Замерзла?
Ответа, само собой, не получаю.
В машине довольно прохладно, но не до такой же степени.
Умом понимаюот этой красотки нужно избавиться. Но вместо этого, сфотографировав пепелище на смартфон, я разворачиваю джип и возвращаюсь туда, где раньше заприметил дымок над банькой. Приказываю девице оставаться на местеслышит ли она меня? а сам направляюсь к дому. Обычная деревенская хата. Из штакетин ограды выглядывают хилые цветочки. Во дворе, натягивая ошейник, до хрипоты лает собака.
Заспанный седой мужик с бородой, как у староверцев, ни в какую не хочет войти в мое положение, пока не получает хрустящий веер купюр. И десяти минут не проходит, как он со своей бабой уже тащится на другое место ночевки. А еще через полчаса, обвязав бедра полотенцем, я выхожу из баньки, бодрый и полный сил. Чудила же моя, вжимаясь в угол предбанника, смотрит исподлобья.
Теперь твоя очередь, натягивая майку, говорю я.
Она и ухом не ведет.
Тогда я наклоняюсь, чтобы затащить ее в баню (рядом с ней даже одним воздухом дышать неприятно, не то что спать)и с воем отскакиваю. Эта стерва полоснула меня своими длинными грязными ногтями! Теперь над пластырем, который скрывает следы боя со стеной, красуются четыре царапины, стремительно набухающие кровью.
Значит так, разделяя слова паузой, произношу я. Или ты сейчас же пойдешь в баню, или вали отсюда ко всем чертям. Потому что после этой выходки я могу посчитать, что больше ничего тебе не должен.
Вероятно, немая красотка рассмотрела чернющими глазищами то, что и в самом деле выражало мое лицо. Потому что, потянув время, она все-таки поднялась.
После бани наденешь этот балахон, я киваю на тряпку наподобие ночной сорочки и оставляю попутчицу наедине с ее тараканами.
Свет в доме едва теплится. Вокруг единственной лампочки сонно, с гипнотическим упорством наяривает круги муха. На дубовом столе расставлены потертые, со сколами тарелки, на них лежат толстые куски вяленого мяса, хлеба и сыра с тмином. В литровой банке жмутся друг к другу соленые огурцы. В пузатой бутылке томится мутная жидкость.
Я выливаю пригоршню этой жидкости на царапины. Щиплет. Хорошо. Опрокидываю в себя полстопарикапросто чтобы отшлифовать саднящую боль в руке.
Глубокая ночь. Весь день в дороге, я должен быть измотан и голоден, а сил словно прибавилось. Но я вынужден сидеть здесь, словно на привязи, дожидаясь утра. Какие допросы ночью? Только всех распугаю.
Выпиваю еще полстопарика. Огненная жидкость растекается по сосудам. Распаляется кровь. Нечто подобное я чувствовал в юности, безо всякого алкоголя, просто представляя, как провожу пальцем по тонким губам Дикарки.
Когда мы были соседями, я пару раз подбирал ее на улице, словно бездомного котенка, и приводил к себе домой, чтобы промыть ссадины. Аккуратно обрабатывал края ранок зеленкой, и мое сердце вздрагивало вместе с ее коленкой, когда ей щипало. Я не хотел причинять Дикарке даже такую боль. Все, чего я действительно хотел, так это оттянуть ее майку над грудью и заглянуть поглубжетак, как мне позволяли делать другие самочки.
Эти воспоминания вызывают во мне прилив желания, и я сужаю глаза, думая о том, как сильно хочу женщину, которую не то что не целовал, но даже касался ее считанное количество раз. Еще вчера она была так близко, почти стала моей. А теперь я понятия не имел, где она и с кем.
Снова выпиваю. И еще раз. В голове приятно, едва ощутимо туманится. Я достаю из кармана джинсов набросок. Некоторое время рассматриваю его, похрустывая огурцом. Не хватает света. Нахожу спички и зажигаю на столе оплавленную свечу.
Медленно, вдумчиво вожу пальцами по наброску. Перебираю чужие взгляды, вслушиваюсь в сердцебиение похитителя, словно наматываю на клубок тонкую, едва ощутимую нить. Эта нить приведет меня к Дикарке.
Моя попутчица входит в доми я, отложив набросок, перестаю жевать. Наконец она стала похожа на почти нормальную девушку. Балахон скрывает фигуру, но ноги выглядят что надо. Оказывается, короткие волосы у нее только спереди. Сзади она убирала их в хвост или косу и прятала за ворот рубашки. Но теперь влажные пряди, шелковистые, с легкой волной, стекают до груди.
