А ну стоять! громогласно велела Юлиана и рванула по высокой лестнице в тамбур.
Эсфирь раздраженно тряхнула иссиня-черной копной, приподняла подол сари и полезла за ней.
У Пелагеи вырвался вздох.
Она не планировала ехать в край Зимней Полуночи со всей этой шумной оравой. Но если уж провидение решило вмешаться, перечить ему бессмысленно.
Проводник окинул ее брезгливым взглядом из-под маски и тоже скрылся в дверях. Пришлось ей лезть следом.
И только она поднялась, держась за холодный поручень, как поезд рявкнул свистком, выпустил струю дыма и тронулся с места. Тяжело, нерасторопно заработала паровозная отсечка: "Чух-чух, чух-чух". И вот уже дрожат на шпалах, под топкой, отблески пламени, воздух плавится над трубой, и конструкция дышит жаром, как живая.
Ну точночудовище.
Разогналось, набрало ходи застрекотало, как швейная машинка, тонко и ритмично.
Стучали колёса. Пелагея стояла в дверях, держась за поручень и ловя растрепавшимися кудрями ветер. Она смотрела, как отдаляется "Будущее Издательство" Юлианы, как сливаются с темнотой очертания холмов, как убегают вдаль деревья и редкие фонари.
Кхе, настойчиво кашлянули позади нее.
Кондуктор-каланча высился в своей нелепой маске и ждал, когда же Пелагея соизволит зайти в вагон. Выводить этого типа из себя ей хотелось меньше всего, такой он был неприятныйпросто жуть. Так что она без лишних слов скользнула за раздвижную дверь к подругам и двум непоседливым болтливым псам.
В вагоне остро и едко пахло копотью и горячей жестью. Над пассажирскими местами, подвешенные к большим ржавым крюкам в потолке, туманно теплились керосиновые лампы. Пелагея аккуратно пристроила банку со светлячками на сидении и, пока Юлиана отчитывала Кекса с Пирогом, выглянула в окно.
Ее сердце мгновенно подстроилось под мерные ритмы железной дороги: "Тук-тук, тук-тук, тук-тук".
"Скажи, сколько мне жить осталось?"
Этот вопрос стоит задавать не дятлу и даже не кукушке. Задай его поезду, который увозит тебя в неизвестностьпрочь от стабильности и благополучия.
Рельсы пролегают по краю ущелий, простираются над вершинами гор, резко уходят в пропасть, зависают в воздухе над морями и ныряют в пучину, полную диковинных рыб. А ты сидишь в купе, смотришь сквозь оплывшее стекло и не можешь пошевелиться от страха, замешанного на восторге. И понимаешь, что не вернешься, как бы тебе того ни хотелось. А жизнь твоя зависит от обстоятельств, на которые ты не в силах повлиять.
Итак, поезд мчался без передышки, вопреки всякой логике и физическим законам. Он пулей пролетал из одного измерения в другое. И в окнах мелькали такие неправдоподобные пейзажи, что притихли даже Кекс с Пирогом. Они взобрались на сидение, жались к Юлиане и тихонько поскуливали.
Тоже мне, шпионы-разведчики, ворчала Юлиана. Да вы просто маленькие лохматые трусишки.
Ее укачивало. Ей бы не помешали ремни безопасности. И она прекрасно видела, что снаружи творится какой-то невообразимый хаос. Но всё равно не могла потрясенно помалкивать перед лицом необъяснимого: хоть крохотный кусочек прежнего, привычного бесстрашия должен был остаться при ней.
А вот Эсфирь сидела абсолютно прямо и абсолютно молча. Как будто проглотила семафорный столб и теперь старательно его переваривала. Поделиться впечатлениями? Что вы, ни в коем случае! Она собиралась их законсервировать, чтобы впоследствии разложить по полочкам в тишине и покое.
Что касается Пелагеи, то она начисто выпала из реальности. Вовсе не онакто-то другой, невезучий и рассеянный, по глупости своей попал в переплет. Вовсе не ее увозили сквозь миры и измерения в край Зимней Полуночи навстречу ее предназначению. Вовсе не у нее на пальце таинственной зеленью переливался изумруд в оправе и не ей предстояло хлебнуть лиха.
Кофе! Горячий шоколад! визгливо объявил длинный кондуктор-оглобля, возникнув посреди салона с широченным подносом в руках.
Зачем Пелагея только согласилась на горячий шоколад? Ведь невооруженным глазом было видно: замаскированный проводник от души ее ненавидит.
Да и к Юлиане с Эсфирью он явно симпатий не питал.
