Зачем? удивился я. Просто попрошу учителя отдать её мне, так и объясню, что это лампа моего отца.
Ой, даже не знаю, станет ли он тебя слушать! Она вскинула брови, и на лбу, прикрытом полупрозрачной рыжей челкой, обозначились две тонкие длинные морщинки. Наш физик слишком вредный, сомневаюсь, что он отдаст что-то просто так. Да ещё тот мальчик, который погиб ну, который с крыши упал, считая, что взлетит это был лучший ученик из его класса.
Вот как?! Потрясённый, я сел обратно рядом с Кристей. Да-а Вряд ли физик обрадуется моему появлению, особенно, если это тот самый физик. Что же делать? Может, к директору сходить? Он не имеет права отказать! Это же вещь моего отца!
Кристя не ответила. Я тоже не знал, что ещё сказать. Сидел и слушал шелест камышей, глядя в наливающееся сумеречной тяжестью небо и представляя, что отец сейчас рядом со мной и мы, как обычно, ждём восхода Арктура. Мой взгляд по привычке устремился в то место, где должна была появиться эта красноватая крупная звезда, и мне показалось, что в грязно-фиолетовой вышине уже видны её слабые проблески. Странно было сидеть на Космическом холме, смотреть на разгорающиеся в небе звёзды и знать, что на этот раз полетать среди них мне не удастся. Да и не только на этот раз. Вряд ли мне хватит духу когда-нибудь решиться на самостоятельный полет.
Рядом раздалось шуршание: Кристя начала собирать вещи в сумку.
Пора идти, уже темнеет! заявила она, укладывая в папку высохший рисунок с клёнами.
Можешь отдать мне свой пейзаж? попросил я, вспомнив о том, что подруга нарисовала его по просьбе моего отца, приснившегося ей. Мне хотелось как следует рассмотреть его и поломать голову над тем, что может означать жёлтая лента и странные слова, написанные прямо на поверхности озера.
Забирай, мне он всё равно не нравится! сразу согласилась Кристя. Бери вместе с папкой, чтобы не помялся.
Я уже протянул руку, чтобы взять у неё листок, как вдруг внезапный порыв ветра вырвал его из её пальцев, подбросил ввысь и понёс прочь. Листок закружился в воздухе, стремительно удаляясь.
Мы с Кристей одновременно вздохнули, провожая его грустным взглядом.
Прости, не удержал! промямлил я виновато.
Подумаешь! Ещё нарисую! невозмутимо ответила Кристя, но по её глазам было видно, что она огорчилась.
Мы спустились с холма и направились по тропинке, пролегавшей между камышовых зарослей, в сторону вздымавшихся над лесным массивом городских многоэтажек и упиравшихся в небо заводских труб, из которых валил серый дым. Я предложил проводить Кристю до дома, и оказалось, что она живет недалеко от меня, всего через две улицы. По дороге я выспросил, где находится её школа, сообщив, что всё же хочу встретиться с директором и попробовать уговорить его отдать мне лампу.
Школа, где училась Кристя, находилась в отдалённой части города. Подруга объяснила, что раньше жила в том районе, а потом переехала в наш, но переходить в школу по новому месту жительства не захотела.
Я отправился туда на следующий день, сразу же после занятий. Трехэтажное здание школы скрывалось в гуще кирпичных новостроек, но я без труда отыскал его благодаря подсказке Кристи: ориентиром служило высившееся поблизости скопище труб законсервированной теплоэлектроцентрали, которую, по словам подруги, собирались сносить, потому что недавно запустили новую.
Низкие и широкие конусообразные трубы походили на гигантские пузатые вазы, а может, это были и не трубы вовсе, а что-то вроде резервуаров. Из таких же точно сооружений на других ТЭЦ обычно шёл не дым, а пар, как от кипятка. Эти же, за Кристиной школой, явно не работали: над их горловинами я не заметил никаких испарений. Лишь одна труба поднималась до самого неба, вонзаясь в туман своей верхушкой, и нельзя было разглядеть, дымит она или нет. По всей поверхности через равные промежутки трубу опоясывали железные сетчатые кольца смотровых площадок. Я поёжился, представив, как страшно должно быть на последней площадке, у самого верха, и подумал, что вряд ли смог бы подняться на такую высоту. А ведь рабочим наверняка не раз приходилось это делать!
