«Там мой дом, подумал во сне Кристиан. Если дойду до рощи, назад уже не вернусь. Хорошо бы но как же бабушка? Канг?» И, как всегда случалось, при этой мысли тоскливо засосало под ложечкой. Нахлынуло непонятное чувство вины, жалости и тревоги.
Кристиан резко сел на постели, потирая скулы. Остатки сна еще трепыхались в воздухе золотыми бабочками, но от эйфории не осталось и следа. Ну, почему рай и ад находятся так близко друг от друга?
Сквозь тюлевые занавески сочилась ясная рассветная зелень и влажно поблескивало тонкое лезвие молодого месяца. В открытую форточку затекал холодный воздух. Первый день осени, вернее, первое утро. Кристиан поежился. Чтото было не так. Не то чтобы лучше или хуже, но подругому, непривычно. Какоето ощущение полноты появилось. Как будто две капли текли по стеклу, каждая сама по себе, и встретившись, слились в одну большую каплю. Или месяцновый и острыйрос незаметно, из ночи в ночь, округлялся и вырос в пухлую белую луну. Или как огуречные семена, которые бабуля ранней весной заворачивала в мокрую тряпку и ставила в блюдечке на окно, разбухали, впитывая воду, и проклевывались бледными мохнатыми корешками.
Кристиан снова лег. Свесил одну руку с кровати и тихо, одними губами, позвал:
Канг!
Он услышал, как пес завозился на коврике, и тут же шершавый язык прикоснулся к пальцам. Облизал благодарно и бережно, как умел только он, успокаивая и словно напоминая о чемто давно забытом. Его пес. Странно, но и собачий язык сегодня казался тверже, чем всегда.
Кристиан улыбнулся и отнял руку.
Канг, что случилось, а?
Белый мастиф молча положил голову на край кровати.
Ты тоже чувствуешь? Вот и я, только объяснить не умею. Наверное, я в этот раз чутьчуть приблизился к той роще. Хоть на полшага, а ближе, Кристиан вздохнул и закрыл глаза, снова расслабляясь. Он знал, что больше не заснет, но вставать не хотелось. Нет ничего противнее, чем раннее утро, когда дом еще спит и на всех предметах, как матовый лак, лежит сонный зеленый свет. Ладно, давай еще поваляемся. Часик, да? Сегодня в школу. Пойдешь со мной, дружище?
Разумеется, приводить в класс собак не разрешалось, но Кангдругое дело. Он никому не мешал. Его даже никто не видел. Грузный пес ходил за Кристианом по пятам, а во время уроков дремал под партой, лишь иногда чутко вздрагивая и поводя ушами. Густая собачья шерсть грела Крису ноги, а преданностьсердце. При всей своей флегматичности Канг умел постоять и за себя, и за хозяина. На него можно было положиться. Не то чтобы Криса часто обижали. Его считали странным, не от мира сего и сторонилисьпрезрительно, как сторонятся зануд и ботанов. Но не задевали и не бойкотировали демонстративно, а если и шептались за спиной, то он предпочитал об этом не знать. Сплетнипустое дело. От них человеку не прибудет и не убудет. Так говорила бабушка, и Кристиан с ней соглашался.
Всюдуна улице, в транспорте, во дворе или в школеего окружало кольцо отчуждения и неловкости. Подошел одноклассник, надо о чемто говорить, но о чем? Крису не интересно то, что интересно другим мальчишкам, его ровесникам. Музыкальные группы, компьютерные игры, ютуб Он бы побеседовал о физике, о парадоксах времени и устройстве Вселенной, но кто станет его слушать?
Или в автобусенадо передать деньги кондуктору, а пассажиры впереди оживленно болтают о чемто своем. Как привлечь внимание? Голос у Кристиана тихий. Кричать неловко и неудобно отвлекать людей от разговора. Тронуть за плечо? Еще хуже. Вот, и стоит он, и мнется, жалобнотак что самому противноповторяя: «Передайте, пожалуйста, на билет»
Или в компании, когда ктонибудь обращается к нему, как будто бы серьезно, а все вокруг смеются. Как узнать, шутит человек или нет? И если дато, как на это реагировать? Обижаться или смеяться вместе с другими? Что уместно? Что не вызовет осуждения, ответной обиды или презрения окружающих? Человеческие эмоции для Кристианакак запертый ларец. Между людьми все запутанно и сложно, не то, что в науке. Крис любил учиться, но терпеть не мог ходить в школу. Такой вот парадокс.
Поваляться не дала бабушка. Заглянула в спальню, повела острым носом, словно принюхиваясь.
Костенька, в школу не опоздаешь? Вставай, милый. Уже полвосьмого! Ты ранец собрал?
Бабуля упорно называла его школьную сумку ранцем.
Крис натянул одеяло на лицо.
Не опоздаю, буркнул он, и я не Костенька.
