Из подлеска выпорхнула стайка куропаток, неистово бьющих крыльями и настолько обезумевших от страха, что, вместо того чтобы искать убежища, они полетели прямо на охотников. Конь Бервика испугался и понес, а за ним кинулись кони Шартра и Лоррена.
Соколы и кречеты стали с клекотом обрушиваться стрелой на беспомощную добычу. Их когти с глухим звуком впивались в растрепанные перья на крыльях жирных птиц.
Мари-Жозеф слегка натянула удила, прикоснувшись мундштуком к губам лошади. Арабская кобыла отпрыгнула назад, встала на дыбы, закружилась на месте и галопом пустилась прочь. Шартр, Бервик и Лоррен сорвались с мест и по лесной тропке поскакали за ней. Заши пронеслась мимо егерей, открывавших плетеные корзины и подбрасывавших в воздух лопочущих американских индеек, и не дрогнула, когда увесистые буроватые птицы, хлопая крыльями, стали вырываться почти у нее из-под ног, попадая под ружейные пули.
Стук копыт слышался так близко, что Мари-Жозеф боялась обернуться и только понукала Заши. Шартр, самый легкий из троих, схватил Мари-Жозеф за подол амазонки и чуть было не сбросил с седла, но она сумела плотнее обхватить правой ногой верхнюю луку и крикнула Заши: «Мчи!»
Заши понеслась стремительно и уверенно, радуясь свободе, почти не касаясь копытами травы и с легкостью обгоняя более крупных коней. Смех ее преследователей сменился возгласами раздражения, а потом и криками гнева. Мари-Жозеф прильнула к шее лошади, насколько это позволяло дамское седло.
Заши оставила далеко позади лошадей, всадников, оглушительный шум охоты. Мари-Жозеф поняла, что скачет в одиночестве, откинулась на седле и отпустила поводья; Заши тут же замедлила свой безудержный бег, перешла на легкий галоп, потом на рысь, потом на шаг и неспешно двинулась вдоль главной дорожки в лабиринте ухоженных тропок, прядая ушами, словно прислушиваясь к речам Мари-Жозеф.
С тобой не сравнится ни одна лошадь, повторяла Мари-Жозеф, ни одна лошадь тебя не догонит. Ты просто чудо, и, когда придется тебя вернуть, я буду очень, очень горевать, но как же иначе, я ведь не смогу содержать тебя так, как содержит граф Люсьен и как ты того заслуживаешь.
При упоминании его имени, словно дух, вызванный заклинанием, на боковой тропинке откуда-то явился граф Люсьен.
Если вы и дальше будете разговаривать с животными, мадемуазель де ла Круа, предостерег он, то рискуете обрести весьма сомнительную славу, которой не сумеете насладиться.
Зели остановилась перед Заши; кобылы обнюхали друг друга. Мари-Жозеф показалось, что они рассказывают друг другу о своих приключениях и граф Люсьен их понимает.
Слава ведьмы сейчас пошла бы мне на пользу, предположила Мари-Жозеф. Прошу прощения, конечно, я и не думала разговаривать с Заши.
Вы пропустите охоту его величества.
Вы тоже.
Я застрелил пару куропаток; мне хватит, я ем меньше, чем многие.
И тут Мари-Жозеф не смогла больше сдерживать гнев.
Дерзкие мальчишки! воскликнула она. Негодяй Лоррен!
Волосы у нее растрепались и повисли неопрятными прядями, от кружева почти ничего не осталось, левую руку пронзала боль. Правой, невредимой рукой она собрала рассыпавшиеся волосы в пучок, снова отпустила и попыталась было пригладить разорванное жабо. Из глаз ее хлынули слезы ярости и досады.
Испытывая невероятное унижение, она отвернулась от графа Люсьена.
Страшно даже вообразить, что вы обо мне думаете! произнесла она. Каждый раз, когда мы сталкиваемся, я либо умоляю вас о помощи, либо рыдаю, либо выставляю себя на посмешище
Вы преувеличиваете.
Он подъехал ближе:
Стойте спокойно.
Почувствовав его прикосновение, она вздрогнула, и в голове ее пронеслась безумная мысль: «Меня преследовал Шартр, но досталась я Кретьену, значит они оба думают, что я»
Я опасный человек, но рядом со мной вы в безопасности. Успокойтесь.
Сам звук его голоса утешал ее.
Он подвязал ей волосы на затылке своей лентой, распустив по плечам локоны каштанового парика.