Показалось, что в моем животе проснулся осьминог и заворочался, заелозил скользкими холодными щупальцами, так проявлялась моя боязнь высоты. Даже голова закружилась. Да уж, чего-чего, а высоты я боялся до смерти! Даже странно: и как это у меня получалось летать в космосе совершенно спокойно? Наверное, потому, что там нельзя было никуда упасть из-за отсутствия гравитации. Хотя возле чёрной дыры она была. Но вряд ли я ещё когда-нибудь окажусь там, да и на площадку этой трубы лезть не собираюсь. Нечего бояться!
Я перевёл взгляд с трубы на здание школы и ускорил шаг, но сетчатые обручи, опоясывающие трубу, почему-то стояли перед глазами всю дорогу, пока я не поднялся на крыльцо.
Пропуска у меня не было, пришлось соврать, что забыл дома. Вахтёрша молча открыла мне железную вертушку и даже не глянула в мою сторону: наверное, тут полно ходило таких забывчивых. С уверенным видом я направился по коридору, хотя понятия не имел, куда идти. Только свернув за угол, где вахтёрша уже не могла меня видеть, начал озираться в поисках лестницы. Кристя говорила, что кабинет директора на втором этаже. Оглядевшись, я понял, почему Кристя не захотела переходить в мою школу: здесь было гораздо лучшевсё новое, яркое, нигде никакой обшарпанности. Но мне было приятно смотреть вокруг ещё и потому, что в этой школе работал мой отец. Я догадывался, что выглядел со стороны полным идиотом, когда шёл и пялился на двери и стены так, словно находился в картинной галерее. Жалко, что меня не отдали в эту школу: хоть она и далеко от дома, но я мог бы ездить на занятия вместе с отцом. Однажды я заикнулся об этом маме, но она сердито фыркнула и сказала, как отрезала: «Не хватало, чтоб ещё и ты пострадал из-за его подмоченной репутации!»
Увидев лестницу, я пошёл наверх, скользя рукой по хромированным перилам и заодно разглядывая в них своё расплывчатое отражение: не торчат ли вихры на макушке? На всякий случай пригладил волосы и чуть сдвинул брови, чтобы казаться серьёзнее: разговор-то предстоял непростой. Как директор отнесётся к моей просьбе? Станет ли вообще слушать меня, тем более что моего отца обвинили в смерти ученика!
Перед дверью в приёмную на меня накатил такой страх, что меня заколотило, как в ознобе, но я собрал волю в кулак и вошёл: всё-таки предстоящий разговор с директором пугал меня не так сильно, как высота. Я вдруг поймал себя на том, что всё ещё думаю о трубе на заброшенной ТЭЦ. Неприятный холодок пробежал по спине. «Как будто плохое предчувствие», подумал я и, как впоследствии выяснилось, оказался прав. Строгого вида женщина непонятного возраста, склонившаяся над столом, заваленным кипами бумаг, уставилась на меня, резко вскинув голову, и рявкнула так, что я чуть не выскочил обратно:
Куда?! Кто такой?!
По её взгляду я сразу понял, что врать бессмысленно: казалось, она видит меня насквозь и наверняка знает, что я не из этой школы. Я запаниковал и смог выдавить из себя только еле слышное «Здрасте!», ожидая настоящего допроса.
Тут вдруг дверь за моей спиной распахнулась, и я шагнул в сторону, пропуская худощавого и очень высокого мужчину. Тот остановился и глянул на меня с интересом. Наверное, тоже знал всех учеников в лицо, как и строгая дама, и увидел во мне чужака. По выражению его лица нетрудно было догадаться, что он тут самый главный.
Меня поджидаешь? спросил он.
От волнения у меня перехватило горло, и ответить я не смог, лишь кивнул.
Ну, проходи! Его рука показалась мне невероятно длинной, когда он легко дотянулся до ручки соседней двери и распахнул её передо мной.
Мы вошли. Я тут же громко затараторил, не оставляя ему шанса перебить меня, и выложил все как на духу: о том, что мой отец исчез год назад, а подробности случившегося стали известны мне только вчера, после того как я познакомился с ученицей этой школы и узнал от неё, что отца обвинили в гибели ученика, признали невменяемым и отправили на принудительное лечение в психбольницу. Рассказал я и о лампе, оставленной отцом в кабинете физики, и заявил, что хотел бы забрать её на память.
Не уверен, что я был достаточно убедителен, но директор слушал меня внимательно и даже кивал иногда. Когда я выпалил последнее слово, он вздохнул и посмотрел на меня таким понимающим взглядом, что я тотчас воспрянул духом.
