Послышался щелчок тумблера. Ослепительное сияние хлынуло на нас резкой вспышкой и тотчас исчезло вместе с новым щелчком: отец выключил лампу и произнес:
Нельзя светить впустую. Запасы звёздного света в арктури́не не бесконечны, они могут иссякнуть, и если это произойдет в процессе нейтрализации «ничтожества», то защитник поплатится жизнью.
Голос отца звучал очень серьезно, даже тревожно, и мне стало страшно: я вдруг чётко осознал, что космические ничтожестваэто реальные убийцы, а не монстры вроде тех, что населяют компьютерные игры и фантастические блокбастеры. И от того, что оружием против них была не лазерная пушка, а камень, замаскированный под обычный светильник, они не казались менее опасными. Мне хотелось узнать, как действует это оружие, и я спросил об этом отца. Он принялся объяснять:
«Ничтожества» поглощают и расщепляют всё подряд, в том числе и свет, поэтому они не отбрасывают тени в солнечный день. Но свет Арктура отличается особой силой, способной внедриться в «ничтожество» и отразиться от него. Отражаясь, свет забирает с собой поглощённые космическим паразитом частицы и разрушает его тело до полного исчезновения. В то же время освободившиеся частицы под воздействием звёздного света наполняются энергией и становятся тем, чем были прежде.
Я беспомощно потряс головой, тщетно пытаясь постичь смысл услышанного.
Ничего не понял? догадался отец. Проще говоря, всё, съеденное и переваренное «ничтожеством», после его гибели воссоздается заново и возвращается к жизни, если было живым. А живоеэто любимая пища паразитов, хотя они всеядны и могут есть даже камни, так же, как и чёрная дыра. Но их привлекает энергия, которая делает неживое живым, и в первую очередь они нападают на взрослых людей. Дети и подростки для них, как зеленые яблоки для садового червя, который поражает в первую очередь самые спелые плоды, но, в конце концов, добирается и до незрелых. Проглотив человека, «ничтожества» получают доступ ко всей информации, содержащейся в его мозге, поэтому могут притвориться им и начать жить его жизнью. Так они незаметно внедряются в города и постепенно захватывают планету целиком.
Это значит, что ничтожество может притвориться даже нашей мамой? прошептал я, холодея от ужаса. И мы даже не узнаем об этом?!
Не узнали бы, если бы не обладали особым зрением, ответил отец. Для этого и нужны защитники, которые способны разглядеть врага.
А если врагов окажется слишком много? Или они будут так далеко, что защитник не сможет их увидеть?
Для этого и существуют зоны, закрепленные за каждым защитником. Свет одного арктури́на способен притянуть к себе всех ничтожеств, поселившихся в этой зоне, и нейтрализовать их. Но в том случае, если ничтожеств окажется слишком много, а такое может произойти, если упустить момент и дать им окрепнуть, тогда камень не сможет с ними справиться, и случится страшная трагедия. Поэтому защитники внимательно следят за всеми признаками, сопровождающими появление паразитов. Главный признакнизкие тучи, которыми «ничтожества» прикрываются от солнечного света. И, хотя не всякий свет для них губителен, они не переносят его и создают над собой защиту. Такие тучи перемещаются вслед за ними, но внешне почти не отличаются от обычных дождевых туч. В пасмурный день их особенно трудно определить, но, если присмотреться, то можно заметить тёмные пятна, движущиеся отдельно от основной воздушной массы. Тогда защитник должен уйти в безлюдное место и зажечь арктури́н, но каждый раз он рискует своей жизнью, потому что не знает, хватит ли звёздного света, накопленного в камне, для нейтрализации всех паразитов. Если нетони одолеют его и переварят в ничто. После этого зона, где погиб защитник, тоже погибнет, а ничтожества нападут на другую зону, и будет их уже так много, что арктури́н другого защитника тоже может не справиться. Тогда начнется цепная реакция, которая приведет к гибели всей планеты. Сожрав на ней все живое, «ничтожества» разорвут ее на частик тому времени они станут достаточно сильны для этого, и очередной поток метеоритов полетит к Ничто, чтобы исчезнуть там навсегда. Какая-то часть обломков, кишащих «ничтожествами», рассеется в космосе и однажды осядет на других планетах, где все повторится с начала.
