Весь день я занимался стрельбой из лука, не давая себе передышки. Военное искусство мне никогда не надоедало. Благодаря нему я рассчитывал прославиться, поэтому подходил к делу ответственно. Только заметив, как к дому подходят веселые и довольные Стейнмод и Рунгерд, я оставил свое занятие. Непроизвольно брови взметнулись вверх, а глаза округлились. На физиономии Стейнмода не было ни следа драки, хотя я помню, что поставил ему синяк под глазом, рассек бровь и нос разбил. Рунгерд и братец переглянулись и зашлись в хохоте, потом побежали в дом. Я, прикрывая рукой ссадину на щеке, побрел за ними.
Сегодняшний день приготовил мне еще одно потрясение. Вечером отец сообщил, что собирается ночевать в Мидвальдене и берет меня с собой. Лукавое выражение лица не оставляло сомнений в том, зачем мы туда поедем. Похоже, я наконец-то узнаю эту пока неизведанную сторону жизни
Никогда еще я так не волновался, как в тот момент, когда переступил высокий порог шумного грязного трактира. Тут же меня оглушило смешение звуков и запахов. Отовсюду раздавались пьяный хохот, ругательства и сальные шуточки завсегдатаев, визгливый смех женщин. По большому помещению разносились запахи дешевого эля, еды и пота. За грубыми деревянными столами сидели мужчины и неряшливо одетые женщины. Отец потащил меня за стол, где уже сидела веселая компания. Раздались приветственные возгласы. Меня хлопали по спине и отпускали непристойности по поводу причины моего появления здесь.
Одна из вульгарно одетых женщин, с огромными телесами и заплывшими жиром щеками, тут же начала оказывать мне знаки внимания. Стоило сесть на грубо сколоченный табурет, как она взгромоздилась мне на колени и пропищала в самое ухо:
Ух, какой хорошенький мальчик. Так бы и съела.
Не смущай его, Грета, загоготал отец. Лучше покажи, что должен уметь настоящий мужчина.
Да не вопрос, женщина грузно слезла с моих колен и потянула за собой:
Идем, красавчик. Все тебе покажу и расскажу в лучшем виде.
Раздался дружный смех собравшихся. Я готов был сквозь землю провалиться, но отчаянно делал вид, что для меня все происходящее в порядке вещей. Грета привела меня в отдельное помещение, отгороженное от общего зала неплотной занавеской. Там стояла грубая кровать, застеленная грязным покрывалом с пятнами неизвестного происхождения. Я попятился, но женщина схватила меня и опрокинула на постель.
Ну, что, повеселимся, малец?
От нее воняло тухлятиной, потом и алкоголем. Я задыхался от омерзения. И это то, чего я так желал? По сравнению с этой жирной свиньей малышка Трюд казалась светлым альвом. Нет уж, даже рискуя навлечь насмешки отца, не прикоснусь к этой шлюхе. Я изо всех сил отпихнул взгромоздившуюся на меня женщину. Она с гулким стуком опрокинулась на пол, задрав жирные ляжки. Не дожидаясь, пока она поднимется, я отдернул занавеску и бросился бежать. Вслед доносились улюлюканье и хохот.
За отцом я возвращаться не стал, боясь новых унижений. Даже то, что придется идти пешком почти всю ночь, не остановило меня. Усталый и злой, наконец, добрался до родного одаля, пробрался к лежаку через лежащих покотом сородичей и попытался уснуть. Как назло, это не удавалось. Недавние события хороводом вертелись в голове. Я был недоволен: показал себя жалким щенком, опозорился перед кучей народу. Но я все-таки докажу отцу, что способен на решительные поступки. Завтра же начну обхаживать арендаторскую дочку. Не думаю, что уломать ее будет трудно. Стоит мне появиться рядом, и эта дуреха сама не своя.
Глава 5
Снорри
Если я ставил перед собой цель, то не откладывал дело надолго. Проснувшись утром, не поехал ни на охоту, ни на поле, где обычно встречался с приятелями и проводил время за стрельбой из лука и сражениями на мечах. Вместо этого стал ошиваться поблизости от Трюд. Девчонка работала в доме, помогая другим женщинам, я же занялся стрельбой из лука во дворе. Она то и дело находила предлоги, чтобы пройти мимо меня: то вылить ведро с помоями, то принести что-нибудь из амбара или кладовой. Я делал вид, что не замечаю нежных взглядов, которые Трюд на меня бросала. Наконец, решил, что достаточно показал собственную значимость, и лениво окликнул:
Ты занята вечером?