Твой отец был хорошим учителем, медленно произнёс он, отводя взгляд в сторону. Мне хочется верить, что он ни в чём не виноват. Ведь следствию так и не удалось установить истинную причину гибели мальчика.
Разве этот мальчик не упал с крыши? удивился я.
В заключении экспертизы значится, что он упал с высоты, намного превышающей высоту нашей школы. В десятки раз! То есть, получается, что погиб он где-то в другом месте, а потом каким-то образом его тело оказалось на нашем школьном дворе, в паре метров от стены здания.
Как странно! потрясённо обронил я.
Да, но следователь не стал в этом разбираться, посчитав, что эксперты ошиблись. Тем более что твой отец, известный в коллективе своими смелыми суждениями о сверхъестественных возможностях человека, вёл у нас в школе факультативные занятия по астрономии, которые посещал погибший мальчик. Зачем искать другое место гибели и другого виновника, когда они уже найдены? Проще закрыть глаза на обстоятельство, ломающее основную версию, а заодно и закрыть дело.
Но как же так?! Это же несправедливо!
Одноклассники мальчика рассказали, что незадолго до гибели он хвастался им своими способностями, похожими на те, о которых говорил коллегам твой отец: что-то о распылении тела силой мысли и перемещении в космосе. Другой учитель физики подтвердил, что лично слышал эту информацию от твоего отца, поэтому уверен, что тот косвенно виноват в гибели ученика. И хотя для обвинения доказательств было недостаточно, твой отец не стал ничего отрицатьболее того, подтвердил, что способен перемещаться в космическом пространстве, переходя в газообразное состояние, и заявил, что онинопланетянин. Понятно, что следствие усомнилось в его адекватности. Мне очень жаль прости, я не успел спросить твое имя.
Миша, запоздало представился я.
Михаил Игоревич, значит. Что ж, думаю, ты можешь забрать свою лампу. Идем, я скажу учителю, чтобы он отдал её тебе.
Физик, к которому мы с директором пришли за лампой, оказался очень уж нервным типом. Едва он увидел нас в дверях, глаза так и забегали, будто мы были полицейскими и застукали его на месте преступления. Аж весь побелел, хотя директор ещё и слова ему не сказал. Потом, правда, изо всех сил старался казаться невозмутимым, но я-то уже всё заметил. Он выгляделстарше моего отца, низенький и сутулый, ещё не старик, но волосы седые, будто пеплом присыпаны. Глаза маленькие и круглые, как птичьи, а нос на грачиный клюв похожогромный и далеко выступающий вперед.
Права была Кристя: отдавать лампу он не захотел. Хорошо, что я один к нему не сунулсяушел бы несолоно хлебавши. Выслушав директора, физик так яростно завертел головой, будто сам себе хотел её открутить.
Никаких посторонних вещей в классе нет! воскликнул он противным тонким голосом. Я уверяю вас! Зачем мне чужие вещи, да ещё какие-то бытовые электроприборы?!
Это он так о лампе сказал. Директор недоверчиво хмыкнул:
И все же давайте вместе посмотрим. И, повернувшись ко мне, спросил: Ты помнишь, как выглядит эта лампа?
Ещё бы, она же всё время дома у нас была! А потом отец её зачем-то на работу отнес!
Я давно приметил высокие застеклённые шкафы из тёмного дерева, стоявшие вдоль стен в конце класса, за последним рядом парт, и теперь решительно направился к ним. Физик пронесся мимо меня, как торнадо, и встал между мной и шкафами, растопырив руки, будто хотел защитить свое добро от грабителей.
Здесь хранятся реквизиты для опытов! Никаких ламп нет! Прошу, не надо ничего трогать! Вы можете что-нибудь разбить или сломать!
Директор оттеснил его и открыл один из шкафов со словами:
Мы и не собираемся ничего трогать, только заберём вещь, принадлежавшую отцу этого мальчика.
Физик недовольно зыркнул в мою сторону. Я отвёл взгляд и посмотрел на полки, заставленные всякой всячиной. На одной из них величественно возвышался мой арктури́н.
Да вот же наша лампа! радостно воскликнул я, протягивая руки.
Физик схватил звёздный камень на долю секунды раньше, чем я успел к нему прикоснуться.
Что за глупости?! Это собственность школы, здесь даже инвентарный номер наклеен! Посмотрите! Он перевернул арктури́н и постучал согнутым пальцем по чёрной пластиковой подставке, на которой белела какая-то бумажка с цифрами, приклеенная скотчем. Видите? Это казённая вещь! верещал он, глядя на директора, а меня будто больше и не замечал.
