Простите меня, произнес он, я удалюсь. Я дряхлый старец, и ваше упорное сопротивление меня утомило. Отец де ла Круа, следуйте за мной.
С этими словами он с достоинством покинул комнату.
Прошу извинить меня, ваше величество, сказал Ив. Пожалуйста, простите.
Уходите! велел король. Оставьте меня в покое!
Ив склонился перед его величеством в глубоком поклоне и поспешил вслед за Иннокентием.
Мари-Жозеф вонзила ногти в ладони. Глаза у нее защипало от слез. Сквозь открытое окно в комнату прохладный ветерок внес песнь Шерзад, горестный плач по возлюбленному.
Вам не следовало раздражать святого отца, моего кузена, месье де Кретьен, упрекнул его Людовик.
Простите мне дурные манеры, ваше величество. Ваш святой отец не устает изумлять меня ненавистью, которую он мне демонстрирует.
Вам-то что за дело до святых отцов?
Ровно никакого, ваше величество, но я всякий раз удивляюсь, когда они обнаруживают свое лицемерие.
Он нужен мне как союзник. Франция нуждается в его святейшестве, в его войсках и в его казне.
Если бы вы только согласились восстановить их в правах, протестанты стали бы служить вам верой и правдой
Мадам де Ментенон резко подняла голову, в негодовании воззрившись на Люсьена; его величество отвечал, сдерживая ярость:
Не стоит гневить меня, Кретьен. Вам посчастливилось, что вы всего-навсего атеист, а не протестант.
Люсьен промолчал. Мари-Жозеф всей душой сострадала ему, гадая, не превратит ли завораживающий, едва ли не смертоносный взор короля их обоих в камень.
Ваше величество, наконец робко спросила она, казна совсем оскудела?
Королевство ждет множество испытаний, сказал его величество. Оно выдержит их, не прибегая к помощи еретиков. Однако справиться с этими испытаниями было бы легче, если бы те, кому я благоволю и кого я удостаиваю своей любви, не стали бы возражать мне, без конца осуждать и обвинять меня и нарушать мой покой. Можете идти. И не появляйтесь сегодня мне на глаза.
Мари-Жозеф ожидала, что граф Люсьен пожелает ей спокойной ночи или попрощается с ней, как только они покинут покои мадам де Ментенон, однако он проводил ее до узкой чердачной лестницы.
Вы можете не подниматься со мною вместе, граф Люсьен, сказала Мари-Жозеф. Благодарю вас, вы очень любезны.
Я провожу вас до дверей вашей комнаты.
Он повел ее по ступенькам на темный, пыльный чердак. Ему не подобало появляться в таких мрачных, унылых местах ему надлежало блистать в лучах солнца, в синем с золотом жюстокоре, скакать на серой в яблоках Зели, рядом с его монархом.
Почему он не слушает? заплакала Мари-Жозеф.
Он слушает, возразил Люсьен. Он слушает, но ни с кем не делится своими мыслями.
Любовь к его величеству ослепляет вас.
Моя любовь к нему помогает мне его понять, убеждал ее он. Вот вы, христиане, уверяете, будто любите всех, а значит, не любите никого.
Вы несправедливы!
Разумеется, как объявляет ваш святой отец, я несправедлив! А еще уродлив, дьяволово отродье.
Граф Люсьен! Голос Мари-Жозеф пресекся. Вы неизменно справедливы ко мне. Вы неизменно прекрасны в моих глазах
Она не могла продолжать, боясь, что не в силах будет сдержать свои чувства и не сумеет ограничиться словами.
Она открыла дверь. Комната была пуста. «Интересно, куда это исчезла Халида? обеспокоенно подумала она. Причесывает Лотту, носит за нею платок, прислуживает английской королеве, ждет начала фейерверка? А Лотта не пошлет за мной? размышляла Мари-Жозеф. Не будет ли меня искать Халида? Не важно. Мне сейчас не до развлечений».
В отрочестве я жил на этом чердаке, сказал граф Люсьен. Я так его ненавидел, что почти обрадовался, когда меня удалили от двора.
Он проскользнул мимо нее и ловко залез на приоконный диванчик, потеснив свернувшегося клубком Геркулеса тот зашипел и спрыгнул на пол, а Люсьен выбрался из окна на крышу.
