Ненавижу! узнавшая о происшествии, а в особенности о том, что её, принцессу, променяли на институтку-балерину, Лола забилась в истерике.
К несчастью, сестре в самом деле очень понравился Джерал. Мать сказала, что после отборочной недели именно его сестра собиралась объявить своим будущим мужем, чему они с отцом немало способствовали.
Разгневанная потерей жениха, Лола, не имея возможности наказать истинную разлучницу, решила отомстить остальным балеринам из института для благородных девиц и рванулась в покои, где была моя Яблонька.
Хорошо, что к тому моменту я уже узнал от одного из слуг о том, что происходит, и поспешил к Александре, чтобы поддержать и успокоить её, если понадобиться. Ведь её подруг похитили.
Я уже снова был у дверей розовой комнаты, когда с воплями, что сейчас она превратит в пепел всех этих костлявых куриц, в коридор влетела Лола.
Я встал у неё на пути.
Сестра отчаянно рвалась в бой, потеряв чувство реальности. Или, правильнее сказать, она стремилась казнить невинных, потеряв голову от разбитого сердца или уязвлённой гордости?
В общем, получилось так, что мы с Лолой сожгли всё левое крыло дворца в нешуточной битве между нами. Я был младше сестры на четыре года, но всё же намного сильнее. В драке со мной Лола выгорела и надолго слегла. Лекари серьёзно сомневаются, что после такого, она сможет полностью восстановиться менее, чем за полгода.
Отец с матерью пришли в ярость.
Я со всех сторон оказался виноват. И балерины эти, из-за которых Лола лишилась жениха, на которого положила глаз, оказались во дворце из-за меня. И сама драгоценная принцесса сильно пострадала в битве именно со мной.
Устроил день рождения для сестры! Спасибо! с сарказмом кричала мне мать, не помня себя от горя.
Она вбежала в кабинет отца как раз во время нашего с ним разговора, когда я излагал ему свою версию случившегося.
Я сразу понял, что теперь надежды на справедливое решение родителя у меня не осталось. С плачем, заламывая руки, мать рассказала отцу о состоянии Лолы и неутешительных прогнозах лекарей.
Я молчал. Не умею оправдываться.
Да и что тут скажешь? В материнском сердце сестра всегда была вне конкуренции среди всех её детей, ещё бы, единственная и любимая дочь. Мне кажется, что и отец любил Лолу больше всех нас, парней.
И сейчас, когда любимая девочка правящих драконов пострадала, и душою, и телом, всех, кто вольно или невольно оказался виноват в этом, ждало наказание.
Андарцы хотели лететь домой немедленно, унося похищенных девушек на своих спинах, но отец категорически воспротивился этому. По всемирным драконьим законам подобное означало бы, что они признают похищенных институток своими законными женами.
Отец долго разъяснял андарскому принцу недопустимость подобного. Даже с учётом того, что в Андарии принято многожёнство, та женщина, которую дракон катал на своей спине в обороте, признавалась его избранной и самой любимой.
Я полагаю, что отец надеется, что страсть Джерала к институтке со временем уляжется и такой женой для андарского принца станет наша драконица, Лола. Видимо, он всё же рассчитывал на союз с Андарией, когда принц наиграется с балериной. Полагаю, именно поэтому, отец потребовал, чтобы андарская делегация возвращалась домой по земле. А меня, в наказание за все прегрешения, отправил сопровождающим от нашей стороны.
Тем более, что тебе пора возвращаться в академию, Зорий. Ты отпрашивался покинуть академию осенью, во время учёбы, только, чтобы присутствовать на празднике сестры. Сам понимаешь, в связи с её болезнью, по твоей прямой вине, кстати, этот праздник закончился. Так что, возвращайся к учёбе.
Анализируя все последние события, я сделал вывод, что это мать с сестрой смогли настроить отца настолько категорично относительно именно моей кандидатуры для сопровождения андарской делегации обратно в Андарию. Мелкая женская месть! По их глубокому убеждению, балерины появились на семейном празднике исключительно из-за меня. Самое обидное, о том, что в будущей недельной программе развлечений были предусмотрены целых три выступления профессионального театра с тремя разными балетными постановками, но никто, даже, не вспомнил об этом, обвиняя меня!