Директор забрал лампу из рук физика и непреклонным тоном произнес:
Я проверю номер в инвентарной базе, и если это так, сразу верну вам.
Держа перед собой арктури́н, как победный трофей, директор в несколько шагов достиг двери и вышел из класса. Мне пришлось ускориться, следуя за ним: оставаться наедине с физиком я не хотел ни на секунду. Но перед тем как выйти в коридор, я обернулся, бросил в его сторону торжествующий взгляд и скривился в ехидной ухмылке.
Вернувшись в свой кабинет, директор сел за компьютер, пару минут пощёлкал мышкой, удивлённо подёргал бровями и отдал мне лампу со словами:
С инвентарным номером какая-то ошибка, за ним значится учительский стул. Не знаю, кому понадобилось клеить этот номер на твою лампу. Думаю, просто перепутали. Забирай смело.
Спасибо! радостно воскликнул я и вдруг выпалил то, что давно уже вертелось на языке: А вы не знаете, в какой больнице сейчас мой отец?
Директор ответил без промедления, будто ждал этого вопроса.
Знаю, но тебя туда все равно не пропустят. Я могу навести справки насчет свиданий с пациентами и сообщить тебе, если ты оставишь свой телефон.
Я продиктовал ему номер, попрощался и, прижимая к себе арктури́н, вылетел из школы, как на крыльях.
На просторной площадке перед школьным крыльцом яблоку негде было упасть: занятия закончились, но не все ученики спешили домой. Некоторые стояли группами, оживленно болтая о чём-то, и то и дело взрывались от хохота. В основном, это были мальчишки. Они задирали проходящих мимо девчонок, отпуская шуточки и выкрикивая сомнительные комплименты.
Эй, Наташка, когда успела такие ноги отрастить?
Черняева, постой! Говорят, ты язык проколола! Покажешь пирсинг?
Синицына, куда бежишь? Осторожнее на поворотах, а то занесёт ещё с такой кормой!
Меня удивило, что девчонки почти не обращали внимания на эти издевки, лишь оборачивались и окидывали шутников высокомерным взглядом. Нравилось им это, что ли? Я б на их месте такое точно не стерпел.
Один из мальчишек, рослый, заметно выше своих приятелей, отделился от компании и, протянув руку, дернул спешащую мимо девчонку за волосы, собранные в хвостики. Та вскрикнула, обернулась, и я узнал в ней Кристю.
А потом, не знаю как, в один миг очутился между ней и её обидчиком, будто меня смело с крыльца ураганом. Одной рукой прижимая к себе арктури́н, другой я что было сил толкнул нахала в его могучее округлое плечо, но не то что с места его не сдвинул, а сам почему-то отлетел назад и позорно завалился на спину. Наверное, он тоже толкнул меня, но от шока я этого не понял, только почувствовал, как арктури́н вылетел из захвата и покатился по асфальту прямо к ногам моего противника.
Это что ещё за булыжник? пробасил тот, поддевая мой космический камень носком кроссовки, будто примеряясь перед тем, как зафутболить его куда подальше.
Ден, не трогай! раздался испуганный голос Кристи. Пожалуйста! Это очень очень ценная вещь!
Мальчишка недоверчиво хмыкнул в ответ:
Ценная? Может, ещё скажешьсокровище?
Не вставая, я всем телом бросился вперед, пытаясь схватить арктурин, но не успел: от удара ноги в чёрной кроссовке тот отлетел далеко в сторону. Другие мальчишки, стоявшие рядом, принялись пинать мою святыню, перебрасывая друг другу. Арктурин с сухим скрежетом бороздил асфальт, и мне казалось, что эти звуки оставляют царапины в моем сердце.
Поднявшись на ноги, я рванулся было за камнем, но тот снова отлетел, оказавшись на этот раз у школьных ворот, а потом очередной пинок отправил его за территорию школы. Мальчишки во главе с наглецом, которого Кристя назвала Деном, погнали его дальше по улице, весело хохоча.
Я побежал следом, но, поравнявшись с толпой, вновь оказался сбит с ног и вытер собой несколько метров заплёванного тротуара. Злость заглушила боль, лицо горело, словно в него плеснули кипятком, а крик, самопроизвольно вырвавшийся из горла, донёсся до меня как будто со стороны, и смысл того, что я прокричал, дошёл до меня лишь спустя мгновение.