- Она под опекой суда.
Менди укусила уже полусъеденную шоколадку, и продолжила с набитым ртом.
- Никогда не говорит. Ты спрашиваешь меня, она самая странная здесь.
У меня были серьезные сомнения насчет этого.
- Почему ты здесь? - ее взгляд путешествовал по моему лицу. - Дай мне угадать. Ты или маниакально депрессивный тип, или страдаешь отсутствием аппетита.
Я просто вскипела, но гордилась тем, как спокойно прозвучал мой ответ.
- Я не хочу об этом говорить.
Она уставилась на меня в течение секунды, затем взорвалась резким, лающим смехом.
- Менди, почему бы вам что-нибудь не пособирать? - прозвучал знакомый голос, я скользнула взглядом вверх и нашла Пауло, стоящего в дверном проеме. Он держал...
Мой чемодан!
Я спрыгнула с кресла и он передал мне мою сумку на колесиках.
- Я подумал, что это заставит вас улыбнуться.
Фактически, я была странно взволнована и освобождена. Если я буду заперта, то хотя бы не буду такой несчастной с моей собственной одеждой. Но потом мой энтузиазм угас, как сожженая луковица, когда я осознала, что значит этот чемодан. Тетя Вел оставила мои вещи и даже не увиделась со мной.
Она снова покинула меня.
Я взяла сумку и возвратилась в свою комнату, где я поставила чемодан на пол около кровати, нераскрывая. Паул последовал за мной, но остановился в дверном проеме. Я упала на кровать, сдерживая слезы, забыв про чемодан, несмотря на то, что грубые края белья натирали мне, где не надо.
- Она не могла остаться, - сказал Паул. Похоже мои эмоции были также прозрачны как и стеклянные окна. Но разве мой врач не обрадовался бы? - Часы для посещений не начинаются до семи.
- Мне все равно.
Если бы она хотела меня увидеть, то она бы меня увидела, хоть даже на одну минутку. Упорство моей тети было легендарным.
- Эй, не позволяй этому месту добираться до тебя, хорошо? Я видел, что много детей теряет свои души здесь, и я не хотел бы увидеть, что это происходит и с тобой.
Он наклонил голову, пытаясь установить зрительный контакт, но я только кивала, уставившись на пол.
- Твои тетя и дядя вернутся сегодня вечером.
Да, но это не означает, что они заберут меня домой. Это вообще ничего не значит.
...
Когда Паул ушел, я положила свой чемодан на кровать и расстегнула молнию, мне не терпелось надеть, увидеть, чувствовать запах чего-то знакомого. После всего лишь нескольких часов в Lakeside мне уже было страшно потерять саму себя. Страшно раствориться в тусклых взглядах, медленных шагах и пустых лестницах вокруг меня. Я нуждалась в чем-то из моей реальной жизни, из моего мира не внутри этой комнаты, что поможет мне держаться за себя. Вот поэтому я была абсолютно не подготовлена к содержимому сумки.
Ничего из этого не было моим. У одежды все еще были ценники, свисающие с поясов и воротников.
Борясь с поступающими новыми слезами, я вытащила из чемодана пару мягких розовых спортивных штанов с широким собранным поясом и вычурным узором из цветов, вышитым на одном бедре. Спереди было две дырки для шнурка. Он был так отрезан и вынут для того, чтобы я не могла повеситься. В чемодане был подходящий к нему топ и целый набор одежды, которой я никогда раньше не видела. Они были все дорогими, и удобными, и отлично скомплектованными.
Что это, психо-шик? Что не так с моими собственными джинсами и футболками?
Правда была в том, что это тот искривленный способ, каким Тетя Вэл, вероятно, пыталась приободрить меня с помощью новой одежды. С Софи это, возможно, сработало бы, но как она могла не понять, что это не сработает со мной?
Вдруг после разгневанных слов, я разделась и бросила заимствованные шмотки в кучу в углу комнаты, а затем вскрыв пятикомплектную пачку белья, схватила первую пару. Потом я порылась в сумке в поисках чего-нибудь, что не выглядело бы в стиле Марты Стюарт под домашним арестом. Лучшее, что я нашла это фиолетовый костюм для бега на самом дне кучи. Я его одевала только один раз, я осознала как ткань сверкала под светом над кроватью.
