложится на обратный курс, его перестаёт трясти, и я оглядываю присутствующих. Юхас смотрит в ответ с ожиданием. Ладно, раз уж из наших я остался старшим по званию Поймав взгляд капитана связистов, барабаню пальцами по креплениямможет, хватит? «Образцовая операция» явно не удалась, так чего уже выпендриваться с этой пристёжкой.
Выражение лица у него нейтральное. Повышает голос:
Отряд, свободное время.
Сам первый встаёт, и все присоединяются.
Юхас снова возникает рядом со мнойпомогает отстёгивать фиксаторы на каталке Сина и бормочет сквозь зубы:
Можете передать капитану, что я был рад служить с ним? Конечно, в душе он шумит будь здоров, но похуй, у всех свои недостатки, в ответ на мой взгляд сержант ухмыляется.
Дальше, к моему облегчению, Като сама попросила меня помочь транспортировать каталку. Не хочется при всех напрашиваться на переливание крови.
А в медкаюте неожиданно оказывается лейтенант связистов. Фух, а то я уж уверился, что он тоже погиб, при этом наверняка из-за моего рукоприкладства.
Но нет, растянулся на койке, свесив ногу на пол, а сломанные руки положил на живот.
Это ещё что?.. Като подскакивает к лейтенанту и заглядывает в лицо.
Тот пьяно улыбается и тянет:
Привет, красотка
Медичка хватает раскиданные на полу пустые одноразовые шприцымноговато их, изучает названия. Хлопает лейтенанта по щеке, держа пару шприцов на уровне его глаз.
Ты всё это уколол?
Ага, тон становится вообще довольным. Ты ж ушла А мне больно
Интересно, как он это сделал, со сломанными руками? Зубами, что ли?
Ну отличноКато бросается к одному из шкафов и начинает рыться на полках. На пять минут нельзя оставить
Возвращается к койке с несколькими ампулами и размашисто шлёпает по щеке лейтенанта, который выглядит так, словно уже погрузился в счастливый сон. В ответ на удар он вздрагивает, моргает щёлочками глази замечает меня.
А-а-а Гадина вампирская!..
Като сжимает его челюсть, поворачивает лицо к себе и говорит громко, стараясь докричаться до уплывающего сознания:
Не спать! Понял? Это приказ!
Лейтенант бормочет, видимо, обращаясь ко мне, но по фактув лицо медичке:
Стрелять вас надо
Его глаза сонно закатываются, и Като снова бьёт по щеке.
Тем временем мне окончательно надоедает следить за судьбой обдолбанного связиста, так что я принимаюсь освобождать мою руку и руку Синалевую, которая почти целая, для переливания крови.
Като, дашь мне?..
Не то чтобы я любил обращаться к людям по имени, но она сама предпочитает такую манеру общения, а медикам лучше не перечить.
Като тут же подскакивает, хватает меня за левое запястье, склоняется, разглядывая порез.
Много крови потерял? Голова не кружится?
Ничего не кружится, давай.
Однако только она распечатывает набор для переливания крови, как у входа раздаётся шум. Мы синхронно поворачиваем головы.
В медблок заглядывает капитан связистов, озирает происходящее, однако не комментирует. Вместо этого на пару секунд исчезает в коридоре и впихивает к нам Фергюссона. В каюте становится ещё теснее.
Теперь мне бросается в глаза, что у рядового не только лицо грязноечётко видна граница со светлой кожей, которую прикрывал шлем, но и вся униформа. Это раздражает. Чёрт, на крейсере у нас было бы несколько просторных медпомещений, а тут ютимся в одной комнатушке, ещё и Фергюссон антисанитарии добавил.
Като бродит вопросительным взглядом между рядовым и капитаномчто случилось? и тот поясняет:
Плечо.
Теперь уже и я замечаю, что в правом плече Фергюссона что-то торчит. Наверное, осколок, только он тёмный и потому незаметен на униформе.
Однако рядовойвзгляд у него по-прежнему бессмысленныйнеожиданно бодро выдаёт:
У меня всё в порядке.
Его чересчур оптимистичный тон наводит на мысль, что он не до конца осознаёт происходящее. Будто выдал заученную фразу.
