Я не привык к открытому пространству. И к виду звёзд. Даже странно: половину жизниможет, и большея провёл в космосе, мы постоянно болтались в этой бесконечной пустоте, скрываясь от полиции и военных, но я не обращал внимания на этот факт. В помещении трудно поверить, что ты куда-то там летишь, даже если ощущаешь вибрацию двигателей. Да и сейчас то же. На военных кораблях маленькие иллюминаторы есть только в рубке пилотовдань традиции, но туда без особой надобности не пускают. Зашёл на планете, вышел на планете. Разница незаметна. Глядя на все эти звёзды над головой, не верится, что я где-то там бывал.
Ещё и звуки эти Днём здесь только ящериц можно увидеть, зато ночьюто воет издалека, то шуршит словно бы неподалёку Не то чтобы я боялся животных, но неожиданный шум напрягает.
Лейтенант, вы курите? Гимли роется по карманам.
Качаю головой.
Что у тебя там? оживляется Като.
«Звезда Самарканда». Крутить умеешь или сделать тебе?
Медичка пересаживается к Гимли, и они, оживлённо перешёптываясь, раскладывают на коленях вытащенные рядовым предметы.
А меня спросить? обиженно тянет Розамунда.
Так! Като поднимает голову. Детям не положено.
Ну и ладно! Я, между прочим, здоровье берегу!
Вскоре Като поднимается, тянет рядового за рукав.
Мы отойдём покурить.
Рассеянно наблюдая, как они уходят в темноту, я вдруг вспоминаю задание Главного. Лезть в голову Розамунды по-прежнему не хочется, но ведь надо. Нужно убедиться точно. Если окажется, что Син чуть не умер по её вине, я Честно говоря, я не знаю, что тогда делать.
Тем временем девушка быстро подползает ко мне по брезентугибкая, юркая, как настоящая ящерица, замирает рядом и шепчет:
Отпустите меня, пожалуйста. Пока они ушли. Мне нельзя в приют. Вы же знаете. Я не могу, я всё равно сбегу. Или ещё что сделаю. Другим, может, и ничего, а я не могу. Ну пожалуйста!
Она заглядывает мне в глаза, и я, опешив, мямлю:
Куда я тебя отпущу посреди пустыни?
Она явно воспринимает это как согласие. Воодушевлённо продолжает:
Я спрячусь и пережду, пока искать будете. А потом уйду куда-нибудь. Назад, на заправку.
Ты понимаешь, сколько это километров? Хочешь, чтобы тебя съели? Или днём от солнечного удара свалиться?
Чёрт, зачем я вообще что-то ей аргументирую, будто и вправду собрался отпустить? Наверное, от удивления.
Но Розамунда упрямо шепчет:
Ну и пусть! Лучше здесь умру, но обратно я не вернусь!
Склоняю голову, заглядывая в её лицо, но она смотрит на костёр.
Может, расскажешь?
Поодаль бухает весёлый смех Като и Гимли.
Несколько минут девчонка кривит губы, наконец цедит:
Вы знаете.
Не знаю. Расскажи.
И неожиданно она со злостью показывает мне яркийгораздо ярче, чем в моей памяти, образ: спальня казармы, стены мерзкого зелёного цвета, мужские голоса и грубый смех, я стою на коленях, парни вокруг расстёгивают штаны, а рыжий тычет стояком мне в губы. Блядь, я потом полчаса с мылом тёр, и всё казалось, что чувствую на губах эту дрянь. И ещё запахвроде лёгкий, но от него не избавиться. Ненавижу.
Розамунда прижимается к моему боку и торопливо шепчет:
Только вы их убили, а я так не умею. Но я там больше не буду. Хоть в окно прыгну, хоть как. Отпустите меня, а? Скажете, что я в туалет отошла и сбежала. А я спрячусь и пережду.
Как ты залезла так глубоко без моего разрешения? Я точно при тебе об этом не думал.
Почувствовала знакомое. Потянула, а оно и вот.
Сейчас?
Не, тогда ещё. В первый раз.
Невольно выдыхаю от облегчения: сегодня я почувствовал лишь короткое прикосновение, и мысль, что она настолько быстро перерыла мои воспоминания, заставляет чувствовать себя уязвимым, а я ненавижу это ощущение. Но тогда, в суматохе «охоты», я вполне мог не заметить, как она копается в моей голове. Я настолько привык ощущать Сина, что, скорее всего, не обратил внимания на чьё-то присутствие. Хотя всё равно противно.
Вы говорили ему про это? в глазах Розамунды блестят отсветы пламени.
Кому? О чём?
