Незнакомец едва заметно вздрагивает и кривит тонкие губы, а в водянистых голубых глазах проступает такая невыносимая мука, что я невольно ежусь. Он похож на марионетку, что вынуждена ступать по лезвиям босыми ногами.
За мужчиной топчется такая же высокая женщина и картинно заламывает руки. Худое вытянутое лицо не выражает абсолютно ничего, а темные волосы с такой силой стянуты на затылке, что кожа вот-вот должна лопнуть, обнажая кости. Только глаза у этой безэмоциональной куклы кажутся живыми. Темные, с красноватыми отблесками, будто там, в глубине зрачков, тлеют угли не угасшего костра.
Корэкс Варго, представляется мужчина и протягивает руку Бардо. Тот отвечает на рукопожатие, но без видимой охоты. Сжимает ладонь всего мгновение, прежде чем отступить назад. Прошу прощения за такой прием, но мы должны соблюдать меры безопасности. Защита раскопокнаша основная задача.
Защита от кого? друг удивленно вскидывает бровь и бросает на меня предостерегающий взгляд. Приказывает держаться позади, и я вижу, как напрягается спутница Корэкса. Подбирается вся и закладывает руки за спину. Оружие нащупывает? В этом секторе никого не бывает. Даже камкери в свое время обошли Гулан-Дэ.
Ваши данные устарели, капитан, Корэкс поджимает губы и вытягивается в полный рост. Саджа меня забери! Эта «жердь» выше нас чуть ли не на голову, если не больше. Из-за хрупкого телосложения опасным мужчина не кажется, но я сразу отметил пистолет у него на поясе. камкери проявляют большой интерес к этой планете. Уже давно. Впрочем, это не имеет отношения к цели вашего визита. Не так ли?
Абсолютно! Бардо широко улыбается и разводит руки в стороны, мне плевать, чем вы тут занимаетесь. Мое делозабрать груз и оставить вас копаться в этом проклятом песке.
Корэкс растягивает губы в слабом подобии улыбки.
Следуйте за мной, капитан.
***
Большинство шахтерских городов строят на поверхности, спуская вниз лифты и грузовые платформы. На Гулан-Дэ все было не по-человечески: слишком уж часто погода здесь преподносит сюрпризы.
Мощные ураганы могли без особых усилий поднять в воздух несколько жилых блоков и швырнуть их прочь, песчаные бури проносились над поверхностью, срывая мясо с костей и кроша оборудование в пыль. После первого же происшествия колонию перенесли под землю, потратив на это Саджа знает сколько времени и ресурсов.
Кто-то говорит, что сама природа против разорения мертвой планеты.
Могильник стоило оставить в покое, но разве это имело значение, когда несколько унций берлиды стоили целое состояние?
Теперь я смотрю на последствия и к горлу подкатывает удушливый комок тошноты, а Ши неосознанно держится поближе и осматривается по сторонам со смешанным выражением ужаса и непонимания.
Нас встретило искусственное желтоватое освещение, очищенный воздух, пахнущий какой-то ядреной химией. И вереница чернильно-черных статуй у самого входа в жилые сектора.
Здесь были мужчины и женщины всех возрастов. Попадались даже статуи детей.
Первая мысльискусная работа из берлиды, эдакая извращенная насмешка над всеми теми, кто погиб здесь, но стоило только остановиться у одной такой скульптуры, как по спине пробегала дрожь, а внутренности леденели.
В нескольких местах камень треснул, обнажив вполне себе человеческие белые кости. Маленький мальчик стоял у самой дороги, сверкая ребрами, раскинув руки в стороны, точно приветствовал гостей.
Саджа всемогущая пробормотала Ши, прикрывая рот ладонью.
Странные у вас понятия об искусстве, я пытаюсь отвести взгляд, но куда ни посмотрипостоянно наталкиваешься на статуи. Спокойные лица. И у всех открытые глаза.
Десятки и десятки молчаливых наблюдателей, навеки закованных в каменные панцири.
Люди должны помнить, сопровождавшая Корэкса женщина впервые открыла рот, и голос у нее оказалсякак наждачная бумага. Из-под сведенных бровей полыхнули черные глаза, и дурное предчувствие во всю всколыхнулось под ребрами. Ворон беспокойно заерзал, раздулся от злости и недобро каркал где-то на краешке сознания.