Великолепно. Я психованная и блестящая. И в сумке ничего другого не было. Никаких книг и никаких паззлов. Не было даже какого-нибудь бесполезного журнала Софи. С сердитым вздохом, я потоптала в нижний холл в поисках какой-нибудь книжки и тихого угла, избегая Паула или любого другого санитара, чтобы не пришлось комментировать эпическое бедствие моего гардероба.
После ужина, Тетя Вел и Дядя Брендон прошли через дверь рядом со станцией медсестер, оба с пустыми руками; они должны были вывернуть свои карманы и передать кошелек Тети Вэл охраннику. Таким образом, у меня не было бы соблазна убить кого-нибудь с помощью ее блеска для губ и пачки бумажных салфеток.
Видеть их там было все равно, что видеть своего отца, приезжавшего домой на Рождество. Часть меня была так зла на них, за то, что оставили меня здесь, что мне хотелось орать до хрипоты или совсем их игнорировать. Что угодно, лишь бы это причинило бы им такую же боль, как и они мне. Я хотела, чтобы им было страшно и одиноко, чтобы у них не было даже такого удобства, как собственная одежда.
Но другая часть меня хотела обнять их так сильно, что я уже практически чувствовала руки вокруг себя. Хотелось почувствовать на них запах внешнего мира. Мыло, которое не выдавали в крошечных бумажных пачках без запаха. Еду, которую не давали на именных, тяжелых пластиковых подносах. Шампунь, который не нужно было заказывать у стойки медсестры, а потом отдавать вместе с чувством собственного достоинства.
В конце концов, я могла только стоять там и смотреть, ожидая, когда они сделают первый шаг.
Дядя Брендон начал первым. Может быть он не мог сопротивляться нашим текущим кровным связям ( я и тетя Вел не были родственниками по крови и вообще ими были только из-за брачных уз.) В любом случае, дядя Брендон обнял меня так, как будто может больше не увидеть меня снова, и мое сердце из-за этой мысли пропустило удар в панике. Потом я отступила в сторону и похоронила лицо в его рубашке, пахнущей его лосьоном после бритья и любыми весенними ароматизированными листьями тети Вел.
- Как ты, милая? - спросил он, когда я наконец-то отстранилась, чтобы увидеть его лицо, загрубевшее от вечерней щетины.
- Если я еще не сумасшедшая, то стану такой после одного дня, проведенного здесь. Заберете меня домой. Пожалуйста.
Тетя с дядей обменялись хмурыми взглядоми, и мой желудок упал куда-то на уровень коленей.
- Что?
- Давайте присядем.
Каблуки тети Вэл цокали на всем пути до общей комнаты, где она оглянулась и выглядела так, будто хотела отказаться от своего предложения. Несколько пациентов сидели, уставившись в телевизор, большинство смотрело с полубезумным видом. Еще двое собирали паззлы, а один худой парень, которого я еле видела, спорил с родителями в дальнем углу.
- Пошли. - Я повернулась в направлении женского коридора, ожидая, что они пойдут за мной. - У меня нет соседки.
В комнате я упала на кровать, поджав ноги под себя, дядя Брендон сел рядом. Тетя Вэл неохотно села на край единственного стула.
- В чем дело? - спросила я, когда они посмотрели на меня.
- Помимо очевидного. - заговорил первым дядя Брендон. - Кейли, тебя не отпустили. Мы не можем забрать тебя домой, пока доктор тебя не осмотрит.
- Почему нет? - я до боли сжала челюсти.
Смяла руками одеяло. И чувствовала, как свобода ускользает от меня, словно вода сквозь пальцы.
- Потому что ты пыталась разодрать себе горло посреди Сирса. - нахмурилась тетя Вэл, как будто это было очевидно.
- Это не..., - я остановилась, глотая слезы. - Я не знала, что делаю. Я просто пыталась перестать кричать.
- Знаю, милая. - Она наклонилась, озабоченно хмурясь. - В этом и проблема. Ты могла непреднамеренно навредить себе. Не понимая, что делаешь.
- Но я... - но я не могла с этим поспорить. Если бы я могла это остановить, я бы это сделала. Но отдых в Лэйксайд не улучшил бы ситуацию.
Мой дядя вздохнул.
- Знаю, что это... неприятно, но тебе нужна помощь.
- Неприятно? - это звучало, как прямая цитата тети Вэл.
Я до боли сжала подножку кровати.
- Я не сумашедшая. Нет.
