Чтобы наша беседа продолжалась, говорить в основном придется мне. По крайней мере сейчас, когда кругом столько людей. Я стараюсь говорить тихо, чтобы мой голос смешался с голосами других.
Значит, ты хочешь больше узнать о Нью-Йорке? спрашиваю я, когда мы ступаем на одну из тропинок. Мне особенно не с чем сравнивать, потому что я, в общем-то, больше нигде не жил. (Сказать по правде, я больше нигде и не был. Но этого я ей не говорю.) Мне кажется, здесь несколько иной язык, чем во всем остальном мире. Когда ты живешь в Нью-Йорке, волей-неволей приходится узнавать о том, что известно только ньюйоркцам. В основном это связано с тем, как мы привыкаем к разным вещам. Например, метро. Во многих уголках мира мысль о том, что существуют сотни миль подземных тоннелей с рельсами, через которые пропущено электричество и по которым взад и вперед движутся вагоны, представляется научной фантастикой. А здесь это обычная жизнь. Ты спускаешься туда каждый день. Ты знаешь точно, где встать на платформе. Если ты будешь делать это достаточно долгое время, начнешь узнавать некоторые лица. Несмотря на то что здесь миллионы людей, ты начнешь собирать вокруг своих соседей. Ньюйоркцы любят все большоенебоскребы, свободу, огни. Но им также нравится выкраивать для себя какой-то небольшой, но свой собственный участок. Когда парень в магазине на углу знает, какую газету тебе нужно. Когда бариста знает, что ты закажешь, еще до того, как ты откроешь рот. Когда ты начинаешь узнавать людей на твоей орбите и знаешь, что, к примеру, если ты ждешь поезда ровно в восемь пятнадцать, то почти наверняка встретишь там ту рыжую с красным зонтиком.
Бровь Элизабет приподнимается.
Так, теперь поподробнее о рыжей с красным зонтом.
Я пожимаю плечами.
Не то чтобы я много о ней знаю. Просто она пытается быть в метро ровно в восемь пятнадцать. Ей, наверное, лет тридцатьможет, немного больше. Она всегда читает журналы«Нью-Йоркер», «Харперс базар» и все в таком роде. Умная. Однажды шел дождь, а у нее был этот ярко-красный зонтик. Наверное, я видел его один раз, но он произвел на меня впечатление, и теперь она всегда ассоциируется у меня с ярко-красным зонтом. Знаешь, как это делается? Как создаются талисманы для незнакомцев или людей, которых ты только что встретил? Например, эточеловек со щелочкой между зубами. А этоженщина с фиолетовой сумкой. А онарыжая с красным зонтом. Все остальноепредположения.
И часто ты строишь предположения?
Это все равно что спросить меня, часто ли я дышу.
Все время! отвечаю я, возможно, слишком эмоционально. Я имею в виду, что нас окружает столько людей, столько жизней. Как мы можем не делать предположений?
Я вижу, что эта игра по вкусу Элизабет. Она указывает на тучного человека, который сидит на скамейке, поедая пончик.
Как насчет него?
Гастроэнтеролог. От него только что ушла вторая жена. Он храпит.
А она?
Элизабет указывает на развязную девицу-подростка: у нее в наушниках орет музыка, а сама она хмуро уставилась в телефон.
Русская шпионка. Очень, очень, очень глубоко законспирированная. Она выясняет на Фейсбуке, какие любимые группы у агентов ЦРУ, и сообщает об этом родине-матери.
А тот пареньявно сынок богатых родителей?
Поэт-лауреат штата Вайоминг, более всего известный своими хвалебными песнями, посвященными любви ковбоев к лошадям.
Ята любовь, что далеко умчит?
Ты знакома с его творчеством!
Элизабет кивает головой, указывая чуть влево.
А эта женщина с четырьмя детьми?
Бродвейская актриса. Готовится играть роль женщины с четырьмя детьми. Ей столько всего предстоит узнать, ведь в жизни она одна-одинешенька, даже собаки нет.
А как насчет вон той девушки?
Это сложно. Она показывает на саму себя.
Та девушка? Похоже, она совсем недавно в этом городе. Но он ее не пугает. Наоборотэто кажется ей чрезвычайно увлекательным. Она хочет увидеть его целиком. И дакроме того, она состоит в мафии штата Миннесота. Там идут войны между бандами из-за сыра.
Это в Висконсине.
Я хотел сказатьтам идут войны между бандами из-за того, какой из городов-близнецов был основан первым.
Ого! Слушать тебявсе равно что смотреть в зеркало.
