- Да я танца-то своего боюсь, не то чтобы бизнес начинать!
- Теперь понимаешь, почему тебе достался «страх»? - грубовато хохотнула Санни, и мы все улыбнулись. Действительно, Тайя, переживавшая по поводу и без, была идеальной кандидатурой на эту роль.
У меня возникла одна мысль:
- Не так-то просто выйти сразу из состояния страха и стать храброй. Но ты ведь можешь сдвинуться недалеко - на следующую ступень.
- И что будет на этой ступени? - заинтересовалась брюнетка.
- Сомнения. Начни сомневаться - это гораздо полезнее, чем постоянные опасения. И начни с того, чтобы подвергнуть сомнениям тот факт, что ты боишься, - я подмигнула.
Тайя задумалась и радостно кивнула.
А я пожалела, что не все жизненные проблемы решаются так легко.
Джонатан
Он думал, что смирился. Что переработал всё и готов двигаться дальше. Но когда увидел Кьяру этим утром, всё смирение быстро выветрилось и ему снова до дрожи, до боли захотелось прикоснуться к ней, поговорить, присвоить её.
Он почти возненавидел остальных студентов за то, что они пришли и встали между ними, и это его отрезвило. Безумец.
Джонатан горько усмехнулся про себя.
Хореограф ни на мгновение не показал своих истинных чувств, прикрываясь маской равнодушия. Он спокойно провел разминку, объяснил сложные моменты, показал несколько связок, которые они должны были отработать до синхронности.
В общем, он был практически нормальным.
Вот только каждое мгновение искал взглядом Кьяру.
Как же он хотел заглянуть в эти бездонные фиолетовые глаза и увидеть в них ту неукротимую жажду, которую она ему недавно продемонстрировала! Утонуть в них. Утонуть в ней. И плевать, что он захлебнется.
Джонатан вздрогнул, осознав, о чем только что подумал. Действительно, плевать? И будь что будет?
Да! Да! - кричало ему тело и душа. Пойди, возьми её, откройся ей, попроси быть с тобой. Это ведь просто!
Но как взять то, что не может принадлежать никому?
Джонатан, широко раскрыв глаза, смотрел на её танец, и внутри поднималась незнакомая, дикая волна - смесь ликования, алчущего внимания, ревности и болезненной необходимости.
Она его, она должна принадлежать ему!
И он понял, что пропал. Не только Кьяра сгорела в том пламени, которое сама вызвала, но и он. Джонатан даже не мог злиться на показанное откровение. Как можно злиться на совершенство? На саму жизнь, на ничем не защищенный, пугающий в своей обнаженности огонь танца? Её хрупкое тело будто вбирало из воздуха разлитое в нем напряжение и ожидание и отзывалось немыслимыми движениями, которые невозможно было предсказать.
Так могла танцевать сама Свобода.
И потому взять и забрать её только себе он не мог. Кьяра должна танцевать. У него, рядом, для него, для всех. Для всего мира! И ни одним своим действием он не может помешать этому. Не имеет права. Его личное отношение только все испортит. Он понимал, что с каждым днем ему будет не хвататьКьяры все больше - до полного поглощения. И это было недопустимо.
Джонатан почувствовал, как его атапливает отчаяние. Он возненавидел даже мысль о том, что может потерять эту девушку. Но что еще мог сделать?
В перерыв ему удалось немного успокоиться и прийти в себя. А потом хореограф просто сосредоточился на других партиях, стараясь находиться как можно дальше от Кьяры, пусть и в пределах небольшой студии. Но он чувствовал кожей, как она двигается за его спиной, как дышит.
И это разрывало его на мелкие клочки.
После того, как он всех отпустил, мужчина, не переодевшись, ушел к себе в кабинет, где устало опустился в кресло. Его снова захлестнуло уныние.
Прошла какая-то гребаная неделя в этой Академии, а он уже чувствовал, что от прежней жизни не осталось ничего. Ноль. Это, конечно, неплохой момент для нового старта, но дьявол, куда ему стартовать?
Джонатан так погрузился в свои мысли, что не заметил, как дверная ручка повернулась и в кабинет кто-то зашел.
Он вздрогнул и в изумлении поднял голову, когда знакомый голос с хрипотцой проговорил прямо возле него:
- Попался, дорогой.
Джонатан моргнул:
- Лидия?
