Женщина встряхнулась, словно вышла из транса.
Само собой разумеется, что я совершенно не заинтересована. Держи свое мыло при себе.
С этими словами она дематериализовалась так быстро, что он восхитился ее контролем над разумом. А потом, когда мозг зарегистрировал ее исчезновение, Сэвидж сделал то же, что и женщина ранее, и протянул руки в воздухе.
Хотя перед ним ничего не было.
Сэвидж опустил руки, чувствуя в груди пустоту, разраставшуюся по всему телу до самых пят. Он испытывал привычное состояние пустышки. Так он себя чувствовал уже очень долгое время.
Однако по неясной причине эта женщина заставила его осознать свое бесплодное существование, непривычное чувство невесомости.
Но ему ли не все равно, сказал он себе, дематериализуясь.
Кроме того, он сам мог дотянуться до своей проклятой спины.
Всегда так было и будет.
***
Внизу, на первом этаже, Мэй приняла форму в темноте, старательно игнорируя сбитое дыхание. И в ее теле происходило множество других вещей, которые она отказывалась признавать и на которых не собиралась зацикливаться. Их нет. Потому что она их игнорирует.
Черт, пробормотала Мэй. Хотя ругалась она редко.
С другой стороны, эта ночь побила все рекорды.
Погруженная в свои мысли, она зашагала вперед, не удосужившись посмотреть, нет ли кого поблизости. К счастью, копы орудовали на другой стороне гаража, а все остальные люди уже слиняли с глаз долой или как там было в поговорке.
Она пересекла улицу, случайные проблески красного света от огней на патрульных машинах вспыхивали вокруг заброшенных зданий, а на дорогах в радиусе десяти кварталов не было ни души. Точно так же стоянки, которые раньше были заставлены цветастыми тачками, оказались пусты, остался только мусор и брошенные развалюхи а полицейский вертолет над головой выключил прожектор и уже покидал территорию.
Происходящее напоминало последнюю сцену в фильме ужасов: опасность позади, героиня в безопасности, выводы сделаны. Финальные титры.
Отличная аналогия метафора, да что угодно.
Да, вот только в этот момент Джейсон всегда возвращался из своего пресловутого озера и тащил за собой вожатых на дно.
Забирая последнюю жертву.
Ее машина была там, где она ее оставила, и, сев за руль, Мэй завела двигатель, включила задний ход и развернулась в три приема. И направившись в направлении, где, как она думала, она избежит полицейских, Мэй вцепилась в руль, откинувшись на сиденье.
Боже, все сложилось совсем не так, как она ожидала. И ей нужно позвонить Талле.
Вместо того, чтобы достать телефон из сумочки, она просто вырулила на вереницу односторонних улиц в центре города, нашла въезд на Северное шоссе
Блин, она повернула на юг, а не на север.
Черт побери, пробормотала Мэй, оглядываясь через плечо, чтобы влиться в поток.
Машин не было, только пара фургонов, и Мэй выехала на следующем съезде, притормозила на светофоре и направилась обратно на шоссе, в этот раз в правильном направлении.
Двигаясь по своей полосе, придерживаясь разрешенной скорости и отслеживая многочисленные съезды, Мэй была погружена в свои мысли, слайд-шоу всего, что только что произошло, мелькал сцена за сценой. Когда мозг проиграл фильм от начала до конца и был готов к повторению, Мэй взглянула на часы на приборной панели.
Срань господня. Прошел всего час.
А казалосьвсе двенадцать.
Или целая неделя.
Тем не менее, несмотря на все события, самое главное осталось неизменным, и сокрушительная реальность ситуации мешала дышать. Приоткрыв окно, Мэй сделала несколько глубоких вдохов. Потом выключила обогреватель.
Когда она подъехала к нужному выезду, казалось, что машина двигалась сама по себе, и то же самое произошло, когда она зарулила к заправочной станции «Шелл», на которой заезжала каждую ночь. Когда «Хонда» остановилась перед магазином, вдали от колонок, ее голова повернулась к холодильнику.
На мгновение все стало расплывчатым, нарисованные пингвины с красными шарфами растворились в арктическом пейзаже.
Мэй удержала себя в руках, открыв дверь и выскочив из машины с сумочкой. Она зашла в круглосуточный магазин, и молодой парень за кассовым аппаратом оторвал взгляд от телефона.