И может, если я буду и дальше так говорить, один из нас действительно в это поверит.
- Знаю, - мягко сказал дядя, и я с удивлением посмотрела на него.
Его глаза были закрыты, он сделал несколько глубоких вдохов, будто готовя себя к чему-то, что он не хотел делать. Он был готов расплакаться. Или врезать по чему-нибудь. По мне, так лучше второе. Тетя Вэл застыла в кресле, осторожно глядя на своего мужа, будто мысленно приказывая ему что-то сделать. Или не делать. Когда дядя Брендон наконец открыл глаза, у него был твердый взгляд. Напряженный.
- Кейли, я знаю, что ты не хотела причинить себе вреда, и что ты не сумасшедшая. - он выглядел таким убежденным, что я почти поверила ему. Меня охватило облегчение, будто первое дуновение кондиционера в жаркий день. Но оно быстро было поглощено сомнением. Был бы он так уверен, если б знал, что я видела? - Нужно, чтобы ты попыталась, хорошо? - его взгляд умолял меня. Отчаянно. Здесь они могут научить тебя, как с этим справляться. Как успокоить себя и... сдержаться. Мы с Вэл... Мы не знаем, как с этим справиться.
Нет! Я моргнула сквозь слезы, не желая проливать их. Они собирались запереть меня здесь!
Дядя Брендон сжал мою руку.
- И если у тебя будет еще один приступ паники, я хочу, чтобы ты пошла к себе в комнату и сконцентрировалась на том, чтобы не кричать. Делай что угодно, чтобы сопротивляться этому, хорошо?
Онемев, я могла только тупо моргать. Потребовалось собраться, чтобы снова начать дышать. Они действительно не собирались забрать меня домой!
- Кейли? - позвал дядя, и я возненавидела его обеспокоенный вид. Он очевидно считал меня очень хрупкой.
- Я постараюсь.
Мои дядя и тетя знали, что мои приступы страха всегда были вызваны кем-то другим. Кем-то, кого я никогда не встречала. Но они не знали об отвратительной уверенности, которая приходит вместе со страхом. Или о жутких галлюцинациях, которые я видела в торговом центре. Я всегда боялась, что если расскажу об этом, они согласятся с доктором Нельсоном, и втроем засунут меня обратно в смирительную кровать и свяжут ремнями.
- Попытайся. - дядя Брендон сосредоточенно взглянул на меня, его зеленые глаза как-то засветились даже в тусклом верхнем освещении. - Потому что если ты опять начнешь кричать, они так накачают тебя антидепрессантами и успокоительными, что ты своего имени не вспомнишь.
Успокоительными? Они и правда думали, что я психованная?
- И Кейли...
Я взглянула на тетю Вэл и была удивлена, увидев брешь в ее броне из неустанного оптимизма. Она выглядела бледной, потрясенной, и морщинки на ее лбу были как никогда заметными. Если бы кто-нибудь показал бы ей в этот момент зеркало, то она наверно легко стала бы моей соседкой по комнате в психушке.
- Если будет выглядеть так, что ты снова можешь навредить себе, - ее взгляд остановился на царапинах на моей шее, и я немедленно прикрыла их рукой, - тебя опять привяжут к столу. - Ее голос сорвался, и она вытащила платок из сумочки, чтобы промокнуть слезы прежде, чем они смажут ее макияж. - И я не думаю, что кто-то из нас сможет видеть тебя в таком состоянии.
Я проснулась утром в четыре часа и не смогла снова заснуть. После полуторачасового смотрения в потолок, игнорирования санитара, приходившего проверять меня каждые пятнадцать минут, я оделась и спустилась вниз в холл, ища какой-нибудь журналвот так и начался мой день. К моему удивлению, Лидия сидела на кушетке в гостиной в общей зоне.
- Ты рано встала.
Я без приглашения села рядом с ней. В углу играло телевидение, включены новости, но их никто не смотрел. Как я понимала, другие пациенты еще не встали. Солнце тоже.
Лидия наблюдала за мной точно так же, как и вчера, умеренно интересуясь, без удивления и в почти полном отрешении. На одну долгую минуту наши взгляды встретились, никто не моргал. В каком-то роде это был вызов, когда я дала ей шанс заговорить. У нее есть, что сказать. Я была уверена в этом.
Но она ничего не сказала.
- Не спиться, да?