Твою мать! Что она здесь делает? Почему? Тут он вспомнил недавний разговор и едва не застонал сквозь стиснутые зубы. Черт, черт, черт! Сам же её пригласил! Но с момента того телефонного звонка прошла целая жизнь и он совсем не был готов видеть сейчас бывшую подружку. Или что-то делать с ней. Чертова Лидия.
Чертова Кьяра, которая всё это с ним сотворила!
Он встал с кресла и обошел стол, чтобы поприветствовать женщину легким поцелуем в щеку. Надо было что-то сказать - в конце концов, он взрослый мужчина и может передумать и объяснить это.
- Лидия - начал хореограф.
Ты изогнулась, как похотливая кошка, закинула руки ему на шею, и слегка откинула голову, призывно глядя в глаза.
- Что?
Хм, а ведь раньше он считал её голос весьма сексуальным. А теперь тот раздражает.
- Пойдем, я угощу тебя кофе.
Она хмыкнула и облизнула ярко накрашенные губы. Лидия всегда использовала супер стойкую красную помаду, не оставлявшую следов ни на рубашках, ни на коже. Джонатан чуть дрогнул, вспомнив, как она заглатывала его этим накрашенным ртом. Но, против ожидания, вздрогнул не от желания, а от брезгливости.
- Я сама могу угостить себя кофе. Приехала я не за этим.
Она еще сильнее притиснулась к нему, вынуждая отступить и опереться на край стола. Снова провела язычком по губам, а потом уверенно очертила руками его грудь и взялась за ремень брюк.
- Лидия, - он нахмурился и перехватил её руки. - Я не собираюсь делать это в академии.
Собственно, он не собирался делать это нигде, но разговора наедине не получится. Он не боялся слез и скандалов, скорее опасался, что женщина не поверит и придется с силой отдирать её от себя.
Не поверила. Опять начала теребить его ремень. Джонатан уже набрал воздуха, чтобы высказаться, но тут Лидия резко села на колени и через ткань брюк прихватила губами его достоинство. Мужчина схватил её за волосы, чтобы оторвать от «лакомства».
Вот что за
В это время дверь тихо открылась. Он поднял голову.
Кьяра.
Лицо девушки сильно побледнело - он увидел это даже в полумраке кабинета. Но она ничего не сказала, только судорожно вздохнула - вздох этот полоснул по натянувшимся до предела нервам Джонатана - сделала шаг назад и также тихо прикрыла дверь.
Хореограф застыл в ступоре, он даже не сразу понял, что это все ему не померещилось.
Пришел в себя, с рыком оттолкнул Лидию, которая даже не заметила разыгравшейся сцены и резко сказал:
- Лидия Это была плохая идея, понятно? Извини, но больше не звони. Вообще.
И выскочил из кабинета.
Глава 9
Кьяра
Я шла, нет, я летела по улице, не замечая шарахающихся от меня прохожих.
Скотина! А я - дура.
Живот скручивало от боли и бешенства, а еще от злости - на саму себя. На то, что я была такой непонятливой. Что настойчиво предлагала ему себя - неоднократно - терпеливо выслушивала лепет про принципы, хотя проблема в одном. Ему это просто не нужно. Ни я. Ни мои жалкие попытки соблазнения.
Идиотка. Одна из. Сколько нас было? Готовых отдаться в клубном коридоре? Готовых стоять вот так, на коленях, как стояла эта женщина, которую я видела только со спины? Видела всего пару секунд, но это зрелище осталось жирным следом на моей памяти. Платиновая блондинка в светлом костюме. Ярко-красные подошвы туфель на каблуках. Требовательная и покорная поза.
Ненавижу!
Да, он меня хотел - вряд ли тело могло обмануть; хотел, как и многих. Но не настолько, чтобы заморачиваться. Куда уж проще - знакомые платиновые волосы, знакомые руки на бедрах, готовые дать всё, что он привык получать. Где угодно и когда угодно. Его девушка? Скорее всего. Одна из девушек.
У него всегда, похоже, был обширный выбор. Куча народа претендовало на место в его труппе, и не меньшая куча - в его постели. Меня передернуло. Довольно болезненно понимать, что я ни хрена не избранная. Во всяком случае, не им.
Для него я, похоже, недостаточно хороша.
Мое бегство прервал резкий рывок назад. Я повалилась и упала бы, если бы не рефлексы. Устояла и обернулась, уже зная, кого увижу.