О, привет. Он погладил взлохмаченную бороду. Как обычно?
Да, спасибо.
Мэй достала две двадцатидолларовые банкноты, человек нажал нужные кнопки на кассе, та издала звуковой сигнал и выдвинулся лоток с наличкой. Когда парень вернул ей двадцать семь центов сдачи, она положила монеты в пластиковую тарелку для пожертвований.
Я оставил его незапертым для вас, сказал он, усаживаясь на стул и возвращаясь к телефону. Вы, кажется, устраиваете много вечеринок.
Закрыть все за цепь, когда я закончу?
Он удивленно взглянул на нее, будто впервые принимал помощь от покупателя.
Ага. Спасибо.
Берегите себя.
Да, вы тоже.
Вернувшись на улицу, Мэй подошла к морозильной камере. Ей потребовалось три ходки до машины и обратно, а в последний раз она положила скользкие холодные мешки на тротуар, пропустила звенья цепи через ручки морозильной камеры и защелкнула замок.
Глядя в видеокамеру, она помахала рукой.
За стеклянной витриной мужчина на кассе поднял руку в ответ.
Мэй со стоном собрала последние мешки со льдом и подтащила их к багажнику. Бросив их вместе с остальными, она захлопнула дверь и вернулась за руль.
Она проплакала всю дорогу до дома.
Дома, где они с братом выросли.
Дома, в котором они жили после смерти родителей.
Дорога, казалось, стремилась навстречу колесам ее машины, и, когда свет ее фар озарил одноэтажное ранчо, Мэй отметила, что один из кустов у двери не пережил зиму, и на газоне валялись сухие ветки. Ей придется с ним разобраться.
Ожидая, пока откроется дверь гаража, она осознала, что обращала внимание на этот куст и эту ветку каждую ночь, когда возвращалась со льдом. И каждый вечер она принимала одно и то же решение. Завтра вечером? Вероятно, она сделает то же самое.
Потому что ничего не менялось
Дерьмо, пробормотала Мэй, включая задний ход.
Снова выехав на улицу, она развернула свою машину, оглянулась через плечо и припарковалась задом. Притормозив прямо перед тем, как задний бампер «Хонды» поцелуется со стеной, Мэй заглушила машину и подождала, пока гаражные ворота опустятся и встанут на место. После ей потребовалась пара минут, чтобы настроиться на работу.
Она все время думала об этом бойце.
И нет, она не собиралась тереть ему спину мочалкой. Как будто ей интересно смотреть на его череп, намыливая огромные плечи, мощную талию и его
Не заходи дальше, приказала она себе, выходя из машины.
В этот раз ее сильно утомил привычный ритуал подпирания задней двери мусорной корзиной и хождения туда-сюда между багажником и тем местом, где она бросила в предыдущий раз свою сумку.
Закончив, Мэй удостоверилась, что замок заперт на засов, и встала над восемью мешками с кубиками льда. Ее ладони покалывало, кожа покраснела, и она обтерла их о свои штаны. Она не могла дышать, но не от напряжения.
Когда она почувствовала, что всё выдержит, она зашагала по узкому коридору и пересекла кухню. В гостиной передней части дома было темно, и в коридоре, ведущим к спальням на втором этаже и общей ванной комнате, также было тускло.
Они с братом всегда ночевали там. Но последние две недели она перебралась в подвал.
Подойдя к закрытой двери в общую ванную, она закрыла глаза. Потом постучала.
Роджер? Роджер, это я.
Она выждала немного без особой на то причины.
Толкнув дверь, Мэй не сводила глаз с кафельного пола до тех пор, пока игнорировать реальность стало невмоготу. Переместив взгляд на ванну, она почувствовала ноющую боль в центре груди.
Тело Роджера было погружено в чашу с ледяной водой, кубики, которые она засыпала накануне вечером, по большей части растаяли. Он был в одежде, в которой вернулся домой и рухнул в коридоре, вода вымыла пятна крови, рубашка с рукавами плавала в воде. Поношенные джинсы остались прежними. Ботинок не было, а босые ноги были цвета белого мрамора, как и его лицо.
Его веки снова были открыты.
Сжав рот рукой, Мэй начала задыхаться, грудная клетка работала на пределе возможностей, горящие легкие не помогали облегчить внезапное удушье.