Като бросает растерянный взгляд на меня, и я забираю из её рук набор вместе с дезинфектором.
Я сам. Занимайся.
Точно?
Ага.
Кивнув, она тут же решительно набрасывается на рядового, усаживает на единственный оставшийся стул и берёт инструменты, чтобы разрезать комбинезон. Фергюссон, продолжая пялиться в стену расфокусированным взглядом, снова выдаёт уверенное:
Всё в порядке.
Капитан напоследок оглядывает медкаюту и уходит. Ну и хорошо, мне совершенно не хочется оправдываться тут перед ним. И так ясно, что связисты в своём отчёте выставят нас козлами. Ну, в какой-то степени это правда, конечно
Установив все трубки-иголки для переливания, выдыхаю с облегчением. Теперь можно и расслабиться. Взгляд то и дело сбивается на лицо Сина, но я держусь, отвожу глаза. Ну кровь, ну и что? Подумаешь, переломы. Это ничего, он привычный, справится.
Связист спит на койке. Да уж, дел у Като невпроворот: сейчас закончит с Фергюссоном и нужно будет лейтенанту сломанные кости фиксировать. На мгновение внутри шевелится чувство вины, но я отмахиваюсь. Это действительно вышло случайно. Глядишь, он бы так и не отстал от меня, а если бы я был мягким и тактичным, послушался бы старшего по званию вместо того, чтобы руки ему ломать, Син остался бы на той планете. Мёртвый. Руки лейтенантанебольшая цена, всё с ним будет в порядке.
Тем временем Като уже освободила Фергюссона от верхней части комбинезона и инструментами ковыряет кожу. Оказывается, есть и другие осколки, достаточно крупные, чтобы на близкой дистанции пробить лёгкий бронежилет. Ну да, ведь никто не рассчитывал на контакт с противником, оделись как на прогулку.
Фергюссон по-прежнему смотрит в пространство, лишь морщится непроизвольно. Однако вздрагивает от резкого звукаКато бросила в металлическую кювету очередной осколоки переводит туда взгляд. Кривится в какой-то неопределённой эмоции, начинает поднимать руку, но Като раздражённо хватает её, удерживая. Фергюссон повторяет это движение настойчивее, мышцы лица уже дёргаютсясловно что-то рвётся наружу, а он пытается это удержать.
Вот тут медичка, наконец, замечает происходящее, отрывается от своего занятия.
Фергюссон вырывает руку из её пальцев, всхлипываетгромко, на срывающейся нотеи закрывает лицо ладонями. Да уж, не хотел бы я сейчас быть на его месте, теперь не могу эти рвущие изнутри истерики. Хотя бывало, конечно. Мерзкое ощущение.
Като спокойно похлопывает рядового по плечу, бормочет: «Ну-ну». Фергюссон быстро трёт лицо, как будто хочет что-то стереть с него, но только размазывает кровь и грязь ещё больше, полосами. Вперемешку со светлыми потёками слёз похоже на камуфляжную раскраску.
Стоит Фергюссону бросить ещё один взгляд в сторону кюветы, как он зажимает рот ладонью, а тело дёргает характерным спазмом. С громким: «Так, только не тут!» Като деловито сдёргивает рядового со стула, пихает в коридор, где его сразу и выворачивает.
Что ж, эту «образцово-показательную операцию» уже ничем не испортишь. Вот так обычно и получается: чем больше все ждут совершенства, тем хуже результат.
Медичка куда-то уходит, и в каюту Фергюссон возвращается один. Бухается обратно на стул, обмякает, проходится рассеянным взглядом по стенам и потолку каюты, останавливается на мне.
Неожиданно спокойно спрашивает:
Лейтенант, вы будете писать похоронки?
Покосившись на Сина, киваю. Скорее всего.
Напишите, чтоб ему звезду дали. Ну, обеспечивая безопасность, пожертвовал собой Как там это пишут. Чтоб красиво, он переводит взгляд на стену. Вздыхает словно бы устало. Шмыгает носом. Возвращается ко мне: Я уже думал, что всё. Уже рядом. А тутграната. И я такойну пиздец А он такой Ну, бухнулся на неё И пф-ф!