Джонатан тяжело дышал и выглядел диковато. Сначала я и не поняла, в чем заключалась странность, но, наконец, до меня дошло. Он выскочил в той же одежде, в которой тренировал нас: майка и свободные штаны, хотя на улице довольно холодно и большинство прохожих шли в пиджаках и свитерах. Смотрелся его наряд, действительно, не совсем нормально.
Но в Нью-Йорке никого не удивишь даже концом света. И уж точно никому не пришло бы в голову останавливаться и приглядываться к перепалкам парочек, пусть один и выглядит неестественно.
Только мы не «парочка».
Я почувствовала, как всю меня накрывает бешенство; тело раздирает желание оставить на лице мужчины борозды от ногтей, заставить испытать хоть половину тех чувств, что я испытываю сейчас. Но я усмирила эту волну, прищурилась и бросила сквозь зубы:
- Да, Джонатан? - голос звучал холодно, как мне и хотелось.
- Послушай - он запустил пальцы в растрепанные волосы и беспомощно посмотрел на меня, будто сам не понимая, зачем бросился догонять. - Лидия появилась неожиданно и
Отлично. Лидия. У красных подошв есть имя. И неожиданно в этом кабинете мог появиться только человек, который точно знал, где находится хореограф. Неслучайный человек. Я Отвела взгляд и прервала мужчину:
- И ради этого стоило меня догонять? Ты же прекрасно знаешь, я не имею никаких прав обвинять тебя в чем-то или высказывать недовольство. Так что не утруждай себя объяснениями.
- Кьяр-ра Послушай, я даже не знаю, почему, но мне важно, чтобы ты поняла. То, что ты видела - всё совсем не так - он сам скривился от шаблонности фразы.
- Всё так. Ты хореограф. Я - твоя студентка. Временная. Ты ведь именно это мне повторял. Прошу прощения, что стала свидетелем твоей личной жизни; дальше меня это не пойдет.
Джонатан моргнул и явно удивился:
- Ты что думаешь, меня волнуют пересуды? Да мне плевать! Не в этом дело.
- А в чём? - сцепила руки и внимательно посмотрела. Я давала ему шанс - да и себе, если честно. Шанс на то, что ошиблась. Что все действительно не так.
Ну скажи мне, скажи, что я не просто ученица, что тебя волнует мое мнение, ты счастлив, что я ревную и жажду повыдергивать платиновые патлы. Черт, скажи что все так, как пишут в любовных романах!
Но Джонатан молчал. Стискивал кулаки и ничего не говорил. На него как будто напал ступор - глаза горели отчаянным, незнакомым огнем, но он лишь сжал свои челюсти. Я вздохнула и отвернулась, не имея больше сил смотреть на это непонятное мне смятение и нерешительность. Ну мало что ли у меня проблем? Надо добавить к моим тараканам еще и свои?
Я пошла прочь, не оглядываясь и ничего не говоря.
Больше никто не пытался меня остановить.
Становилось все прохладнее и на Нью-Йорк опускались сумерки. Октябрь в этом году был тягучим, теплым, будто в компенсацию за холодное стылое лето. Но к вечеру уже хотелось кутаться в куртку; попадались и модники в шубах - для этого города шубы в сочетании с босоножками были делом привычным. Илии со шлепками на босу ногу. Когда только переехала, я даже не поняла сначала, в чем дело, пока одна знакомая не рассказала, что обожает встречаться с подружками и делать маникюр, и педикюр в одном из салонов «в четыре руки»: «обычным лаком, дорогая, и поэтому не забудь взять с собой шлепки».
Осенний Нью-Йорк был полон таких милых шалостей. Людей в теплых уютных кардиганах, в которых завалялась пара долларов с прошлого года; бегунов на аллеях парков в кричаще-ярких одеждах. Каждый раз я пыталась угадать, что слушает тот бегун в наушниках, кто пробегает мимо.
Повсюду открывались фермерские рынки, на которых проводились аукционы для самых больших тыкв. Город готовился к Хэллоуину. Желтые такси с говорливыми таксистами со всех стран мира. Багряные, охристые, бурые, золотые охапки листьев на тротуарах. У мегаполиса много недостатков, но я была готова простить их все - за мою первую и последнюю осень здесь. Когда с океана дует ледяной ветер и срывает с деревьев листву, а Центральный парк раскрывается во всей красе; играют уличные музыканты и в каждом переулке в крохотном баре наливают вино или чашку ароматного кофе. Редкий дождь, умывающий тротуары. И красочные деревья, которые ни нарисовать, ни сфотографировать невозможно - можно только впитывать то, что создала природа.