Вот что он подсыпал в напитки? Почему и Юлиана, и Эсфирь вдруг дружно заснули глубоким сном? Почему Пелагея, едва отпив горячего шоколада, ощутила слабость и мгновенно провалилась во тьму?
Из тьмы она выбиралась долго и мучительно. Как будто к ногам подвязали по гире, а грудь сдавили железными прутьями.
"Давай, ну давай же, открывай глаза!" умолял ее кто-то крайне очаровательный (если судить по тембру). Умолял словно издалека, с противоположного берега реки, с которой принято ассоциировать жизнь.
"Найду подонкаприкончу", чуть погодя процедил сей занятный индивид.
Когда Пелагея наконец зашевелилась и шумно вдохнула, он предпочел испариться. Тайный поклонник или просто филантроп? Ай, да какая разница! Совершенно очевидно: он ее исцелил.
Ей было приятно сознавать, что о ней пекутся, что она важна. Но радость от этого факта омрачало одно тревожное событие: ее пытались отравить, и отравитель успешно скрылся.
Юлиана, Эсфирь, вы как? прохрипела Пелагея, сползая с сидения. Она опрокинула банку со светлячками, и та покатилась по полу к дальней стене.
И у Юлианы, и у Эсфири наблюдалось лёгкое головокружение. В остальном же с ними был полный порядок. Похоже, им подсыпали обычное снотворное. В отличие от Пелагеи. У нее в чашке обнаружился яд. Кекс со своим удивительно чутким носом его мгновенно распознал.
Тот тип в маске оленя, р-р-рав! прорычал пёс, топорща белую шерсть. Это его рук дело.
Пусть мне только попадетсяукушу, зловеще пообещал Пирог, черный, как мохнатая грозовая туча.
Лишь теперь Пелагея заметила, что поезд не движется, а на улице, укрывая кирпичные дома и каменные мостовые, крупными хлопьями валит снег.
Стояла глубокая ночь. Аккуратные низкие фонари рассеивали мягкое сияние и были похожи на подсвеченные изнутри мандарины.
Конечная. Край Зимней Полуночи. Пелагея сглотнула, до сих пор ощущая во рту горечь от яда. Подобрала свою банку и накормила светлячков парой ласковых слов. Кекс и Пирог засеменили к выходу, стуча коготками по линолеуму.
Гляньте, куда нас занесло! воскликнула Юлиана. Она тоже увидела снег и поёжилась, обхватив себя руками. Не зря Эсфирь советовала мне утепляться.
Когда это я такое советовала? удивилась та.
Да во сне, во сне
Всё происходящее тоже изрядно смахивало на сон.
Пелагея первой спустилась по крутой металлической лестнице, держа перед собой светлячков. И ступила прямиком в белый невесомый пух. Снег укладывался периной, сверкающей в свете фонарей. Сыпал с неба, как конфетти. А небо напоминало огромный отрез антрацитового бархата с серебряной вышивкой звёзд.
Снег лежал повсюду. И было даже немного совестно нарушать целостность этого великолепия.
Где-то в городке тихонько играла старая заезженная пластинка. Было свежо и морозно. И Пелагея приготовилась мёрзнуть, но от перстня с изумрудом по телу вдруг разлилось блаженное тепло, будто кто-то невидимый укутал ее, Пелагею, в колкую шерстяную шаль.
Юлиана слыла мерзлячкой, каких поискать. И лично ее никто в шаль не укутывал. Она сошла с поезда и пригрозила, что сойдет с ума, если ее сейчас же не пустят в один из этих расчудесных кирпичных домов.
Эсфирь слыла закалённой и стойкой. Но даже ей не улыбалось закоченеть на ледяном ветру.
Идемте, сказала она. Надеюсь, жители здесь гостеприимные.
По правде, жителями тут и не пахло. Ни Кекс, ни Пирог не учуяли ни единого следа.
Вымерли тут все, что ли? буркнул Пирог и фыркнул, зарывшись мордочкой в сугроб.
Пха! "Вымерзли" звучит лучше, сострила Юлиана. И, обняв себя за плечи, трусцой припустила по улочке.
Пелагея и Эсфирь не отставали. Они бежали следом, то и дело заглядывая в окна.
Несмотря на то, что в каждой (исключительно в каждой) квартире теплились огоньки, дома казались пустыми. Там, в тишине и тепле, за драпировкой штор и усыпанным блёстками тюлем, светились фонарики гирлянд, трещали камины, закипали чайники и топорщились ароматные ёлки. Граммофоны играли меланхоличный блюз, а радиоприемники новой модели транслировали новогоднюю концертную программу.
