У противоположной стены стояла невысокая тумба с зеркалом, упрятанным в резную раму, и низенький пуфик, обтянутый светлой кожей. На стенах горели вездесущие свечи, а воздух был тяжелым и сладким, напитанным лавандовым маслом и запахом спелых орехов.
На дверь в углу я даже не посмотрела. Догадалась, что это ванная комната, но купаний мне на сегодня было достаточнои так голову повело после горячей воды. К тому моменту, как мы с Мартой добрались до нужной комнаты, волосы почти высохли и теперь напоминали мочалку. Недовольно поморщившись, я устроилась на пуфике и взяла с тумбочки массивный костяной гребень.
Все здесь было будто из прошлого тысячелетия! Свечи эти, масла, купальни, настоящий шелк, что так приятно льнул к коже. Халатик соскользнул с плеча, и я могла поклясться, что он был тоньше бумаги. Интересно, Госпожа использует настоящую бумагу, а не инфопланшеты? Наверное, да. Такая женщина не станет делать исключений ни в чем.
Впрочем, Госпожа Лир занимала меня меньше всего.
Куда больше меня волновала моя дальнейшая судьба в качестве личного помощника магистра.
Ведь он мог уволить меня! Я проявила непозволительную слабость, проигнорировала все его правила и запреты. Объятия еще эти дурацкие выпросила! Наверное, магистр уже думает, как бы от меня избавиться поскорее, чтобы под ногами не путалась. Дура! Какая же я дура.
Теперь ты довольна, Флоренс?
Сама все испортила! Я должна была быть сильнее! Должна была показать себя воином, а не размазней, не способной справиться с ситуацией. Зачем магистру такой помощник?
Тяжелые мысли так меня увлекли, что я не услышала стук в дверь. Не услышала его и во второй раз, когда стук повторился и был уже громче. Самобичевание и разочарование в себе были слишком сильны, чтобы окружающая реальность смогла пробиться сквозь них.
Канарейка, мать твою, ты там померла что ли?
Магистр кажется таким хмурым и взволнованным? Да нет же, не может этого быть. Он ведь никогда не волнуется.
Стоп, что? Магистр?!
Вскочив с пуфика, я едва успела запахнуть халат, правда, это все равно не спасало: ткань была слишком тонкой, чтобы спрятаться под ней, и больше открывала, чем скрывала. Стягивая несчастную материю на груди дрожащими пальцами, я поняла, что у меня вот-вот подогнутся коленки. Жар ударил в лицо, растекся по коже огненной волной, и покраснели даже плечи, а от ушей должен был валить пар.
Магистр, со свойственной для него невозмутимостью, черной тенью прошагал по комнате и поставил на тумбочку небольшой поднос. И правда, Марта говорила, что нас покормят в комнатах, но она могла сама принести еду, так почему же
Скользнув взглядом по спине мужчины, я тяжело сглотнула. На нем не было привычной черной курткитолько плотная белая рубашка, обтягивавшая каждый изумительный дюйм. Короткий стоячий воротничок был расстегнут, а рукавазакатаны до локтя, открыв крепкие, перевитые венами руки.
Руки, что так бережно обнимали меня недавно. Это было даже лучше, чем все те фантазии, которые перед сном я прокручивала в голове, разговаривая с канарейкой.
Влажные черные волосы магистра чуть-чуть курчавились, оплетая шею крупными завитками. Хотелось их потрогать, но я одернула себя и напомнила, что сказка закончилась там, в пещере. Больше такое не повторится, и у нас есть правило: стоять не ближе, чем в двух шагах.
Отвернись! Нельзя так пристально глазеть, он же заметит!
Магистр обернулся, окинул меня каким-то странным, темным взглядом, скользнул им по обнаженному плечу, задержался на шее и удивленно изогнул смоляную бровь:
У тебя гребень в волосах застрял.
Рука дернулась вверх, отчего халатик приподнялся и чуть разошелся в стороны.
Ой! пискнула я, пытаясь завязать поясок. Простите
Сядь, Флоренс.
Ссутулив плечи, я побрела к пуфику, собираясь выслушать любой приговор. Ведь хорошие новости так не сообщают, правда? От хороших новостей не подкашиваются колени, и никто предварительно не просит сесть.
Повернувшись лицом к зеркалу, я старалась не смотреть на отражение магистра. Боялась увидеть в его глазах свою судьбу.