Женщина с четырьмя детьми смотрит на нас во все глаза, словно ее «материнский радар» настроен на девочек, слишком громко разговаривающих с собой в общественных местах.
Смотри, я тебе кое-что покажу, говорю я, обгоняя ее.
Мы вышли на тропу, ведущую к эстраде-ракушке, справа от террасы Вифезда. Деревья, простоявшие здесь сотни лет, охраняют наш путь, указывая, чтобы мы шли вперед. Это одно из моих любимых мест, где природа набрасывает покров на все городские заботы и дарит атмосферу свежей листвы и света, людей, проходящих мимо, и мира, сохраняющего неподвижность. Я бегу, и Элизабет следует за мной. Я прыгаю вниз по ступеням к фонтану Вифезда, и она оказывается рядом. Статуя ангела приветствует нас, великолепная в своем спокойствии, величественная на своем пьедестале. Струи воды склоняются перед статуей, а музыканты окутывают ее музыкой. Вслед за мелодией плывут на лодках влюбленные. За ними бурно разрастаются деревья.
Элизабет никогда раньше здесь не была. Это легко понять по выражению ее лица. Я уже замечал такое раньшеу человека перехватывает дыхание от восторженного изумления. Я хочу сказать ей, что это только в первый раз, что будет еще и второй, и третий, и четвертый. Что она начнет приходить сюда день за днем, год за годом. Потому что именно так поступал я. Но чувство того, что ты здесь, в водовороте города, ничуть не уменьшается.
Это удивительно, наконец выдыхает Элизабет.
Вы тоже так думаете? откликается парень, стоящий на расстоянии примерно двух футов от нее. Он полагает, что девушка обращается к нему. И по тому, как он на нее смотрит, ясно, что он не прочь продолжить разговор.
Но это еще не все, говорю я своей спутнице.
Я хотел взять ее за руку, но вовремя опомнился: нет, не стоит этого делать. Ее рука просто будет смешно болтаться в воздухе, и все это увидят.
Я увожу мою спутницу прочь от туристов, музыкантов и парящего над всем этим ангела. Я перевожу ее через деревянный мост и увлекаю в леса, в тишину. Мы подходим к Рэмблу, где парк вступает в противоречие с ландшафтом и превращается в спутанный клубок потайных тропинок. Всего пятьдесят шагови вы уже вдали от города, да и от мира.
Элизабет замечает перемену.
А это здесь тусуются серийные убийцы? спрашивает она.
Только по средам, отвечаю я. Мы в безопасности.
Деревья смыкают свои ряды у нас за спиной, и благодаря этому я чувствую, что мы можем вести себя свободнее. Теперь мне не нужно так беспокоиться о том, как мы выглядим со стороны.
Так вотхотя я и легко установил твою связь с мафией Миннесоты, говорю я, мне кажется, что в своих предположениях я все-таки упустил пару вещей. Не поможешь ли завершить твой портрет?
О, я всего лишь простая девушка, отвечает Элизабет с саркастической улыбкой, которая почему-то усложняет все, к чему прикасается. Я как царь Мидастолько все, к чему прикасаюсь я, превращается в драму. По крайней мере, так поговаривали мои так называемые друзья в моем так называемом родном городе. Я никогда раньше не ела блюд тайской кухни, и стыдно признаться, когда я наконец узнала, как произносится само словотайский. В пятом классе я была времен но одержима татуировкамидо такой степени, что родным пришлось спрятать все мои фломастеры. Три года я посещала хор, чтобы проводить там время с моими так называемыми друзьями, но так и не спела ни единой ноты. Правда, я хорошо научилась раскрывать рот, притворяясь, что пою. Из-за этого Лори мне очень завидует, потому что в нашей семье именно он претендует на роль поп-звезды. Хотя не думаю, что это ему действительно по нраву. Впрочем, я его, кажется, никогда об этом не спрашивала.
Мы добрались до потайной скамейки. На ней медная табличка: «Посвящается Грейс и Арнольду Голберам в память об их щедрости».
Я думал, что Элизабет сядет, но вместо этого она только притормаживает, чтобы прочитать надпись на табличке, а потом делает еще несколько шагов, прежде чем остановиться и взглянуть на меня.
Мой портрет завершен, говорит она. А теперьмогу я сделать несколько предположений о тебе?
Конечно, давай.
Она смотрит на меня долго и пристально. Этот взгляд действует мне на нервы. Я не привык к тому, чтобы меня так изучали. Я не знаю, какое выражение придать своему лицу, какую позу принять.