Но гирляндами решительно никто не любовался, у каминов никто не грелся, и на музыку всем было плевать. Людей в комнатах не наблюдалось.
Да и не были дома в городке рассчитаны на людей.
На совесть сложенные из обожженного кирпича, они подошли бы, скорее, каким-нибудь коротышкам-эльфам. И если Юлиана хотела воспользоваться благами местной цивилизации, ей стоило приготовиться к тому, что перемещаться от камина к чайнику и обратно она будет на четвереньках.
"Гори, звезда ясная Гори, звезда ясная" заедала пластинка где-то во дворах.
Белые хлопья с четко оформленными снежинками падали и падали, словно кто-то наверху поставил перед собой цель засыпать город до самых флюгеров.
Юлиана тоже была бы не прочь упасть. Желательно на диван.
Она всерьез вознамерилась вломиться в чужое жилище.
И вот что удивительно: ее верные следопыты в кои-то веки принесли пользу.
Кекс и Пирог унюхали самый уютный дом с дверью, которую забыли закрыть. Поэтому Юлиана великодушно разрешила им слопать в этом доме всё, что плохо лежит. А затем заявила, что лично она готова съесть целого кабана.
И тут Пелагея поняла наконец, что ее тревожило, пока она блуждала по заснеженным улочкам. Несостоявшийся убийца с пакетом на головеон ведь ускользнул и наверняка бродит сейчас где-то в краю Зимней Полуночи, вынашивая коварный план.
На сей раз она имела дело не с кабаном и не с цветочным горшком. А с человеком. И она знала: человек просто так не сдастся. А значит, обязательно вернется, чтобы завершить начатое.
Глава 6. Дом, где случается что угодно
Полноценно рухнуть в кресло Пелагея не смоглаоно было слишком маленьким. Еще развалится, чего доброго. Так что пришлось ей опуститься на низенькую тахту, где она, конечно же, не помещалась, и переваривать свои страхи там.
Она испытала невероятное облегчение, когда Эсфирь починила дверной замок, чтобы надежно запереться изнутри. Под приглушенный рождественский гимн, который уже раз пятый прокручивался на граммофоне, Юлиана опустошала холодильник. Кекс с Пирогом раздобыли связку сосисок и методично уничтожали ее сразу с двух концов.
Пахло корицей и свежими кофейными зёрнами. По комнатам плыл полумрак. Тлели угли в камине. И если не обращать внимания на слаженное чавканье в кухне, можно было бы утверждать, что до нашествия незваных гостей в доме обитали не эльфы и не люди, а тишина собственной персоной. Было чисто, таинственно и
Тесновато, пожаловалась Эсфирь, подползая к ёлке, украшенной дождиком и блестящими красными шарами. Вот бы попросить дом расшириться.
Пха! отозвалась Юлиана с набитым ртом. Да кто твои просьбы слушать станет!
А мы попробуем, легкомысленно ответила та. Ну правда, не убьют же нас за это.
Пелагея вздрогнула и принялась икать. Не убьют. Ага. Как же. Но с Эсфирью нельзя не согласитьсятесно, не то слово.
Приступ икоты не прекращался. Снегопад набирал обороты. И о том, чтобы искать сейчас какое-то другое жилье, не могло идти и речи.
Домик, ик! Вырастай, а? прошептала Пелагея без особой надежды на чудо. И подпрыгнула от очередного "ик!".
А дом подпрыгнул вместе с ней. Он вдруг раздался вширь и ввысь, словно был сделан из мягкой растяжимой массы, из какого-то очень качественного пластилина.
С характерным звуком, с каким разъезжается молния на рюкзаке, прибавили в размерах шкафчики, холодильник, кровати и кресла. Подрос камин, поднялись потолки, важно встопорщилась ёлка.
Теперь здесь можно было вполне по-человечески устроиться на ночлег. И всё внезапно стало таким уютным, что хоть вовек отсюда не уезжай.
Юлиана подавилась йогуртом, который в этот момент уплетала за обе щеки и объем которого тоже слегка увеличился. Но быстро пришла в себя. После многочисленных преображений Вековечного Клёна она утратила способность долго чему-нибудь удивляться.
Кекс и Пирог с досадой рассматривали последнюю сосиску из связки: она заметно раздулась. Если бы они немножко потерпели, наелись бы до отвала. А так Ну что сказать? Поспешишьостанешься в дураках.
Ну ты даёшь, ошеломленно протянула Эсфирь, глядя на Пелагею так, будто та была не то богиней, не то могущественной колдуньей.