Мне нравился Шартр, прошептала Мари-Жозеф, я думала, он такой прелестный мальчик! За что он так со мной? Чем же я это заслужила?
Ничем, он поступил так, как ему хотелось, просто потому, что привык всегда получать желаемое, объяснил граф Люсьен. Это никак не было связано с вами, вы просто предстали перед его взором, как лань, как редкостная добыча.
Мари-Жозеф погладила Заши по плечу.
Но я спаслась, и все благодаря ифритам, которым вы великодушно поручили меня беречь.
Заши всего лишь лошадь, возразил граф Люсьен. Очень быстроногая, признаю, но лошадь, не более.
Он объехал Заши слева, остановился и поправил то, что осталось от кружевного жабо Мари-Жозеф, придав ему вид мужского шейного платка и приколов его концы к ее амазонке своей бриллиантовой булавкой для галстука.
Теперь я на самом пике моды, сказала Мари-Жозеф.
В самом зените.
Мари-Жозеф взяла поводья в правую руку: ей не оставалось ничего иного, потому что левая рука распухла и страшно разболелась. Мари-Жозеф осторожно опустила ее на колени, пытаясь закутать в складки амазонки.
В чем дело?
Ни в чем.
У вас лихорадочный румянец.
Это от ветра. И от быстрой скачки.
Граф Люсьен взял ее за руку, но Мари-Жозеф тотчас ее отняла.
Право, это все пустяки.
Не двигайтесь! резко сказал Люсьен.
Он снял повязку, и его белокожее лицо залила смертельная бледность.
Красноватые следы ланцета воспалились и приобрели отвратительный пурпурный оттенок. Кровь запеклась, повязка прилипла к коже. Место надреза нарывало, и боль мучительно пульсировала во всей руке. «Хоть он и офицер, вид крови он переносит плохо», подумала она.
Я пошлю к себе за мазью месье де Баатца. Это непревзойденное средство от ран и лихорадки. Несколько месяцев тому назад она спасла мне жизнь.
Я очень благодарна вам, сударь.
Вы сможете вернуться верхом или мне прислать за вами карету?
Я смогу добраться в седле.
Она стыдилась признаться, что боится остаться одна.
Я очень сильная и никогда не падаю в обморок.
Хорошо. Если вы поедете верхом, ни у кого не возникнет соблазна послать за Фагоном.
«Я готова проскакать до самого Атлантического океана или даже до Тихого, до Шелкового пути, лишь бы избежать кровопусканий Фагона, подумала Мари-Жозеф. На берегу океана Заши превратится в гиппокампа, русалка чудесным образом встретит нас, и все мы поплывем на Мартинику».
Месье де Кретьен, сказала она, у меня не бывает галлюцинаций.
Зачем вы мне это говорите?
Когда мне показалось, что я вижу в саду окровавленного, израненного Ива, или когда я спасалась от несуществующего тигра эти видения посылала мне морская тварь. То есть я тогда думала, что она морская тварь. На самом деле морская женщина так учила меня слышать и слушать ее. Учила пересказывать ее истории.
Жестокие уроки.
Но полезные. Вы же сами слышали
Да, согласился Люсьен, это было удивительно.
Они миновали залитую кровью, истоптанную лужайку. Охотничьи псы грызлись из-за требухи; слуги потрошили добычу и укладывали на повозки. Воздух отдавал пороховым дымом. У Мари-Жозеф кружилась голова от запаха крови и страха. Щеки у нее горели. Она попыталась как-то отвлечься от лихорадки и пульсирующей боли в руке.
Вы позволите задать вам вопрос, граф Люсьен?
Разумеется.
Мадам сказала что-то, чего я не поняла. Она сказала: «Как бы я хотела, чтобы месье полюбил достойного». Неужели столь великая принцесса может считать себя недостойной?
Вы неправильно истолковали смысл ее речей, произнес граф Люсьен. Она хотела сказать, что месье любит Лоррена.
Лоррена?
Месье, пояснил граф Люсьен, тщательно подбирая слова, вот уже много лет испытывает к месье де Лоррену самые страстные чувства.
Мари-Жозеф задумалась.
Вы хотите сказать, как Ахилл к Патроклу?
Скорее как Александр к Гефестиону.
Я не знала
В свете это предпочитают не обсуждать, ведь для мужчин опасно питать друг к другу подобную страсть.