Разве могла я обойтись без осеннего Нью-Йорка?
Разве кто-нибудь смог бы?
Именно сейчас, а не весной, в воздухе разливалась магия, заставляющая бродить по засыпанным дорожкам, шуршать листьями, читать любимую книгу в кафе, всматриваться в будущее сквозь ясный, абсолютно прозрачный воздух: кто согреет, когда наступят холода? Осенью в Нью-Йорке влюбляются или вспоминают о любви.
Я вздохнула - похоже, и на меня подействовала эта атмосфера. Шла и смотрела по сторонам - парочек стало гораздо больше. Раскуплены билеты в кино; переполнены кофейни. Многие держатся за руки или сидят, обнявшись на скамейках. Выгуливают собак. Дети бегают вокруг счастливых, вновь открывших для себя чувства родителей; пожилые пары трогательно поддерживают друг друга, переходя через оживленные дороги. Велосипедные звонки тренькают весело и задорно, добавляя звенящего ощущения счастья. Парни пишут романтичные песни; девушки пританцовывают и громко смеются. Становится все темнее и люди стремятся друг к другу: в каждом я чувствую свет. Осенью живут для того, чтобы быть понятыми и любимыми. И чаще всего наступает тот день, который меняет всё. Случайные встречи и такие же случайные расставания; ссоры, разрушающие длительные отношения. Мимолетные взгляды или оброненные ключи, приводящие к знакомствам и историям на всю жизнь; а может быть - разочарованиям. Озарения, меняющие взгляд. Идеи, приносящие огромные деньги; и выигрыши, уничтожающие привычный уклад. Притворство, чтобы не остаться одному и готовность к одиночеству, лишь бы другой был счастлив.
Нью-Йорк хранит память о множестве таких дней и историй.
И у меня был такой день далеко в прошлом. День, когда я окончательно осознала свое предназначение. Меня готовили к нему, практически, с рождения - объясняли, показывали, развивали психологическую и физическую выносливость. Со мной и моей семьей работали лучшие специалисты и пси-кинетики. Для меня это было игрой, неправдой, описанной в книгах и фильмах. Но подсознательно я копила факты, говорящие об обратном.
И они лавиной обрушились на меня в один день. Достаточно было какой-то вскользь брошенной фразы, сработавшей как тумблер, чтобы я осознала от начала до конца, кто я.
После этого мы и уехали в маленький американский городок. И это было решение, за которое я очень благодарна родителям.
Я свернула в знакомую кофейню, села у окна и заказала огромную чашку какао с маршмеллоу. Внутри меня поселился холод, который трудно было растопить с помощью горячего напитка. Холод одиночества, который отступает лишь перед руками и голосом другого человека.
И я знала, кому они должны были бы принадлежать.
Но осень в Нью-Йорке полна таких дней, который разворачивают тебя на сто восемьдесят градусов, сбивая с ног. А жизнь, к сожалению, не может быть поставлена хореографом. Потому ты падаешь. Чтобы снова подняться и идти дальше.
Вернувшись домой, уже совсем поздно, я сделала то, что делала всегда, когда чувствовала душевный дискомфорт. Включила музыку и начала танцевать, выдавливая из крови лед и боль. Тело расслабилось, а вслед за этим ушло и душевное напряжение.
Но спать пока не хотелось.
Я достала компьютер и поставила очередную флешку. И когда рокочущий звук пережевываемых камней и чего-то древнего, смертельно опасного заполнил комнату, сосредоточилась на просмотре.
- Кьяра, у тебя все в порядке? - обратилась ко мне Тайя.
Мы с девчонками закончили в балетном классе и отправились перекусить перед занятиями у Джонатана. Как-то незаметно, всего за неделю, Марта, Тайя, Санни и я стали если не подругами, то близкими приятельницами, связанными общим делом и сложностями. И от этого было тепло, как от большого шерстяного шарфа, укрывавшего от порывов осеннего ветра.
Я моргнула и посмотрела на задавшую вопрос брюнетку:
- Конечно. А почему ты спросила?
- Выглядишь усталой и отрешенной какой-то.
- Плохо спала, - пожала я плечами.