Я охнул, вспомнив вереницу камней, пропадающих в чёрной дыре. Неужели это были обломки погибшей планеты?! В тот момент во мне как будто что-то перевернулось. Я понял, что никогда уже не смогу быть прежним беззаботным мальчишкой, который мечтает о всяких глупостях вроде того, как получить в подарок новый смартфон, пройти все уровни в компьютерной игре или, на худой конец, хоть раз плюнуть дальше Кольки Харчка на перемене за школой. Я будто бы мгновенно повзрослел, узнав цену мирной спокойной жизни. Мне никогда уже не удастся забыть о космической угрозе и о том, что я могу защитить от неё мою планету. Мою маму, моих родственников, друзей и всех людей, которых я не знаю и никогда не увижу.
«Не все могут сами постоять за себя», мысленно повторил я слова отца, уверенный в тот миг, что, как и он, стану защитником.
Тогда мне было десять лет. Мой отец исчез вскоре после этого разговора, так и не успев научить меня самостоятельным полетам в космос. Несколько раз мы летали вместе, и я пытался определять, где начинается «зона невозврата», или, как ещё оно называлось по-научному, «горизонт событий», невидимую грань перед чёрной дырой, после пересечения которой преодолеть силу её притяжения было невозможно. И, хотя увидеть границы самой «дыры» не составляло трудазвёздный свет струился волнами, чётко обозначая её контурыно невидимые гравитационные «сети», разбросанные вокруг, превращали её в коварную ловушку. Чтобы распознать их, нужно было следить за формой космических тел: попав под влияние гравитационного поля, они начинали вытягиваться. В этом месте траектория нашего полета менялась, и мы летели параллельно чёрной дыре до тех пор, пока она не оставалась далеко позади. Тогда можно было вернуться к первоначальному курсу, ведущему к Арктуру и Арктурию, находившемуся на его орбите, но мне так и не довелось побывать на родине отца: он всё откладывал посещение родной планеты, утверждая, что это подождёт до тех пор, пока я не научусь сам проходить мимо чёрной дыры. Он был уверен, что времени у нас ещё много: науку полетов я должен был освоить до тринадцати лет, а мне не было ещё и одиннадцати.
Временами я гонял шарики в УУМе. Их количество увеличивалось с каждым пройденным заданием, а размер шариков при этом уменьшался до тех пор, пока я совсем не перестал их видеть: это были уже не шарики, а точки, слившиеся между собой и сложившиеся в трёхмерные фигуры, поэтому мне требовалось всё больше мысленных усилий, чтобы разобрать эти конструкции на неделимые составляющие. А разобрав, ещё и собрать в том же порядке, ничего не перепутав. Если я ошибался, экран УУМ вспыхивал красным, задание сбрасывалось и приходилось начинать его с начала. Лишь после успешного выполнения открывалось новое задание, ещё сложнее. Появились изображения предметов, и я проделывал с ними то же, что и с геометрическими фигурамиразбирал до основания на микроскопические точки и собирал заново. Однажды УУМ выдал мне массу точек в виде цветного пятна, и я должен был придать ему форму. То есть, прежде чем собрать из точек изображение предмета, требовалось понять, что это такое. Не знаю, каким образом, но мне удалось пройти и это задание, и последующие, когда экран стал прозрачным, и, глядя сквозь него, я разбирал и собирал уже не картинки, а реальные предметы, наполнявшие мою комнату: карандаши, книги и даже мебель. Я чувствовал себя почти волшебником и медленно, но верно, приближался к главной цели: однажды мне предстояло разобрать на микрочастицы собственное тело, чтобы самостоятельно отправиться в полёт. Оставалось всего с десяток не пройденных заданий. Я знал об этом, потому что их количество высвечивалось в нижнем правом углу экрана после каждого включения устройства, но потом цифры исчезали. Наверное, так было задумано, чтобы не мешать глазам во время учебного процесса.
«Еще пара занятий по пять упражненийи тебе можно будет начинать экспериментировать с трансформацией своего тела», сказал отец, довольный моими успехами, а на следующий день, вернувшись с работы позже обычного, с расстроенным видом сообщил мне, что потерял УУМ!
Ничего страшного. Он попытался успокоить меня, готового разрыдаться от горя. Справишься и без тренажёра. Ты уже почти что всему научился.
Может быть, он ещё найдется? Мне было трудно смириться с утратой такой увлекательной инопланетной вещицы.