Теплая широкая ладонь коснулась моего плеча, поправляя халат, умелые пальцы выпутали гребень из растрепанных волос. Аккуратным движением магистр собрал волосы в руке и принялся их расчесывать, а у меня чуть глаза не лопнули от удивления. От слабого потрескивания по коже побежали мурашки, а по лицу мужчины невозможно было прочитать, о чем он думает.
У тебя прекрасные волосы, Канарейка.
Казалось, что покраснеть еще сильнее невозможно, но я перешагнула и этот предел. Промычав что-то нечленораздельное в ответ, я мысленно ругала себя последними словами, но просто физически не могла оставаться спокойной рядом с магистром. И отчаянно, до дрожи в кончиках пальцев, завидовала Ши и Геранту.
Им не нужны слова, чтобы понимать друг друга.
Закончив расчесывание, магистр принялся плести мне косу.
Магистр. Плел. Мне. Косичку!
Я намного старше сестры, вдруг сказал он, а я затаила дыхание, впитывая каждое слово. До этого он никогда не говорил о семье. Когда она была совсем крошкой, мне приходилось заплетать ей волосы, потому что она была ребенком-катастрофой. Могла бежать и зацепиться ими за кусты, или случайно их поджечь. Крику тогда былострашно вспоминать. Вот я и наловчился. Больше за ней некому было присматривать, а нянек Аврора не выносилавечно устраивала им пакости.
А ваша мать?
Магистр невесело усмехнулся.
Мать была хрупкой женщиной. Она недолго продержалась рядом с отцом, а потом любовниц у него было столько, что я давно перестал воспринимать их, как что-то постоянное. Да и кому было интересно возиться с маленькой девочкой? Ее бы продержали дома до восемнадцати, дали образование и выдали замуж за нужного человека.
Но с Авророй случился Бардо.
Мужчина рассмеялся. Открыто, от души, как, наверное, не смеялся никогда до этого.
Да, именно так! И я рад, что он с ней «случился», только ты ни слова ему об этом не скажешь, ясно?
Как прикажете.
Перехватив косу неизвестно откуда взявшимся кожаным шнурком, Магистр сжал мои плечи и указал на поднос.
Ешь, птица. Кто знает, когда нам выпадет шанс отдохнуть в следующий раз.
Я ухватила его за руку рефлекторно, едва ли отдавая себе отчет в том, что делаю. Вцепилась в запястье мертвой хваткой, не желая упускать этот трепетный момент единства, который мог больше никогда не повториться.
Флоренс
Я вам не врала, запрокинув голову, я смотрела на мужчину снизу-вверх и видела, как налились чернотой его глаза. Я знаю, что вы мне не верите, что думаете, будто выбор канарейкивыдумка или какой-нибудь трюк вашего отца. Ведь это он дал мне рекомендации, но я я никогда вас не обманывала. Я знаю, как сложно принять невозможное. Где это видано, чтобы двоедушник выбирал двоедушника, но так случилось! Я знаю, как вы относитесь к этой «божественной чепухе», и ни о чем не прошу, но хочу, чтобы вы знали: я вам не врала.
И там, в пещере, тоже не врала? он опустился на корточки, и наши глаза оказались на одном уровне. В карей бездне мерцали золотистые блики, а я не могла оторвать взгляд от тонкой полоски шрама на бледной щеке.
Я в него выстрелила.
«Лучше бы ты меня застрелила».
Мотнув головой, я потянулась к магистру и осторожно коснулась его щеки кончиками пальцев. В груди давило так сильно, что я готова была разрыдаться в любой момент.
Каждое мое словочистая правда. Этот мир без вас мне не нужен.
Флоренс, яэгоистичная мразь, без которой этому миру было бы лучше. И тебе. Я использую людей, потому что мне так удобно, я не дал тебе ничего хорошеготолько боль и запреты. У меня было множество женщин, и все они убили бы меня, вложи я им в руки пистолет. Мне пятьдесят два, и хоть при современном уровне медицины я выгляжу примерно на тридцать пять и проживу еще две сотни лет, для тебя ястарик. Ну и чего ты улыбаешься, а? Я сказал что-то смешное?
Очень. Вы говорите так, будто я могу нажать большую красную кнопку и перестать любить вас. Вы не понимаете.
Не понимаю. Его руки обхватили мои щиколотки и скользнули вверх. От теплого прикосновения чутких пальцев воздух застрял в горле, а магистр, как ни в чем не бывало, принялся вычерчивать на моих коленках спирали и завитушки. Мой зверь никогда не выбирал. Откуда мне знать, как это бывает?
