Пара секунд, чтобы потянуться. Поднимаюсь с пола, и мы с эс-вэ-безовцем меняемся местами.
У того, который дежурил первым, а сейчас спит на койке, волосы посветлее и топорщатся «ёжиком», а у этогочёрные и мелко вьются. Поблёскивают в слабом свете лампы. Интересно, это они сами по себе такие или чем-то намазаны? Хм-м Не, вряд ли мне подойдёт такой блеск на голове, так что и похрен. С другой стороны, у меня ведь есть ещё один объект для экспериментов с внешностьюСин, у него типаж больше похож на этого парня. Да уж, представляю, какую морду он скроит, если я притащу банку геля для волос, или что это там такое, и начну накручивать ему укладку. Обидится ещёкапитан-майор Блэйк же у нас и без этих «финтифлюшек» идеален, хе-хе. Ему ведь только самому можно себе ногти красить, а если я что-то предлагаю, он воспринимает это то ли как критику, то ли как вторжение на свою территорию. В общем, хрен знает, чего он там оскорбляется, но лучше его внешность вообще не трогать.
За окнами светлеет предрассветная серость, однако она не убеждает мой организм в том, что уже утроглаза так и съезжаются в кучу. Да и после сна на холодном полу мышцы задеревенели. Нужно выпить горячего.
Цепко оглядываю бесформенный свёрток на койке: Розамунда с головой завернулась в китель и покрывало, только копна волос торчит. Вроде спит. Дверь закрыта на замок, окна тоже выглядят надёжными. Значит, я могу сходить в другую комнату, к кофеварке. Главное, прокрасться тихонько, чтобы никого не разбудить, но с этим у меня обычно проблем не бывает.
В ординаторской от кушетки у окна доносится размеренный звук дыхания Като. Она отдала покрывало девчонке, а сама накрылась курткойтакой же чёрной форменной, как у парня из эс-вэ-беза. Чёрт, почему я не догадался захватить свою? Как был в кителе, так и хожу, а ведь мог бы сейчас тоже кутаться в приятное тепло куртки. Вот же тормоз.
Так, а чая здесь и нет. Ну блин Придётся пить кофе. Ещё и свинство какое-то: подсохшая коричневая лужица на столе, остатки кофе в кофеварке Что за люди.
Пока аппарат тихонько фырчит и булькает, я подвис, глядя в окно. Сумрак на улице светлеет на глазах. Приятное ощущение: все спят, один я стою и прислушиваюсь к тишине. Вокруг так спокойно Хотя медичка иногда вздрагивает во сне и шевелит губами, словно бормочет беззвучно.
Отпиваю маленький глоток. Кофе без сахарата ещё гадость. Подумав, всё-таки беру дозатор но ставлю обратно. Я говорю всем, что не люблю сладкое, но на самом деле всё немного сложнее: я не могу его проглотить. Нет, то есть заставить себя могу, но зачем? Как только чувствую во рту вкус шоколада или конфетлюбых, от карамелек до мармелада, сразу так мерзко становится, будто это не знаю, насекомое какое-то. Или червяких ведь можно есть, однако большинство людей не обрадуется такой перспективе. Вот так и у меня с конфетами.
Сладкий чай я в принципе не люблю, он невкусный. Кофемогу выпить, если мне его где-то в кафе подадут или Син принесёт. То есть чтобы я не видел, как туда сахар положили. В таком случае могу притвориться, что его там нет. А вот если я собственными руками насыплю сахарпить расхочется, точно знаю. Что ж, придётся давиться горьким.
Бросив последний взгляд на спящую Като, возвращаюсь в процедурную и занимаю «наблюдательный пункт» напротив койки Розамунды.
Кофе идёт неплохо: если задержать дыхание на глотке, то остаётся лишь привкус горечи. Иногда от него передёргивает, но я буду считать, что любое движение согревает мышцы, так что на пользу. Хм, такое ощущение, что я у Сина набрался: это он норовит во всякой гадости разглядеть то пользу, то выгоду, то ещё что-нибудь приятное. Полагаю, это неплохая черта. И горячий кофе наполняет приятным теплом. Жизнь удалась, почему нет.