Бабушка покачала головой и скрылась за дверью, а Кристиан вылез из теплой постели и нехотя начал одеваться. Джинсы, майка холодные, жесткие, словно накрахмаленные стылым зеленым утром. Настроение совсем испортилось и, конечно, не изза «костеньки». Беглого взгляда на бабулю было достаточно, чтобы понятьчервоточина стала глубже. Она казалась еще чернее, бездоннее, чужероднееузкое, геометрически правильное отверстие с припухлыми, воспаленными краями. Из нее как будто тянуло сквозняком.
,
Костенька, чтото у нас псиной попахивает, сказала бабуля, подавая яичницу и большую кружку ячменного кофе. Никак из соседей кто собачку завел? Странно, сколько здесь живу, а чужих запахов не слышала. Изоляция тут хорошая. Старый дом. Или ты чтото с улицы принес?
Крис чуть не поперхнулся бутербродом. Неужели она учуяла Канга? Но это невозможно. Пес не пах ничем, даже для Кристиана, а для всех прочихтем более.
Что я мог принести? Это, наверное, из кошачьего туалета.
Бабушка всплеснула руками.
Муськане кошка, как можно заключить из клички, а здоровенный чернобелый котвальяжно вышел из бабулиной спальни, фыркнул на Канга и, не торопясь, проследовал в гостиную. Он любил сидеть на широком подоконнике, глядя вниз, на снующих у подъезда людей, или спать на батарее. Даже летом, когда отопление выключено. Специально для него там лежала плоская бархатная подушечка.
Кристиан недолюбливал кота, но сейчас ощутил слабый укол совести. «Оговорил беднягу. Нехорошо, если бабуля его отругает, но не мог же я выдать Канга? Да она бы и не поверила». Как ни странно, но про Канга он никому и никогда не рассказывал. Ни бабушке, ни маме, пока та еще жила с ними. Даже когда сам был маленьким и несмышленым. Наверное, потому, что мама ненавидела собак. Если бы она выгнала КангаКристиан ушел бы с ним. На улицу, на вокзал, в лесвсе равно куда. Единственного друга не предают.
Ругать Муську бабушка не стала. Повозилась в ванной, очевидно, проверяя кошачий лоток, а затем доковыляла до гостиной и прилегла на диван.
Бабуль, ты что? Крис оставил на столе недоеденный завтрак и бросился к ней. Может, врача вызвать? Или, давай, померяем давление?
Растерянный, он искал на тумбочке валидол. Хотя и так знал, что таблетки не помогут, да и врач, если и приедетничего особенного не обнаружит. А вот края червоточины тревожно пульсировали. Плохо.
Голова закружилась. Ты иди, милый, а я полежу немного, и все пройдет. Старостьне радость.
Крис поморщился. У него эта фраза скоро из ушей полезет! Какая уж тут радость.
Канг мягко ткнулся мордой ему в колено, словно спрашивая: «Хозяин, чтото не так? Нужна моя помощь?»
Да, вздохнул Кристиан, нужна. Останься сегодня с бабулей, ладно?
Пес ответил умным, почти человеческим, взглядом. Мол, иди, хозяин, и будь спокоеня о ней позабочусь. Он слабо махнул хвостом и вытянулся у дивана, положив морду на передние лапы и сразу сделавшись плоским, как мохнатый коврик.
Школа, в которой учился Крис, находилась в соседнем микрорайоне. Минут двадцать пешкомчерез бывший стадион, где уже полгода чтото строили, потом дворами, по узкой асфальтовой дорожке, стиснутой глухими стенамиили пару остановок на автобусе. После вчерашнего дождя территорию стройки наверняка развезло. Кристиан не любил транспортную давку, особенно утром, в час пик, когда и стоять толком не можешьболтаешься в переполненном салоне, как сосиска в банкено и месить грязь не хотелось. Особенно, новыми кроссовками.
В автобусе пахло цветамипочти как в теплице ботанического сада. И так же душно и жарко. Крис мгновенно вспотел в глухо застегнутой ветровке, но даже руку не мог высвободить, чтобы расстегнуть молнию или отереть лоб. В бок ему упиралась острым углом чьято сумка, а в нос уткнулся кулек с гладиолусами, обернутыми газетой. Весь салон был забит мелюзгой с огромными букетами и громоздкими ранцами. Они толпились в проходе или сидели друг у друга на коленяхвеселые и нарядныеи галдели, как целая стая воронят. Тут же жались взволнованные мамы и бабушки, и отцы с фотоаппаратами. Первое сентября. День знаний. Знали бы они, что их праздникпир во время чумы. Примерно у половины родителей, а также у некоторых ребятишек под сердцем зияли червоточины. У однихкрохотные, как горошины, плоские и глянцевые, едва отличимые от брошки или пуговицы. У другихбольшие и глубокие, будто кротовые норы.