Садись, приказываю я, когда ко мне возвращается дар речи.
К удивлению, она садится, на самый краешек стула.
Ешь, подвигаю к ней тарелку с сыром.
Девица косится на меня, но сыр берет, двумя руками, как мышка. Сгрызает его вмиг и тянется за мясом. Наблюдая за ней, я опрокидываю еще один стопарик. Следующий наполняю для нееможет, хоть самогон развяжет ей язык.
Пей.
Она качает головой.
Я встаю.
Девица вскакивает со стула. Сверлит меня взглядом, дожевывая мясо. Это ж как ей хочется есть, что она до сих пор не сбежала!
Пей, я сказал!
Жду.
Потом хватаю ее за подбородок, чтобы влить в этот молчаливый рот хоть один стопарик, но она уворачивается, расплескивая содержимое. Первач проливается на сорочку.
После этого у меня в мозгу словно помутнение происходитот переизбытка энергии или самогона, или свирепого, непреходящего желания обладать женщиной, которую похитили. Так что я резким движением переворачиваю недотрогу лицом к столу и надавливаю рукой на ее спину. Девица сопротивляется, извивается, пытается дотянуться до меня, но все без толку. Я уже чувствую ее горячее бедро под своими пальцами Слышу звон тарелок, смятенных ею со стола
Похоже, она цепляет свечу, потому что свет меркнетно только на мгновение. А затем огонь разгорается ярче. Не ослабляя хватки, я оборачиваюсьи цепенею. Мой набросок пылает! Хватаю его, трясу, но тщетно. Огонь только жалит пальцы.
Я почти не чувствую болинастолько пьян. Держу пальцы в прохладной воде в рукомойнике. Затем падаю на кровать. И вырубаюсь.
Глава 4. Пункт назначения
Вера
Похититель, стоящий на корточках, оскаленный, с хриплым, нечеловеческим дыханиемвот образ, с которым я проснулась.
Мысли рассыпались. Меня мутило. Хотелось зажмуриться и не открывать глаз, пока кошмар, который длился уже сутки, не закончится.
Похитителя в доме не было. Холодными от волнения пальцами я расстегнула спальник. Утро, еще нежное, прозрачное, подбадривало меня. Мухи беззаботно гонялись друг за другом, пели птицы. Солнечный свет играл на пыльных стеклах, брызгал зайчиками на стену, путался в паутине.
Несколько глотков чистого, пахнущего травой и нагретым деревом воздухаи ощущение тошноты исчезло. Оглядываясь, я на цыпочках спустилась с крыльца. Умылась водой из колодца, ледяной, как талый снег.
«Сосед» дожидался моего пробуждения за домомпек на углях картошку. Несколько клубней с румяными боками уже лежало на примятой траве. Я подошла ближе, пытаясь разглядеть в похитителе черты ночного чудовища, но видела только парня, увлеченного приготовлением завтрака.
Доброе утро, поздоровался он, ворочая угли длинной палкой.
Я села на хлипкую скамейку за его спиной. «Сосед» казался беззаботным, отдохнувшим и полным сил. Учитывая его расслабленное состояние, подмога если и шла за мной, то явно не по тому следу.
Не думаю, что это игра, выдохнув, начала я, так и не заставив себя спросить о ночном происшествии. Палка в руке похитителя на мгновение замерла и продолжила плясать по углям. Но думаю, что я не должна здесь находиться. Потому что не имею к вам никакого отношения.
Дело не в тебе, а в твоем отце, не оборачиваясь, произнес «сосед».
Так странно звучал наш разговор на фоне буйства зелени, облитой солнцем. На крышу щербатого сарая прыгнула худая серая кошка. Внимательно посмотрела на меня и юркнула в зазор между кусками шифера. Сидя в тени яблони, я словно ощущала, каким горячим был тот шифер и как нагрелась на солнце короткая кошачья шерсть. То, что сейчас окружало меня, так разительно отличалось от привычной жизни, что голова шла кругом. Но хотя все это было притягательным, сочным и свежим, я бы многое отдала за то, чтобы оказаться дома.
Вы отпустите меня, когда папа выполнит ваши требования? Я перевела взгляд на похитителя. В майке оливкового цвета, с волосами, порыжевшими в солнечном свете, он казался неотъемлемой частью этой деревенской жизни.
Да, подумав, ответил парень. Но дело в том, что твой отец не торопится их выполнять.