Звука дыхания Розамунды не слышно за шумным сопением двух мужиков, не определить, спит или нет, но она не шевелится. Рыжие волосы рассыпались по чёрному кителю Главного. Серебряные звёзды на погонах. Нижетёмно-красное покрывало. Что-то есть в этом сочетании цветов, ей подходит. И девчонка она симпатичная. Несуразная, конечно, как все подростки, но потом, наверное, будет ничего. Интересно, у неё есть парень? Говорят, нынешняя молодёжьне то что прежде, уже с ранних лет в отношениях. Возможно, и она встречается с кем-то, ходит на свидания В кино, например, или куда там принято
Я вот никогда не ходил. В приюте мне нравилась одна, Лизандра её звали. У неё были похожие кудряшки, только тёмные. Мне нравились её волосы и ещё что она всегда была весёлая. Шутила над всем: и над тем, что мы жили в приюте, и над тем, что кормили хрен знает какрис и картошка всегда были недоваренные, а курицу давали малюсенькими кусочками, да ещё с перьями, и над тем, как однажды ночью потолок в женской спальне протёк и дождь начал капать прямо на кровати.
Я бы, конечно, никогда не пригласил её на свидание, об этом и речи не шло, просто в коридоре следил втихаря. Ну, какие там у нас были «свидания», в религиозном-то приюте. Обычно ходили в парк под окнами здания и гуляли туда-сюда по дорожкам. Смелые сидели вдвоём на скамейкемонашки-воспитательницы так и прилипали к окнам, следили, чтобы близко друг к другу не сели. Самым шиком считалось положить посередине какую-нибудь одежду, кофту там или что, и под этим прикрытием держаться за руки. Ходили слухи, что раньше некоторые отчаянные головы пробирались в женскую спальню, но в наше время за этим уже следили. А может, это были просто байки.
В общем, я видел Лизандру несколько раз в парке с разными парнями, а потом её удочерили. Это и понятномиловидная, яркая, улыбчивая Таких быстро забирали.
А я, значит, оказался у какого-то деда. Почему-то кажется, что он был китайцем, но я без понятия, откуда это взял, помню только редкую бороду с проседью и морщинистую шею. Дед быстро сплавил меня тёткета ещё была бабища, огромная, руки такие будто она ими сваи забивала. Вот от неё я как раз только руки запомнил: рельефные, с выступающими венами, ногти короткие и обкусанные. Дальше уже пошла череда каких-то людей без лиц, я не пытался их различать. Всё слилось в бесконечный липкий страшный день, хотя, думаю, это были месяцы или даже годы, судя по тому, что я жил в разных Как это назвать Ёмкостях? Были и ржавые клетки, и деревянные ящики, и даже одно время сидел в бочке, воняющей вроде как гнилой рыбой с уксусом, думал, сдохну там, но потом ничего, привык.
Где-то среди всего этого начались бои. Сину я бы никогда не рассказал подобное, но такой образ жизни мне быстро понравился. Впервые я стал кем-то заметным, меня хвалили, давали больше едыкогда убиваешь кого-то, тебе достаётся его паёк. Не то чтобы я хотел это делать, но я рассудил, что у меня нет выбора. Вас выпускают в круг, и тут есть только два варианта: или ты успеваешь схватить разбросанные вокруг арматурины и палки с гвоздями, или стоишь, хлопая глазами в шоке, а потом тебя убивают.
Умирать я не хотел. И вот здесь мне пришла на помощь вся злость, которая долго копилась внутри. Когда жил в приюте, даже и не думал, что я такой. Да я вообще считал себя скромным тихоней, который не умеет за себя постоять, ну да, потому что я не отличался красноречием, а воспитательницы требовали решать конфликты словами. Сами бы попробовали договариваться с этими угрёбышами. А если толкнёшь когоу него сразу то зуб вылетел, то вывих, а то и перелом. В общем, я в любом случае огребал.
Но в принципе я считал себя добрым. Даже не предполагал, что, оказывается, до такой степени ненавижу других. Завидую им. Тем, кто попал в приют после смерти родителей, они хотя бы успели отхватить кусок любви и нормальной жизни, их не выбросили, как мусор, сразу после рождения. Тем, кого усыновили, ну, здесь всё ясно, мне-то это не грозило. Тем, кто занимал первые места в соревнованиях, получал грамоты и награды, казалось, если бы у меня были такие достижения, это помогло бы мне стать достаточно хорошим для людей, которые приходили выбирать себе ребёнка. Но нет, ничего у меня не получалось, и те люди меня не замечали.
Их я тоже ненавидел. Дни, когда они приходили, мы между собой называли ярмаркой. К назначенному часу всех вели мыться, потом стригли, затем выдавали опрятный костюм. Конвейер. И вот выходите вы в игровую комнату, разговариваете между собой, изображаете непринуждённость, но каждый знает, что вас оценивают, как в магазине. И я каждый раз оказывался ненужной вещью. Как это говорятзалежавшимся товаром? Таким пыльным и с выцветшей биркой «скидка 90%». Те люди старались на меня даже не смотреть, будто я мог заразить их одним своим видом. Конечно, все знали, что они выбирают или самых жизнерадостных, с милыми ямочками на щеках, или самых способных. Я не был ни тем, ни другим.