что кто-то в наши дни может вести себя, подобно Александру. Я думала, что страсть между мужчинами встречается только в мифах, как кентавры Вы сказали, что это опасно?
Если бы герцога Орлеанского и Лоррена не защищал его величество, их могли бы сжечь на костре.
Сжечь на костре? За любовь?
За содомию.
А что такое содомия?
Страстная любовь между мужчинами, пояснил он. Или между женщинами.
Она растерянно покачала головой.
Физическая любовь, уточнил граф Люсьен, плотская.
Между мужчинами? переспросила пораженная Мари-Жозеф. Между женщинами?
Да.
Но почему? воскликнула она.
Она ничего не спросила о том, как это происходит, потому что имела весьма смутное представление о том, как это происходит между мужчиной и женщиной, и ей всегда внушалось, что знать об этом не следует.
Потому что это запрещает ваша Церковь.
Нет, я хотела спросить, почему они любят друг друга, если эти отношения не способны дать им детей
А как же любовь? И страсть? И наслаждение?
Она не скрываясь рассмеялась:
Ах, что за вздор!
Вы смеетесь надо мною, мадемуазель де ла Круа. Вы полагаете, что о плотской любви вам известно больше, чем мне?
Мне известно то, что рассказывали монахини.
А вот они-то о плотской любви совершенно ничего не знают.
Они знают, что это грех, проклятие рода человеческого, наказание женщине, испытание мужчине, призванное напомнить нам о грехе Евы и изгнании из рая.
Вот это точно вздор.
Помилуйте, чем же я вас так разгневала?
Вы? Ничем. А ваши наставницы да, еще как! Они отравили ваш ум ложью.
Да зачем же им лгать?
Вот это и меня всегда занимало, признался граф Люсьен. Пожалуй, вам стоит спросить об этом папу Иннокентия, хотя я сомневаюсь, что он скажет вам правду.
А вы скажете?
Если вам угодно.
Она задумалась. Она неизменно стремилась узнать истину во всем, кроме этой сферы.
Мне всегда внушали, начала она, что скромным юным девицам не подобает ничего знать о плотской любви.
Вам также внушали, сколь греховно заниматься науками и музыкой, развивать собственный ум
Пожалуйста, скажите!
Правда заключается в том, произнес граф Люсьен, что страстная любовь, плотская любовь, дарует величайшее наслаждение, какое только можно испытать. Она излечивает от грусти, исцеляет от боли, опьяняет, как прекрасное вино, утешает, как чудесное безоблачное утро, как лучшая музыка, как бесконечная упоительная скачка. И вместе с тем она ни на что не похожа.
Голос графа Люсьена только ли голос? заставил ее сердце бешено забиться, предвкушая опасность и греховные, запретные восторги. В руке ее пульсировала боль, но одновременно где-то в глубине ее тела напряглась таинственная струна экстаза и брала все более и более высокую ноту, стремясь влиться в музыку сфер. У Мари-Жозеф перехватило дыхание.
Довольно, пожалуйста, прошу вас.
Голос у нее задрожал, а тело содрогалось от того же острого наслаждения, что однажды пробудило ее, позволив внимать песне русалки.
Как вам будет угодно.
Теперь, в прохладной лесной сени, к ней вернулось самообладание.
Граф Люсьен, если месье де Лоррен любит мужчин, зачем же ему тогда я?
Месье де Лоррен любит не столько мужчин или женщин, сколько себя и свои интересы.
Почему же никто не сказал мне об этом? Не предупредил меня?
Может быть, потому, что вы не спрашивали.
В детстве я задавала столько вопросов. Она встретилась с ним взглядом. Прозрачными серыми глазами он не отрываясь глядел на нее. Я просто терзала взрослых вопросами
Вы можете спрашивать меня о чем угодно, мадемуазель де ла Круа, и, если только смогу, я всегда отвечу.
Заши фыркнула. Рядом затрещал подлесок.
А вот и мадемуазель де ла Круа! Мы вас совсем было потеряли!
Из лесу, настегивая взмыленных коней, неслись Лоррен, Шартр и Бервик. Шартр вырвался вперед.
Я думал, вас съел медведь! воскликнул Шартр.
Он погнал коня к Мари-Жозеф, но обнаружил, что путь ему преграждает граф Люсьен верхом на Зели. Его конь тряхнул головой. С удил полетели хлопья кровавой пены.
Медведи боязливы, возразила Мари-Жозеф. Они никогда не тронут, пока их не начнут дразнить. В отличие от других хищников.