Обе драконицы гневались только на меня. Они ставили мне в вину особое отношение к Яблоньке, которая тоже оказалась балериной. Но я знал, был почему-то абсолютно уверен, что эта девочка особенная для меня не из-за этого.
Я отчаяно не хотел уезжать, но пришлось подчиниться отцу. Однако, я всё же смог настоять на некоторых условиях своего послушного отбытия в Андарию.
Дело в том, что мать и рыдающая сестра в один голос не просто обвиняли всех институтских балерин в недостойном поведении, но и, совершенно несправедливо и беспочвенно, требовали их наказания.
Я не мог допустить, чтобы моя Яблонька пострадала.
Отец должен был лично позаботиться о безопасности и комфорте моей Яблоньки, а также послать ей личного репетитора по драконьему языку. Малышка мучилась из-за того, что отставала по этому предмету. Кроме того, родитель пообещал заказать и прислать мне портрет моей девочки, когда он будет готов.
И вот, я с каждым шагом моего Монстрика оказываюсь всё дальше и дальше от неё. Это так горько и больно! В качестве утешения, я снова и снова перебираю в сердце сладкие воспоминания о нашем с ней первом свидании. Закрываю глаза и в завывании степного ветра слышу её нежный голосок. Глубоко вдыхаю холодный осенний воздух и чувствую её запах. Смотрю на летящие по небу облака и вижу её непосредственные жесты, движения её лёгкого гибкого стана в танце. Вижу пламенеющий закат солнца и вспоминаю розовую раковину её маленького ушка у моих губ.
Да, я понимаю, что она маленькая одиннадцатилетняя воспитанница, но не сдержался
Впрочем, чувство вины тонуло и бесследно растворялось в том наслаждении, которое я получил от этих двух мимолётных касаний к её коже.
Боги! Через год я вернусь во время каникул и поцелую её снова!
Бездна! Следующим летом ей, даже, всё ещё не исполнится двенадцати. Я узнавал, её день рождения наступит в первый день осени. Я поцелую её в этот день, и пусть ей будет всего двенадцать! И снова улечу Ведь целуют же родители своих детейКого я пытаюсь обмануть Моя девочка уже начала взрослеть, оформляться, я заметил.
Как моя Яблонька изменится к следующему году?
Как же долго ждать пока она вырастет!
Глава 14
Как всё хорошо начиналось в тот день, когда мы ехали во дворец! Сколько у нас было надежд и предвкушений! Как нам по-доброму, и не очень, завидовали все провожающие от мала до велика!
И как же, мама моя, плохо всё стало сейчас У меня даже слёзы наворачиваются.
Наталии, Ольги и Ирины больше нет в институте. Мы так и не знаем, что с ними случилось! Наверное, директриса и Майя Рудольфовна знают, где они, но тех, кто спрашивает их о пропавших девочках ругают или, даже, наказывают.
О чём говорить, если с того дня, когда мы ездили во дворец, директриса почти месяц лишний раз не выходила из своего кабинета. Ангелина, которая как-то, в этот период, относила ей на проверку наши отчётные работы по домоводству, во время прогулки рассказала мне на ушко, что в директорском кабинете сильно пахло сердечными каплями, а кончик носа и глаза у директрисы были подозрительно красные и припухшие, будто, она много плакала.
Прежде нас и так не баловали изысканной едой, теперь же рацион стал совсем скудным. Питание в столовой стало намного хуже. А мы-то, глупые, думали, что оно было плохим раньше! Весь этот год, после того дня во дворце, я каждый вечер ложилась спать голодной, впрочем, как и все остальные. Группка шестиклассниц зимой была поймана на краже еды в столовой. Девочек при всех, в зале для хореографии, показательно выпороли розгами и лишили обеда на три дня. Одна из них потом потеряла сознание на уроке, от голода, но наказание им так и не смягчили. Больше воровать никто не решался, несмотря на сосущие ощущения в желудке.
Учителя и классные дамы ходили притихшие, часто шептались и меньше внимания уделяли нашей дисциплине, сплетничая друг с другом в укромных уголках института.
Майя Рудольфовна держалась особняком. Везде, в парке, в столовой, в холле, она обычно была одна, другие наши старшие старались её избегать. Они, даже, когда утром встречались с ней, не всегда здоровались. Майя часто плакала, не скрываясь только от нас, балетных.