Хотя в первое мгновение я притягивал взгляды, да. Вот эти любопытные взгляды с нотками отвращениятипа «что это за уродец такой?». Поэтому я быстренько брал настольную игру, садился с ней в углу и ждал, когда ярмарка закончится.
Годы шли, я превратился в нескладного подростка, а такие потенциальных приёмных родителей уж точно не интересовали, поэтому их пристраивали куда получится. Тут было даже хорошо, что я не вышел внешностью, не хотелось попасть в постель какой-нибудь старой тётки.
Вместо этого я оказался на арене, где вдруг понял, что имею правовпервыевыразить всю свою злость. Отомстить им всем. Здесь меня не будут ругать за то, что я кого-то ударил, даже наоборотчем больше бьёшь, тем больше хвалят. Кормят досыта. Конфеты дают. И другие в клетке смотрят на тебя уже не с презрением, а с опаской.
Да, мне такой расклад понравился гораздо больше прежнего. Неожиданно я стал ценным, за меня платили огромные деньги. Ну, в то время я считал «огромной» сумму, на которую можно купить три кило сыра и пять палок дешёвой колбасы, по меркам приюта это было целое состояние.
Постепенно цена выросла в сотни раз.
А теперь у меня снова нет никакой ценности. Просто человек, один из тысяч, из миллионов. Вообще никто.
От прежних времён осталось только отвращение к сладкому. Не особенно критичноенапример, если Син грызёт там свои шоколадки, то я спокойно к этому отношусь. Может, оно в итоге и отпустит. Если получится переучить себя.
Син, да Он, конечно, нормально ко мне относится, но такое ему рассказывать нельзя. Да и никому нельзя, это могут понять лишь те, кто сам там был и всё видел изнутри. А Син слишком хороший для этого. Герой, борется с врагами. Верит, что делает мир лучше. Иногда меня удивляет, что он не сомневается в приказах, ведь в штабе разные люди могут быть, мало ли Но Син верит, что все это в итоге служит на благо общества.
А янет. Убийство есть убийство, даже если оно в красивой идеологической обёртке. Всего лишь ещё один трупи как это мёртвое тело должно улучшить судьбу человечества? Над ним не всплывает статистика как в компьютерных играх: «Поздравляем! Убив этого человека, вы предотвратили десять взрывов, смерть тысячи людей и одной маленькой собачки!». Конечно, есть откровенные уроды, которых знаешь в лицо и их хочется задушить на месте, но таких единицы. Основная массаобычные с виду люди, не карикатурные злодеи из комиксов, при этом они наверняка тоже уверены, что делают мир лучше.
В общем, я не вижу высокого смысла во всей этой мясорубке. У меня нет красивых целей и желания спасти человечество. Просто хорошо получается убивать, потому я люблю это делать, вот и всё. Если бы я умел хоть что-нибудь другоеи если бы не Син, конечно, в гробу бы я имел всю эту армию с их пафосными лозунгами.
С другой стороны, Син ведь где-то раскопал несколько записей моих боёв и ничего плохого не высказал. То есть даже наоборот, ему вроде как понравилось. Я, конечно, категорически отказался их смотретья же не совсем псих, чтобы смотреть такое вдвоём с ним. И не спрашивал, кто там был, но, судя по всему, обошлось без женщин и малолеток, Син вряд ли оценил бы подобное.
Вообще, я предполагаю, что если записи просочились, то тут не обошлось без самих владельцев ареннапример, решили рекламу сделать таким образом, а они бы уж не стали сливать всякую жесть, которая может окончательно взбесить полицию и власти. Да и любителей на такое всё же меньше, насколько я видел по количеству публики. По-настоящему многолюдными были бои глянцевые, эффектные, где участников представляли как каких-нибудь маньяков или преступников-рецидивистов. Я поначалу думал, что это, может, и правда, а потом мне тоже сочинили легенду. Даже ироничную, кстати. Поскольку до матёрого уголовника я уж точно мордой не дотягивал, меня записали в психи: якобы в восемь я убил своих родителей и младшую сестру, а следующие десять лет прикидывался милым ребёнком и потрошил несчастных, которые пускали меня в дом. «И вот теперь, дамы и господа, этот выродок наконец-то получит по заслугам!». Восторженный рёв публики, адреналин и непередаваемое ощущение того, что все эти люди смотрят на тебя.