Ему, она смотрит на меня укоризненно. Вы же вместе. Вы сказали ему про них?
Конечно, хочется отпираться, но смысл?
Да.
И как? Сильно злился?
Качаю головой. Впрочем, что там было злиться, если они уже были мертвы?
Девчонка отворачивается к костру, молчит, кутается в куртку. Потом тяжело вздыхает.
Мой бы взбесился.
Звучит солидно«мой». Прям как взрослая.
Кошусь на её лицо, освещённое пламенем:
Он был там же?
Не. Он другой. Лучше.
Нет, я не имел в виду, что он
В ответ на моё смущение она улыбается:
Я про то, что он не из приюта. Он другой. Смелый. И сильный.
Поднимаю брови в шутливой обиде:
То есть яне смелый и не сильный?
Губы Розамунды вздрагивают в мимолётной улыбке, но она смотрит на огонь по-прежнему серьёзно.
Снаружида. А внутри вы как я. Хоть вы и можете их убить. Это всё равноона машет ладонью, подбирая слова, остаётся внутри. Как будто гнилое яблоко. Извините.
Наверное.
Странно слышать от такой худышки-малышки подобные идеи. Тем более странно соглашаться с нимино я и в самом деле понимаю, что она имеет в виду. Вся эта херня типа «То, что тебя не убивает, делает сильнее» только звучит красиво, а в жизни не работает.
Розамунда вздыхает так тяжелословно старуха, прожившая долгую и не самую радостную жизнь.
А с ним не было всего такого. Поэтому он сильный.
Девушка резко обрывает фразу и, испуганно вздрогнув, бросается на своё место. Из-за камня на границе видимости показываются чёрные силуэты. Я тоже непроизвольно напрягаюсь, но через пару мгновений становится ясно, что это всё-таки Гимли и Като. Опускаются у костра рядомдо меня доносится ароматно-травяной запах. Тем временем мы с Розамундой старательно изображаем занятость: я подбрасываю в огонь топливо, а она насаживает пастилу на прут.
Ну, лейтенант, Гимли расслаблено ухмыляется, когда приказ к отбытию?
Медичка тоже смотрит на менябудто бы с надеждой.
Покосившись на девчонку, говорю непринуждённо:
Может, нам не торопиться? Погода хорошая
Като и рядовой переглядываются с улыбками, а я при виде их реакции продолжаю более уверенно:
Днём было так душно, госпожа Розамунда чуть в обморок не упала.
Девушка громко заявляет:
Я и упала. В туалете. Голова до сих пор болит.
Медичка подхватывает:
А рядовой Гимли в темноте на ядовитый кактус наступил. Лучше подождать и убедиться, что нет последствий.
Так точно, Гимли вытягивает ногу к костру и показывает на штанину. Вот!
Я киваю:
Значит, пойду сообщу, что в целях безопасности мы переночуем здесь. Подъём в пять. А пока свободное время.
Розамунда радостно мне улыбается, Гимли потягивается и издаёт довольный рык. Я поднимаюсь и топаю к передатчику. Хорошо звонить в часть ночьюникакого тебе начальства, только дежурный, который равнодушно подтверждает, что принял сообщение.
Когда я возвращаюсь к костру, Като роется в своей сумке.
Лейтенант? Погреться? она достаёт флягу и залихватски взмахивает ею.
И медичка, и Гимли смотрят с явным ожиданием, но я качаю головой:
Я подежурю. А вам, само собой, запрещаю, но если зайдёте вон за тот камушекпроконтролировать, к сожалению, не смогу.
Они довольно переглядываются, и рядовой снова достаёт из кармана свой «Самарканд». Накручивают впрок. Уходят.
Розамунда вскакивает, но я тут же оказываюсь рядом и сжимаю её руку.
Сядь, пожалуйста, обратно. И если не хочешь наручники, лучше не рыпайся.
Она смотрит с возмущённым недоумением. Всё же опускается на брезент. Я сажусь рядом.
Я не собираюсь отпускать тебя на верную смерть. И также не собираюсь огребать люлей за то, что потерял несовершеннолетнюю мутантку
Так нельзя говорить! «Генномодифицированная гражданка»!
Что, лучше нас, простых мутантов? Ну ладно, потерял гражданку посреди пустыни. Как ты себе это представляешь? Приду к генералу и скажу: «Вы знаете, она простораз! и исчезла у меня на глазах»? В общем, давай рассказывай, и я подумаю, что можно с этим сделать.
Девушка молчит, сопит сердито, так что я начинаю сам:
Значит, твой парень не из приюта. А откуда? Он будет тебя искать? Что вообще происходит?