Вереница труповтакое себе напоминание. Даже вымости вы дорогу могильными камнямисмотрелось бы не так дико.
Вы рассуждаете не как местный житель, женщина позволила себе улыбку, от которой кожа на бледном лице натянулась еще сильнее. Пришельцам не понять, как важно помнить об опасностях Гулан-Дэ.
Я бросаю быстрый взгляд на Ши, а она не может оторваться от одной из статуй.
И чувствую кожей, как в ней медленно закипает злость, как бурлит под кожей неприятие, отторжение и отвращение к увиденному. Девчонка заводится с пол-оборота, как потревоженный хищный зверь, но не произносит ни слова, почти не меняется в лице. Она знает, зачем прилетела сюда и как себя вести не стоит.
Мы спускаемся все ниже, минуем ярус за ярусом, а воздух вокруг густеет и липнет к коже. Я не вижу рабочих, не слышу голосов и все больше нервничаю, потому что, судя по рассказам Бардо, здесь должны копаться исследователи. И если это так, то где они все?
Когда перед нами открывается обширный зал с внушительной дырой в полу, я чувствую подкатившую к вискам пульсирующую тяжесть.
Она не имеет ничего общего со страхом.
Это животное ощущение опасности, когда все инстинкты вопят о том, что пора делать ноги.
Площади здесь не больше сотни квадратных ярдов, но из-за темнотывсего четыре сциловых фонаря по периметру и ни малейшего намека на потолокпомещение кажется необъятным.
Мы прилетели за грузом, а не рассматривать местные колодцы, Бардо кажется беззаботным, но это все напускное. Под тонкой скорлупкой из безразличия онсжатая пружина, что готова выстрелить в любой момент.
И вы получите то, за чем прилетели, Корэкс стоит так, что я вижу только профиль, а тело укрыто глубокой тенью. В полной мере.
Спиной чувствую, что в комнату заходит кто-то еще, даже успеваю обернуться, прежде чем тонкая иголка транквилизатора безошибочно попадает в шею и подкашивает ноги, накрывает сознание черным непроницаемым куполом.
Удар и звон. Грохот выстрела и тихий вскрик. Что-то звенит в стороне, будто сциловый клинок воткнулся в камень.
Не убивать! голос Корэкса искажается и смазывается. Нам нужна вся чистая кровь, какую только можно достать!
С полукровкой что делать?
В силовые путы ее и ко мне в лабораторию. Она все равно бесполезна для ключа, он ее не примет. Корабль оставьте, где стоит! Если кто-то явится их спасать, то все должно выглядеть естественно.
С трудом разлепляю глаза, но не могу пошевелиться. Оцепенение медленно скручивает мускулы, сдавливает горло холодной когтистой лапой. Взгляд цепляется за Ши, а в груди растекается болезненная стужа, раздирает меня острыми колючками.
Под боком девчонки медленно растекается темное пятно.
Шиповник
Не знаю, сколько времени прошло. Несколько часов?
Несколько дней?
Рану на боку быстро подлатали и обработали. Никакого регенгелятолько простейший антисептик, холодная игла и нить. Хорошо хоть закрыли повязкой после штопки.
Все это я определяю «наощупь», потому что глаза предусмотрительно завязали, и, хотя я меньше всего хочу поддаться панике, но удушливые разрушительные волны становятся все сильнее с каждой бесконечной секундой.
О Бардо и Геранте никто не говорит. Кто-то приходит иногда и дает глоток воды, что-то колет в руку, меняет повязку и уходит.
И все это в гробовом молчании.
Первая же попытка задать вопрос заканчивается хлесткой пощечиной и разбитыми губами. Попытки освободиться приводят только к счесанным до крови запястьям и щиколоткам. Силовые путы впиваются в живот, и кажется, что они вот-вот перережут меня пополам.
Когда ожидание становится невыносимым, а я готова выть от бессилияповязку снимают. Дают вдохнуть поглубже и осмотреться, в полной мере осознать безнадежность ситуации.
Комнатка крохотная, едва ли больше двадцати квадратных ярдов, заставленная невысокими стеклопластовыми серыми столами, на которых в изобилии громоздились склянки всех форм и размеров. Тут тебе и кубики, и сферы, и пирамиды. В некоторых булькали разноцветные жидкости, другие под завязку забиты каким-то красноватым порошком. С левой стороны громоздятся коробки с, Саджа меня разорви, бумагой.
