Еще бы избавиться от семейки Хурта и Уны с их мерзким сыночком, и существование стало бы совершенно безоблачным. Снорри меня бесил: заносчивый, злой мальчишка. Казалось, он поставил себе цель издеваться надо мной. К нему единственному мне хотелось применить необычные способности, притом в далеко не мирных целях.
Снорри, похоже, считал меня непроходимой тупицей, малейшие промахи тут же поднимались им на смех. В его присутствии я и впрямь становилась еще более неуклюжей и неловкой. Наверное, он замечал это, потому что на его губах часто появлялась насмешливая улыбка. Он словно только и ждал, пока я что-то уроню или испорчу. Противный мальчишка. Почему-то он меня сразу возненавидел, впрочем, я отвечала ему тем же. А после одного случая я даже стала его побаиваться. Началось все с обычных насмешек.
Мне тогда исполнилось десять, а Сноррипятнадцать. Внешне он казался старше своих лет, рослый и мускулистый. Правда, черты лица у него были несколько женственными, чего он отчаянно стеснялся. Снорри отращивал бороду, чтобы казаться мужественнее. Но золотистый пушок, который с огромным трудом пробивался на подбородке, мало этому помогал. Я в открытую потешалась над ним и дразнила, за что однажды получила затрещину.
На мою защиту тут же выступил тринадцатилетний Стейнмод. Несмотря на то, что он был ниже и мельче Снорри, это не помешало ему с яростью волка накинуться на двоюродного брата. Стейнмод даже повалил его на землю. Конечно, результат оказался плачевным для приемного брата, но у меня все равно потеплело на душе. Приятно, что кто-то не побоялся и вступился за меня. Я собственным платком вытерла кровь с рассеченной брови мальчика и помогла ему вычистить одежду.
Реакция Стейнмода на мои прикосновения немного удивила. Мальчик задрожал и сник, словно это и не он сейчас храбро дрался с сильным противником. Стейнмод не хотел, чтобы кто-нибудь видел его в таком состоянии. Тогда я повела его на любимую полянку, куда частенько сбегала, когда хотела побыть одна.
Мы сели на берегу ручья, который радостно поприветствовал меня. Я беззаботно засмеялась, опустив босые ступни в воду. Стейнмод не сводил с меня глаз. В конце концов, я смутилась и проворчала:
Ты чего?
Он вспыхнул до корней волос и отвернулся, делая вид, что не понимает, о чем я, но вскоре опять посмотрел на меня. Чтобы скрыть собственное смущение, я заговорила о другом:
Ну, ладно. Здесь нас никто не видит, и я могу убрать следы драки.
Ты, правда, это сделаешь? он судорожно сглотнул.
Ну, да. Я же сказала.
Я приложила руку к его лицу и полуприкрыла веки. Нужные слова находились сами, слетая с моих губ. Из-под пальцев струился сияющий свет. Вскоре от кровоподтеков и синяков не осталось и следа. Я предложила Стейнмоду самому в этом убедиться, заглянув в ручей. По взмаху моей руки вода в нем стала гладкой, как зеркало, и пораженный мальчик нагнулся над ней. Его глаза округлились, он осторожно ощупал лицо, а затем едва слышно пролепетал:
Спасибо, Рунгерд.
Не за что.
Я прищурилась и лукаво улыбнулась, с губ сорвался беззвучный приказ. Из водной глади вынырнул прозрачный кулак и зарядил мальчику в подбородок, рассыпавшись мириадами искр. Физиономия Стейнмода вытянулась, он упал на спину, мокрый с головы до ног. Я хохотала, катаясь по зеленой траве, а Стейнмод обиженно шмыгал носом.
Это ты сделала?
Нет, он сам.
Махнув в сторону ручья, я сорвалась с места и понеслась по поляне. Стейнмод стал меня догонять, мы оба смеялись и дурачились.
Домой явились только к ужину. Нам пришлось выслушать порцию нравоучений от Асне, но это нисколько не испортило нам настроение. Особенное удовольствие доставило изумленное выражение на лице Снорри. Еще бы. На Стейнмоде не осталось ни царапины, чего нельзя было сказать о нем самом. Я шепнула Стейнмоду, что теперь он может сказать всем, что побил Снорри, и в этом никто не усомнится. Но мальчик предпочел молчать, чтобы не бросать на меня подозрений.
Ночью я долго не могла уснуть, так меня переполняли впечатления дня. Все давно спали, привычные звуки наполняли помещение. Чтобы побыстрее уснуть, я стала сочинять новую песню.