Помявшись, она бормочет:
Да он мне не парень Ну, то есть Ну, он мне нравится, но он В общем
Не генномодифицированный гражданин.
Не знаю, почему у меня это вырвалось, но Розамунда понуро опускает голову, так что, очевидно, я угадал.
Ага. Ему Анна нравится. У неё вон даже имя нормальное. И рост. И она красивая, не то что я, она раздражённым рывком протягивает к огню руки и растопыривает пальцы без ногтей. С вот этим всем.
Отвращение в её голосе отдаётся внутри настолько знакомым чувством, что я не могу удержатьсяхватаю её запястье, сжимаю холодные пальцы. Такие тонкие. Подушечки кажутся чуть влажными.
Так, прекращай! Ты вполне симпатичная. Очень даже милая.
Вы откуда знаете? Вы же с начальником своим.
Смотрю на неё с насмешливым возмущением:
Я вообще-то нормально в девушках разбираюсь, не волнуйся.
Как это? она хмурится.
Вот так это. Но речь не про меня. Значит, у вас там есть Анна, и этот парень, и ты И всё это происходитгде?
Розамунда снова склоняет голову, но всё же бормочет чуть слышно:
Цирк. «Комета».
Гастроли цирка в соседнем городе. Главный недавно говорил Сину, что ему нужно уйти пораньше, чтобы свозить туда внуков.
Почему ты не хотела говорить, что оттуда?
Она выпаливаетнеожиданно громко, в голосе слышны слёзы:
Потому что я не оттуда! понижает голос до шёпота: Я из приюта в Миреле.
Прикасается к моему сознанию и высыпает обрывки образов: гулкий светло-зелёный коридор; какие-то девчонки смеются над ней, толкают; женщина с сурово поджатыми губами хлещет линейкой по ладонямрезкая боль и потом жар; тёмная комнатушка типа кладовкитяжёлое дыхание над ухом, сильные руки удерживают и лапают между ног. За последний образ я цепляюсь, но она сразу убирает его. Понятно только, что это взрослый мужик, старый по её понятиям. Не постоянный работник, а приходящий, как будто техник или В её сознании мелькает ничего мне не говорящее слово «настройщик». Да, в таком случае руководству приюта и предъявить нечегоони скажут, что это была случайность, человек со стороны
А в целом обстановка удивительно похожа на мой приют, за двадцать лет суть не изменилась. Разве что у нас я всё же не слышал, чтобы девчонок так зажимали, монашки если бы прознали, то порвали на месте. Ну да, продать в бордель могли, а в стенах приютани-ни. То есть, конечно, подтверждений про бордель у нас не было, только разговоры и слухи: мол, за определённую плату забирают в семью, но люди там подставные. До сих пор иногда вспоминаю всё это и думаюправда или нет? Хочется верить, что это была просто болтовня, страшилки. А в другие моментыкак сейчас, когда во мне ещё отдаются эмоции Розамунды, кажется, что это вполне могло быть правдой.
Однако есть и важноедля меняотличие: у нас мутантам не разрешали иметь необычные имена. Мне недавно Берта впихнула статью по истории борьбы за права генномодифицированных, пришлось читать. Но кстати, я не пожалел, многое из моего детства стало понятно.
Началось всё с Айнарда Лозински, главы радикальной группировки «Солнце», он взял имя в честь какого-то древнего вождя, чтобы подчеркнуть своё отличие и показать, что мутанты больше не собираются прятаться и стыдливо молчать о том, что они другие. Сначала в «Солнце», а затем и в других группах началась повальная мода на архаичные имена. Со временем революционный порыв стал обычаем, даже нормальные родители называли детей-мутантов в таком же духе.
А вот потом, как раз в моём детстве, приняли нашумевшее постановление о том, что, мол, хватит потакать этому социальному разделению, нужно растить всех детей вместе и делать акцент на их схожести. Идея, может, была неплохая, но реализация подкачала. Например, могли отказаться вносить «нестандартное имя» в свидетельстве о рождениипри этом общего списка таких имён не было, решали прямо на месте, что, естественно, вызывало раздражение родителей. В приютах тоже стали продвигать новую стратегию: нужно называть ребёнка обычным, распространённым именем и делать вид, что он не отличается от других. Я так понимаю, меня поэтому переименовали в Эрика. А ещё я помню, что категорически нельзя было говорить о мутациях, например, о том, что у меня странные глаза, это оскорбительно и неполиткорректно. Ну, то есть дать в зубы было нормально, «это же мальчишки», а вот если во всеуслышание пошутить типа: «Эрик, что-то ты сегодня бледный», то могли наказать.