Фергюссон взмахивает рукой, изображая взрыв, и лицо его снова идёт рябью сдерживаемых эмоций. Но нет, улыбается. Гыкает истерично.
Пиздец, мне прям в мордупф-ф! Блядь Вот это вот, он хватает со стола кювету и демонстрирует мне содержимое.
Одни осколки тёмные, явно искусственного происхождения, а вот другие, светлые кусочки, я узнаю сразу. Такого добра я за всю жизнь насмотрелся. Кости.
Пиздец, а? Пиздецон бухает ёмкость обратно на стол. Трёт лицо. Смотрит на свои ладони брезгливо. Блядь, вот как теперь?.. Вот так вот, а?.. Я вообще думал, уж он-то, блядь, вечный. Всегда у кого что, а у негони царапины. Как заговорённый. Все шутили про это. А тут, блядь Вот как?..
Издалека доносится голос Като, на повышенных тонах. Что ещё случилось?
Тем временем Фергюссон снова отключается, погрузившись в себя, бродит рассеянным взглядом по стенам и потолку каюты, шепчет себе под нос: «Пиздец», качает головой.
Прислушиваюсь к шуму из коридора. Скандал набирает обороты. Рычание Като: «Так что, мне самой?.. Единственный». Отвечает раздражённый мужской голос, но не разобрать кто.
О, рявкает кто-то другойс командной интонацией. Должно быть, капитан связистов.
Вскоре приближаются шаги двух человек. Одна из нихКато, которая влетает в каюту будто разъярённая фурия, с новыми силами набрасывается на Фергюссона. А кто второй?
В коридоре, под дверью, раздаётся какое-то шуршание. Свешиваюсь сильно вбок, чтобы разглядеть, что там происходит. А, ну ясно, «единственный» это последний оставшийся в строю рядовой, Ромео. Медичка подрядила его мыть пол. Не повезло.
Вскоре Като заканчивает обрабатывать Фергюссона, и он так и уходитполуголый, с болтающимися вокруг ног рукавами комбинезона. Теперь медичка принимается колдовать над сломанными руками лейтенанта.
Она не обращает на меня внимания, а я сижу себе тихонько. Нехватка крови уже чувствуется: противная слабость во всём теле, сердце тяжело бухает, и голова кружится. Но можно потерпеть ещё минуту. Или две. Три? Зато Син выглядит гораздо лучше, дышит уверенно. Кожа стала нормального человеческого цвета, а то на меня уже был похож.
Уходить, оставив Сина здесь одного, не хочется, но всё-таки пора заканчивать с переливанием. В ответ на моё движение медичка вскидывается:
Подожди. Поможешь с отчётом? Завтра проверка из штаба, нужно всё пересчитать, а у меня тут, она обводит каюту широким кругом, завал. Ну, и подписать. Из наших офицеров ты один остался, а к ним не хочется идти.
Хочу ли я остаться здесь, под любым предлогом? Да это единственное, что мне сейчас нужно.
Конечно.
Только Хорошо бы как-тоКато изображает неопределённый жест ладонью.
Я хмурюсь вопросительно, и она, сморщив нос, указывает на россыпь пустых шприцовтех, которые лейтенант вколол себе щедрой рукой. Ну да, за такое не похвалят.
Хорошо, подпишу.
Она кивает с облегчением.
***
В итоге я так и просидел с Като всё оставшееся время. Медикаментов оказалось неожиданно много для такого с виду маленького помещения, и процесс переписывания затянулся до той степени, что уже начал бесить. Дорога домой прошла быстро.
А там уже снова пристёжка, посадка, и Сина тут же захапала медбригада из больницы, я только и успел увидеть задние колёса каталки, мелькнувшие между фигурами в белой униформе.
Меня же Юхас предложил подбросить до части, вместе со всеми. В другой раз я бы наверняка отказалсяхоть и понимаю, что держаться с коллективом полезно для репутации, но всё равно не могу заставить себя поддерживать разговор, улыбаться в ответ на шутки и прочее подобное. Однако сейчас не хочется оставаться одному. Может, шум и суматоха отвлекут.
