Поплутав среди древних памятных надгробий и плит, я все же приближаюсь к дальней ограде. Здесь много новых захоронений, и даже есть стена с ячейками для погребальных урн. Я иду, читая надписи на табличках, прислушиваясь к звукам и шуму ветра, пока не натыкаюсь на целую вереницу свежих могил.
А вот и Элла. Огромное количество свежих цветов на земле не оставляет сомненияэта то, что мне нужно.
Привет, бормочу я.
Годы жизни на временной табличке надгробия заставляют поморщитьсядевушка умерла совсем недавно, и это ужасно несправедливо. У нее вся жизнь была впереди.
Прости, что приходится беспокоить, говорю ей.
Сажусь на корточки и вдруг понимаю, что не взяла с собой ничего, чем могла бы зачерпнуть земли, и куда могла бы ее сложить.
У тебя не найдется пакетика? Шучу я, оглядывая могилу.
Деревья за оградой аплодируют моей черной шутке шелестом листвы.
Что же делать?
Вспоминаю, что сумку оставила в трейлере Сары. Снова звонит телефон: это Микке. Сбрасываю вызов и начинаю судорожно шарить по карманам. В одном из них на счастье обнаруживается небольшой пакетик от шоколадных драже, которые я съела еще на прошлой неделе.
Сколько вообще земли нужно?
Такого количества хватит?
Я расправляю пакетик и пытаюсь прикинуть. Не ведро же нести? В любом случае, у меня других вариантов нет.
Опускаюсь на колени и начинаю зачерпывать ладонью землю и насыпать в этот пакетик. Интересно, должна ли я извиниться перед покойницей за вандализм? Это вообще считается осквернением? И какая земля лучше: у изголовья или с той стороны, где ее ноги? А где они, вообще? Временную табличку ставят со стороны головы?
Прости, Элла. Шепчу я. Могла бы наврать, что мы тебя больше не побеспокоим, но это не так. Если хочешь, я потом верну эту землю на место. Вернуть? Снова гляжу на табличку, а затем продолжаю собирать комочки влажной земли в пакетик от драже. Вообще, ты могла бы и сама явиться к Бьорну и показать ему своего убийцу. Ткнуть пальцемчто может быть проще?
Я стираю запястьем пот со лба и вдруг осознаю, что подобно Улле несу от волнения всякую чушь.
Этот Реннвинд сведет с ума любого
Поднимаюсь с колен и аккуратно запечатываю пакетик. Придется придерживать его пальцами, чтобы он не открылся, и земля не рассыпалась. Сжимаю в кулаке левой руки добычу и недовольно рассматриваю пальцы правойпод ногтями теперь черно от комьев земли. Пытаюсь стряхнуть остатки песка и пыли, болтая рукой в воздухе. Бесполезно.
Знали погибшую? Этот голос заставляет меня вздрогнуть.
Я оборачиваюсь.
Простите, похоже, я напугал вас. Передо мной светловолосый мужчина. На нем черное одеяние с воротником-колораткой. Пастор Хельвин.
Он склоняет голову в знак приветствия.
Здравствуйте, хрипло говорю я.
И сжимаю грязные пальцы в кулакхорошо, что не нужно жать ему руку.
Мы все потрясены ее гибелью. Но смерть оставляет после себя не только скорбь и мрак, но и надежду на жизнь вечную. Его светло-голубые глаза сужаются. Вы учились с Эллой, верно?
Взгляд мужчины пронзителен настолько, что мне становится страшно: а вдруг он прочитает мои мысли?
Ах, вы об этом. Я вижу, как он скользит глазами по моей школьной форме. Да, мы учились вместе, но я не знала Эллу близко. Мы я недавно переехала сюда.
Серьезно? Теперь он смотрит мне в лицо. Щурится, как от солнца, словно пытается понять, кого я ему напоминаю. Обычно я стараюсь узнать все о новеньких. Дайте угадаю, вы
Нея. Я вся превращаюсь в зрение: это тот самый момент, который я ждала с детства. Найти того, кто мог бы быть моим отцом, и посмотреть на его реакцию. Нея Остлунд.
Остлунд?..
Я вижу, как меняется его лицо. Крылья носа напряженно дрожат, когда он втягивает в себя воздух.
Да, мне говорили На его лбу появляется морщинка. Вы вы дочь Карин?
Совершенно верно. Я испытываю его терпение полуулыбкой. Я учусь с вашим племянником, мы с нимровесники. В смысле, мне скоро восемнадцать. От меня не укрывается, как вздымается его грудь на вдохе, и как глаза принимаются плясать по земле, пока он что-то подсчитывает в уме. Решаю его добить: Вы знали мою мать?