Клянусь, Роджер Она вытерла лицо и откашлялась. Я найду Книгу. Так или иначе, я найду ее и спасу тебя.
Находясь в стоячей воде, брат смотрел на нее пустым немигающим взглядом.
Она уже привыкла к этому взгляду. Когда ей удавалось хоть немного поспать, она видела его глаза в ночных кошмарах.
Выскочив обратно в коридор, Мэй хотелось рухнуть на колени, ее тошнило.
Вместо этого она взяла себя в руки и пошла за свежим льдом.
Глава 11
Ты был
Ожидая, пока Миссис закончит свою мысль вслух, Балз улыбался в сумраке огромной супружеской спальни. Он специально держал двери мраморной ванной комнаты открытыми, чтобы ее человеческие глаза могли видеть, что он с ней делает. И это была действительно хорошая тренировка, после такой нет нужды идти в тренажерный зал учебного центра по возвращении домой.
Перевернувшись на бок, Балз кончиком пальца провел по бриллиантовому ожерелью, которое надел женщине на шею.
Было классно.
Миссис повернула голову, ее темные профессионально ухоженные волосы рассыпались по подушке, растрепанные от оргазмов и того, как много раз она выгибалась на этой кровати.
Это было намного круче, чем просто «классно».
Он провел указательным пальцем по ее горлу, а большим коснулся нижней губы.
Мне пора.
Ты можешь остаться до утра Миссис резко отвернулась, показывая идеальный профильскорее всего подвергшегося небольшому участию хирургического скальпеля. Тебе не обязательно это говорить, я понимаю, что это не ну ты знаешь.
Балз прижался губами к ее обнаженному плечу.
Ты невероятно красива, и для любого мужчины будет честью оказаться в твоей постели. Поверь мне. Я никогда этого не забуду.
Когда ее глаза вернулись к нему, она медленно улыбнулась.
Спасибо. Обо мне часто забывают.
Яникогда. Сказав ей то, что она хотела услышать, Балз взял ее руку и положил на грудь, поверх своего сердца. Прямо здесь есть место для тебя. Хотя мы больше не увидимся.
Миссис кивнула.
Я замужем.
И ты не должна расстраиваться из-за произошедшего. Особенно, когда он в Айдахо. Обещай мне, ладно?
Когда женщина с грустью кивнула, Балз поцеловал ее в лоб, а затем оторвался от ее тела, простыней и кровати уходил из ее жизни. Пока он надевал свою черную воровскую одежду, женщина наблюдала за ним, повернувшись на бок и прижимая простыни к своей груди.
Которая на самом деле была шикарной. И натуральной.
Ты не возьмешь ожерелье? она спросила.
Когда Балз взглянул на нее, женщина коснулась бриллиантов у своего горла, и он покачал головой.
Нет. Сохрани его. Я не хочу ничего у тебя забирать.
Ты не боишься, что я позвоню в полицию? Я не стану, но
Нет, не боюсь.
И поскольку пришло время, потому что так и должно было быть, он проник в ее мозг и отправил женщину в глубокий, восстанавливающий сон. В картотеке ее памяти он отнес все, что они делали вместе, к вымыслам в состоянии сна, совместно проведенное время стало прекрасной, удовлетворяющей фантазией, неотличимой от реальности.
Костром, что согреет ее в холодном браке.
Перед тем как покинуть Миссис, Балз натянул одеяло, чтобы, когда испарина высохнет с ее кожи, она не замерзла. Потом мягко выскользнул из спальни, возвращаясь в гардероб. Закрыв двойные двери силой мысли, он во второй раз подошел к одежде ее мужа и снова раздвинул смокинги в стороны.
Балз весело фыркнул, открывая сейф, и было очевидно, что он собирался прихватить на этот раз. Взяв футляр с часами, он сунул под мышку хозяйскую коллекцию хронометров и все за собой закрыл.
Ну что за идиот этот парень. Держит такую красоту под боком, но неееет, обязательно нужно искать кого-то на стороне. В Айдахо.
Тупость.
Вернувшись в коридор, Балз подумал о том, чтобы дематериализоваться через одно из окон с двойным остеклением. Но вместо этого он обнаружил, что спускается по изогнутой лестнице, чтобы снова пройти мимо картин Бэнкси. Вот где настоящее искусство.