Дело не во мне, а в доме, поспешила оправдаться Пелагея.
Она была близка к истине, как никогда.
***
В краю Зимней Полуночи солнце отлынивало от работы и решительно отказывалось заступать на дежурство. Так что ночь и день слились воедино. Ветвистые, опутанные гирляндами деревья давали вдоль брусчатки круглосуточную иллюминацию. Все доступные циферблаты показывали разное время, а ручной хронометр Юлианы приказал долго жить. И Пелагея расценила это как знак: пора на боковую.
После столь насыщенного событиями путешествия ее разморило. И заснула она, как убитая. В просторной комнате, под одеялом с узором из рогатых оленей, в красном колпаке с помпоном. А форточку закрыть забыла.
И очень напрасно.
Мороз рисовал на стекле узоры. Через форточку, сквозь сон, вливался в сознание мелодичный перезвон бубенцов. А перстень заделался портативной батареей и грел руку, распространяя тепло, которое брало начало в далёком прошлом.
Во сне Пелагея снова была феейзвонкой, прекрасной, беспечной. Ей нравилось проводить время с подругами, а подруг манили средние миры. И она тоже заразилась тягой к неизведанному. Озеро. Спуститься к заветному озеру в средних мирах, чтобы искупаться, поймать брызги водопада, ощутить вкус воды и свободы от запретов.
Что Пелагее запреты? Кто их вообще выдумал? Почему Верховные так любят ставить рамки?
Драгоценности вместе с одеждой складываем на берегуне хватало еще посеять кольцо памяти. Без него домой попробуй вернись. При Переправе память ведь начисто стирается. Причем, что примечательно, только у фей.
Впрочем, это меньшее из зол. Например, вот у другого народаНезримыхтак и вовсе меняется облик. И не исключено, что мутирует сама суть. Да, феи еще легко отделались. Видимо, с людьми, что живут в средних мирах, у них гораздо больше общего, чем принято считать.
С людьми и с эльфами.
Об эльфах Пелагея знает лишь понаслышке. Говорят, они страшно красивые, гибкие и стойкие, как тростник. А если полюбят когото раз и навсегда. Ей рассказывали печальную историю об эльфе, который без памяти влюбился в человеческую женщину, а та умерла. И теперь он обречен на вечную жизнь в одиночестве и страданиях. Глупый, если подумать. Зачем было связываться с человеком?
В зелени деревьев сладко поют птицы. Солнце проглядывает сквозь кроны, как большой добрый покровитель, призванный защищать.
Пелагея снимает одежду и перстень. Вынимает бриллианты из ушей. Расстёгивает колье. И складывает все свои сокровища на большом горячем валуне. Ну а теперь пришла пора веселиться. Она резко уходит на глубину, в прозрачную чистую воду, к разноцветным водорослям, красным глазастым ракам и причудливым ракушкам.
И вдруг начинает задыхаться.
Куда подевался весь кислород из лёгких? Она же вдохнула с запасом. Почему на поверхность никак не всплыть?
Пелагея хватается за горло, а там Там уже больно держат чьи-то узловатые пальцы. И она выныривает из сна.
Окно нараспашку. Под едва различимый перезвон бубенцов, среди ароматов кофе и корицы, в праздничном сиянии гирлянд, на нее навалился всей своей безразмерной костлявой тушейи душит, душит, исступленно душит Кто? Правильно, кондуктор-оглобля с пакетом на голове.
Глаза Пелагеи застелило сумраком. Она пробовала сопротивляться, но спросонок ее сковало слабостью, и попытки вырваться больше походили на трепыхания рыбы, которую вытащили на сушу. Что ж, отлично она поплавала. Жадное мироздание позаботится, чтобы она покинула этот миртак или иначе.
Перемахнувший через подоконник парчовый халат несколько спутал планы мироздания.
Прочь от нее, безголовый! громыхнул на всю комнату голос. Такой знакомый, чтоб его!
Шлейфом за носителем халата следовал отчетливый запах какао-порошка, который в сочетании с молоком даёт незабываемый вкус счастья. Ну да, тот самый, новогодний, предваряющий несбыточное волшебство.
Когда хватку на горле ослабили, перед глазами у Пелагеи малость прояснилось. Она различила темные разметавшиеся волосы, которые доставали мужчине до плеч, изящную руку с тонкими, как у девушки, пальцами. А потом эта рука ухватила душителя за воротник и отцепила от Пелагеи так легко, словно он весил не больше, чем кулёк подарочных конфет.