В любое другое время, я бы не любопытствовала (в конце концов, не слишком-то хочется, чтобы все тыкали в твою предполагаемую умственную неустойчивость), но она помногу часов в день за мной шпионила. Как будто хотела что-то сказать.
Лидия покачала головой, прядь черных волос упала ей на лицо. Она откинула их за ухо, ее губы не двинулись.
- Почему нет?
Она только смотрела на меня, прямо в глаза, как будто они очаровывали ее. Как будто она видела что-то, чего никто другой увидеть не мог.
Я уже хотела спросить, что она увидела, но остановилась, увидев фиолетовое пятно на другой стороне комнаты. Высокая медсестра в халате цвета баклажана с папкой в руке проверяла нас. Уже прошло пятнадцать минут? Но прежде, чем она могла продолжить идти по списку, Паул появился в дверном проеме.
- Эй, они уже послали одного в Е. Р.
- Уже? - помощница женского пола посмотрела на часы.
- Ага. Она устойчива, но нуждается в пространстве.
Оба исчезли в нижнем зале, и я повернулась, чтобы посмотреть на лицо Лидии, которое стало еще более бледным чем, было раньше.
Несколько минут спустя загудел главный вход, как только распахнулись двери. Санитарка женского пола поспешила от станции медсестер, когда человек в зеленой форме ступил на лестницу, выдвигая худую, устало выглядящую девочку в инвалидном кресле. На ней были одеты джинсы и фиолетовый топ, а ее длинные бледные волосы закрывали большую часть лица. Ее руки лежали на коленях, перевязанные бинтами от кистей до локтей.
- Вот ее рубашка. - Мужчина в зеленом протянул помощнице толстый пластиковый пакет с логотипом Арлингтон Мемориал. - На твоем месте я бы это выбросил. Не думаю, что весь порошок мира смог бы отстирать всю эту кровь.
Справа от меня Лидия вздрогнула и, взглянув на нее поближе, я увидела, что ее лоб сморщился от явной боли. Когда санитарка катила новенькую через общую зону, Лидия замерла позади меня, так сильно стиснув подлокотники кресла, что у нее стали видны сухожилия.
- Все нормально? - прошептала я, когда кресло со скрипом катилось в сторону женского коридора.
Лидия покачала головой, но глаза не открыла.
- Что болит?
Она опять покачала головой, и я поняла, что она была младше, чем мне сначала показалось. Самое большее четырнадцать. Слишком юная, чтобы застрять в Лэйксайд, неважно, что с ней было не так.
- Хочешь, я позову кого-нибудь? - я начала подниматься, но она так внезапно схватила мою руку, что я дернулась от удивления.
Она была намного сильнее, чем выглядела. И быстрее.
Лидия покачала головой, отвечая на мой взгляд одним зеленым глазом, ярко блестящим с болью. Потом она встала и напряженно пошла по коридору, одной рукой держась за живот. Минуту спустя ее дверь тихо закрылась.
Остаток дня был расплывшимся пятном из наполовину съеденной пищи, размытых взглядов и чрезмерного количества аккуратных кусочков паззлов. После завтрака медсестра Нэнси, вернувшись на дежурство, стояла на поем пороге и спрашивала кучу бессмысленных агрессивных вопросов. Но к тому времени я уже была раздражена пятнадцатиминутными проверками и сверх разочарована недостатком уединения.
Медсестра Нэнси:
- У вас сегодня была дефекация?
Я:
- Без комментариев.
Медсестра Нэнси:
- Вам все еще хочется причинить себе вред?
Я:
- Никогда не хотелось. Мне больше нравится баловать себя.
Потом терапевт по имени Черити Стивенс проводила меня в комнату с длинным окном с видом на пост медсестер, чтобы спросить меня, почему я пыталась разодрать себе горло и почему кричала достаточно долго, чтобы разбудить мертвого.
Я была практически уверена, что мой крик на самом деле не смог бы разбудить мертвого, но она выглядела недовольной, когда я так ей и сказала. И неубежденной, когда я настаивала, что не пыталась причинить себе вред.
Стивенс погрузила свое тощее тельце в кресло напротив меня.
- Кейли, ты знаешь, почему ты здесь?
- Да. Потому что двери заперты.
Ни улыбки.
- Почему ты кричала?
Я поджала ноги под себя, разминая правую, используя свое право хранить молчание.