И он прихватил бы парочку с собой, будь такая возможность. Но, к сожалению, такие шедевры нельзя слить за бесценок. За ними история происхождения, внимание публики и в этом вся суть воровства. Все дело в принципиальной стратегии отступления, а не только в том, чтобы слинять с кучей награбленного дерьма. Нужно уметь избавляться от краденного иначе превращаешься в банального преступника-спекулянта.
Спустившись на второй этаж, Балз повернулся к окну и сделал глубокий успокаивающий вдох
Звук был тихим в полной тишине триплекса, такого рода, что позднее он задумается, как вообще смог его расслышать.
Это был стук. Как по окну. Но не совсем.
Нахмурившись, Балз повернулся и посмотрел в том направлении, откуда, как ему казалось, он исходил. Именно тогда он услышал его снова.
Тук. Тук.
Будто кто-то пытается выбраться из ловушки.
Странно. Во время своих вылазок к Мистеру с Миссис он не встречал домашних животных. Во-первых, у пары был плотный график поездок, при таком вряд ли выживет комнатное растение, не говоря уже о живности, нуждающейся в еде, воде и прогулах. Во-вторых? Мистер был до омерзения чистоплотен. Кошачья шерсть? Собачья шерсть? Его прихватит инфаркт с инсультом.
Но что бы там ни было, не было причин
По своей собственной воле ноги Балза зашагали, тело несло его вперед, как неодушевленный багаж, целенаправленно, его желание никто не спрашивал, а ведь Балз хотел уйти. Он хотел вернуться с часами в свою комнату в особняке Братства. Хотел позвонить своему человеку с черного рынка, чтобы монетизировать свою чудесную коллекцию тик-таков для запястий.
Вместо этого Балз шел через комнаты с коллекциями обратно к метеоритам, хирургическим инструментам, летучим мышам.
И зашел в новую комнату. Совершенно темную, без света и окон.
Когда он вошел, потолочное освещение активировалось на движение, и сверху полился приглушенный свет.
Книги. Везде. Но не расставленные по полкам, корешок к корешку. Они были помещены в стеклянные витрины вдоль стен, лежали на наклонных подставках, словно на процедуре в спа-салоне. Золотые буквы на обложках и позолоченные края страниц поблескивали в мягком свете. Сделав вдох, Балз почувствовал запах пыли
И чего-то еще.
Тук. Тук. Тук
Его голова медленно повернулась в сторону дальнего угла. Лежавший обособленно от всех остальных, в напольной витрине, на постаменте высотой до бедра и в освещении прожекторов, этот фолиант явно высоко ценился, больше всего остального.
Тук.
Балз подошел на звук. На зов книги. На
В глубине души он осознал, что не в силах отвернуться. Но он был настолько очарован тем, что предстало перед ним, что не обратил внимания на свое пленение и даже не подумал изменить пункт назначения. И когда он подошел к витрине, у него перехватило дыхание.
Я здесь, прошептал Балз, откладывая часы на стеклянную поверхность. У тебя все нормально?
Как будто перед ним потерянный ребенок. Которого нужно спасать. Лично ему.
Бесценный артефакт был обтянут какой-то темной крапчатой кожей, от которой у него по затылку побежали мурашки. Старая. Фолиант был очень и очень старым. На обложке не было тисненого названия, и страницы казались толстыми, как пергамент
Запах был скверным.
Пахло смертью.
Когда волна тошноты скрутила внутренности, Балз прикрыл рот ладонью и подался вперед за рвотным позывом
Звонок его сотового телефона ударил словно разряд тока, его тело оторвалось от пола.
Что за хрень? Он поставил его на беззвучный режим
Слабый и дезориентированный, Балз судорожно достал телефон.
Алло? Алло?
Пора домой, Балз. Прямо сейчас.
Сначала он не узнал голос. Он не часто ему звонил.
Лэсситер?
Зачем падший ангел звонил ему
Его взгляд вернулся к книге на подставке, и Балз снова дернулся. Книга открылась сама, обложка откинулась в сторону, страницы зашелестели в спешке, не поддаваясь законам физики и здравого смысла
Немедленно, рявкнул Лэсситер на другом конце. Возвращайся домой прямо сейчас, чтоб тебя
Балз вытянулся в струну. Что-то в словах ангела разбило сковавшее его заклятье, и с некоторой долей ясности он понял, что если не дематериализуется прямо сейчас, то не видать ему свободы никогда.