Чего же такого вы от него хотите?!
Похититель наконец обернулся и внимательно на меня посмотрел. Я взгляда не отвеламне нечего было скрывать. Пока он копался в моей душе, я с удовольствием отметила, что радужка его глаз снова теплая, карамельная, будто вобравшая немного утреннего солнца.
Эта игра в гляделки длилась довольно долго.
Твоя неосведомленность меня удивляет, произнес он. Столько лет Впрочем, скоро ты сама все узнаешь.
Парень переложил готовые картошины на кусок обгоревшей фанеры и сел рядом со мной, перебросив ногу через скамейку. Думаю, он бы и рукой до меня не дотянулся, но я невольно качнулась назад. Слишком близко. Одно дело находиться рядом с ним в машине, мчащейся по трассе. И совсем другоена скамейке в заброшенной деревне.
Похититель разместил «блюдо» между нами. Я тотчас отодвинулась.
Осторожно, скамейка скоро закончится, немедля прокомментировал мое телодвижение «сосед» и выудил из высокой травы старую, в дырах и паутине, шапку-ушанку, полную мелких яиц в коричневых пятнах.
Он проделал перочинным ножом дырочку в верхушке и, запрокинув голову, выпил. Затем взглядом указал на ушанку: «Хочешь?» Я замотала головой.
И раз уж зашла речь, продолжил похититель, облупливая картошку, оставь свои попытки сбежать, если не хочешь снова увидеть меня таким, как этой ночью.
Какимтаким? спросила я, чувствуя, как леденеет в солнечном сплетении.
Таким, каким я могу быть, если меня вывести из себя, отчеканил он.
Я сглотнула ком в горле.
Это было ненормально.
У каждого свое понимание нормального.
Мне показалосья опустила взгляд, чтобы не выдать своего смятения.
Неважно, что тебе показалось, перебил похититель. Запомни одно: я могу быть лучшим спутником в этом путешествии, навязанном нам обоим. Но больше не стану себя сдерживатьдаже если ты просто подумаешь о побеге. А я узнаю об этом, можешь не сомневаться.
Умеешь читать мысли? попыталась я поменять тему. При этом вид у меня наверняка был жалкий.
Твоида, беззаботно ответил похититель и откусил полкартофелины.
«Убью тебя!» отчасти для проверки подумала я.
«Сосед» расхохотался.
Ты даже ограбить меня не шмогла! жуя, ответил он. Разумеется, я не читаю мысли. Просто как бы это выразиться ты до неприличия предсказуемая. Послушай, Вера, он выделил интонацией мое имя и протянул облупленную картофелину. Брать еду из его рукбыло в этом что-то странное. Только голод со мной не согласился. Я понимаю, что друзья из нас вряд ли не получатся. Но мне бы хотелось, чтобы ты смогла чувствовать себя комфортно, что ли. Я не знаю, сколько днейили месяцевнам придется провести вместе. Но в последнем случае это будет крайне сложное время для нас обоихесли мы не научимся ладить друг с другом.
Наверное, я бы могла научиться ладить с ним вот таким, беспечно жующим печеную картошку, если бы придумала способ стереть из памяти его альтер эго, стоящее на корточках в лунном свете, готовое броситься на меня.
Я прошу тебя только об одномне пытайся сбежать, повторил похититель. Тогда я буду вполне нормальным. Даже милым, он улыбнулся.
Ладно, быть милым он умел. Я взяла картошку и тотчас же перебросила ее на другую ладонь. Горячая!
Хочешь воды? похититель протянул маленькую пластиковую бутылку.
Такой невинный жеста у меня загорелись щеки.
Он таким же тоном произносил эту фразу в моем ночном видении, также протягивал бутылку, и я слишком хорошо помнила, чем все закончилось.
Нет, спасибо.
Конечно, он не читал мои мысли. Но сейчас смотрел так, словно все-таки читал. Я сквозь землю хотела провалиться.
Завтрак окончен, нарушил похититель неуютную паузу. Остальное возьмем с собой.
Солнце только дотянулось до крыш, а мы уже выехали из деревни, чтобы продолжить ковыляние по лесным дорогам. Однажды едва разминулись с повозкой, груженой бревнами. Лошадь и стариквот и все свидетели моего похищения.
В полдень остановились. Выходя из машины, похититель затаил дыхание, машинальным движением захлопнул дверьи только тогда, прикрыв глаза, вдохнул. Я высунула голову в приоткрытое окно и тоже сделала осторожный вдох. Пахло болотной водой и сосновой смолой.