Прошу прощения, говорит Элизабет, меня на время отвлекли твои прошлые сущности. Дай-ка мне сконцентрироваться.
Еще один долгий взгляд. Улыбка.
Ты любишь читать, в этом нет сомнений. Возможно, ты прочитал «Маленьких женщин», хотя они не настолько тебе понравились, чтобы ты читал «Маленьких мужчин». Ничего страшногоя тебя прощаю. Может, ты фанат Марка Твена. Или Воннегута. В глубине души ты отчасти все еще веришь в Нарнию, и Шоколадную фабрику, и рыцарей Круглого стола. Правда, ты, возможно, не веришь в Тайный сад, но я прощаю тебя и за это. Ну как, тепло?
Не то словообжигает! признаюсь я.
Отлично. Мне кажется, что ты, возможно, любишь и математикув особенности в качестве метафоры. А еще ты играл на музыкальном инструментевозможно, на скрипке? В твоей манере поведения есть что-то от скрипача. Но ты это дело бросил. Слишком долго приходилось практиковаться. Слишком много времени проводить в помещении. Ты любишь этот парквпрочем, это уже не предположение. Ты сам предъявил мне веские доказательства. Конечно же, ты приводишь сюда всех девушек. Ровно на это самое место. И каждый раз они на это ведутся.
Неужели?
Она кивает.
Эта атмосфера, напоминающая о серийных убийцах, самый настоящий афродизиак.
Как устрицы.
Ого! Пожалуй, из всех парней, с которыми я ходила на прогулку, ты единственный, кто знает значение слова «афродизиак». Это уже само по себе афродизиак.
Я знаю, что нужно ответить, но вместо этого немного иду на попятную.
Так вот чем мы занимаемся? спрашиваю я. Прогуливаемся?
Элизабет подходит чуть ближе.
А что, разве можно это отрицать?
Она снова смотрит на меня. Изучает меня. Ничего не поделаешьэто меня затягивает. Такой новый опыт. Такой неожиданный поворот. В моей голове зарождается вопрос, и, не успев себя остановить, я понимаю, что задаю его вслух.
Что ты видишь, глядя на меня?
Никогда прежде у меня не было случая задать этот вопрос. Произнося его, я вздрагиваю: можно подумать, что я разорвал свою грудь и показал спутнице, что внутри. Я совсем не готов к такому, но все равно это делаю.
Я вижу парня, отвечает она. Я вижу того, кто всегда готов исчезнуть, погрузившись в свои мысли. Я вижу взлохмаченные волосы и пухлые губы. Вижу, как ты не можешь стоять спокойно. Я вижу, как сидит на тебе футболка, как сидят джинсы. Я вижу, что ты не знаешь, что тебе делать. И мне это очень близко. Правда.
Какого цвета мои глаза? спрашиваю я почти шепотом.
Элизабет наклоняется ко мне.
Голубые. Как яйцо малиновки с несколькими коричневыми крапинками.
Невозможно описать, что я чувствую. Никогда раньше такого не испытывал. Она сказала мне то, чего я не мог узнать всю свою жизнь.
В эту минуту мы так близки. Ни один из нас не знает, что делать.
Какого цвета мои глаза? спрашивает она.
Теперь моя очередь к ней наклониться. Хотя я уже знаю ответ.
Карие, говорю я. Темно-карие. Словно ко фе без капли молока.
Она улыбается, и я не знаю, какие слова должны последовать за этими словами, какое мгновениеза этим мгновением.
Мне нравится гулять с тобой, признается Элизабет. Потом отступает назад, оглядывается и смотрит на деревья. Не могу поверить, что мы в центре города Нью-Йорка. Этот парккакое-то безумие!
Именно так, соглашаюсь я, и мы идем дальше.
Я уже не знаю, где мы находимся. Моя спутница это сразу же замечает.
Мы что, потерялись? Мы ведь посередине Центрального парка!
Нет, настаиваю я. Если будем двигаться дальше, наткнемся на Замок.
Да ты просто прекрасный принц! Элизабет что-то достает из кармана. Вот. Может, это тебе пригодится.
Все происходит слишком быстро. Она вытаскивает компас из кармана и бросает его мне. Когда я понимаю, что случилось, уже слишком поздно. Я успеваю протянуть к компасу руки, но не успеваю сконцентрироваться, чтобы они обрели плотность.
Компас падает прямо сквозь пальцы.
Элизабет видит, как компас падает прямо сквозь пальцы.
Извини, говорю я.