Обычной такой, сероватой бумагой!
Даже у нас дома давно пользовались инфо-планшетами, а колония точно не считалась самой развитой в галактике.
Удивлена?
Фокусирую взгляд на стоящем передо мной человеке.
Корэкс. Едко ухмыляется и смотрит так жадно, будто сто лет пленников не видел.
Саджа свидетель, я убью тебя лично, подлая тварь.
Голова тяжелая, а сознание то и дело норовит рассыпаться трухой и осесть на пол. Невыносимо хочется жрать, спать и оказаться подальше от этой долбаной планеты.
И до острой тошноты давит потребность выяснить, живы ли друзья.
Что они сделали с Бардо?
И где Герант?
Внутри щелкает и крутит, распирает во все стороны бессмысленная ярость. Она не позволит мне вырваться, ничем не поможет, но остановить бурлящий горький шквал нет ни сил, ни желания.
Я бы почувствовала, если бы с ним что-то случилось? Я бы узнала о его смерти?
А если я осталась одна?
Дергаюсь, отчего путы только сильнее врезаются в ткань и кожу и шире становится ухмылка врага.
Выособый гость, тянет Корэкс, а от его голоса веет гнилью и могильным холодом. Я никогда не думал, что заполучу полукровку.
Для чего? вместо жесткого вопросаглухой хрип. В глотке сухо, как в пустыне, а некто с водой уже давно не приходил.
Поговаривают, что камкери невосприимчивы к внушению, он делает шаг в сторону, открыв мне стол за его спиной и черно-синий куб: фут на фут, испещренный ядовито-красными прожилками. Камень пульсировал и искрился, как живой. По шероховатой поверхности прокатывались мелкие волны.
Так подрагивает человеческая кожа, когда под ней бьется сердце.
Во рту неприятно защипало, будто кто-то дал глотнуть соленой воды, а виски сдавило с такой силой, что я невольно вскрикнула.
Чувствуете, да?!
В голосе Корэкса такое восхищение и благоговение, что кажетсяон вот-вот запрыгает на одной ножке и пустится в пляс. Потирая руки, он пристально рассматривает мое лицо, заглядывает в глаза, а через секунду жестко фиксирует голову силовым обручем, не позволяя отвести взгляд от странного камня.
Тонкие губы превращаются в нитки, растягиваются в безумной улыбке, а в глазахни капли сострадания, ни единой крупицы здорового рассудка. Там мрак и могильная плесень, ничего больше.
Не переживайте, шепчет он, касаясь губами моего уха. Когда эта штука с вами закончит, вы даже не вспомните своего имени. Страна безудержных кошмаров станет вашим родным домом, единственным пристанищем, а потом
Он щелкает пальцами прямо перед моим лицо и отступает в сторону.
Мы запишем все, что вы скажете, а потом вскроем и исследуем. Разве не волнительно?!
Я убью тебя, сука. Это тоже запиши.
Корэкс презрительно морщится и отмахивается от моих слов, как от надоедливого насекомого.
Да-да, конечно, бормочет раздраженно и придвигает стол ближе, чтобы между мной и жуткой каменюкой осталось не больше фута. Наслаждайтесь. Ни в чем себе не отказывайте, а я пока займусь вашими спутниками.
Значит, они живы. Саджа, только не дай им сгинуть!
Не дай им
Мысль ломается и крошится, никак не могу ее додумать. Куб притягивает взгляд, распускает в стороны сиреневатое свечение, наполняет воздух сладковатой вонью гнилых фруктов. Чувствует, что перед нимсвежая жертва. Трещинки и разломы мягко пульсируют, выпускают наружу вместе со светом тонкие усики-щупальца.
Прежде чем эта дрянь касается головы я успеваю подумать, что эта гадина слишком уж разумна.
И о каком внушении идет речь?
Оно будет копатьсяво мне?
В моих мыслях и чувствах?
Нет!
Рывок, путы сдавливают так, что не вдохнуть, а куб уже оплел меня от макушки до шеи. Пробрался под кожу, выдохнул в лицо удушливый дурман.
Нет
Мир мигает, растворяется в бурном потоке чужеродных видений, тонет в черной горькой патоке образов, что совершенно не принадлежат мне.
И гаснет без предупреждения.
Раз.
И меня не стало.