Новые танцевальные постановки мы больше не разучивали и на Новый год балет не показывали. У всех институток остались лишь обязательные обычные уроки хореографии, на которых Майя до сих пор, по-прежнему заставляет балетных делать упражнения у станка и растяжки. Мы стараемся, потому, что жалко её.
Вместо дополнительных занятий балетом во второй половине дня, у меня теперь были занятия по драконьему языку. Будь они прокляты! Но о них чуть позже.
Я часто вспоминаю события того дня, после которого незримо изменилась жизнь всего института.
Тем вечером, во дворце, когда мы с девочками послушно остались сидеть на банкетке в углу розовой комнаты, ждать Майю Рудольфовну с директрисой и девочками, из коридора послышались какие-то крики, а потом, вдруг, повалил дым.
Самая нетерпеливая из нас, Ангелина, вскочила с места и, подбежав к двери, чуточку приоткрыла её. Мы с любопытством неотрывно следили за ней, поэтому все увидели пылающий огонь до самого потолка до того, как Ангелина с визгом захлопнула дверь обратно.
Пожар! Пожар! вскочив со своих мест, закричали девочки и стали беспорядочно бегать по всем комнатам.
Но, и в золотой, и в голубой, гостиных точно так же от дверей тянуло дымом, как и в розовой. Визг девчонок становился всё пронзительней, время от времени прерываясь кашлем.
Спокойно! попыталась урезонить всех я, но безуспешно.
Махнув рукой на паникёрш, я осмотреласт и бросилась к шторе, изо всех сил дёрнула её вниз. Ничего. Позвала Ангелину, и мы с ней повисли на шторе вместе. Наконец, багет затрещал и обвалился. Мы с Ангелиной упали на пол, а сверху на нас, накрывая, рухнул багет со шторами. Я выбралась из вороха ткани, нашла и вытянула длинный витой шнур, который проходил через весь багет и свисал сбоку. Тем временем, сообразительная Ангелина разбила одно из зеркал, и мы острым осколком отпилили длинный кусок шнура от портьеры.
Девочки кричали, кашляли, в панике бегали туда-сюда по комнатам! Звали на помощь в раскрытые окна.
Дверь уже горела.
Ткань, которой была оббита стена, смежная с коридором дымилась и лопалась. К дыму добавился какой-то едкий, очень неприятный запах.
Наконец, девочки заметили, что мы с Ангелиной не паникуем, а что-то делаем, поэтому они дрожащей группой собрались вокруг нас. Некоторые стояли над душой и громко плакали.
Я шире распахнула тяжёлую раму окна и выглянула наружу. Третий этаж. Высоко, как и ожидалось. Рядом, справа, увидела балкон, значит, поняла я, вход на него в золотой комнате.
Бежим!
Через минуту мы, ввосьмером столпились на крошечном балконе. Я привязала шнур к витому кованому ограждению.
Кто первый? Быстрее, девочки! Будем спускаться по одной. Шнур-то крепкий, но, боюсь, вдруг, узел не выдержит. Все, кто остаются наверху, придерживают его руками на всякий случай! Поняли?
Девчонки стоят, смотрят на меня, как бараны на новые ворота. Бездна! Глаза тупые, круглые, перепуганные. Жмутся друг к дружке, хоть толкай!
Тут моя дорогая Ангелина посмотрела на меня решительно, будто прощаясь, но ничего не сказала. Она молча перелезла через ограждение балкона первой.
А в комнате уже начало гореть. Мы прикрыли дверь на балкон, чтобы меньше дышать гарью. Ангелина быстро съехала вниз по скользкому шёлковому шнуру и упала на попу.
Лучше перебирать руками, а то я обожгла ладони, закричала она нам снизу, прижимая руки к груди.
Девочки начали спускаться одна за другой. Кто-то быстро, кто-то медленно, а кого-то, слишком трусливого, пришлось пинать коленом под мягкое место, потому, что комната за балконной дверью уже не горелапылала.
Когда я, последней, спустилась вниз и, как и все до меня, шлёпнулась на траву и подняла голову, увидела в небе огромный огненный язык. Видимо, пламя сожрало дверь на балкон и, как раз, вырвалось на волю.
Вовремя я Ещё минута и я сейчас бы осыпалась на эту траву пеплом.
Мы с девочками отбежали подальше от здания.