Кристиану хотелось зажмуриться крепкокрепко, но с закрытыми глазами его укачивало. Чтобы отвлечься, он стал читать заметку на газетном кульке. Вернее, ее фрагментбез начала и конца. Вдобавок, мокрая бумага порвалась коегде, а коегде перегнулась, так что из текста выпали некоторые слова и целые фразы. Поэтому Крис никак не мог взять в толкчто это такое. Научнопопулярная статья или какойто газетный розыгрыш, сюжет нового голливудского блокбастера или фантастический рассказ из рубрики «творчество наших читателей»? Речь шла о странном астрономическом явлении с не менее странным названием «звездная гниль». По непонятной причине звезда вдруг начинала тускнеть. Сперва покрывалась мелкой черной сеткой, которую автор статьи остроумно именовал «чадрой», теряла светимость, потом деформировалась, будто гнилое яблоко, у которого темнеет и проваливается бочок. Одновременно вокруг нее формировалась зона искаженного пространства, в телескоп видимая, как белесые, хаотические разбросанные в поле зрения пятна, визуально похожие на хлебную плесень.
Кристиан покачал головой. Глупость, если вдуматься. Любой первоклашка знает, что звездыэто гигантские газовые шары, излучающие свет. Как они могут плесневеть или гнить? Хотя это, конечно, иносказание. Ему очень хотелось прочитать статью до конца, узнать, чем вызваны столь необычные эффекты. Что если попросить мальца развернуть букет? В конце концов, он подарит учительнице цветы, а обертку все равно выкинет. Но нет, неудобно. Ребенок, чего доброго, испугается, а вокруг скажут: «Вот, дылда, привязался к малышу. Позарился на старую газету». Мальчишка, кстати, здоровый, без червоточины Может, и отдал быпросто так. Да, но если он неправильно поймет Нет, нехорошо.
Пока Кристиан раздумывал, автобус остановился, и толпа школьников хлынула к выходу, образовав у дверей бурлящую запруду.
Глава 3
Если закрыть глаза, то сначала наплывает густая темнота, а потом на ее фоне разрастается яркосинее пятно. В его сердцевине клубятся тончайшие золотые нити и, разбегаясь из центра, исчезают гдето на периферии сознания. За ними следом незаметно тает синева, и появляются цветные картинки.
Кристина их смотрит, как кино. Кино без звука и без титров. Иногда оно становится слишком страшным. Когда она видит, что может творить человек с человеком, на что способна стихия и насколько равнодушнобеспощаден случай, ее охватывает ужас. Она открывает глаза, прогоняет видение и начинает горячо молиться. За себя, за маму и даже за маминого мужа, хотя она к нему не особо привязанаскорее воспринимает, как доброго соседа. Человека хорошего, но чужого. Но и врагу, не то что, соседу, Кристина не пожелала бы того, что видит внутренним зрением.
Если бы только она могла както помочь, както предотвратить но ни место, ни время происходящего неизвестно. Просто на следующий день, через трое суток, а иногда и через неделю в новостях рассказывают о взрыве бытового газа, или о грузовике, смявшем коробку остановки вместе с пассажирами, или о страшном наводнении, унесшем сотни жизней. Вот только для нее, для Кристины, это не новость. Она все это уже видела.
Как видела собак, повешенных на деревьях, собак с отрубленными головами и собак, с которых заживо сдирали кожу. Видела детей, насмерть забитых собственными родителями. Видела много всякого разного, способного шокировать взрослого, не только девочкуподростка.
Кто и зачем ей все это показывает? Кристина не знает. Но в такие минуты ей очень больно, и она беззвучно плачет.
Тогда появляется Канг, кладет невесомую голову ей на грудь, и сердцу становится легче.
Канг, зачем мне это видеть? шепчет Кристина. Хотя знает, что он не ответит. Собаки не разговаривают. Даже такие необычные, как ее верный друг.
Быть может, они просто мудрее людей и знают, что от разговоров мало толку.
Она и сама с детства не любит пустую болтовню. Особенно с надоедливыми взрослыми. У мамы всегда было много подруг. Шумные, назойливые, приходя в гости, они первым делом кидались к маленькой Кристе. Та стойко переносила домогательства, но никак не могла понять, почему они коверкают язык, сюсюкают и обращаются с ней, как с умственно отсталой.
Ну, расскажи стишок, Кристиночка.
Не хочу.
Такая большая девочка, ты уже должна знать стихи! Сколько тебе лет? Покажи на пальчиках.
Мне три года.
Смотрика, какая серьезная! Как большая, умилялась очередная гостья. И начинала приставать с объятиями или того хужес поцелуями. Не догадываясь, очевидно, насколько неприятны маленькому человеку запахи чужого тела, настоянные на крепких духах, и прикосновения чужих, напомаженных губ.
То ли дело, когда на руки брал дедушка. Он был большой и добрый, от его рубашки приятно пахло утюгом и одеколоном. Дед часто сажал внучку на стол, сам садился рядом на стул и читал ей книжки.
Он единственный из всех взрослых видел Канга. А, может быть, не видел, а просто подыгрывал. Она любила дедушку больше всех на свете, а он взял и умер.
И тогда Кристина замкнулась в себе.
Отвечала на вопросы, но очень неохотно и не с первого раза. Перестала выходить во двор, даже если там играли в прятки, а в детском саду упрямо игнорировала детей и воспитательницу.