Пастор слегка зажмуривается, а затем поднимает взгляд на меня.
Карин? Да. Да, конечно. Я знал. Как она он прочищает горло. Как она п-поживает?
Сказать ему, что она умерла, и посмотреть, как он пойдет пятнами? Или рассказать про психушку?
Все замечательно. Отвечаю я, и вижу, что он облегченно выдыхает, (но, если уж быть честной, не расслабляется до конца). Передает вам привет.
В-вот как. Пастор кажется растерянным.
Этот рослый и крепкий мужчина своим видом нечаянно выдает потаенные слабости: его определенно что-то связывало с моей матерью.
Да, подтверждаю свои слова кивком, сейчас она на лечении, но, думаю, как выпишется, будет рада, если вы ее навестите.
Он сглатывает. Улыбка больше не держится, точно приклеенная, на его лице. Хельвин не очень-то верит словам о том, что моя мать будет ему рада.
Я заеду. Задумчиво говорит он. Заеду, да. Когда она вернется? Вы же живете в доме Вильмы?
Да, в доме бабушки. Отвечаю я лишь на вторую часть вопроса. Делаю паузу, надеясь, что он решится спросить что-то еще: например, есть ли у меня отец. Но пастор не торопится. И тут меня осеняет: Кстати. Я запускаю грязную руку в карман, где лежит телефон, нащупываю то, что мне нужно, и выуживаю оттуда двумя пальцами. Она просила вам передать. Протягиваю ему маленькое картонное сердечко, которое утром сняла с дверцы шкафа. Это же ваше, да?
Пастор берет валентинку, посредине которой выведена и многократно обведена буква «А», и подносит ее к глазам. Его руки дрожат, а губы мертвенно бледнеют.
Ваше. Окончательно утверждаюсь я.
По нему видноузнал. Ошибки быть не может. Моя мамаша мутила с этим блондинчиком в те давние времена, когда он еще не был святошей и настоятелем церкви. А, значит, вероятность того, что они занимались сексом и могли зачать меня, стремится к процентам, этак, к ста.
Мы стоим друг напротив друга, ветер нетерпеливо треплет наши одежды, а тишина становится верным хранителем невысказанного, но столь очевидного.
Как вы сказали Едва слышно произносит пастор, поднимая на меня взгляд.
Нея. Отвечаю я, ныряя в бездну его светлых глаз, так сильно похожих на глаза Бьорна. Линнея.
Я сотни раз представляла, как встречусь со своим отцом, и как посмотрю ему в лицо. Мне казалось, что в этот момент меня затопят невообразимое тепло, радость и счастье от того, что давно потерянное теперь найдено и возвращено на место. Но все, о чем я могу думать сейчас, это орущее в подсознании: «Пожалуйста, нет, умоляю, только не это, в моих жилах не может течь кровь Хельвинов, это ужасно несправедливо!»
Когда вы сказали, я могу увидеть Карин?
Никогда. Выдыхаю я, вдруг теряя самообладание. Она даже не узнает вас, если увидит. Карин в психушке, она тронулась умом. Уже давно.
Разворачиваюсь и ухожу, не давая ему сказать ни слова.
Даже если онмой отец, я не хочу этого слышать. Он для меня чужой. Онникто. Я не хочу, чтобы эти слова разбили мою жизнь опять.
Я. Не. Хочу.
И прижав к груди пакетик с землей, я убегаю.
Бегу, пока не выбегаю за ограду. Оглядываюсь, вижу убежище в тени раскидистых дубов и несусь туда. А, оказавшись там, прячусь за широкий ствол одного из деревьев, зажмуриваюсь и приказываю себе не рыдать. Не рыдать!
Глава 10
Запрыгивай! Велит мне Бьорн, когда машина тормозит у края дороги.
Он кажется веселым, и я не сразу понимаю от чего. И тут замечаю Улле, сидящего рядом с ним на пассажирском сидении. Мне пришлось ждать их возле кладбища не меньше пары часов, но, видимо, оно того стоило: оба парня выглядят довольными.
Все прошло хорошо? Звучит мой первый вопрос, едва я оказываюсь в салоне.
И в этот момент вижу, как что-то копошится на коленях Ульрика в холщовом мешке. Парень удерживает мешок за плотно сомкнутую горловину и старается не приближать к лицу. То, что внутри, яростно подпрыгивает, трепыхается и кричит: звуки выходят странными, отрывистыми, и вдруг я понимаю, что это птица.