Граф Люсьен! Мари-Жозеф бросилась к окну.
Он стал меж двумя статуями музыкантов, устремив взгляд на раскинувшийся внизу парк, за фонтаны, за русалочью темницу, вдаль, за лес, за горизонт.
Вернитесь, вы же упадете!
На чердаке было жарко и душно, и когда я уже не мог выносить жару и духоту, то выбирался сюда.
Жаль, что сейчас не жарко.
Вечер чудесный, небо просто заглядение.
С крыши открывался не особенно эффектный и не особенно устрашающий вид, но любоваться им действительно можно было бесконечно: толпы посетителей на садовых дорожках, обрамленных свечами, мерцающими за колпаками промасленной бумаги; Большой канал, уходящий вдаль, за сияющий шатер Шерзад; совершенный в своей геометрической композиции сад, выделяющийся на фоне далекого зеленого леса. На высоких облаках на западе играли последние серебристые лучи солнца.
Граф Люсьен, вспоминая тайные уступы и едва заметные впадины в дворцовой стене, полез дальше.
Последний раз я выбирался сюда подростком. Хотите последовать за мной?
Вы собираетесь лезть туда в такой одежде? И предлагаете мне карабкаться туда в платье?
Он проворно сбросил жюстокор и расшитый золотом камзол, швырнув их на приоконное сиденье. Скинул сапоги и снял парик. Его светлые волосы, оттенка белого золота, слабо мерцали в последних солнечных лучах.
Граф Люсьен и Геркулес смерили друг друга взглядом, и кот принялся топтать и когтить подушку. Граф Люсьен на всякий случай надел свой парик на одного из музыкантов, украшавших окно Мари-Жозеф.
Девушка рассмеялась, подумав, что он мог бы наслаждаться фейерверками вместе с другими придворными, но предпочел остаться здесь.
Я не могу вылезти на крышу, вздохнула она.
Почему?
Потому что на мне корсет и неудобные туфли со скользкими подошвами. И что вы подумаете обо мне, если я выберусь на крышу в одной рубашке?
Подумаю, что вы хотите вылезти на крышу. Пожалуйста, решайте скорее, поторопитесь: я не хотел бы выставить себя на всеобщее обозрение без парика, когда все соберутся на террасе любоваться фейерверком. Того и гляди меня еще заметит его величество.
Она собралась с духом и призвала на помощь все свое самообладание.
Хорошо, только расшнуруйте мой корсет.
Она сняла корсаж амазонки, туфли и чулки и повернулась спиной к окну. Граф Люсьен расшнуровал ее корсет деликатными и уверенными движениями.
Босая, в одной рубашке, она встала лицом к окну и к сумеркам.
Выходите, ободрил ее граф Люсьен, не бойтесь.
Опираясь на его руку, она выбралась к нему на карниз и тотчас судорожно схватилась за статую лютниста, цепляясь за плечо каменного музыканта. Ее никто не принял бы за одну из статуй, уж слишком много было на ней одежд.
Граф Люсьен вскарабкался по стене, показывая ей старые, испытанные уступы, на которые можно было поставить ногу, впадины, за которые можно было держаться. Добравшись до гребня крыши, он протянул ей руку.
Снизу донеслись голоса. Придворные высыпали из дворца на террасу. Мари-Жозеф попыталась укрыться за музыкантом.
Скорей!
Она скользнула следом за ним, полускрытая от любопытных глаз статуей, и стала взбираться наверх. Одно пьянящее мгновение, и вот она уже перебралась через гребень и сидит на пологой крыше.
Вы правы, граф Люсьен, сказала она. Отсюда действительно открывается лучший вид. Только бы не узнал его величество!
Она натянула рубашку на колени и обхватила их руками. За день черепицу нагрело солнце.
Уверяю вас, его величество в юности провел немало времени на крышах.
Что он здесь делал?
Навещал своих возлюбленных и горничных.
Мари-Жозеф удивленно взглянула на него.
Не бойтесь, я не стану вас соблазнять, мадемуазель де ла Круа. Сидеть на крыше можно, а вот заниматься любовью едва ли, для этого нужна постель. Я же говорил вам
Что вы не испытываете ко мне никаких чувств. Я вполне доверяю вам, сударь.
что привык окружать себя всевозможными удобствами.
У вас есть кальвадос?