Пожалуй, вряд ли. Отец скрипнул зубами, словно хотел сдержать какие-то слова, но не смог и выдавил глухо: Кажется, его украли!
Тот физик? ахнул я.
Не знаю. Но ничего. Слетаем с тобой на Арктурий и ты выберешь себе новый, в сто раз лучше. Там этих штуковин полно!
Это меня утешило. Я сразу забыл про УУМ и весь просиял от предвкушения увлекательного путешествия на родную планету отца.
Но всё сложилось иначе.
Вернувшись однажды из школы домой, я застал маму плачущей. Она была в своей комнате и, наверное, не услышала, как я вошёл, потому что продолжала с кем-то говорить, жалобно бормоча сквозь рыдания и всхлипы: «Я знала, что этим кончится! Всегда знала! Говорила емуиди, лечись, но он разве слушал?! Как теперь людям в глаза-то смотреть? Хорошо хоть, что настояла на разных школах, а то затравили бы сына» Дождавшись, когда мамин голос смолкнет, я подошёл и заглянул в родительскую спальню. Она сидела в кресле, прижимая к щеке телефон и уставившись в окно, поэтому не видела меня. Из динамика доносилась чья-то неразборчивая речь с успокаивающими интонациями. Некоторое время мама слушала, кивая, потом воскликнула: «Ах, что ты! Ничего не наладится! Это уже всё! Зачем мне муж с клеймом шизика? Хватит с меня сюрпризов Что ребенок? А что ребенок? Ему только лучше будет, если я избавлю его от дурного влияния!»
Я понял, что речь шла об отце. От внезапно накатившей слабости мои ноги подкосились, и в правом колене что-то сухо щёлкнуло. Мама резко обернулась и, как мне показалось, смутилась, увидев меня. Наскоро распрощавшись, она положила телефон на прикроватный столик, отерла лицо ладонями и уже совсем другим, искусственно невозмутимым голосом спросила:
Есть хочешь?
Вместо ответа я выпалил:
Что с папой?! Где он?
Папа сегодня не придёт, произнесла она так медленно, будто на ходу придумывала, что соврать.
Я понял, что расспросы бесполезны, но всё же попытался выяснить хоть что-то:
Что случилось с папой, мам?
Ничего страшного, милый. Не переживай, с ним всё будет хорошо. Мама попыталась улыбнуться, но лучше бы она этого не делала.
Почему «будет»? А сейчас что, не хорошо? Я, наоборот, напрягся.
Не цепляйся к словам! воскликнула она раздражённо. Я очень устала и не могу сейчас об этом говорить.
Когда он придёт?! Мой голос непроизвольно набрал высоту.
Да я понятия не имею! Она вскочила и, заливаясь слезами, понеслась на меня. Лицо у нее было очень злое.
Я подумал, что она собирается меня ударить, и отшатнулся. В следующий миг дверь спальни захлопнулась перед моим носом.
С тех пор отец так и не вернулся домой. Других родственников, кроме меня и мамы, у него не было, и я не знал, у кого спросить, что с ним произошло. Поначалу я ещё пытался вызнать у мамы правду, но только доводил ее до истерики и ничего вразумительного так и не добился, поэтому оставил в покое. Время шло, а вопросы продолжали терзать меня всё сильнее, и каждый раз, когда мой взгляд натыкался на вещи отца, в моей груди, казалось, вспыхивали, языки пламени, обжигая так, что наворачивались слёзы. В шкафу по-прежнему висели его костюмы и рубашки, под диваном виднелись носки стоптанных тапочек, «антресоль» была все так же забита, как выражалась мама, «космическим хламом» (туда я заглядывал время от времени, чтобы проверить, не выбросила ли она все папины сокровища на помойку), а в ванной, в фарфоровом стаканчике, торчала его зубная щётка, наша квартира выглядела так, словно отец никуда не пропадал. Все вещи лежали там, где он их оставил.
Все, кроме волшебной лампы.