Можно было управиться и быстрее. Отзывается Бьорн. Но эта желна никак не хотела поддаваться, а других птиц поблизости не обнаружилось.
Я вижу, что его ладони и запястья слегка оцарапаны ветками, а к рукавам школьной рубашки, закатанным до локтя, налипли паутина и мельчайшие частицы древесной коры. Видимо, парню пришлось полазать по вековым соснам и елям.
Прическа Бьорна тоже видоизменилась: растрепанные светлые волосы от затылка свободно спадают на плечи, а основная их масса сверху теперь наспех прихвачена в небрежную гульку на макушке. Судя по капелькам пота на его шее, парень задержался из-за того, что прыткий дятел гонял его по лесу, издеваясь, не меньше часа.
Ты не мог посадить ее в клетку? Ворчит Улле, отставляя от себя мешок подальше.
Хельвин разражается нервным смехом.
Где я тебе клетку-то возьму?
Ну, не знаю! В зоомагазине! Ржет Ульрик.
Птица, трепыхнувшись, бьется о приборную панель автомобиля, и ненадолго затихает.
А ты как справился, Улле? Спрашиваю я. Нашел что-нибудь?
Разумеется! Парень гордо вздергивает подбородок.
Супер! А то я переживала. Ловлю в зеркале заднего вида взгляд Бьорна.
Что я тебе, идиот, что ли, какой-то? Ульрик выуживает свободной рукой расческу из внутреннего кармана. Вот!
Она розовая, с блестящей ручкой, на щетиненесколько длинных волос.
Как хорошо, что ты пошутил про трусики. Выдыхает Бьорн, ударяя ладонью по рулю. А я, уж было, поверил.
Почему пошутил? Сводит брови Ульрик. Трусики я тоже прихватил, было слишком заманчиво, чтобы не соблазниться!
Мы с Хельвином снова смотрим друг на друга, и в салоне воцаряется молчание.
Но в следующий момент Ульрик разражается таким звонким и заразительным смехом, что всю неловкость как рукой снимает.
Трусики покойницы? И вы поверили? Серьезно? Хохочет он.
Бьорн ударяет его кулаком в плечо.
Шутник хренов.
А вдруг бы это оказались трусики не Эллы, а ее мамули? Продолжает Улле. Или того хужепапулины?
Прекрати, я тоже толкаю его сидение локтем.
Возможно, мы с этими ребятами могли бы дружить, сложись все иначе.
Хватит меня бить! У меня есть девушка! Стонет Ульрик, отбиваясь от новых ударов Хельвина. Меня интересуют исключительно ее трусики!
Боже, отворачивается Бьорн.
Кстати, о моей девушке. Ты не мог бы надавить на газ? Вокруг нее кружат какие-то бестелесные типы, и я слегка, знаешь ли, ревную.
Несмотря на шутку, на нас обрушивается напоминание о том, что все очень серьезно. Пока мы тут смеемся, Сара там изнемогает в ожидании. Ей очень страшно, и времени остается все меньше. Поэтому мы все с облегчением выдыхаем, когда Бьорн давит на газ, заставляя автомобиль ускориться.
Наконец-то! Встречает нас Анна. Так трудно было поймать какую-то птицу?
Она открывает дверь шире, позволяя нам войти в трейлер.
Совсем нетрудно, я же делаю это каждый день, хмыкает Бьорн.
Ульрик передает ей мешок и расческу, найденную в комнате Эллы.
А где Сара? Интересуюсь я с ходу.
В гостиной все готово к ритуалу, кругом разложены свечи, амулеты, какие-то книги, на полу расстелены джутовые коврики, а на столе рассыпан пепел. Но вот подруги своей я нигде не вижу.
Я велела ей прилечь. Анна указывает рукой за ширму.
Сара? Я кладу на стол могильную землю и отправляюсь туда.
Обхожу ширму и заглядываю в уголок, служащий подруге спальней. Трудно назвать это полноценным местом отдыха: на двух квадратных метрах размещаются постель, выдвижной столик, на котором можно делать уроки, полки с книгами, настольная лампа и штанга под потолком, держащая вешалки с немногочисленной одеждой. У нас в съемной квартире во Флодберге балкон был в два раза больше, чем эта клеть за ширмой.
Сара? Наклоняюсь и отдергиваю одеяло.
В следующую секунду в меня вонзаются тысячи ледяных иголок: пусто, на постели никого нет.
Сара! Я оглядываю комнатушку, ударяю руками по скромным нарядам на вешалке, наклоняюсь под стол. Это глупо, человеку там не спрятаться: просто меня охватывает паника. Сара!