Услышав скрип половиц, я открыла глаза и увидела силуэт Снорри на фоне открытой двери. Куда это он пошел среди ночи? Может, по нужде? Тревожное чувство внутри, похожее на поскребывание кошачьих когтей, заставило присмотреться повнимательнее. Снорри двигался как-то странно. Руки безвольно вытянуты вдоль тела, голова неподвижна. Он даже под ноги не смотрел, но умудрялся ни на что не натыкаться. Интерес оказался сильнее неприязни к Снорри, и я решила выяснить, в чем дело. Вспомнились страшные сказки про то, как альвы туманят людям головы и заманивают в ловушку. А потом несчастных находят со сломанной шеей или увечьями.
Едва дверь за Снорри закрылась, я пробралась к выходу и выглянула наружу. Двоюродный братец направлялся в сторону ворот такими же пугающими размеренными шагами. Казалось, его и правда ведет неведомая сила. Едва не слетев со ступенек, я чертыхнулась и тут же зажала рот ладонью. Вдруг Снорри услышал? Он даже не повернулся в мою сторону, продолжая идти вперед. По спине пробежали прохладные мурашкипохоже, он вообще ничего не видит и не слышит. Больше не скрываясь, я двинулась за ним.
Мы шли долго. В какой-то момент даже захотелось повернуть обратно и предоставить Снорри собственной судьбе. Я ведь ничего ему не должна, он бы вряд ли помог мне, случись подобное со мной. Почему тогда я упрямо продолжаю идти за ним? Кто знает, что случится? Альвы ведь и на меня могут переключиться за то, что лезу не в свое дело. Окликнуть Снорри я не решалась. Говорили, что если человека, зачарованного альвами, разбудить, он может лишиться разума. Как бы я ни относилась к Снорри, но брать на душу такой грех не хотелось.
Мы достигли границы владений Фрейвара и повернули направо. Чем дальше мы шли, тем сильнее шевелились у меня волосы на затылке. Я боялась поверить вспыхнувшей догадке. Все еще надеялась, что Снорри свернет в другую сторону. Не свернул. В лунном свете замаячила темная громадина неподвижных деревьев. К горлу подобрался скользький противный комок, вспомнилось ощущение тяжелой энергии того места. Даже при дневном свете я бы ни за что не решилась вернуться туда.
Застыв столбом, я смотрела на отдаляющуюся фигуру Снорри и не могла сделать ни шагу. Тело трясло, как в лихорадке, руки и ноги окоченели так, что я не могла согнуть их. Я могу просто повернуться и пойти домой. Никто не узнает, что я вообще здесь была. И даже если бы узнали, вряд ли осудили. Чистое самоубийство идти среди ночи в мертвый лес.
Если бы не проклятое сердце, скулящее при виде идущего на верную гибель Снорри, я бы тут же заставила ноги двигаться и убежала прочь. Но я не могла. Каким бы ни был Снорри, он один из моего рода. Я должна хотя бы попытаться спасти его. Убедила себя, что если и впрямь увижу что-то жуткое, тут же убегу. А пока пойду за Снорри и попытаюсь привести его в чувство. Как это сделать, понятия не имела, но решила, что по ходу соображу.
Со спины словно свалилась огромная тяжесть. Стряхнув оцепенение, я бросилась за уже скрывшимся за деревьями Снорри. Решила, что догоню его и разбужу. Пусть даже с ума сойдет, зато живым будет.
Он уже совсем рядом, я могу протянуть руку и коснуться его плеча. Хочется сделать это как можно быстрее. Схватить его и со всех ног бежать прочь. Расшалившееся воображение заставляло деревья вокруг оживать и тянуть ко мне когтистые ветви. Выругавшись, я попыталась дотронуться до Снорри. Кубарем отлетела назад и больно стукнулась о ствол ближайшего дерева. С недоумением потирая шишку на затылке, старалась понять, что произошло. Я будто наткнулась на преграду, не дающую мне сделать то, что я задумала.
Я заставила себя подняться и пошла дальше, держась на безопасном расстоянии. Что за сила окружает Снорри и не дает приблизиться? Запоздало вспомнив о своей внутренней сущности, хранящей загадочное молчание, я спросила об этом у НЕЕ. Голос с грустью ответил, что ответ скрыт за плотной завесой и посоветовал:
Тебе лучше вернуться, Рунгерд. Это может быть опасно.
Я не могу бросить сородича.
ОНА почему-то не стала переубеждать меня и умолкла, предоставив мне самой справляться.