Ах, вот если бы меня подразнили вы Вы разбили бы мне сердце, и я бы умер
Бервик и Лоррен осадили своих крупных измученных коней за спиной Заши и Зели.
Осторожно, она лягается, предупредил граф Люсьен, заметив, что Зели раздраженно заложила уши.
Лоррен и Бервик заставили своих жеребцов отступить на шаг.
Какая лошадь! воскликнул Бервик. Никогда не видел, чтобы лошадь неслась, как эта гнедая. Мадемуазель де ла Круа, вы должны продать ее мне.
Не могу, сударь, она мне не принадлежит.
А кому тогда? Королю? Если ему, то он подарит ее мне, ведь я прихожусь ему кузеном.
Родственные связи между Людовиком и герцогом Бервикским на самом деле были куда запутаннее, но Мари-Жозеф не могла вспомнить точную степень их родства; к тому же дело осложнялось незаконнорожденностью англичанина.
Бервик, снисходительно протянул Шартр, эти маленькие лошадки собственность Кретьена.
Лоррен расхохотался:
Кому еще могут принадлежать такие крошки?
Они, может быть, и крохотные, но быстроногие их никто не обгонит. Мой жеребец покроет ее, и их потомство выиграет любые скачки
Это невозможно, месье де Бервик, произнес граф Люсьен. Если вам нужен жеребенок, похожий на арабского скакуна, можете отправить кобылу в мою конюшню в Финистер, к племенному жеребцу.
Вы хотите, чтобы ваш жеребец покрыл мою кобылу? Что за вздор!
Ничего, он как-нибудь справится, вставил Лоррен.
Месье де Лоррен, месье де Бервик, не забывайте, что вы находитесь в присутствии юной дамы, сурово упрекнул их Шартр.
Мари-Жозеф чуть было не рассмеялась от такого лицемерия, но подумала, что придворные примут ее за истеричку и на сей раз окажутся недалеко от истины.
Прошу прощения, мисс, без обиняков сказал Бервик, мешая французский с английским и не сводя глаз с графа Люсьена.
Кретьен, вы просто обязаны продать мне гнедую!
В самом деле?
Я дам вам за нее десять тысяч луидоров!
Сударь, вы принимаете меня за лошадиного барышника?
Французские аристократы не пятнали себя торговлей. Граф Люсьен говорил совершенно спокойно, но с этого мгновения Мари-Жозеф больше не сомневалась, что человек он действительно опасный.
Помилуйте, о чем вы! Бервик попытался сгладить неприятное впечатление. Но почему двое аристократов не могут заключить сделку, обменяться
Я ни за что не расстанусь с этими лошадьми. Это дар. Если Заши родит жеребенка от любого другого производителя, кроме жеребца своей, арабской породы, чистота ее крови будет навеки утрачена.
Вздор!
А вот шейх, подаривший мне их, в это верил. И я предпочитаю разделять его мнение. Я никогда не продам этих кобыл: я обещал ему.
Обещали? воскликнул Бервик. Вы дали слово магометанину? Да любой христианин нарушит его и глазом не моргнув!
Даже Шартр и Лоррен поморщились. Мари-Жозеф потрясенно воззрилась на Бервика.
Вы, без сомнения, правы, сухо согласился граф Люсьен, вот только я не христианин.
Бервик рассмеялся, но никто не поддержал его. Он неловко замолчал.
Вернемся к охотникам. Граф Люсьен неожиданно стал настойчиво погонять Зели.
Мари-Жозеф прошептала на ухо Заши:
Ты свободна, можешь лететь во весь опор!
Обе арабские кобылы кинулись галопом, легко обойдя трех жеребцов, совершенно измученных бесплодной погоней за Заши.
Мари-Жозеф скакала следом за графом Люсьеном среди отставших от его величества, в беспорядке разбредшихся по лесу охотников. Егеря и подавальщики ружей кланялись, когда они проезжали мимо; верховые придворные пропускали советника его величества. Он подскакал к королевскому экипажу: мадам де Ментенон страстно и убедительно доказывала что-то его величеству и его святейшеству. Воодушевление оживило ее, словно она читала лекцию своим дорогим воспитанницам в своем любимом Сен-Сире. Месье как будто заигрывал с Ивом, а тот изо всех сил старался не упустить ни слова из того, что говорила мадам де Ментенон, и одновременно не оскорбить месье.