Наклонившись, я очень аккуратно, очень осознанно поднимаю компас с земли. Я разыгрываю целый спектакль, вглядываясь в него. Определяя наше положение. Потом возвращаю его Элизабет. Когда она берет его, наши пальцы соприкасаются. Это ощущение отдается во всем моем теле, в моих мыслях и в слишком многих моих надеждах.
«А она это видела? мысленно спрашиваю я себя. Видела ли она, что компас провалился прямо сквозь мое тело? Или все-таки было похоже на то, что я его уронил?»
Я слышу, как приближается бегун, тяжело дыша на последнем круге. Я делаю шаг в сторону. Не говорю ни слова, пока он не пробежал мимо. Элизабет о чем-то думает, но не говорит ни слова, пока он не пробегает мимо.
Что это? спрашивает она, когда бегун скрылся из виду.
Что ты имеешь в виду?
Это выражение лица. Что оно значит?
Все тайны возвращают нас к одной большой тайне. Выдать один секретзначит, выдать все.
Я должен быть осторожен.
Я к этому не привык.
К чему?
Я показываю на нее и на себя.
К этому. Говорить правду, чтобы кто-то другой ее слышал. Отдавать словаи получать слова в ответ. Я просто не привык к этому.
Она снова изучающе на меня смотрит.
Ты все держишь при себе?
Я киваю.
Да, все держу при себе. Но сейчас ситуация впервые изменилась. Я держу при тебе, наверное. Я держу при тебе.
Слишком много. Слишком быстро. Слишком напряженно. Стеклянная душа падает на землю, разбиваясь на тысячу слов. Невидимый мальчик стал видимым, и внезапно его чувства озарили все неоном.
Извини, говорю я. Это всего лишь прогулка. Ничего особенного. Я, наверное, просто смешон.
Нет, возражает Элизабет. Не надо так.
Она протягивает ко мне руку, и на мгновение мне кажется, что ее рука тоже пройдет насквозь. Но сейчас я готов. Она дотрагивается до меня и чувствует мою руку.
Мы в центре города, но на мгновение оказывается, что никакого города нет. Мы в глубине леса, но на мгновение лес тоже исчезает. Мы окружены людьми, но на мгновение нет никакого страха, что нас прервут.
Это начало чего-то, произносит Элизабет. Никто из нас не знает, чего, но это нормально. Имеет значение только то, что это начало чего-то. Ты ведь чувствуешь это, правда?
Я чувствую. И это так же удивительно, как то, что ко мне прикасаются, что меня видят.
Спутница читает это в моих глазах.
Хорошо, говорит она. Давай сейчас не пойдем дальше этого. Тем более что тебе еще пред стоит показать мне весь остальной парк.
Снова возникает лес. Снова возникают люди. Снова возникает город. Мы возвращаемся на дорожку, и она ведет нас все дальше и дальшеот одной тропинки к другой. Мы бродим, пока не наступает закат и не зажигаются лампы. Время от времени я что-нибудь говорю, и моя спутница тожевремя от времени что-нибудь говорит. Но главноемы наблюдаем. Делаем предположения. Украдкой поглядываем друг на друга. Наблюдаем друг за другом. Делаем предположения друг о друге. Потом еще немного бродим.
Только когда я добираюсь домой, я снова способен почувствовать тяжесть всего того, о чем я не могу ей рассказать, всего того, чем являюсь.
Глава шестая
Пока я поворачиваю ключ в замке, смех Лори доносится из-за запертой двери. Я тайком бросаю последний взгляд на Стивена, который открывает свою дверь. Он быстро машет мне рукой на прощание, прежде чем скрыться у себя в квартире. Я стараюсь подавить вздох, и мое сердце сжимается из-за того, что Стивен ушел.
Мой друг. Больше, чем друг. Моя надежда на какое-то будущее.
Рука моя лежит на дверной ручке, пока я борюсь с желанием броситься вслед Стивену и провести еще час наедине с ним. Я осознаю, что до сих пор не вернулась в дом. Я все еще в парке вместе с нимвозношу мольбы ангелу. Мольбы о том, чтобы этот мегаполис дал мне жизнь, о которой я втайне мечтала. Фонтан с ангелом является идеальным местом для пожеланий, которые, страшно признаться, вы спрятали подальше и не извлекаете даже в сумеречные мгновения перед отходом ко сну, когда ваше сердце открывается подобно цветку, расцветающему в ночи. Из-за этого прятать свои желания становится еще труднее. Но когда я стояла рядом со Стивеном в лесу, таком тихом и обособленном (я думала, что в этом городе это невозможно), желания буквально затопили меня, и мне оставалось только сложить их к ногам ангела, надеясь на его милосердие.