Нельзя говорить Сину об этом, но если честнота, прежняя, жизнь мне чем-то нравилась. Местами даже больше нынешней армейской чуши с мелочными придирками и идиотскими фразочками по уставу. Не знаю, как это возможно, но всё же. Да, там было много отвратительного. Вообще мерзкого. И боли. И страха. И всякой дряни. Но тем не менее. А может, дело в том, что мне не с чем было сравнивать, так что и это казалось не таким уж плохим. В основном терпимым. Иногда даже приятным. Думаю, это главное, почему я до сих пор жив. Как только человек сломался внутрисломается и в бою. А я держался. Приятно быть звездой, хотя бы даже в таком дерьме. Пусть ты валяешься на полу ареныпереломанный так, что можешь только ползти, но ведь противник и вовсе мёртв, а это значит, что ты чемпион. Номер один. Этого ненадолго хватает. А потомдоказывать всё по-новой.
Ладно, пора бы выпить ещё кофе, а то подъём скоро. Как же не хочется, чтобы это умиротворённое сопение переходило в дневной шум и суматоху.
Поднимаюсь осторожно, чтобы стул не скрипнул. Каждый шаг кажется слишком громким. Кофеварка. Хрен с ним, не буду сыпать новый, заварю по-второйвсё равно гадость что так, что эдак. Нужно торопиться, чтобы эти деловые парни из эс-вэ-беза не подловили меня за распитием кофе на дежурствехоть это вроде как нормально, они и сами пили, но почему-то кажется, что меня они посчитают безответственным недоумком.
глава 10. Скованные цепью
Я как раз успеваю допить кофе, отнести чашку и вновь занять пост, когда обе комнаты наполняет многоголосый писк будильников. У темноволосого парня браслет выдаёт такой громкий и противный верезг, что я аж морщусь, а ему хоть бы хренразлепляет глаза лениво, потягивается и только потом выключает.
Розамунда осоловело моргает из своего свёртка. В соседней комнате скрипит кушетка медички.
Далее следует препирательство, в каком составе вести девчонку в туалет. Вот тут я даже рад, что Като вчера не ушла домой, как бы мы решали подобный вопрос мужской компанией?
В итоге с ними иду я. Хотя почему, спрашивается? Типа, из-за того, что я мутант, я должен сопровождать женскую делегацию в туалет? Повезло ещё, что окно там глухое и с толстым стеклом, а иначе пришлось бы прямо в помещении с ними торчать, чтоб деваха, оставленная без надзора, через окошко не сбежала.
Вообще, это интересный вопрос, сбежала бы или нет, потому что Розамунда ведь по-прежнему без обуви. Медичка выдала ей одноразовые тапки, но далеко в таких не убежишь. А может, она просто всегда ходит босая? Или всё-таки разулась чтобы лезть по стене, а так у неё, наоборот, ступни чувствительные? Спрашивать о таком, конечно, неловко, так что я просто задумчиво кошусь на ноги девчонки. Слишком большие для неё белые тапки выглядят несуразно в сочетании с чёрным обтягивающим комбинезоном. Ещё и разрезанная штанина, которую медичка вчера скрепила парой стежков через край.
Умываются они бесконечно долго, потом ещё принимаются зубы чистить. Ну да, конечно, кого волнует, что я тут мнусь на заднем планеот звука текущей воды мочевой пузырь припоминает мне весь выпитый кофе, однако приходится терпеть.
Когда я наконец-то довожу их до процедурной, тут уже поджидают Син и генерал Сикорски, готовые начать допрос. Да что за бля! Пробормотав: «Капитан-майор, я на минуту», несусь обратно к туалету. Наконец-то
Стоит открыть дверь лазарета, как все люди в комнате смотрят на менябудто на сцену вышел. От неожиданности замираю на пороге, и, как ни странно, Главный в самом деле изрекает:
Наконец-то, лейтенант!
Звучит так, словно они тут все просто стояли и ждали, когда же я вернусь из сортира.
Извините, так и тянет нервно вытереть о штаны руки, чуть влажные после мытья, но я сдерживаюсь.
Итак, Син поворачивается обратно к девушке, которая в ответ на это движение делает шаг от него, вы просили подождать лейтенанта Смита, он на месте. Садитесь и приступим.
Я постою, пищит та.
Садитесь, рычащий тон Главного недвусмысленно выдаёт его восприятие ситуации. Пожалуйста.
Девчонка бросает взгляд на меня, но всё же присаживается на койку. Нет уж, нечего тут строить мне грустные глаза. Ты, конечно, милая, но я не собираюсь за тебя бросаться коршуном на руководство, которое всего лишь хочет выяснить, с какой стати ты полезла в окно военной части. Поступки имеют последствия.