И все еще расстроена. Но причину объяснять не собираюсь.
Мы взяли еду и уселись за свободный столик, поймав неприязненные взгляды нескольких девиц. Академия оказалась вполне спокойным и дружелюбным местом - да, здесь занимались месяцами, но, как правило, у большинства основная учеба и работа были в другом месте, потому серьезных трений и связей не возникало. Но когда кто-то попадал на стажировку к таким монстрам хореографии, как Джонатан, ситуации, это становилось предметом острой профессиональной зависти: ничего личного.
Хотя личное иногда тоже - Элла Родгар так и не успокоилась. Я знала, что она пустила по академии грязный слух, что я получила место в группе благодаря особому отношению хореографа, но успеха эта история не имела, поскольку большинство студентов все-таки были взрослыми людьми, занятыми своими проблемами.
А меня все эти гадости особо не волновали.
Знала бы эта стервозная блондинка, как я хотела «особого» отношения, а мне отказали - померла бы со смеху.
Стиснула зубы и воткнула вилку в ни в чем не повинный лист салата.
- Кьяра Точно в порядке? - это уже Марта.
Поэтому мне и не хотелось сходиться с кем-то сейчас близко. Чтобы не объяснять лишний раз каждый свой поступок или эмоцию. Я глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Не время и не место.
Не сейчас. Да и вообще никогда. Улыбнулась:
- Просто устала И родители звонили: проблемы кое-какие возникли. Вполне возможно, придется уехать после шоу, - пусть хотя бы у девушек потом не будет повода для беспокойства.
- Но ты же вернешься? - Марта внимательно на меня посмотрела.
Я кивнула головой, чтобы прекратить дальнейшие вопросы, и снова сосредоточилась на салате. Девчонки продолжали сплетничать, но я их практически не слушала, пока не промелькнуло знакомое название:
- Театр «Некст»? Мы там будем выступать?
- Да. - Санни кивнула - Маргарет договорилась и даже умудрилась позвать прессу и других продюсеров. Ну и всю Академию. Спектакль, конечно, сыроват, но это все понимают; и за возможность первыми посмотреть новый продукт готовы потерпеть. Я бы сама сходила на такую постановку.
- Ты в ней танцуешь, - рассмеялась Тайя.
- В этом-то и ужас, - мрачно передернулась Санни.
- Боишься?
- А ты нет? Такая ответственность
- Боюсь, - со вздохом призналась Марта. - Мне до сих пор сложно поверить, что мы здесь и репетируем именно с Деверо. Малореально в обычной жизни, понимаете? Да еще и сама постановка Я никогда не могла подумать, что буду чем-то кем-то большим, чем человек. И мне интересно Как думаете, Джонатан реально придумал все это только сейчас, в процессе подготовки? Или он давно хотел попробовать такой вариант, но почему-то не решался со своей профессиональной труппой?
- А какое это имеет значение? - мы удивились.
- Просто если не заранее То я поверю, что он может заглядывать в наши души.
Я вздрогнула и опустила глаза, чтобы никто не увидел моих эмоций. Я понимала, о чем говорит девушка. Людям сложно поверить в нечто большее, чем то, о чем они имеют представление с детства. Это пугает.
Мне же пришлось жить в совсем другой реальности и совсем с другим пониманием окружающего мира. И я знала точно - Джонатан действительно видит душу танца. Как и я. Редкое, крайне редкое явление даже среди нашей расы, для которой генетическая память не была пустым звуком. А среди людей такого не случалось
Я снова стиснула зубы, чтобы не завыть от жалости к самой себе.
Хуже чем то, как мое тело тянулось к нему, желая полностью раствориться, забыться, было лишь понимание, что я встретила в чертов осенний день человека со схожими способностями, человека который в состоянии понять меня.
Встретила, чтобы никогда не быть рядом.
Прыжок. Поворот. Взмах ногой. Сложиться.
Прыжок. Поворот. Руки вверх. И садимся на шпагат, склоняясь к полу.
Мы отрабатывали общие партии до механической точности, идеальной синхронности - привычное для всех дело, гораздо более привычное, чем то, что мы делали у Джоантана последнюю неделю. Мужчина не требовал сегодня ничего сверхъестественного, сосредоточившись на порядке выходов и рисунке танца.