Что бы это ни значило.
Когда он закрывал глаза, книга так и застыла в открытом состоянии, и Балз понял, что на самом деле ее не освещали отдельные лампы; фактически, она светилась сама по себе. И он должен был прочитать то, что было начертано на ее страницах, слова предназначались ему одному
Внезапно его физическая форма превратилась в невидимое облако, и он унесся прочь через комнаты с коллекциями к ряду окон, выходивших на реку Гудзон. Проскользнув сквозь одну из стеклянных панелей, он потоком молекул двинулся на север, чувствуя холодный бодрящий воздух, даже не имея телесной формы.
Но может холод охватил не тело, а его чувства?
Приказ вернуться в центр города, к «Коммодору», снова войти в триплекс и прочитать то, что было предназначено ему одному, был почти непреодолим. И все же он точно знал, что там была своего рода инфекция, что-то, что могло проникнуть в него и сожрать его разум и мозг, и что эта болезнь души вполне могла оказаться заразной.
Так что он мог наградить ею тех, кого любил больше всего.
И только что его спасли.
А дважды подряд не везет, особенно в одну гребаную ночь.
Что, черт возьми, только что произошло? гадал он.
Спустя несколько мгновений на горизонте показалась гора с особняком Братства Черного Кинжала, с высокими склонами и куполообразной вершиной, ее поросшие соснами очертания образовывали одну сторону долины. Под защитой мис, благодаря брату Вишесу, территория хоть и отображалась на «Гугл-картах», но без четких указаний ты никогда не найдешь дорогу, ступив туда одной ногой.
Все было размытым. Сбивало с толку. Дезориентировало.
И чувствовал он себя аналогично.
Приняв форму, Балз ощутил тошноту, и он дышал через нос, пытаясь успокоить желудок
Что за хрень?
Вместо того чтобы оказаться перед большим серым особняком, он принял форму позади и прямо сейчас смотрел на окна второго этажа.
Но не сюда он себя направлял. Почему он оказался
Заунывное уханье совы вспороло ночную тишину, и у Балза возникло внезапное желание рвануть быстрее внутрь как будто кто-тоили, что еще хуже, что-тоидет за ним
Из ниоткуда в его мозг ворвались воспоминания. Он моргнул, и ранняя весна, когда снег почти весь растаял и ушел из садов и зимнего бассейна, исчезла с глаз. Внезапно наступил разгар зимы, все было покрыто белым снегом, холодный воздух бил его по лицу и трепал волосы. Он больше не стоял на земле. Он взбирался по стене дома, без страховки вцепился в заполненные раствором швы своими альпинистскими ботинками и пальцами, он чинил ставни на втором этаже, защищающие от дневного света. Несколько панелей вышли из строя в метель, и пока бушевала буря, он и другие домочадцы делали все, что могли, чтобы вернуть стальные ставни на место. Да, вот только он ни разу не Тим Аллен из шоу «Большой Ремонт». Удар электрическим током от электропривода стал для него шокомв прямом и переносном смыслеи он не помнил, как его сбросило с подоконника в воздух.
Он был мертв, когда упал на заснеженный газон. Зи и Блэй сделали ему искусственное дыхание, чтобы спасти жизнь, и ему сказали, что ситуация была критической.
В знак благодарности, он принес им сообщение с Другой стороны.
Демон вернулся.
Эти слова он произнес, когда, наконец, пришел в себя, хотя он не помнил, как говорил их, не помнил, как умирал. Он узнал, что вылетело из его рта только потому, что Братья обсуждали это, и узнал, что на короткое время стал трупом, только из записи в его медицинской карте.
Такого не бывает от пореза бумагой
Демон вернулся.
Когда Балз услышал повторение этой фразы в своей голове своим собственным голосом, под одеждой выступил пот, и он вытер лоб дрожащей рукой
Ты все сделал правильно.
Голос Лэсситера слышался издалека, он посмотрел на телефон в руке. Поднеся устройство к уху, он спросил:
Правда?
Я здесь.
Балз посмотрел направо. Ангел стоял на углу дома, в французских дверях.
Иди сюда, сказал Лэсситер, протягивая ладонь.