Герант
Приковать их к постаменту, помощница Корэкса отдает распоряжение властным, пронзительным голосом, от которого внутренности сворачиваются колючими клубками. Мы так и не узнали ее имени, но плевать. Все, чего мне хочетсяраспять безымянную суку и пустить ей в голову заряд огненно-красной сциловой дроби.
Чувство беспомощностисамое отвратительное, что со мной случалось за долгие годы. Вокругтолпа долбаных фанатиков, в голове туман, во рту нагадила стая диких кошек, а в дальнем закутке билась только одна мысль: где Ши?
Если бы она умерла, я бы почувствовал
Наверняка бы почувствовал!
Саджа мне свидетель, ублюдкам пора начинать читать их молитвы
Умоляюще смотрю на Бардо, но на голове друга поблескивает черный «венец тишины». Его забрали с корабля и водрузили на голову Бардо до того, как он пришел в себя, и теперь оставалось только догадываться, что случилось с моей Колючкой.
Женщина поворачивается медленно, будто движется сквозь толщу воды. Не улыбка, а хищный оскал, глаза превратились в щелки, а за веерами темных ресниц мерцали красные огоньки и вспышки.
Во взглядени капли жалости, только какое-то странное отрешенное благоговение. Грудь, обтянутая плотной черной тканью, ходит ходуном. Женщина жадно глотает вязкий, влажный воздух, дрожит и всхлипывает, будто нечто невидимое ласкает худощавое тело тысячами пальцев.
Чем только ширяются эти сумасшедшие? Дурь-то забористая.
Нас выталкивают вперед, к небольшому возвышению, у которого лежат две пары цепей, не больше шести футов в длину, увенчанные широкими ободками сциловых наручников.
На первый взгляд нет в этом возвышении ничего необычного. Каменюка и каменюка: прямоугольная, невысокая, едва ли мне до середины бедра.
Темно-бордовая, искрящаяся, полупрозрачная, но совершенно не вызывающая ничего необычного. Ни единого движения под кожей, никакого вопля даже на самом дальнем краешке сознания.
Ворон даже в ее сторону не смотрел, о чем может идти речь?
Если древний город, на задворки которого нас притащили, пробуждал где-то внутри самые гадкие подозрения, замешанные на горьковатом отвращении, то постамент выглядел, как основание какого-то памятника, давно снесенного первыми жителями планеты.
Взгляд скользит по гладкой поверхности, выхватывает узоры и надписи на незнакомом мне языке. Это абсолютно точно не общее наречие и не его производные, не кулганский, не аркелонский и не хадах-ти.
Будь тот кулганец здесьнаверняка бы определил, что тут написано.
Чувствую, что это важно.
То, что может рассказать этот каменьжизненно необходимо, потому рассматриваю поверхность жадно, пытаюсь запомнить каждую черточку, впадинку, излом странного светящегося узора, точки, тире и завитки.
Бардо как-то странно вздрагивает, и указывает подбородком на неизвестный предмет похожий на наконечник копья.
Он почти сливается по цвету с постаментом, но все равно выделяется двумя-тремя чернильными пятнами, расплывшимися на сверкающем острие.
Новый толчок в спину и удар под колени. Шиплю от боли и дергаюсь, но силовые веревки держат крепко, не вырваться. На запястьях защелкиваются сциловые наручники, тихо звякают цепи. Я чувствую присутствие женщины за спиной, кожей ощущая жар ее тела. Два тюремщика стоят в стороне, позволяя своей госпоже творить все, что вздумается.
В горло упирается что-то острое.
Я слышу едва различимое шуршание, когда клинок протыкает кожу и замирает, подвесив меня в считаных дюймах от смерти. Рана защипала, по коже вниз текут тяжелые вязкие капли. Воротник рубашки мокнет, а затылок прошивают тысячи раскаленных иголок. Сглатываю с трудом и пытаюсь даже не дышать лишний раз.
Ваши наручникичистейший сцил и берлида, шершавый горячий язык проходится по горлу, собирая кровь. Их прочность так высока, что без ключа вам остается только отгрызть себе руки.
Ворон в груди дергается от отвращения, но я приказываю ему сидеть смирно.
Пока еще не время.
Бабы, если дать им ощутить собственную власть, становятся полезно-болтливыми. Особенно такие. Только слепой бы не заметил, что безымянной помощнице тесно в тени своего господина. Хочется показать себя главной, хозяйкой положения. Чем она сейчас активно и занимается, оставляя новые шрамы на моем горле.