Я оставил фляжку в кармане жюстокора.
Какая жалость! вздохнула Мари-Жозеф.
Бывают случаи, когда я порекомендовал бы трезвость.
Какие же, например?
Когда вылезаете на крышу дворца.
Она рассмеялась, но одновременно почувствовала желание расплакаться.
И возможно, лучше быть трезвым, когда выходите из себя. Мне жаль, что мы с братом так рассердили вас сегодня, сказала она. Но вы были очень резки с Ивом.
Он заговорил со мной как со слугой! И чего же он ожидал? Чего же вы ожидали? Как я должен был ему ответить? Мадемуазель де ла Круа, вы даже не представляете себе, насколько я могу быть резок. Если вам посчастливится, вы никогда больше не увидите, как я выхожу из себя когда я трезв.
Мне так жаль, что мы оскорбили вас.
Это он оскорбил меня. А вы всего лишь потребовали у меня невозможного.
И это вас не обидело?
То, что меня приняли за чудотворца?
Граф Люсьен улыбнулся, и Мари-Жозеф поняла, что прощена.
А вы простите Шерзад за то, что она причинила вам боль?
Едва у нее вырвались эти слова, как она пожалела, что произнесла их, но было уже поздно. Она попыталась как-то смягчить неприятное впечатление:
Я знаю, что она не хотела
Граф Люсьен резко обернулся к ней, жестом приказывая ей замолчать.
Выслушав ее историю, я кое-что осознал. Полагаю, это и входило в ее намерения. Однако поверьте, это не играет роли.
Важно лишь мнение его величества.
Да.
Но ведь ему ничего не стоит отпустить ее.
Ничего не стоит? воскликнул Люсьен. Он утратит шанс обрести бессмертие.
Она не в силах даровать бессмертие, граф Люсьен, клянусь вам. Это во власти одного лишь Господа.
Граф Люсьен мрачно глядел вниз, на раскинувшиеся возле дворца сады.
Простите меня, пробормотала Мари-Жозеф.
Я надеялся Граф Люсьен покачал головой. Что же будет, когда он умрет?..
Нам всем предстоит умереть. Но ее он убьет, ничего не получив взамен.
Почему? Он может покорить русалок по соображениям государственной важности. Это послужит к его вящей славе и упрочит его власть. Это покажет всем, насколько сильна Франция.
Не слишком ли многого вы требуете от одной маленькой русалки? Неужели ей предстоит еще выиграть войну, положить конец голоду и наполнить казну?
Если бы она смогла выполнить все эти условия, оставшись в живых, предположил Люсьен, то его величество, пожалуй, освободил бы ее.
Луна, почти полная, расцвела над крышей дворца за их спинами. Растрепанное облако проплыло мимо, скрыв лунный лик, и серебристый свет луны словно осыпался падающими лепестками. Серебро облило блеском голову и плечи графа Люсьена, его коротко остриженные волосы, белокурые, льняные, цвета белого золота. Лунный свет обвел его профиль, изгибы его бровей.
Мари-Жозеф удивленно ахнула, и Люсьен обернулся к ней.
Вы не сын его величества!
Я же говорил вам, что нет, отвечал Люсьен.
Вы сын
Я сын своего отца, отрезал Люсьен, пытаясь отвлечь ее от опасных прозрений.
королевы! воскликнула она. Королевы Марии Терезии! У вас такие же светлые волосы, такие же серые глаза, как у нее! Она любила вас
Мало кто догадывался об истинном происхождении Люсьена, а если и догадывался, то весьма осмотрительно молчал.
Мой отец был великой любовью всей ее жизни. Люсьен не мог солгать Мари-Жозеф де ла Круа. И он любил королеву. Ее одиночество, ее грусть вызывала у него острое сочувствие. Он любил и уважал короля и служил ему верой и правдой. Королевы нет в живых, и никакие упреки ее уже не коснутся, но жив мой отец: если вы публично объявите о своих подозрениях, то обвините его в государственной измене, а меня
Я никогда более не пророню об этом ни слова, пообещала Мари-Жозеф.
Какое-то время они сидели в молчании. Далеко внизу сады постепенно заполнялись зрителями: гостями его величества, придворными, подданными. Над парком собрались тучи, скрыв лунный свет.
Как же все это произошло? прошептала Мари-Жозеф.