Я вам совсем-совсем не нравлюсь?
Это очень опасный вопрос, Флоренс.
Положив ладони поверх его запястий, я заставила магистра посмотреть мне в глаза.
Скажите правду. Я вам не нравлюсь? Раньше вы держались отстраненно, а сейчас гладите меня. Плетете мне косички, рассказываете о семье, сидите так близко, что я чувствую ваш запах и могу коснуться вашего лица. Что-то изменилось? Или это всего лишь адреналин, выплеснувшийся в кровь из-за пережитого, и завтра вы снова
Я не заметила, как щеки стали мокрыми от слез. Тяжелые соленые капли срывались с подбородка и падали вниз, прямо на руки мужчины.
Я не буду вытягивать из вас ответ, это подло, пробормотала я, поспешно вытирая лицо рукавом халата. Я все понимаю, простите меня.
Не успела я отвернуться, как мой подбородок оказался в стальном капкане его пальцев. Сдавленно охнув, я зажмурилась, боясь шелохнуться и увидеть в его взгляде гнев или что похуже.
Поцелуй меня, Канарейка.
Что?..
От удивления я уставилась на него во все глаза, но не заметила привычной усмешки. Магистр совершенно точно не шутил.
Поцелуй меня, приказал он хрипло. Вдруг я тебе поверю.
Сидя на краешке пуфика, ни живая ни мертвая, я комкала пальцами край халата и не могла понять, что делать дальше. Казалось быотличный шанс, но внутри все немело от одной только мысли, что яя! сейчас поцелую самого магистра. Как такое может быть?
Видимо мужчина уловил мое сомнение, и слабая улыбка тронула краешек его губ.
Ешь, Флоренс, завтра будет тяжелый день, бросил он тихо и встал в полный рост.
Как же так?! Ну что же я за дурында такая?!
Вскочив с места, я привстала на цыпочки, а магистр не задумываясь наклонился, чтобы я обвила его шею руками. Наши губы встретились на полпути, и это совсем-совсем не походило ни на что другое. Впрочем, я не могла сравнивать, да и с кем? В моей голове и душе всегда был именно этот мужчина, и любая, даже самая откровенная фантазия, на которую я была способна, просто померкла, когда его язык ворвался в мой рот по-хозяйски, без нежностей и собирался взять все, что я могла ему предложить.
Я забыла про халат и не заметила, как полы разошлись в стороны, а грубая ткань рубашки потерлась о чувствительную кожу.
Поцелуй казался мне бесконечным, исступленным, я могла расплавиться в любой момент и отчаянно цеплялась за широкие плечи и продолжала вкладывать в ласку все, что не могла выразить словами, о чем не могла рассказать; а когда перестало хватать воздуха, магистр отстранился и уперся своим лбом в мой. Тяжелое дыхание рывками вылетало из мощной груди, его руки дрожали, когда ладони мягко оглаживали мои плечи и талию.
И как? спросила я.
Просто супер. Более глупого вопроса я придумать не могла?
Вместо ответа он прижался губами к моей щеке, и я почувствовала легкий укол у основания шеи.
Магистр, что
Тш-ш, Птица, это регенол. Будешь утром как новенькая.
Вы намеренно ушли от ответа, так нечестно, язык начал заплетаться, и как я оказалась в постелисовершенно непонятно. Не уходите
Никуда я не денусь, мужчина опустился на край кровати и откинул с моего лба прядь волос. Ты просто дай мне немного времени, несносная Птица.
«Времени на что?»хотела спросить я, но действие лекарства оказалось быстрее. Проваливаясь в сон, я отчетливо слышала запах кофе и мяты и чувствовала мягкие руки магистра.
Фэд
Кретин.
Еду принес, а поесть Птице не дал, усыпил, потому что в головеполный кавардак и ни единой здравой мысли, как теперь со всем этим жить и что делать. У меня никогда не было таких проблем, клянусь Саджей. Женщины для менявопрос решенный. Отношения с ними частенько сводились к банальной механике, я бы даже сказалк примитивному траху на пару-тройку раз.
Никаких дополнительных функций барышни не выполняли, ничего не требовали. Каждая из них, оставляя трусики на ковре или в ванной и ложась со мной в одну койку, знала: это временно. Это мираж единения, который развеется с рассветом.
Их в моей постели побывало достаточно, чтобы свыкнуться с мыслью, что утром вторая половина окажется пуста не потому, что они бежали от меня, как от чумы, а потому, что я сам так хотел.