Трюд едва не упала, с трудом удержав миску с творогом. Округлившимися глазами уставилась на меня, словно с ней заговорили дерево или камень.
Я Я
Ну, чего мямлишь? я сделал вид, что недоволен, и она тут же залепетала.
Нет, я не занята Конечно, не занята
Можем сходить на реку или еще куда-нибудь.
С удовольствием, она едва не запрыгала, наверное, ее удержала только боязнь все-таки перекинуть миску.
Вот и отлично.
Я вернулся к прерванному занятию, краем глаза наблюдая, как девчонка в нерешительности топчется на месте. С явной неохотой она все же пошла в дом, я же усмехнулся. Это оказалось легче, чем я думал.
Несколько дней мы с Трюд встречались по вечерам, бродили по окрестностям. Я почти все время молчал, она же щебетала без умолка, стараясь меня развлечь. Как-то я решил испробовать совет одного из приятелей. Он хвалился, что стоит ему сказать девушке пару комплиментов, и она уже на все готова. Как назло, в голову ничего не лезло. Что ей такое сказать? Я даже нахмурился от напряжения, а Трюд с тревогой посмотрела на меня:
Что-нибудь случилось, Снорри? Ты на меня сердишься?
Да нет, я пожал плечами, поднял глаза на усыпанное звездами небо и, наконец, придумал, что сказать. Трюд, твои глаза похожи на звезды. Они такие же сияющие и прекрасные.
Девушка замерла, с восторгом глядя на меня, потом обвила мою шею руками и прижалась ко мне. Я ощутил, как трепещет ее хрупкое тело, и почувствовал возбуждение. Оказывается, в простолюдинках тоже есть плюсы. Они не такие сдержанные и гордые, с ними легче добиться желаемого. Я шепнул ей:
Завтра, когда освободишься, приходи в амбар.
Я приду выдохнула она и еще крепче прижалась ко мне.
* * *
Мы сидели в амбаре, на мягком душистом сене. Снаружи доносились привычные звуки жизни одаля: лязганье молотка, мычание коров, ржание лошадей, насмешливые перепалки слуг. От Трюд пахло молоком и цветами. Она робко смотрела на меня, ожидая чего-то, а я не мог даже пошевелиться, словно превратился в камень. Старался не показывать волнения, хотя сердце колотилось, как бешеное, а на лбу выступила испарина. Похоже, Трюд такая же неопытная, как и я. Это одновременно и пугало, и успокаивало. Значит, ей не с чем будет сравнить, не станет потом насмехаться. Вспомнив истории приятелей, я собрался с духом и приступил к выполнению поставленной задачи.
Так, для начала ее нужно поцеловать. Я поднял отяжелевшую руку и коснулся щеки Трюд. Ее кожа оказалась нежной и бархатистой, словно амитанский персик. Трюд подалась вперед, ее глаза преданно смотрели на меня. Ничего себе, похоже, девчонка и впрямь влюблена без памяти. Я подавил угрызения совести. Плевать, что ее заклюют, стоит кому-то узнать, что она уже не девственница. Не говоря уже о том, что никто не захочет на ней жениться. Заставил себя успокоиться и не поддаваться слабости.
Я притянул девушку к себе и коснулся губами приоткрытых губ. Вначале тыкался ей в рот неумело и беспомощно, словно новорожденный теленок к коровьему вымени, но потом что-то подсказало, как действовать правильно. Трюд жадно ответила на поцелуй, я ощутил, как трепещет ее хрупкое тельце. Почувствовал, как напрягается и крепнет моя плоть, как мне до безумия хочется получить то удовольствие, которым хвалились приятели. Трюд не сопротивлялась, она легла на мягкое сено, погрузившись в него, как в пуховую перину. Я стал срывать с нее одежду, грубо и неловко, она же со странным выражением смотрела на меня.
Я лег на нее сверху, начал мять маленькую нежную грудь, затем раздвинул ей ноги. Она выдохнула мне в ухо:
Ты будешь любить меня, Снорри?
Конечно, усмехнулся я. А что я, по-твоему, сейчас делаю?
Я не об этом, с грустью произнесла она. Если я это сделаю, ты полюбишь меня по-настоящему?
Ну, да, быстро ответил я, хотя в глубине души поразился ее глупости. Как она смеет рассчитывать, что сын бонда полюбит простолюдинку, да еще доступную.
Мои слова ее, однако, успокоили, она закрыла глаза и позволила делать с собой все, что пожелаю.