Люсьен улыбнулся. Опасаясь посвящать ее в подобные детали, он все же невольно наслаждался, пересказывая, какими хитроумными предосторожностями было обставлено его появление на свет.
Мое рождение сопровождалось обстоятельствами, достойными фарса Мольера. И месье Мольер действительно подумывал написать пьесу на такой сюжет: аристократка он не осмелился сделать ее королевой рожает ребенка от возлюбленного-карлика, тоже благородного происхождения, который, успешно обманув неусыпное внимание десятка повивальных бабок, камеристок и приживалок, подменяет своего младенца-сына новорожденной дочерью придворного шута, которую тому родила любовница. Сына же он тайно увозит к себе в имение и отдает на воспитание своей жене, она принимает его как родного, и они выдают его за свое законное дитя. Дочь придворного шута тем временем подрастает в монастыре. В конце концов сын возвращается к своей истинной матери и становится при ней пажом, как подобает любому благородному отроку
Вот это хитросплетения! поразилась Мари-Жозеф.
Еще бы!
Мольер так и не написал эту пьесу.
Побоялся.
Это никогда не останавливало месье Мольера.
В самом деле, он бесстрашно выдерживал атаки цензоров и не боялся тюрьмы, признал Люсьен. Однако бестрепетно встретить угрозы моего отца не так-то просто.
Ваш отец вызвал его на дуэль?
На дуэль? Простолюдина? Разумеется, нет. Он пообещал, что пошлет своих лакеев избить его до полусмерти за оскорбление королевы. Тут месье Мольеру изменило чувство юмора.
Бедный месье Мольер!
Действительно, бедный месье Мольер. Он чуть было не погубил все наше семейство. И семейство его величества, а это неизбежно случилось бы, если бы отцовство монсеньора стало вызывать сомнения.
Но монсеньор и вправду ничуть не похож на
Пожалуйста, не оскорбляйте память королевы в моем присутствии.
Прошу прощения. Но к чему такие сложности? Почему нельзя было просто тайно увезти вас?
Пораженный такому сочетанию ума и наивности, Люсьен объяснил:
Потому что дочь королевы и простолюдина не представляет большой угрозы. Сын же королевы и потомка паладина может претендовать на трон не только Франции, но и Испании.
Она удивленно кивнула.
А что сталось с вашей сестрой?
У меня нет сестры. Вы имеете в виду девочку, которой меня подменили?
Да.
Она говорит, что в монастыре ей хорошо. Она отличается набожностью, которой совершенно лишено мое семейство. Разумеется, ведь ее истинные родители испанцы из свиты ее величества.
И она не хочет жить в миру?
Может быть, и нет, предположил Люсьен, она тоже карлица. И мавританка, исполненная христианского благочестия. В монастыре она пользуется почетом и уважением. Франция ее родина. Куда ей идти? Ко двору испанского короля, стать шутихой, унаследовать место ее истинного отца? Она могла бы говорить правду в лицо их жалкому королю, но он ее не услышит.
Поэтому вы решили не иметь детей?
Потому что их могут похитить и возвести на испанский трон? рассмеялся Люсьен. Какая ужасная участь! Нет, я же сказал вам, почему не хочу иметь детей. Зачем искать какие-то другие причины?
А что же будет с вашим родом? С вашим древним титулом?
Он перейдет по наследству моему младшему брату и его потомкам.
Вашему брату? А он не
Нисколько не похож на меня.
бывает при дворе?
Я его ни за что не допущу.
Но почему?
Мой брат глупец, вздохнул Люсьен.
Не могу поверить!
Не поймите меня превратно. Ги обаятелен. Он добродушен. Но начисто лишен ума и сообразительности. Его легко вовлечь в любую авантюру, если он решит, что это шанс повеселиться.
Однако будущее вашей семьи в его руках.
Я нашел ему достойную жену, сказал Люсьен, родовитую и богатую. Она здорова и не происходит из семьи, где из поколения в поколение заключались кровосмесительные династические браки. Еще того лучше, она не состоит в родстве с Ги. Она любит его, их дом в надежных руках. У них прелестные дети. Когда мой племянник достигнет совершеннолетия, я передам ему титул графа де Кретьена, и он его не запятнает.
Но ваш племянник унаследует ваш дух?
Он унаследует дух моей матери и стать моего брата.