Хотя никто и не шумит. Юхас рулит, сосредоточенно глядя на ночную дорогу. Фергюссон, не отрываясь, смотрит в боковое окно. Сзади со мной сидит Като, листает фотографии. Ну, и я молчу.
В груди шевелится какое-то незнакомое чувство. Возможно, это печаль. Я обычно специально не обращаю внимания на людей вокруг, жизнь научила, что нельзя ни привязываться к кому-либо, ни даже симпатизироватьчтобы не пришлось потом разочароваться. Но Малека жалко. Нормальный парень был. Да и Баума жаль, конечно. Вечно строил из себя что-то там, но, по сути, дерьма не делал. Выпендривался, но так-то Тоже жалко.
При виде парковки нашей части Като неуверенно просит Юхаса подбросить её до дома: тут недалеко, автобусы уже не ходят, а одной в темноте идти не хочется. Тот кивает. Мы с Фергюссоном выбираемся из машины в холодный свет прожекторов и, держась в неловком отдалении друг от друга, топаем к КПП.
На проходной шестого корпуса киваем друг другу на прощание и расходимся, яв офицерское крыло, а Фергюссонв спальню казармы.
Как только захожу в свою комнату, наваливается одиночество. Синне у себя, а в больнице, далеко отсюда. Стараюсь не думать об этом, но в голову так и лезет: вдруг я его больше не увижу? А если та ночь вместе была последней?
Повалявшись пару часов, вскакиваю, одеваюсь и сбегаю вниз по лестнице. Рядовой на проходной сонно следит, как я прикладываю электронный браслет к экрану турникета, кивает. Небось, решил, что я по бабам пошёл, те, кто работает по контракту, вольны распоряжаться свободным временем как угодно, чем многие и пользуются. Хоть всю ночь не спиесли на работе сможешь нормально держаться, то это никого не волнует.
Воздух холодный, и я кутаюсь в китель. Какого хрена не догадался взять куртку? Ведь ещё несколько дней назад, когда мы сидели в засаде под столами, чувствовался холод, а сегодня вообще пар изо рта. На тёмном небе ярко сверкает белый кружок луны. Вон и звёздытоже холодные и колючие.
Не слышно звука фонтана. Непривычно. Хотя что странного, уже конец октября, его отключили на зиму.
Брожу среди тёмных силуэтов деревьев и кустарников, голова пустаядвижение хотя бы отвлекает от всей этой херни, а потом вдруг всплывает чёткая мысль: нужно сказать Сину, что я согласен жить вместе. Немедленно. Вот прямо сейчас пойду пешком в больницу, попаду к нему как угоднохоть прорвусь с боем через стройные ряды медперсонала, хоть в окно залезуи скажу, что согласен. Сейчас же. Даже если он без сознания или спитскажу мысленно, он поймёт.
Ладно, конечно, это я загнул. Завтра позвоню в больницу, узнаю, как он. А потом, когда пустят, скажу. Если всё нормально, то неделю продержат в изоляторестандартная процедура после ранения на другой планете. Значит, пустят к нему только в следующую пятницу. И если он к тому моменту не передумает, соглашусь. Поживу с ним сколько получится, хоть даже пару дней. Хватит быть разумным.
Как только выйдет из больницытолько бы вышел, в тот же день начнём искать жильё. Всё, что он хочет. Да я сам перед всем отделением скажу, что мы вместе. И Лане Смит. И Главному.
Вообразив морду генерала если бы я действительно пришёл в его кабинет с подобным заявлением, нервно хихикаюслишком громко в ночной тишине.
Чёткий план успокаивает, и, оглядев напоследок ночное небо, я возвращаюсь в тёплый корпус.
глава 14. Пропесочка
Утром, когда я продираю глаза, уведомление на браслете уже мигает. Вызов на пропесочку. Даже можно чай не пить, вопли Главного всё равно разбудят лучше. Чёрт, жаль, что я вчера не спросил Юхаса, что произошло на корабле. Если бы у нас была общая версия, было бы лучше, а таккак бы не ляпнуть чего-нибудь. Ну, в крайнем случае буду давить на то, что я вообще не в курсе, был в шоке и ничего не помню.