Это было хорошо. Подобные вещи я могла делать на автомате: тело двигалось за меня, запоминая и оттачивая движения, в то время как мысли жили самостоятельной жизнью. Бывают такие моменты, когда есть потребность проанализировать свою жизнь, разложить сложности по полочкам, чтобы, в конце концов, просто успокоиться. И ничего больше не надо.
Джонатан, похоже, пребывал примерно в том же состоянии.
Я удивительным образом чувствовала его. Рассеянный. Колеблющийся. Жестокий. Он думал о чем-то своем, но глаза смотрели цепко, не давая ни малейшей возможности сжульничать от усталости или забывчивости. Любой огрех одного - и вся группа начинала сначала.
Прогиб назад. Перемещаемся по кругу, разворачивая композицию, чтобы отойти подальше и снова сойтись в одну тесную группу. Что-то хореографу не понравилось, и мы повторили несколько раз, пока не добились идеальной траектории.
Перешли к следующей сцене, встав напротив зеркала. Мы сами были зрителями в этом театре.
Замерли на определенных местах, почти в шахматном порядке, на выверенном расстоянии друг от друга. Сложный момент, когда каждому придется довериться остальным. Пауза, а потом резко, вскинув руки в жалящем жесте, падает назад Дрейк. Кажется, он должен удариться, расшибиться, но в последнее мгновение у самого пола его подхватывает Кен. Аккуратно опускает, увернувшись от движения, похожего на удар, встает и тут же откидывается назад, чуть подогнув ноги. Кен крупный, высокий, потому его по сценарию ловят двое, тянут в разные стороны и уже потом летят сами, вызывая цепную реакцию.
Я падаю свободно, с поворотом, прямо в расставленные руки Марты, которая, вместо того, чтобы смягчить падение, в последний момент резко дергает меня на себя, почти до боли скручивая руки, и заставляя рухнуть на колени в позе подчинения.
Она права, ненависть всегда ограничивала свободу.
Последним опускается Джонатан, прямо на несколько распластанных тел. Впрочем, только со стороны это выглядит травмоопасным; каждый из нас точно знает, в каком положении должны находиться наши конечности, чтобы танец не превратился в сборище покалеченных.
- Повторили, - раздался спокойный голос хореографа, и мы молча встали и заняли изначальное положение.
Я украдкой посмотрела на мужчину. Ну ничего не могла с собой поделать. Раз это единственное, что мне было доступно, так надо пользоваться хотя бы этой возможностью.
Смотреть на его тело. Слушать его бархатный голос. Чувствовать горячие руки, оставляющие незримые отпечатки на моей коже во время танца. Вдыхать его запах. Я так и не смогла понять, чем он пахнет. Горьковато-пряный мужской парфюм, дополненный его собственным запахом. Чем-то совершенно незнакомым и, в то же время, родным.
Когда я была маленькой, папа говорил мне, показывая звездные системы в телескоп, что надо выходить смотреть их обязательно в полночь. Потому что в полночь Вселенная пахнет звездами. Я любовалась далекими огнями и даже будто улавливала этот запах - чужой и привычный.
То же самое я чувствовала сейчас. Джонатан был, как те солнца: я все о них знала. Всегда их любила. Была им должна. Но стать их частью не могла. Прикоснуться снова; ощутить его губы на своем теле; впустить в свою жизнь.
Я дернулась от наплыва воспоминаний и неаккуратно упала на Марту - та едва слышно ругнулась, но выдержала.
- Прости, - прошептала; Джонатан, конечно, заметил произошедшее и не смог пройти мимо.
- Кьяр-ра
Ох этот рычащий голос и нахмуренное лицо! Я закусила губу и приготовилась к привычному нагоняю:
- Прости, задумалась.
- Думай о танце, - сказал он резко и замолчал.
Я была в недоумении. И все? Решил пощадить мое самолюбие? Ну да, после вчерашнего, когда полностью его растоптал.
Но что-то мешало мне продолжать на него злиться. Хоть и чувствовала, что ревность и обида продолжают отравлять меня ядом. Но первые эмоции утихли, и я смогла более трезво оценивать обстановку. Снова посмотрела на хореографа и уловила странный взгляд, который он бросил на меня перед тем, как вернуться на свою позицию.
В нем была беззащитность. Как будто это я могу его ударить. Уничтожить. А не он меня.
Я глубоко вздохнула и сосредоточилась на своем падении назад, которое на этот раз прошло удачно.
- Повторили, - снова его спокойный голос.