Это длилось гораздо меньше времени, чем рассказывали приятели. По щекам Трюд катились слезы, словно она ощущала боль. Впрочем, девушка не издавала ни криков, ни стонов, так что может слезы эти от удовольствия. Я почувствовал вспышку острого наслаждения и рухнул на Трюд, тяжело дыша и возвращаясь к реальности. В этом деле, оказывается, нет ничего трудного. Гордый собой, я взглянул на девушку.
Ну как, тебе понравилось?
Заметил, что ее нижняя губа прокушена до крови и нахмурился. Значит, ей и правда было больно. На лице Трюд появилась слабая улыбка.
Лишь бы тебе понравилось. Я так люблю тебя, Снорри.
Ну да
Скажи, что тоже меня любишь, с мольбой протянула она.
Я поспешно слез с нее, стараясь не смотреть на перепачканную кровью внутреннюю поверхность бедер.
Какая ты быстрая, бросил я. Так сразу и полюбить тебя должен? Размечталась.
Больше не глядя на девушку, я натянул штаны и, насвистывая, вышел из амбара. Сегодня я, наконец, стал настоящим мужчиной.
Несколько следующих дней Трюд напрасно пыталась поговорить со мной. Я оправдывался занятостью и избегал ее. Не хватало, чтобы о том, что случилось, кто-то узнал. Разве она сама не понимает, как это неосторожно с ее стороны? Я не испытывал к Трюд никаких чувств, она уже послужила моей цели и ни для чего другого мне не нужна. Жалость я старательно гнал от себя. Однажды Трюд в открытую подошла ко мне, когда я собирался ехать на охоту, и решительно произнесла:
Снорри, нам нужно поговорить.
Уже сидящие верхом отец и дядя Фрейвар обменялись сальными шуточками, поглядывая на нас. Я заметил в глазах отца одобрение и воспрянул духом.
Ну, что ж, пойдем.
Я потащил Трюд в сторону сада, и когда деревья скрыли нас от любопытных взглядов, отпустил.
Чего тебе?
В огромных светлых глазах застыли слезы, она робко коснулась моей щеки.
Снорри, я сделала что-то не так? Тебе было плохо со мной?
Все было отлично, усмехнулся я, почесывая затылок.
Почему же ты больше не приглашаешь меня на прогулки, не хочешь даже разговаривать?
А зачем? я прищурился. Я уже получил то, что хотел.
Лицо Трюд залила смертельная бледность, она еле слышно прошептала:
Ты не любишь меня И никогда не полюбишь
Трюд, ты сама понимаешь Между нами пропасть. Ясын бонда, а тыдочь арендатора. На что ты рассчитывала? Раньше нужно было думать.
Она больше не сказала ни слова. Удаляясь, я чувствовал на себе пристальный напряженный взгляд.
По дороге к лесу я во всех подробностях рассказывал любопытствующим сородичам о приключении с Трюд. Раз она на глазах у всех себя опозорила, мне больше нет смысла держать это в тайне. Отец и дядя делились собственными любовными похождениями. Наконец-то, меня признали взрослым мужчиной и приняли в свой круг. Все во мне ликовало.
Когда мы к вечеру вернулись домой, навстречу выбежали взволнованные женщины. Тетя Хельга сообщила, что Трюд нашли повешенной в амбаре. Я сделал вид, что меня это мало заботит, но ночью меня мучили кошмары. Во сне приходила Трюд, неестественно бледная, с синими губами и опухшим лицом. Она протягивала ко мне руки и звала, а я бежал от нее что есть мочи. Проснулся в холодном поту. Что-то терзало и мучило, я боялся признаться самому себе, что чувствую сожаление и раскаяние. Это я виноват в ее смерти. Хуже всего то, что я ни с кем не мог поделиться этим, ведь я не должен проявлять слабости. Пусть все считают, что мне плевать на то, что случилось, воспринимают меня бесчувственным чурбаном. Я бы многое отдал, чтобы так оно и было на самом деле Тогда исчезла бы ноющая боль в сердце и перестали сниться разрывающие душу кошмары
Глава 6
Рунгерд
Минуло еще пять лет, мне исполнилось пятнадцать. Я теперь стала совсем взрослой, хотя меня все еще считали девчонкой-несмышленышем. Наверное, из-за маленького роста и хрупкого телосложения.