Я оглянулась и увидела отблески огня во всех окнах третьего этажа. С треском, одно за другим, взрывались стёкла на окнах.
Уже после первого взрыва мы, как зайцы, кинулись бежать. Повернули к тому месту, где мы выходили из наших экипажей, но их там не было. По подъездной аллее, звеня колоколами, вереницей неслись пожарные бочки. Вокруг суетились и бегали толпы слуг и гостей. До нас никому не было дела. Все толкались. Мы с девочками боялись потеряться. Ни директрисы, ни Майи Рудольфовны
Непривычные к посторонним и абсолютно потерянные, мы невольно постарались оказаться подальше от пугающей толпы и суетыпошли к выходу, к воротам. Предполагаю, что наш внешний вид, особенно парадные белые фартуки, являли собой жалкое зрелище. Мы механически образовали колону по двое. Так и прошли мимо изумлённой стражи, которая не только не остановила нас, а, даже, любезно подсказала мне дорогу к нашему институту.
А что? Никакого другого дома у нас не было, поэтому мы пошли туда.
Пожарные бочки наделали много шума, наверное, поэтому, несмотря на ночное время, на улице было много любопытных горожан. Нам было у кого спросить дорогу к институту, а им было у кого спросить, что горит. В общем, мы помогали друг другу, поэтому наша маленькая колона из четырёх пар успешно двигалась в правильном направлении.
Оба институтских экипажа с директрисой в одном из них и Майей Рудольфовной в другом, нагнали нас, когда мы уже видели родной каменный забор, за которым сейчас нам всем отчаянно хотелось спрятаться.
Директрису мы услышали издалека:
Что за самоуправство?! Я вас спрашиваю?
Мы с девочками нерешительно замерли, прижавшись к обочине. Когда обе кареты остановились и дверцы приглашающе открылись, мы все ломанулись туда, где молча сидела Майя.
Кто вам разрешил? директриса кричала, но выглядела не грозной, а растерянной и насмерть перепуганной, как и молчаливая Майя.
В ворота мы въехали в экипажах. Директрисав первом, остальныево втором. Мы возвращались усталые, измученные, без пачек, которые сгорели вместе с розовой комнатой и без троих лучших балерин: обеих девочек из выпускного класса Натальи и Ирины, семнадцати лет, и одной девятиклассницыОльги, шестнадцатилетней.
Мне невольно вспомнилось как пышно, с какой завистью нас провожали. Мы возвращались, как разбитая армия: с потерями, потрёпанные, раненные и несчастные.
Впрочем, в отличие от всех остальных девочек, мне было что вспомнить хорошего об этом днемоё первое свидание. Но никакого желания рассказать об этом, даже Ангелине, не возникло совсем.
После того дня в наш институт пришли перемены.
Но меня они коснулись ещё с одной стороны.
Однажды, где-то через неделю после поездки во дворец, меня вызвали к директрисе. Я пошла, не подозревая, навстречу какому несчастью я иду.
В кабинете находился пожилой дракон. Для человека он был слишком крупным и крепким. У директрисы немного дрожал голос, когда она сообщила мне:
Александра, сам правящий дракон каким-то образом узнал о твоих трудностях с драконьим языком и прислал тебе личного преподавателя. Вы будете заниматься по часу каждый день, здесь, в кабинете, конечно, только в моём присутствии.
Директриса села в уголке, выпрямив спину так, будто палку проглотила, и сложив руки на коленях, как послушная девочка.
А для меня начались самые большие мучения в моей коротенькой жизни. Уже через неделю я готова была кричать: «Хочу к мачехе!!! Она милый и добрый человек! И мне с ней чудесно было жить!». Я была бита по ногам каждый день!
Каждый день старый дракон садился, развалившись, в директорское кресло, а меня ставил перед собой на высокий стул, заставляя так стоять весь урок и удерживать форменное платье приподнятым до колен.
Мы не писали, он не читал лекции. Я должна была учить сама. Он спрашивал, я переводила с драконьего, и наоборот. Неправильный ответи мои икры обжигал удар розгой. Произношение дракон поправлял, и за это первое время не бил. После нового года, я уже получала за любую ошибку. Икры постоянно горели! Степанида часто делала мне лечебные компрессы, и даже Адам Бенедиктович давал лечебную мазь.