Я обнаружил её исчезновение на следующий день после того, как понял, что с отцом что-то случилось. Вначале я проверил тайник под шкафом, деревянная планка между нижним краем дверцы и полом откидывалась, если нажать на нее, и за ней открывалась вместительная ниша, в которой можно было много чего спрятать. Тайник оказался пуст. Тогда я во время маминого отсутствия исследовал «антресоль» и перебрал в ней весь «космический хлам», но ничего похожего на арктури́н не нашёл. Перевернув вверх дном всю квартиру, я убедился, что звёздного камня в доме нет, и это меня озадачило: вряд ли мама его выбросила, ведь в этом случае одним камнем бы не обошлось, а значит, отец забрал его перед тем, как исчезнуть. Может быть, он засек присутствие «ничтожеств» и отправился их нейтрализовывать? Что, если запаса света в арктури́не не хватило, паразиты одержали верх и отец погиб?! Но тогда они могут быть уже повсюду!
Это предположение не на шутку меня перепугало, и некоторое время я, умирая от страха, присматривался к людям, разглядывая их боковым зрением и пытаясь определить, не расплываются ли контуры их тел. Наверное, я выглядел очень странно, потому что всё время косил глазами в разные стороны. Люди тоже косились на меня, иногда настороженно, но чащес сочувствием: похоже, все они думали, что я больной. Под конец дня у меня страшно ныли глаза, и я, опасаясь нажить себе настоящее косоглазие, в конце концов, бросил эту затею.
Надежда на возвращение отца не оставляла меня до тех пор, пока в доме хранились его вещи. Хотя мама и убрала их на верхние полки шкафов, но всё же не выбрасывала, как будто тоже его ждала. Каждый день я заглядывал в антресоль, проверяя, на месте ли «космический хлам»: мне казалось, что, если мама вздумает избавиться от папиных вещей, то начнет именно с него. Убедившись, что «хлам» на месте и выглядит нетронутым, я успокаивался и продолжал верить в то, что однажды услышу долгожданный скрежет ключа в дверном замке, знакомые шаги, шорох одежды, и тогда брошусь со всех ног в прихожую, чтобы уткнуться лицом в отцовскую куртку, пропахшую космосом.
Однажды, спустя полгода тщетных ожиданий, в нашей квартире раздался мужской голос, и моё радостно подпрыгнувшее сердце тотчас тревожно сжалось: голос был чужой. Внутреннее чутьё и то, как ласково мама щебетала, беседуя с незнакомцем, подсказали мне, что к нам явился не сантехник, не сосед, заглянувший по бытовым вопросам, не случайный человек. На душе вдруг стало тоскливо от мысли, что он пришёл навсегда, и я не ошибся: впервые переступив порог, Удав сразу повел себя по-хозяйски и помог маме выгрузить на лестничную площадку все папины вещи, откуда их вскоре забрали люди в спецодежде, поместили в грузовик и увезли куда-то.
А Удав остался у нас жить.
Перебирая воспоминания о том, как появился Славик, о разбитых окнах в школе и о подлом поступке Удава, заставившего маму соврать мне, что велосипед прислал мой отец, я постепенно возвращался в реальность, а когда замолчал, вдруг заметил, что Кристя загадочно улыбается. Во мне вспыхнула злость от мысли, что она смеётся надо мной. Приготовившись к её ехидным шуткам, я и не предполагал, что услышу нечто совершенно потрясающее. Кристя придвинулась ко мне, взяла меня за руку, встряхнула её слегка и произнесла с таким видом, будто поздравляла меня с крупным выигрышем в лотерею:
Я знаю, где твоя волшебная лампа!
Лестница в небеса
Вот это была новость так новость! Я разволновался, вскочил на ноги и гаркнул голосом бешеного ворона:
Где?!
В моей школе, в кабинете физики, в шкафу, где всякие штуки для опытов хранятся.
А ты уверена, что это она?
Сто процентов! Кристя кивнула для убедительности. Я видела, как твой отец сам поставил её туда за день до задержания. С тех пор она так там и пылится. Не знаю, почему он её не забрал. Может быть, не успел просто. Говорили, что его полицейские прямо из класса под руки вывели.
Конечно, не успел. Я сжал кулаки и нахмурился. Вот гады! Выходит, они ему даже домой зайти не дали, иначе он бы всё мне объяснил!
Мне очень жаль. Кристя, все ещё сидевшая на траве, устремила на меня сочувственный взгляд.
Покажешь, где твоя школа? спросил я, готовый немедленно помчаться за лампой, но подруга охладила мой пыл:
Сегодня выходной, никто тебя туда не пустит. И потом, шкафы запираются на замок. Как ты собираешься забрать лампу? Устроишь кражу со взломом или грабёж средь бела дня?