Бросаюсь в уборную: трейлерный туалет не шире того, что бывает в поезде или самолете, но спрятаться там можно. Дергаю дверь, и застываю в изумлении. Подруги внутри не оказывается, зато маленькое окошечко распахнуто настежь. Если встать на унитаз ногами, подтянуться
Что Бьорн спотыкается на полуслове.
Влетев за мной следом в уборную, он застывает в изумлении, а затем выплевывает ругательство и выбегает обратно.
Сара! Кричу я, забираясь на злосчастный унитаз.
Из гостиной слышатся крики, ругань.
Сара-а! Ору я, повиснув на раме.
И вижу, как мимо меня в сторону леса пробегает Ульрик, а за ним Бьорн и Анна.
Черт
Я застреваю, не зная, куда лучше сдвинутьсяназад или вперед. Пока решаю, их фигуры уже скрываются в лесу. Отталкиваюсь локтями и кубарем лечу с окна. Палки, камни, мусоря собираю, кажется, все. Ударяюсь о деревянное полено и замираю на земле, ощутив боль в плече.
Черт!
Встаю и бегу вслед за остальными в заросли деревьев. Затем останавливаюсь. «Нет, нам нужно разделиться, нужно осмотреть всю территориюСара не могла удрать далеко».
Я обхожу трейлер по кругу, потом исследую развалины, двигаюсь в сторону города и почти дохожу до оживленной улицы. «Нет, она могла уйти, куда угодно».
Вот только зачем?
Почему Сара ушла?
Что-то выманило ее из дома? Она тоже услышала зов?
Я возвращаюсь к трейлеру и сажусь на ступени. Уже смеркается. Достаю телефон и набираю тетю.
Да? Ее голос звучит тревожно. Ты где, Нея? Тебя целый день не было дома!
Я вздыхаю.
Ингрид, пропала Сара. Мы у нее дома, пытаемся разобраться, что случилось, так что я задержусь, хорошо?
Может, тебе лучше вернуться домой? В том районе небезопасно!
Все хорошо, со мной друзья. Я позвоню, обещаю.
И не дожидаясь нового потока нотаций, обрываю соединение. В следующее мгновение из леса показывается Анна.
Я должна была это предвидеть! Сетует цыганка. Она выглядит растерянной и напуганной. Нельзя было отпускать ее от себя ни на секунду!
Я вскакиваю.
Наверное, она услышала тот же зов. Наверное, Сара не соображала, что делает.
Тогда сейчас она на пути к своей смерти. Женщина входит в трейлер, яза ней. Она бросает взгляд на часы. Скоро ночь, и, значит, они вот-вот встретятся.
Так давайте, скорее проведем ритуал!
Да. Да Анна оглядывает стол, затем обращает взор на мешок, лежащий на полу и придавленный у горловины швейной машинкой. Внутри все еще мечется, хотя и уже не так активно, пойманная птица. А где дхампири?
Вы убежали все вместе.
Тогда нужно ждать его возвращения. Только ему призрак может указать дорогу.
Ждем.
Не знаю, сколько проходит времени прежде, чем из леса, препираясь и обвиняя друг друга, выходят парни. Я бегу им навстречу.
Не нашли?
Они виновато крутят головами. Ульрик темнее тучи и выглядит запыхавшимся.
Уже смеркается, нужно быстрее провести ритуал! Кричу я.
И они подрываются, точно по сигналу.
Закройте дверь. Просит Анна, когда мы вбегаем в трейлер.
Цыганка взвинчена до предела, но ей приходится взять себя в руки, чтобы подготовиться к главному действу.
Что теперь будет? Как нам ее спасти? Голос Улле дрожит.
Бери птицу. Тихо говорит женщина.
Парень бросается к мешку, позабыв о том, что еще недавно боялся даже прикасаться к его содержимому. Он выдергивает горловину из-под машинки и запускает внутрь мешка руку.
Ах, ты Изловчившись, парень вынимает бедную птицу.
Ульрик держит ее двумя руками: крепко-крепко. Поворачивается к цыганке. В руках у той короткий топорик с острым лезвием. Она берет птицу за горло и, не обращая внимания на ее попытки кричать и сопротивляться, придавливает ее к столу, и хрясь!
Мы замираем.
Голова желны откатывается в сторону и падает со стола.
А тело еще продолжает дергаться.
Мы стоим, словно истуканы, и, не дыша, наблюдаем за тем, как кровь медленно и толчками заливает стол. Едва тельце пернатой жертвы перестает шевелиться, цыганка ловко наполняет ее кровью глиняный сосуд, стоящий на столе, и отбрасывает тушку в сторону, словно ненужную тряпку.