Куда я попал, когда умер? Балз уставился в землю, пытаясь представить, как его тело выглядело на снегу. Он лежал на спине? Должен был, если его отбросило от окна. Я знаю, что не отправился в Забвение. Я не видел двери. Я ведь должен был видеть дверь, да
Не волнуйся об этом. Зайди в дом
Он взглянул на ангела стоящего у особняка.
Как ты узнал, что нужно позвонить мне именно в тот момент?
Тук.
Лэсситер больше на него не смотрел. Он был сосредоточен на чем-то вверху и слева, в небе.
Мне нужно, чтобы ты вошел внутрь. Прямо сейчас.
Тук. Тук.
Ну, а мне нужно, чтобы ты рассказал, что происходит
Бальтазар, поверь мне. Ты должен зайти в дом
Тук, тук, тук, туктук
Вдруг сверху, со всех сторон раздался этот звук, и Балз инстинктивно пригнулся, присел, прикрыв голову.
Птицы. Разлетелись, словно их спугнули.
На фоне звезд из леса вырвались сотни птиц, спавших по ночам, бьющиеся в отчаянии крылья воробьев, голубых соек и кардиналов, разлетающихся во всех направлениях, и их хрупкие тельца заслонили полотно далеких галактик, мерцающих в небе.
На долю секунды Балз подумал о скелетах летучих мышей.
А потом он ощутил чистый ужас.
Поддавшись внезапной вспышке страха, он бросился бежать и почему-то он знал, что не стоит ломиться в другие двери. Каким-то образом он знал, что Лэсситер был у единственного открытого входа, падший ангелего единственная надежда, его спасение от судьбы худшей, чем смерть.
Хотя он не знал, кем или чем был его преследователь.
Легкие Балза горели от нехватки кислорода, а его ноги работали быстрее, чем когда-либо за всю его жизнь. И когда он приблизился к тому месту, где ангел высунулся из особняка, Лэсситер начал криком подгонять его
Когда Балз оказался в пределах досягаемости, ангел протянул руку и затащил его внутрь, хлопнув дверью и прислонившись к ней всем телом. Сам Балз споткнулся и проехался по персидскому ковру библиотеки.
Туктуктуктук
Когда поток этого звука разнесся по комнате, по всему особняку, Балз перевернулся на спину и попятился от шума. То, что преследовало его, ударилось о стекло французской двери с тем же стуком, что звал его в комнату в триплексе, звал к книге.
Только громче. Более требовательный.
Словно обиженный, возмущенный отказом.
Что, черт возьми, здесь происходит? потребовал ответа Балз.
Но ангел, казалось, не слышал его. Лэсситер закрыл глаза странного цвета и удерживал собой дверь, его огромное тело напрягалось и вибрировало от мощи, его светлые и черные волосы ниспадали на согнутую грудь и руки.
Как будто он один не пускал внешнюю угрозу в особняк.
Она вернулась, услышал Балз свой пораженный шепот.
Глава 12
Когда солнце начало подниматься над Колдвеллом, демон Девина выключила свою плиту «Викинг» и переставила сковороду на столешницу. Она выбрала белую квадратную тарелку, на которую положила с помощью щипцов из нержавеющей стали два куска мяса, приготовленные по идеальному рецепту, добавив всего лишь щепотку соли и перца, а несколько капель оливкового масла первого холодного отжима на сковородке дали хрустящую корочку.
Простота в совершенном исполнении. Намного лучше высокой кухни, для приготовления которой требовался рецепт на двенадцать минут чтения и перевода с французским словарем.
Взяв бокал вина, Девина отнесла еду к своему столу и села спиной к кухне, чтобы видеть все свое богатство. Ее личное пространство, ее логово, если хотитепредставляло собой большое открытое помещение в подвале одного из старых офисных зданий в центре города. Технически это было одно из десятка или около того складов, которые чаще всего использовались дляскукотища! корпоративных архивов, помещения предоставлялись конторам, которые занимали целые этажи на верхних уровнях.
Ее отличался, и не потому, что она могла по своему желанию замаскировать склад и его драгоценное содержимое. Вместо тупых документов и бесполезных жестких дисков или что там еще хранилось на других складах, ее пространство было наполнено красотой.
Взяв вилку и нож«Christofle», чистое сереброона разрезала мясо и положила кусочек в рот.