Мы надели ветровки и кепки, обулись в резиновые сапоги и, оставив машину в лесу, долго брели по иглам и мху. Затем сосновый бор сменило болото. Ступать было мягко, иногда хлюпко, иногда приходилось скакать по кочкам. Вокруг карликовые искривленные березки, тоненькие сосенки и высокие пни, обросшим мхом.
Солнце уже подплывало к горизонту, когда мы вышли из леса на проселочную дорогу. Она повела нас между полей, исполосованных каналами и речушками.
Когда мы подошли к деревушке, спрятанной среди яблонь и дубов, духота спала, наступил теплый, нежный вечер. Закат, алый, с длинными желтыми прорезями, растекся на полнеба. На другой половине, темно-синей, белой пуговкой висела луна.
Деревня засыпала. Где-то ржали лошади, лаяла собакапредсонная суматоха, но улица, по которой мы шли, была безмолвной и пустынной. Окна темных, едва заметных в зарослях домов не горели.
Мы пришли, похититель толкнул калитку возле бревенчатого дома.
Я вертела головой, пытаясь запомнить каждую деталь, но цепляться взгляду было не за чтони вывески на фасаде, ни почтового ящика с номером. Обычный дом, может, чуть больше других на этой улице, покрашенный в цвет спелой вишни. Просторный двор, трава на котором недавно скошена. Скамейка под грушевым деревом. Пионы вдоль забора, бутоны сомкнулись перед ночью.
Через веранду мы прошли в сени. Пахло старым домом, в котором давно не жили. Дверь справа вела на кухню, слевав жилые комнаты, расположенные вокруг печки: гостиная и две спальни. Мне досталась та, что побольше. Потому что мой похитительджентльмен? Или потому, что только у этой спальни двери были со стеклянными вставками?
Вода на кухне, в рукомойнике. Спокойной ночи, сказал похититель и ушел.
Хлопнула одна, затем другая створка, но я не слышала ни лязга засова, ни щелчка замка. Он не запер меня. Я пошла следом.
Закат уже затухал, на поля из каналов выползал густой туман. Похититель, раздетый по пояс, набирал воду из колодца. Я снова восхитилась его телом, гибким, крепким, сильным. Идеальная дикая красота. Приходилось смотреть «соседу» только в глаза.
Мне нужно помыться, сказала я, отмахиваясь от полчища комаров.
Похититель поставил ведро на край колодца и чуть склонил голову.
Вода на кухне.
Я слышала. Но этого мало. Нужен душ или ванная, или баня. Как можно быть чистой, умываясь из рукомойника?
Похититель молчал. Его глаза улыбались. Словно он был иностранцем, а я не могла донести до него своего пожелания.
Вы же как-то моетесь, здесь, в деревне, четко артикулируя, настаивала я. Не одной же водой из рукомойника, верно? Я тоже так хочу.
Хочешь помыться, как местные жители?
Да! обрадовалась я.
И в следующую секунду меня окатила ледяная лавина«сосед» просто вывернул ведро мне на голову. Несколько секунд я не могла не то что говоритьдышать. Словно одновременно ослепла и оглохла. Но постепенно ощущения стали возвращаться. Я почувствовала себя очень мокрой, очень замерзшейи невообразимо злой.
Как раз то что надо, сквозь зубы, но не теряя достоинства, произнесла я. Развернулась и, оставляя за собой лужицы, пошла в дом.
А мыло тебе не нужно? донеслось вслед.
Я разделась донага, развесила одежду на поручнях кровати и, как в кокон, завернулась в теплое лоскутное одеяло. Постепенно зубы перестали выбивать дробь, по телу расползлось приятное тепло, и я уснула.
Алекс
Утро. Это именно то, из-за чего я редко позволяю себе напиваться. И дело не только в похмелье. Я все помню. Каждое слово, сказанное накануне, каждое действие. Вот и сейчас, придя в себя после глухого забытья, которое язык не повернется назвать сном, все еще не открывая глаза, я словно со стороны вижу, как сжимал челюсть попутчицы, пытаясь влить сквозь сжатые губы самогон. Как звенели упавшие со стола тарелки. Помню жесткую ткань ее сорочки. Резкий запах лавандового мыла, исходящий от ее тела. Помню ярость, с которой она сопротивлялась. Мычание, похожее на крик. И ненависть в глазах, такую жгучую, что, казалось, набросок воспламенился только от этого.