Это ж надо было уродиться такой пигалицей. Я едва доходила до плеча даже Астридстаршей дочери Уны и Хрута, хотя она самая низенькая из других женщин одаля. Я подозревала, что именно по этой причине Астрид не могла найти мужа, и в двадцать пять лет все еще сидела на шее у родителей. Что уж тогда говорить обо мне? Вообще карлик по сравнению с ней. К тому же мне достались волосы отвратительного цвета, напоминающего печную сажу. Жуть.
Я страдала из-за непохожести на других и того, что меня не хотят воспринимать всерьез. Теперь, вспоминая, как насмехалась над Снорри по поводу его бороды, я испытывала раскаяние. Я поняла, что он чувствовал тогда. Чтобы казаться взрослее, я даже запихивала в лиф платья тряпок. Заметив, как я болезненно к этому отношусь, Снорри подбавлял жару, выдумывая обидные прозвища. А я даже не могла ответить тем же, потому что он, наконец-то, отрастил долгожданную бороду, и выглядел теперь очень даже мужественно.
Кстати, о нем. Как я ни следила за Снорри в поисках изменений, он оставался таким же, не лучше и не хуже, и на этот счет я успокоилась.
Женщины млели от Снорри, несмотря на его грубость и злобный характер. Он же относился к ним с презрением, которое не считал нужным скрывать. По всей округе ходили слухи об одержанных им любовных победах. Брошенные девушки рыдали в подушку, а ему и горя мало. Отцы и братья обесчещенных подружек этого покорителя сердец не раз пытались разобраться с ним. Но несколько раз столкнувшись с нечеловеческой силой Снорри, уже не рисковали лезть к нему снова. Ему дали прозвище Бьорн, означающее «медведь».
Снорри не раз говорил о своем желании вступить в войско конунга Свана. Почти все свободное время он проводил за освоением воинского искусства: стрельбой из лука, владением мечом и искусством верховой езды. Снорри был одержим этим, остальные мужчины заметно уступали ему. Шестнадцатилетний Торольв считал его идеалом и ходил за ним по пятам, словно собачонка.
Что касается Стейнмода, то он, хоть и освоил все, что необходимо знать воину, но не находил в этом интереса. Ко всеобщему удивлению, он решил научиться читать и писать, и много времени проводил в Мидвальденегородке по соседству с нашим одалем. Я сама там ни разу не была и с удовольствием слушала рассказы Стейнмода об этом месте, где жили не родом, а небольшими группками. Там даже были дома в несколько этажей, что меня особенно поражало. Я не могла представить, как можно жить иначе, чем наша община.
Особенно заинтересовало упоминание Стейнмодом Храма светлых альвов, где велись церемонии восхваления норн и их служителей, несущих людям добро. При храме существовала школа, в нее могли ходить все желающие. Именно там Стейнмод обучался грамоте. Мне тоже захотелось увидеть все это и пойти в школу, но когда я спросила разрешения у Фрейвара, тот заявил, что женщина не должна знать больше мужчины, иначе никто не захочет на ней жениться. Пришлось смириться, тем более что замуж я хотела и втайне надеялась, что, несмотря на внешность, кому-то я все равно приглянусь. А грамоте стал обучать меня Стейнмод, которому это, похоже, нравилось больше, чем мне самой. Я вообще заметила, что он старается всегда держаться поблизости. Не раз ловила на себе его задумчивый взгляд, но не придавала особого значения. Стейнмод всегда казался не таким, как все.
Как-то я украдкой разглядывала себя в небольшое зеркальце, хранимое Хельгой в сундуке в их с Фрейваром комнатке. Зеркала в наших краяхредкость, поэтому Хельга не разрешала никому трогать вещицу. Разумеется, я не могла удержаться, чтобы этого не делать. Улучив удобный момент, когда женщины были заняты на кухне, а мужчинысвоими делами, я в очередной раз достала вожделенный предмет из сундука и стала внимательно себя рассматривать.
Оттуда на меня смотрело округлое загорелое лицо, самой мне оно жутко не нравилось. Ну что за внешность? Курносый нос, за который каждый норовил меня ухватить, громадные губищи, вдобавок еще и яркие, сразу взгляд за них цепляется. Эти жуткие патлы, черные, как смола, и совершенно прямые. Они доходили мне до бедер, и я все время собирала волосы короной вокруг головы, чтобы они не так бросались в глаза. То ли дело роскошная шевелюра Астрид: золотистые кудри, волной ниспадающие по плечам. Единственное, что меня устраивало в собственной внешности, это, пожалуй, глаза. Окружающие не раз говорили, что они красивые, поэтому хоть в них я не сомневалась.