Сейчас от этого подхода уже отказались. Наверное, поняли, что тактика «делать вид, что проблемы не существует» ни хрена не работает. Впрочем, судя по образам в сознании Розамунды, прогресса как не было, так и нет. Ну, зато она хотя бы осталась при своём имени.
Пока я сижу в своих мыслях, девушка тоже молчит. Поднимает с земли прут и ворошит костёр, он в ответ зло трещит и сыпет искрами.
Ладно, я понял, приют хреновый. Дальше?
Она мнётся, вздыхает, затем, решившись, тараторит:
Там забор высокий, но я могла перелезть. Там такое место у реки, ну, там были всякие, у них еда была. А таквозвращалась обратно. А потом смотрюдевчонка какая-то незнакомая. В платье. Ну, я сказала, чтоб она тут не ходила, потому что опасно. А она такаятсс! и юбку задирает, а там ножи. Она в цирке ножи бросает. Ну, и я как-то В общем, пошла с ней. Она сказала, может, меня возьмут, если я так лазать умею. Типа, необычно.
Мысль о том, что Розамунда трахалась со «всякими» за еду неприятно отдаётся внутри. Хотя я ей никто, чтобы поучать. Да и вообще, я-то сам хорош с какой стороны ни глянь, а собрался кого-то учить жизни! И сейчас она уже не там. Но ведь она, скорее всего, снова пойдёт по этой дорожке? Что сработало раз, будет работать и дальше. Чёрт Однако я всё же удерживаюсь от нотаций. Посмотрим, как пойдёт дальше, если действительно удастся ей помочь, тогда уже смогу и сказать что-либо, а пока что любые мои «советы» всего лишь бухтёж постороннего человека.
То есть ты сбежала из приюта и теперь ездишь с цирком.
Розамунда кивает.
А по окнам зачем лазаешь?
Она кутается плотнее в курткуснова похожа на нахохлившегося воробья.
Да это случайно. Анна купила помаду, а Томео выбросил. И вообще ругался. Сказал, рано ей про это думать.
Это тот парень?
Да нет! Это директор. А Алеку помада понравилась, она для него и купила. Ну и она плакала, а денег больше нет. А у меня тоже нет, я тогда купила карандаши, дорогие, всё потратила. Как раз перед этим. Ну, я и залезла в окно В магазин.
За помадой для Анны.
Ага. И как-то Так и пошло. Вот, она выпутывает руки из куртки, достаёт из-под комбинезона цепочку с маленьким блестящим шариком и показывает мне. Томео бы не разрешил. Я ей тоже взяла, а он увидел, а она сказала, что нашла.
Однако в военной части украшений нет.
Она бормочет всё неохотнее:
Это Алек нас поймал. Ну, сказал, прикольно, что я так могу. И, типа, спорим, что я высоко не залезу. А самое высокое это у вас.
Прям уж у нас? На обычный дом не судьба лезть? Или это тоже он предложил?
Розамунда не отвечает, но почему-то мне кажется, что я прав. И от мысли, что какой-то малолетний идиотне мутант, конечно, а «нормальный»! сказал ей лезть в военную часть, а эта дура и полезлану конечно, потому что он ей нравится! меня разбирает злость.
Повелась на слабо? Серьёзно? Знаешь, я тебе, конечно, никто, но всё-таки скажу: думай в первую очередь о себе. Если бы мы тебя не схватили, тебя бы застрелили, понимаешь? Я серьёзно. Прострелили бы тебе башку, и что бы этот твой Алек сказал? Думаешь, плакал бы по тебе? Что-то я сомневаюсь! Мне кажется, он бы сказал: «Да и ладно, сама дура. Никто не заставлял её туда лезть», потому что так оно и бывает. Всем плевать! Ты сама должна о себе думать, я перевожу дыхание и неожиданно даже для себя добавляю тише: Он бы всё равно не оценил.
Вот тут нахохлившаяся Розамунда зло выпаливает:
Да знаю я! Думаете, совсем тупая? Я же вижу, как он на Анну смотрит. А на менякак на таракана какого-то. Типа, да, прикольно, но мерзко. Просто Просто лучше хоть что-то, чем вообще ничего!
Она обрывает тираду и всхлипывает. Желание поучать окончательно тает. Помявшись, я всё же неловко похлопываю её по плечу, которое так сразу и не нащупать в мягких глубинах куртки.
Ладно. Хорошо, что всё хорошо. Ну и давай дальше. Ты доказала, что можешь. Зачем снова полезла? Что, прям за гроссбухами? Серьёзно?