Черт. Жестковато. Доказательство того, что внешний видне показатель ценности.
С гримасой проглотив кусок, Девина взяла свой совиньон блан и сделала большой глоток с тонкой кромки хрустального бокала. Люди в большинстве своем отдали бы предпочтение красному вину, но оно было слишком тяжелым для нее и, Боже, мясо вышло ужасным. Напоминает прием лекарства, неприятно, но с пользой для тела.
Ну, Девина надеялась, что так и было. В противном случае она зря теряла время.
Чтобы отвлечься от знакомого стервозного неудовлетворения, нотки которого появились в ее внутреннем монологе, Девина с гордостью окинула взглядом свою одежду от кутюр, которую собрала за десятилетия. Какие-то вещи были оригинальными, из семидесятых, восьмидесятых и девяностых. Что-то она купила совсем недавно в элитных винтажных магазинах. А некоторые были совершенно новыми, с Пятой авеню, Родео Драйв и Уорт авеню.
В ее коллекции значились такие шедевры как: «Гуччи», «Виттон», «Эскада», «Шанель», «Армани», «Лакруа», «МакКуин», «МакКартни». Если бы она придерживалась иной эстетики, то могла бы пойти в сторону «Мэн-Бокер» и «Живанши», но Одри Хепберн всегда вызывала у нее изжогу.
И не забывайте про аксессуары. Черт возьми, она носила «Маноло» еще до Кэрри-мать-ее-так-Брэдшоу, а подошвы на ее шпильках сверкали красным цветом за много лет до того, как плебеи открыли для себя «Лубутен».
И не только потому, что она шла по пролитой ею крови.
Вернемся к прекрасному гардеробу. Конечно, ее очень радовали стойки с одеждой, юбки, платья, блузки и брюки, развешанные по бесчисленным вешалкам. Были секции для отдельных предметов одежды, а также секции с готовыми образами от дизайнеров. Целый стол для «Биркин» и набор полок под «Шанель». Но расстановка не была фиксированной. Она регулярно меняла вещи местами. Иногда раскладывала в хронологическом порядке по эпохам; иногдапо цвету. Однажды она попыталась отсортировать по цене, но сделать это было невозможно. У старых вещей были бирки с центами по современному курсу, а редкость и история делали их бесценными.
Ешь, сказала Девина себе. Ты должна есть.
Пока она давилась бóльшим из двух кусков, ее взгляд ласкал визуальное разнообразие перед ней, шелка и блестки, кашемир и мех, сумки, обувь и нижнее белье, многообразие цветов, текстур и форм для самовыражения. И коллекция служила источником полного удовлетворения и счастья, каждая вещь была для нее как ребенок, усыновленный в любящий дом. Украла ли она одежду или заплатила покупную цену, сняла ли с трупа или подарила сама себе, право собственности было бесспорным и неизменным, а ее красота всегда увеличивалась в тысячу раз тем, во что она облачала свое идеальное тело.
Одежда была ее ореолом света, которым она по своей природе никогда метафизически не обладала.
Но, черт возьми, она может позволить себе выглядеть шикарно, пока творит свое зло.
И тем не менее
Столовое серебро мягко звякнуло о тарелку, нарушая царившую вокруг тишину, которая напоминала о том, что обожаемые ею вещи могли приземлять ее и служить важным источником возбуждения и предвкушения, но в конечном итоге эти шедевры модного искусства не могли к ней прикоснуться. Обнять. Смеяться и плакать вместе с ней.
Она была одна в переполненной комнате.
Отодвинув тарелку, Девина откинулась на спинку стула, покручивая бокал в руке, кружа желтую жидкость по внутренним стенкам.
Кьянти и стручковая фасоль, да? подумала Девина, изучая золотистый напиток. Как тривиально.
С другой стороны, человеческие органы вряд ли были деликатесом, не так ли? И, что еще хуже, еда совершенно не помогала.
Она ела не ради своего здоровья, черт возьми.
Во всяком случае, не для физического.
Должен быть способ поймать любовь, любовь, которую она видела в парах, любовь, которую сумели обрести все на планете, кроме нее. Она была демоном, но это не значило, что у нее не было чувств. Что она не желала чувствовать себя драгоценной. Быть значимой, уникальной, важной в глазах того, кого она сама бы выделяла, ценила, уважала.
Это естественное желание.