Разумеется, были и те, кто мнил себя «особенными». Это отдельная каста наивных дурочек, которые искренне верили, что могут перевоспитать зрелого, утвердившегося в своих взглядах человека. Их было мало, но проблем такие доставляли больше всего, играя на публике оскорбленную невинность, чью жертвенность не оценили по достоинству.
А тут, блядь, все кувырком!
Вцепившись пальцами в волосы, я сидел на краю постели и посматривал на Флоренс так, будто впервые ее видел. В каком-то смыслетак и было. Я впервые допустил мысль, что онапосланница Саджи, призванная наказать меня за все, мать ее, грехи, изувечить мой привычный мир, растоптать меня, а потом выбросить тело в пустыне диким псам, в отместку за все мои похождения.
Шутка ли, мне уже казалось, что Канарейкабессмертная!
С толикой стыда я вспоминал ее первое задание и свою жестокость. Она ведь могла умереть там, но вернулась с триумфом, неся известие о благополучном завершении миссии как знамя и немой укор моему недоверию.
И она всегда держалась до последнего, даже если не было сил терпеть. Потому что верила, искренне и без фальши, что уж я-то ее точно не брошу.
Верила, что вернется ко мне, где бы ни была.
И я ни капли не врал, говоря, что ей было бы лучше, если меня не станет. Что я могу ей дать, кроме токсичного, ублюдского характера, сдобренного цинизмом?
Флоренс так молода, она захочет детей, нормальных отношений, а я
Шутка ли, разница в тридцать летэто вам не игрушки.
Где-то внутри отчаянно скребся голосок, от которого я не мог спрятаться. Писклявый и надоедливый глас здравого смысла.
Если она выбрала меня, то приняв ее метку я смогу иметь детей. С обычными женщинами было проще: они не могли от меня понести.
Флоренс очень даже может.
С ней я мог стать отцом. Слово-то какоеотец. У меня мог быть сын. Или дочь. Или
И эта мысль возводила мою паранойю в максимальную степень.
И пугала до усрачки.
Наклонившись, я сгреб Канарейку в охапку. Она бы не проснулась, даже если бы я стрелял у нее над ухом, так что опасаться было нечего. Я хотел запомнить ее всю: каждый изгиб, надышаться ее запахом, который не забила даже вездесущая лаванда. Теперь я знал, что это никакие не духи.
Прижимая девушку к груди до хруста в ребрах, я жадно впитывал ее тепло и сонную мягкость, скользил пальцами по шелковистой коже шеи и не решался опустить взгляд вниз. Халатик совсем размотался, обнажив хрупкое тело, отчего я чувствовал себя непривычно зажато, будто впервые голую женщину вижу.
Что мне делать, Птица? Я ведь совсем-совсем не рыцарь на белом коне.
Розоватые губы разомкнулись, и Флоренс сладко вздохнула, потягиваясь во сне, как сытая кошка.
Магистр пролепетала она и снова затихла.
Когда-нибудь ты будешь называть меня по имени, прошептал я, прижимаясь губами к ее виску.
Я должен идти. Немедленно.
И все хорошенько обдумать.
Об ноги потерся енот и, ухватив меня за штанину, заглянул в глаза. Он-то все прекрасно понимал, но я не мог с бухты-барахты принимать какие-то решения. Тем более обстановка совершенно не располагала, а впереди ждал очередной полет и возможная смерть.
Сторожи, приказал я и указал на Флоренс, а сам направился к двери.
Нужно было перемолвиться парой слов с «Цикутой».
***
Привет, мясной пирожок, я-то думала ты со своей женщиной остался развлекаться, ехидно протянул корабль.
Не до развлечений, если честно, развалившись в кресле пилота, я закинул руки за голову и уставился в потолок. Давай на чистоту. Что тебе известно? Тытелепат. А значит, не могла отказать себе в удовольствии покопаться в чужих головах.
За кого ты меня принимаешь?! обиженно бросила «Цикута» и выдержала драматичную паузу. Конечно покопалась, такой шанс! Но интересного мало. Ваши две подружки знают, где находится «мозговой центр» камкери, если можно так сказать. Он большой, злой, наглухо отбитый и голодный. Но местоэто просто картинка. Образ, который им показали. Насколько он точендаже я не берусь судить, но могу попытаться отыскать нужную позицию среди карт, загруженных в систему навигации.