В просвете за деревьями показалась знакомая полянка, на которой я сама стояла пять лет назад. Все в душе перевернулось, нахлынули болезненные воспоминания. Спрятавшись за стволом огромного дуба, я осторожно выглянула.
В центре свободного пространства горел огненный круг. Внутри стоял человек в темном плаще с капюшоном. Там, где полагалось быть лицу и рукам, клубился черный туман. Неужели, это один из альвов? Утратив способность дышать, я наблюдала за тем, что происходит. Понимала, что помешать ничем не могу и лишь надеялась, что убивать Снорри не станут.
Человек велел Снорри подойти, и тот повиновался. Черный туман в рукавах плаща простерся над головой парня, послышался низкий, будто идущий из-под земли голос:
По воле Бардона и рока,
Пойдешь ты в мир стезей порока.
Ты силой будешь наделен,
Лишь тьма и мрак тебе закон.
Служить ты будешь только мне,
Душа твоя сгорит в огне.
На смену ей дарю я мрак,
Добро в тебе теперь лишь прах.
Фигуру Снорри окружило темное марево, из груди вырвался сгусток светлой энергии. Мерцая, он влетел в руки колдуна, и тотчас же стал тускнеть и превращаться в смолянистый клубящийся комок. Я едва подавила крик, когда этот комок взметнулся ввысь и влетел в грудь Снорри. Человек в плаще пробормотал что-то себе под нос, и растворился в воздухе.
Огненный круг погас, на его месте образовалась выжженная земля. Я боялась сопоставить то, что произошло, с собственными воспоминаниями. Вновь почувствовала, как босые ноги проваливаются в пепел и бредут по нему. Неужели, со мной тоже сделали то же самое? Провели непонятный обряд и оставили здесь. Может, потому я ничего и не помню. А Снорри? Он тоже забудет все, что было до этой ночи?
Не могла отвести глаз от парня, утратившего прежнюю безучастность. Его взгляд приобрел осмысленность. Снорри заозирался, очевидно, не понимая, как здесь оказался. Потом, видимо, понял. Лицо исказила гримаса ужаса. Он с воплем ринулся прочь, даже не заметив меня, вжавшуюся в ствол дерева.
Я же не могла двинуться, продолжая смотреть на поляну. Вопросы роем кружились в голове. Судя по всему, Снорри память не потерял. Сразу осознал, что находится в мертвом лесу и что это за место. Значит, с ним сделали что-то другое. Не то, что со мной. Но от этого не легче. До сих пор перед глазами стояла картина: светлый сгусток, окрашивающийся в черное. Боялась строить догадки, что это все может значить. Может ли это быть его душой, в которую вселилось что-то темное? И чем это грозит Снорри? Всем нам?
Ты знаешь ответы? допытывалась я у НЕЕ.
К сожалению, правда все время ускользает. Чем сильнее пытаюсь понять, тем туманнее становятся образы. Только одно знаю точно: сегодня ночью Снорри превратился в нечто иное.
Тогда я буду следить за ним. Нельзя допустить, чтобы он причинил зло кому-нибудь из моей семьи.
Будь осторожней, Рунгерд.
Глава 4
Снорри
С самого детства отец внушал мне, что мужчина должен быть жестким и сильным. Нет ничего хуже, чем проявлять слабость. А жалость и любовьэто тоже слабость, поэтому, мужчина не имеет права открывать эти чувства на всеобщее обозрение. Отец учил на собственном примере, поколачивая работниц и мать. Как-то, когда мне было лет шесть, я заступился за маму. Отец отшвырнул меня к стене с такой силой, что я рассек кожу на виске. До сих пор шрам служит напоминаниемя тогда поступил не так, как подобает мужчине. Я хорошо усвоил урок и с того дня у отца не было повода сердиться на меня. Хотел стать самым сильным, чтобы все меня боялись и уважали. Не раз приходилось переступать через собственные чувства и подавлять жалость, когда я бил других детей и животных. Радовался, читая на лицах окружающих страх. Это значило, что я добился цели.
С появлением в одале девочки по имени Рунгерд я столкнулся с новым проявлением слабости. Хрупкое существо с огромными глазами цвета морской волны и черными, как ночь, волосами вызывало нежность и желание защитить. Я воспринимал это, как посланное норнами испытание, которое должен преодолеть. Чтобы никто не распознал моей слабости, я издевался над Рунгерд сильнее, чем над остальными, даже разок ударил. Но, совершив этот поступок, которым отец мог гордиться, почувствовал себя ужасно. Словно не я нанес удар, а мне самому причинили боль.