И мы покорно поднялись на ноги.
Глава 10
Кьяра.
Джонатан умирал.
Он кинул кости в последний раз и проиграл карточному шулеру, которому однажды может проиграть каждый. Каждый из нас, но в разное время жизни. И всего один раз.
Смерть.
Мужчина был одновременно тем, кто побежден в незамысловатой игре, и самой смертью, сдержанно и сурово глядящей на поверженного.
Новый балет с элементами фламенко, выбранный хореографом для этой партии, сопровождался пронзительными, задевающими натянутые нервы мелодиями, авторство которых для меня осталось неузнанным.
Смерть танцевала петенеру.
Резкие наскоки, жесткое положение кистей, замах и неожиданный арабеск - Джонатан мучительно медленно поднимает ногу выше плеч, тянет носок и наотмашь бьет по воздуху, будто пытаясь уничтожить то, что его убивает.
Но смерть берет свое.
Он показывает её адский, ежедневный труд. Физические муки. Эмоциональные муки. Удары его ног о пол отдаются в ушах грохотом. «Гольпе» - самый слышимый звук, когда нога поднимается сзади и бьет в пол полной стопой, в то время как другая скользит по полу. Смерть приглашает всех достойных разделить с ней пляску; и Джонатан принимает приглашение, с головой бросается в танец. Взлетает в разворотах, мягко оседает к земле, затем - серия легких, прыжков бризе с отклонением вперед, вслед за ногами. Он расплескивается алой кровью по полу. И дальше - шаг «эскобия», напоминающий движение метлы, тщательно вычищающей пол. Джонатан будто убирает последствия уродливого и прекрасного действа.
Мы сидим и смотрим не отрываясь. Я, как мне кажется, даже не дышу.
Как ему удалось стать одновременно субъектом и объектом? Умирать и быть смертью? Он инициирует нас, проходя испытания сам, и вот мы все уже погружены в транс и видим не одного Джонатана, а сразу двух. Не только ужас смерти, но и её способность быть достойной.
Мужчина-галлюцинация.
И мой личный наркотик.
Я прерывисто вздыхаю, когда он, наконец, замирает и присоединяюсь к громким аплодисментам. Совершенство его танца потрясает. И оставляет опустошенными - как любая смерть.
Отдышавшись, Джонатан продолжает занятие:
- Нам осталось отработать взаимодействие между отдельными явлениями. Я дам вам возможность импровизации, но основные шаги и элементы мы обсудим. Танцевать будут не все, а по варианту «три-два-три». Сначала трио; затем двое и снова втроем. Остальные в это время держатся сзади: мне надо понять общую картину - я позже решу, застынете ли вы неподвижно или будете как-то проявлять себя. Выходим вперед: «Любовь», «Страх» и «Счастье».
Рэй, Тайя и Санни. Очень разные - разный типаж, разный стиль, способы выразить себя.
- Как думаете, почему такое сочетание? Что оно дает?
- От наличия любви и отсутствия страха зависит счастье, - Санни была чуть напряжена: новость о дополнительной партии немного вывела её из состояния равновесия. Но говорила она уверенно.
- Неплохо. Еще?
- Яя боюсь. Боюсь любви и счастья, как и многие, кого знаю, - опустила голову Тайя. Это признание, сказанное дрожащим голосом, не на шутку всех взволновало.
- Почему боишься? - Джонатан спросил удивительно мягко.
- Считаю, что я их не заслуживаю, - почти прошептала девушка.
- Спасибо, Тайя. Еще варианты?
- Выбор, - я говорила спокойно. - Бояться, любить и быть ли счастливым - личный выбор каждого из нас.
- Всегда? - Джонатан внимательно смотрел на меня.
- Всегда, - ответила я твердо.
- Отлично. Так какой будет сюжет? Первая тройка, думайте. Давайте что-то небанальное.
- Может, «в погоне за счастьем»? Ведь крайняя точка любви - это именно счастье, и, например, если страх мешает
- Далеко не всегда, - Джонатан покачал головой - Слишком просто. Безжизненно.
- Страдающий страх, - решилась Тайя.
- Как ты себе это представляешь?
- Все только и делают, что ищут любовь и строят счастье. Позитивное мышление и все такое. Про страх не просто забыли - его теперь боятся. Искореняют всеми способами. А ведь это такое же чувство, как любое другое. Оно даже полезно