Только вмешательство двоюродного брата, Стейнмода, уберегло от унижения, когда я хотел извиниться перед девчонкой. Братец налетел, как раненый вепрь, размахивая жалкими кулачками. Разумеется, я задал ему порядочную трепку, но драка отрезвила меня. Я снова почувствовал уважение к себе. Однако сердце болезненно сжалось, когда Рунгерд засуетилась вокруг Стейнмода, утирая ему кровь и бросая на меня свирепые взгляды.
Ну, что, доволен? Смотри, что ты наделал, кричала она, пока я изо всех сил удерживал на лице насмешливую улыбку.
Ничего с ним не случилось. В следующий раз умнее будет и не станет связываться с тем, кого не может победить.
Индюк. Вот бы тебя кто-то поколотил. А то корчишь из себя конунга
Это точно, хмыкнул Стейнмод, но тут же заткнулся, когда я погрозил ему кулаком.
Рунгерд подбоченилась и бросила новую шпильку:
Нечего тут из себя воображать. Хоть бы немного почтения проявил к будущему господину. Ведь это Стейнмод станет одальсбондом, а не ты.
Она знала, как меня уязвить побольнее. Кровь закипела в жилах, в глазах потемнело. Будь на моем месте отец, от девчонки и мокрого места бы не осталось. Я же не смог второй раз поднять на нее руку. Вместо этого вздернул подбородок и процедил:
Когда-нибудь я стану великим человеком. Сам конунг признает мои заслуги. А Стейнмод так и останется тюфяком, который из одаля и носа боится высунуть.
Да ты что, Рунгерд расхохоталась, ее смех отозвался горечью в душе. А как по мне, ты так и останешься жалким хвастунишкой. Как же, держи карман шире. Конунг спит и видит, чтобы приблизить тебя к себе. Ты неудачник, вот ты кто. Только слабых умеешь обижать.
Я выругался и, бросив на нахалку испепеляющий взгляд, ринулся прочь. Она еще пожалеет. Придет день, и я докажу, что способен на многое. Почему-то именно ее признание значило больше восторгов остальных.
Я тоже пострадал от рук Стейнмода. Кто бы мог подумать, глядя на этого задохлика. Но мне пришлось самому обрабатывать ссадины и кровоподтеки. Только сейчас в полной мере осознал, насколько одинок. Сверстники держались на приличном расстоянии. Конечно, они уважали меня, но дружеских чувств не испытывали. Только одиннадцатилетний Торольв ходил за мной хвостиком, но разве я мог относиться к нему, как к равному? Я воспринимал его как свиту, которая должна быть у каждого великого человека. Сейчас даже Торольва не оказалось рядом, он поехал на охоту с Фрейваром.
Что это я раскис, в самом деле? Девчонка на меня плохо влияет. Вот и сейчас, они со Стейнмодом куда-то понеслись, наверное, на любимую полянку Рунгерд. Почему-то захотелось оказаться на месте двоюродного братца, чтобы голубовато-зеленые глазищи смотрели на меня с такой же теплотой и нежностью. С ума сойти, о чем я только думаю. Она же девчонка совсем, а мне, как никак, уже пятнадцать.
Отец не раз намекал, что пора познакомиться с еще одной стороной жизни мужчины. Я догадывался, что он имеет в виду, и чувствовал смущение. Меня пугал не сам процесс, в общих чертах я понимал, что должен делать, а то, что не справлюсь и опозорюсь. Не знаю, как смогу потом смотреть в глаза тем, перед кем кичился мужественностью. Парни из соседних одалей, с которыми упражнялся в воинском искусстве, травили байки про то, что для них это уже давно пройденный этап. Если верить тем росказням, в их объятиях побывали чуть ли не все девушки Мидвальдена. Правду сказать, в это мало верилось, но приходилось не отставать и тоже выдумывать небылицы.
Так, например, героиней одной моей любовной истории стала хорошенькая дочка арендатора по имени Трюд. Девчонка и в самом деле посматривала на меня, но я считал ниже своего достоинства выказывать ей симпатию. Она ведь низкого происхождения. Хотя с чего-то же нужно начинать. Я все больше задумывался над вариантом с Трюд, но пока ждал, когда отец повезет меня в город в увеселительное заведение. Он не раз хвастался, как там можно здорово время провести, говорил, что местные девицы от него тают. Я не смел усомниться в его словах, хотя замечал, что наши служанки бегут от него, как от огня, стоит ему многозначительно на них взглянуть.